Гоффредо Паризе. Букварь
Е. Сапрыкина
В «Хозяине» бесчеловечный мир предстал в гротескных, гиперболических формах, граничащих с абсурдом. Критика неоднократно отмечала, что в 60-е и 70-е годы такой принцип сатирической типизации новейших тенденций капиталистического бытия прочно вошел в обиход итальянской реалистической прозы.
Две рецензируемые книги Паризе, удостоенные премии «Стрега», — это циклы прозаических миниатюр, «антология человеческих чувств». В итальянском букваре маленькие рассказики следуют друг за другом согласно алфавитному порядку заглавий. В «Букваре» Паризе между отдельными рассказами тоже, казалось бы, нет иной связи, кроме порядка следования букв алфавита. В первую книгу вошли рассказы на буквы. A-F, вторая «проиллюстрировала» алфавит дальше — до буквы S. В небольшом предисловии ко второй книге «Букваря» Паризе уведомил читателей, что «поэзия оставила его» и он вынужден прервать дальнейшую работу. «Я должен был остановиться, — писал Паризе. — Поэзия приходит и уходит, когда этого хочется ей, а не нам, и ее ничем не заменишь. Мне очень жаль, но это так».
Итак, «Букварь» Паризе закончился на букве S. Но почему все-таки именно здесь «поэзия оставила» автора? Ниже нам еще придется вернуться к разговору о том, насколько случайно у него возникла необходимость поставить точку именно на букве S — «Solitudine», одиночество.
Итак, две «книги о чувствах», две книги психологических набросков и «примеров». Для определения жанра своей работы писатель часто использует слово «примеры», вызывая в памяти средневековые «exempla» — назидательные притчи, поучения. Однако большинство его зарисовок чисто психологического характера. Собственно, о виртуозности Паризе при разработке психологических коллизий мы знаем давно. В «Хозяине» писатель, создавая гротескные образы, высекал сатирические искры и в то же время разворачивал перед читателями процесс неуклонного психологического перерождения своего героя, попавшего в отлаженный механизм оглупления работников ультрасовременной фирмы. На место традиционного в гротескном жанре героя-символа, условной фигуры, иногда обозначаемой, как у Кафки, просто буквой, Паризе поставил живого, меняющегося героя-человека. Последовавший за «Хозяином» сборник рассказов «Человек-вещь» (1966) сам Паризе определял как «серию психологических зарисовок», с помощью которых он хотел «в какой-то мере воспроизвести воцарившуюся в Италии атмосферу идейного, духовного и политического вакуума». В «Букваре» писатель как будто бы не ставит перед собой задачи сделать какие-то социальные обобщения или обрисовать идейный климат эпохи. Но это чисто внешнее: как мы увидим далее, переживания героев его последнего цикла вовсе не лишены социальной подоплеки.
В рассказе «Дружба» практически вся фабула сводится к подробному описанию спуска героев по альпийской лыжне в яркое морозное утро и их радости от общения с природой и друг с другом. В рассказе «Ребенок» герой в ностальгическом стремлении прикоснуться к безвозвратно ушедшему» детству и вновь увидеть себя маленьким привозит своего ребенка в Венецию и показывает ему пляж, мост Вздохов, гондолы, поднимается вместе с мальчиком на колокольню... Многие эпизоды «Букваря», по признанию автора, автобиографичны: в них отразились воспоминания писателя о давних поездках, встречах, о когда-то прежде испытанных им чувствах.
Важный композиционный прием Паризе — однотипность зачинов повествования. Каждый рассказ начинается словом «однажды», а персонажи, вводятся крайне остраненно: «Однажды один человек познакомился у друзей с одной молодой дамой...»; «Однажды зимой 1943 года один тринадцатилетний мальчик приехал в горную деревушку...»; «В один уже давний июльский день некий человек лет двадцати пяти получил открытку от девушки восемнадцати лет». Такие зачины опять-таки нацеливают читателя на восприятие рассказов Паризе как назидательно-обобщенных житейских историй. В то же время повествовательная манера Паризе прочными корнями связана с богатейшей новеллистической традицией XIX-XX веков, которая всегда находила в человеке наряду с типическим — индивидуальнонеповторимое. Писатель внимателен к деталям: он скрупулезно точен в описаниях внешности, одежды, мебели. Жемчужная булавка в галстуке пьяного инвалида («Родина»), белый чесучовый костюм на плечах фашистского карателя («Война») или потертая черная сумочка в руках участницы вокзальной склоки («Доброта») — это «говорящие детали», главное оружие писателя.
Героиня рассказа «Простодушие» совершенно неожиданно получила от мужа, давно ее оставившего, довольно значительную сумму денег, которую он советует ей потратить на покупку модных легких нарядов и на комфортабельный отдых. Женщина долго обдумывала, что купить и как лучше устроиться с отдыхом, и наконец решила провести отпуск тут же в городе, приобретя дорогой абонемент в фешенебельный бассейн и на теннисный корт. Но отдых, начавшийся столь блестяще, закончился плачевно, так как женщина, не привыкшая к отдыху на пляжах, не купила крема от загара. Из-за ожогов она не смогла пользоваться своим дорогим абонементом и вернулась на работу, едва зажили волдыри.
Героиня рассказа «Кино» — гувернантка в богатом доме, где строго следят за нравственностью прислуги и не одобряют любви к кинематографу; решив пойти в кино, она боится, как бы фильм не оказался слишком, «смелым» и ей не стало неудобно находиться в зале одной, рядом с незнакомыми мужчинами. Фильм действительно оказывается «смелым», в залеполно мужчин. У бедной гувернантки нет сил ни встать и уйти, привлекая к себе внимание других зрителей, ни оставаться в зале и чувствовать, как нервно подрагивает нога увлеченного фильмом соседа.
Фабричная девчонка скопила немного денег и идет в город, чтобы в дорогом магазине выбрать для себя что-нибудь такое, что будет модным, и красивым, и не слишком вызывающим, и практичным, и нужным, и удобным, и притом необыкновенным. И вот она ходит, приценяется, примеряет и то и другое — но не может решиться потратить заработанные деньги. Наконец, разочарованная, усталая и сбитая с толку, она покупает совершенно ей не нужные шлепанцы на меху (рассказ «Бедность»).
Молодой рабочий-отпускник жил летом в захудалом, переполненном кемпинге. Его образ жизни, знакомства и развлечения в этом кемпинге были самые немудреные и не принесли ему никаких особенных радостей — но и этого оказалось достаточно для того, чтобы парень в течение нескольких месяцев жил летними воспоминаниями и был готов зимой потратить пять часов на дорогу к лагерю в надежде вспомнить и вновь пережить то, что было летом (рассказ «Море»)...
Так Паризе незаметно создает и развивает свою сагу о «маленьком человеке», исполненную и иронии, и любви, и подлинного трагизма. Иногда это «маленький человек» в Достоевском смысле, а иногда — в самом прямом: маленький, не выросший еще человек, ребенок. Став предметом мучительных раздумий пятилетнего мальчика, малозначительный эпизод превращается в полную жизненного смысла драму («Другие»). Малыш, живущий в фешенебельном курортном пансионе, скрытом густой решеткой от глаз «других» людей, так и не разобрался в том, почему мать, нянька-немка и служитель пансиона так возмутились, увидев на огороженной территории странного человека в сломанных очках, старых башмаках и рваной одежде. Этот человек перелез через решетку и просил разрешения искупаться в море. Ребенок плохо понял то, что после изгнания непрошеного гостя внушала ему сердитая нянька, но ему открылось, что не все живут так, как он, его родители и друзья, и что есть «другие», непохожие на них люди. Герой рассказа «Ласка», тоже очень маленький мальчик, видит, как радуются мать, бабушка и дедушка, когда в их семье наконец-то появляется «дядя», который хочет забрать мать и малыша к себе, но ребенку страшно и неуютно под холодным взглядом нового «дяди» в колючей шляпе, когда тот гладит его по голове и наставительно произносит: «Запомни, что никогда ничего нельзя просить». И вряд ли понял маленький школьник из рассказа «Родина», почему рассердился и обругал его поскользнувшийся на улице пьяный инвалид, которому мальчик помогал подняться, и почему этот инвалид, потерявший ногу на войне, спрашивал: «А ты знаешь, что такое родина?» Да и как было школьнику, считавшему родиной свою горную деревушку, понять этого озлобленного нищего с орденами в петлице, когда тот показывал на свою деревянную ногу и говорил: «Вот родина»?
Довольно значительный пласт составляют в «Букваре» Паризе рассказы о военном времени и первых послевоенных годах. Героями этих воспоминаний о прошлом тоже часто оказываются дети. Бесчеловечная сущность войны предстает в новом освещении: душевная организация ребенка просто не в состоянии воспринять трагический смысл происходящего. Дети беззаботно болтают, купаются, танцуют на берегу реки под губную гармошку, а звуки недалекой канонады, пролетающие бомбардировщики и сброшенный с самолета парашютный десант кажутся этим подросткам всего лишь предвестием скорого конца войны (рассказ «Счастье»).
Мальчуган, заехавший без спросу на далекий военный аэродром, боится все время только одного — неминуемого наказания, которое ожидает его дома за самовольную отлучку. А между тем на его глазах происходят невиданные, действительно страшные вещи: идет воздушный бой, взрывается и падает в реку немецкий бомбардировщик, стреляет зенитная артиллерия (рассказ «Мать»).
Одна из самых сильных новелл «Букваря» — «Война». В ней с суровой убедительностью разоблачается уродливая сущность фашизма. Герой этой новеллы — ущербный физически и духовно юнец Ико, щеголяющий в шелковых рубашках и белом дорогом костюме с тех самых пор, как сделался карателем. Привыкнув относиться к фашистским карательным операциям как к азартной игре, в которой ему всегда выпадал выигрыш то в виде золотого портсигара, то — драгоценного перстня, Ико настолько убежден в своей безнаказанности, что и на партизанском суде, и в самую минуту расстрела все еще уверен, что его разыгрывают, а не карают за грабежи.
У нас о Паризе писали, что это писатель одной темы, что в его произведениях имеется некоторая «заданность», некоторый чрезмерный интеллектуализм, не позволяющий ему воспринимать жизнь иначе как сквозь призму концепции всеобщего отчуждения. Думается, автор романа «Хозяин» вряд ли заслужил упрек такого рода. Пожалуй, еще меньше оснований для таких упреков дают две книги «Букваря» Паризе. Но спору нет: в них мы вновь находим развитие ранее определившейся темы его творчества — темы разобщенности, отчужденности людей капиталистического общества, причем концептуальная нацеленность проявилась не только в содержании новелл, но явственно видна уже в композиции цикла.
В самом деле, далеко не маловажно то обстоятельство, что Паризе начинает сборник со слова «Amore» («Любовь») и заканчивает на слове «Solitudine» («Одиночество»). Кстати, чтобы начать «Букварь» со слова «любовь», писателю пришлось отступить от алфавитного порядка: он поставил. «Amore» перед «Affetto» («Страсть») — названием второго рассказа первой книги «Букваря». Подобный сбой повторяется и в начале второй книги: Паризе открыл его новеллой «Счастье» («Felicità») и только потом, опять нарушая алфавитный порядок, поместил рассказ о голодном ребенке в африканской деревне — «Fame».
Любовь у Паризе неизбежно оборачивается одиночеством. От отчаяния и одиночества умирает ласковый доверчивый пес Боби, так и не дождавшийся хозяина («Душа»). Отчаяние одинокой, незащищенной старости выплеснулось в крике «Убей же меня, ну!», которым ответила старая дама на традиционную угрозу уличных грабителей; и страшная сила этого крика обратила бандитов в бегство («Страх»). Несмотря на дружеское участие, с которым отнеслись давно забытые друзья к героине рассказа «Одиночество», она не решается остаться в их гостеприимном доме и возвращается к своему одиночеству.
Итак, «Букварь» вновь рисует безрадостную перспективу существования современного человека на Западе. Только на этот раз писатель подходит к этому неутешительному итогу, углубляясь в психологический микроанализ житейской повседневности, внося в свои наблюдения много личного, автобиографического, материала. Это столь ярко проявившееся в «Букваре» углубленное внимание к сложности элементарных, казалось бы, переживаний сообщило большинству «примеров» «Букваря» волнующую поэтичность. Жаль только, что, как явствует из авторского предисловия, «поэзия ушла» и «Букварь» остался не доведенным до конца.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – 1984. – № 1. – С. 47-51
Критика
