Повесть о разночинцах («Золотые сердца» H. Н. Златовратского)
А. П. Спасибенко
Взаимоотношения интеллигенции с народом были одной из важнейших проблем русской жизни и русской литературы XIX века. Представители дворянской интеллигенции — герои многих произведений первой половины века — болезненно ощущали свою разобщенность, отчужденность от народа и мучительно раздумывали над тем, «каким черным волшебством сделались... чужие между своими!»
Сыновья дьячков, уездных лекарей, мелких чиновников не были баловнями фортуны, жили в ветхих домишках под стать крестьянским, знали горькую нужду, добивались знаний, получали образование ценою тягчайших лишений: скитаний по углам и подвалам и повседневной борьбы за каждый грош и кусок хлеба. Онегины, Печорины, Бельтовы, Рудины и Агарины уступали место в литературе Базаровым, Лопуховым, Кирсановым, Молотовым, Рязановым, Добросклоновым.
По мере развития и распространения идей революционного народничества теория слияния интеллигенции с народом и практика хождения в народ стали явлением массовым, повсеместным и типичным. Это могучее веление времени запечатлено в призыве великого поэта-революционера Н. А. Некрасова.
Иди к униженным,
Иди к обиженным,
Там нужен ты.
Не прошел мимо этого жизненного явления и Златовратский. Повесть «Золотые сердца», написанная в 1878 году, целиком посвящена изображению судеб представителей разночинной, демократической интеллигенции. Центральное место в повествовании занимают Петр Петрович Морозов, Иван Терентьевич Башкиров, Катерина Егоровна Маслова и Павел Иванович Миртов. Автор выступает не просто в роли рассказчика, но является также участником событий.
Одним из плеяды людей с золотыми сердцами является Петр Петрович Морозов, сын мелкого фабричного конторщика. Не имея возможности рассчитывать ни на родовое, ни на благоприобретенное наследство, юноша-плебей со всем пылом отдался получению знаний и в течение 10 лет в различных учебных заведениях Москвы и Петербурга, окончил пять факультетов: юридический, математический, земледельческий, лесной и технологический. Сам обладатель пяти дипломов объяснял этот факт соображениями весьма утилитарного порядка: «все это было приобретено не более как в силу кормления».
Можно полагать, что это объяснение далеко не полное. Для заработка, для того чтобы сделать карьеру, человеку другого склада с избытком хватило бы любой одной специальности. Морозов — представитель того поколения, которое страстно верило, что наука и просвещение и есть тот архимедов рычаг, с помощью которого можно перевернуть мир, превратить отсталую, убогую Русь в передовое, богатое государство.
Распространение материалистической философии в 60-е годы XIX века обусловило стремление человека не пассивно созерцать природу, а действенно изменять ее. Превосходным выражением сознания власти человека над природой явился гордый девиз Базарова: «Природа не храм, а мастерская, и человек в ней — работник». Особенно большое значение в связи с этим революционная разночинная интеллигенция придавала естественным наукам.
Совершенно не случайно, что из пяти специальностей, полученных Морозовым, четыре — естественно-технические.
Онегины, Печорины странствовали по свету, спасаясь от невыносимой скуки, от гнетущей тоски. Морозов тоже ведет кочевой образ жизни, потому что ему хочется найти наилучшую точку приложения своих сил, быть наиболее полезным народу. Он служил юристом, техником, лесничим, учителем, занимался изготовлением отечественных швейных машин. Волей обстоятельств (после смерти тестя-помещика жена его стала владелицей значительного имения) Петр Морозов осел в деревне и занялся ведением хозяйства. Благодаря большим агрономическим познаниям, он добился образцового состояния своего хозяйства и стремился приобщить крестьян к своей системе. Он рассказывал крестьянам о преимуществах плодопеременной системы, о выращивании кукурузы, о возможности получения больших урожаев зерна. Нововведения образцового культурного хозяина вызывали горячее словесное одобрение мужиков, они «ахали и приходили в восторг», но что-то незаметно было, чтобы эти новшества использовались крестьянами. Причина подобного явления лежит, видимо, не только в консерватизме и заскорузлости крестьян, а главным образом в безземелье. О каком многополье может идти речь, когда из-за крохотного надела сестер-незамужниц, Павлы и Секлетеи, в сельской общине ведется ожесточенная война.
Читателю повести невозможно составить собственное мнение о достоинствах морозовского хозяйства, так как они остаются невидимыми его взору. Елизавета Николаевна (жена Морозова), гордясь своим ученым, умным мужем, охотно демонстрирует всем гостям и сад, и ферму и слышит самые восторженные похвалы его хозяйственным талантам от таких значительных ценителей, каков ее крестный «Дикий барин», а читателю приходится принимать все дифирамбы на веру. Помимо замечательного управления имением, Петр Петрович организовал также артель по разработке местного алебастра. Что это за артель, насколько она выгодна крестьянам, тоже неизвестно. Известно лишь, что принцип отбора членов артели чрезвычайно строгий: в нее не принимают ни кулаков (вполне разумная мера), ни бедняков (а вот это вовсе непонятно!).
Автор называет Морозова романтическим характером, не удовлетворенным собою и своей жизнью. Корни этого романтизма кроются в тысячелетней невеселой народной жизни, отраженной в семейных традициях героя. Дед Петра Морозова был настоящий бурлак, любивший «рассказывать про поволжскую вольницу, про Ермака, про Сибирь». Рассказы старого бывальщика крепко запали в память и сердце внука, и фантазия уносила подростка то на Волгу, то в сибирские леса на Лену и Иртыш. Об одном из таких воображаемых путешествий и говорит Морозов рассказчику: «В трескучие морозы мы валили вековые деревья, звенели топоры, жужжали пилы, раздавались выстрелы, падал пушной зверь, трещал огромный костер. Мы проживали на «новине» зиму, строили хаты, устраивали рыбные ловли и, основав поселение, уходили дальше туда, в глубь дебрей... Вот почему я и бросаюсь на такие предприятия, которые носят приблизительно этот колонизаторский характер, как напр., мое сельскохозяйственное заведение или артель, значению которых я, впрочем, не верю ни на грош».
Златовратский рисует Морозова в положении человека, попавшего не в свою сферу, в чужую среду. По взглядам, убеждениям Морозов — демократ, а по образу жизни последних лет — состоятельный землевладелец, «барынин муж», а потому он вынужден общаться, поддерживать добрососедские взаимоотношения с «Диким барином», исправником Калмыковым, земским деятелем — пошляком Бурцевым и самодовольным фабрикантом Колосьиным. Этот разлад между своими идеалами и действительностью тяжело переживается Морозовым, но у него нет большой силы воли, и он малодушествует, не решается вновь ринуться в пучину нищенского, полуголодного существования. Об этом постыдном отступничестве от великих принципов напоминает своему бывшему учителю смелая, благородная девушка Катя Маслова — дочь «случайной семьи» майора Усташива. Она бросает своему наставнику горький упрек в забвении своего гражданского долга, в отрыве от народа: «Вы, не замечая, может быть, сами, с каждым днем все дальше уходите от тех, среди которых вы родились. В вас глохнет инстинкт правды; вы утеряли чуткость сердца...».
Обвинения Кати Масловой вполне справедливы. Труден путь служения народу. Борьба одиночек за крестьянские интересы против «законных оснований» помещичье-буржуазного государства, конечно, давала едва заметные результаты, а зачастую была и вовсе бесплодной, и люди, нетвердые духом, склонные к самооправданию, скатывались на позиции невмешательства. Taк случилось и с Морозовым. Он отклоняет просьбу крестьян помочь им купить у «Дикого барина» пустующие луговые земли, ссылаясь на безнадежность этого предприятия. В другой раз он отказывается дать работу в артели бедняку крестьянину, в конец обнищавшему. Все это, естественно, отдаляло Морозова от крестьян и приближало к среде «добрых знакомых» — охранителей реакционных устоев.
В главе «Среди добрых знакомых» писатель изобразил Морозова в окружении исправника Калмыкова, земца Бурцева и фабриканта европейского покроя Колосьина. Эти «столпы общества» надеются привлечь в свой стан и Петра Петровича. Так, исправник Калмыков всерьез советует Морозову спасти от расхищения крестьянами имение «Дикого барина», якобы впавшего в слабоумие. Жена Морозова и ее союзник Колосьин упорно пытаются столкнуть разночинца-демократа в болото обывательского самодовольства и самоуспокоения, превратить его в благонамеренного либерального культуртрегера. Колосьин советует Морозову выбросить из головы всякие «завиральные идеи», забыть о политике, перестать читать газеты и журналы и целиком посвятить себя заботам о процветании экономического благосостояния края, то есть стать помещиком-кулаком.
Демократу-романтику Морозову совсем не улыбается перспектива стать почтенным «столпом общества», и он превосходно понимает, что его деятельность по образцовому устроению хозяйства чрезвычайно далека от идеала «служения человечеству». Это сознание порождает в нем острое недовольство собою и стремление вновь вернуться к кочевой жизни, «цыганству» — наиболее естественному состоянию для искателя истины.
Относясь с несомненной симпатией к умному, доброму, честному, но временно заблудившемуся Морозову, Златовратский отдает предпочтение людям несколько иного склада характера, иного образа жизни. Наиболее близки сердцу рассказчика такие решительные, самоотверженные натуры, как Катя Маслова и доктор Башкиров.
Катя Маслова — искренняя, наблюдательная, чуткая сердцем девушка. С детских лет возненавидела она ложь, паразитическое, бесцельное существование дворян и для себя решила избрать трудовую, чистую жизнь. В 18 лет девушка уехала из отчего дома учиться акушерству, знакомиться с идеями «новых людей». Четырехлетнее пребывание в столице расширило ее кругозор, закалило волю, дало ей полезную практическую специальность, и Катя, вернувшись в родные места, нашла обширное поле деятельности. Катерина не могла видеть, что среди части «новых людей» происходил процесс отказа от завета отцов, сползания в лоно благополучного обывательского существования. Ее деятельный характер не может примириться с попранием идеалов, не может довольствоваться сознанием собственной чистоты. Между нею и автором-рассказчиком происходит очень интересный разговор, отразивший две противоречивые точки зрения. Девушка спрашивает у собеседника, что сделал бы он, если бы увидел, как храм предается поруганию и превращается в торжище (речь идет о храме убеждений, а не об обычный церкви). Юноша отвечает, что запечатлел бы свою веру в сердце и унес бы ее с собою в иные, неоскверненные места. Катя не соглашается с подобной пассивностью и считает необходимым любыми средствами бороться за святыню, пытаться спасти ее. Этот спор на отвлеченно-этическую тему обнаруживает совершенно противоположные жизненные принципы, различные нормы поведения. Один покорно отступает перед злом, вторая — продолжает борьбу за свои убеждения. Катя Маслова не только на словах решительна, она и делом это подтверждает. Именно она помогла Морозову выйти из состояния душевной спячки. Кроме того, Катя вместе с Морозихой (сестрой Петра Петровича) постоянно находится в гуще народной, ходит по деревням, помогает крестьянам. К сожалению, автор не изображает взаимоотношений девушки с крестьянами, а ограничивается только сообщением, что Катя и Матрена Петровна отправились странствовать по деревням верст за пятьдесят.
Преобладание информационной манеры повествования над изобразительной составляет, на наш взгляд, один из существенных недостатков этой повести Златовратского.
Антиподом Морозова по образу жизни (а не по происхождению и даже не по взглядам) служит в повести сельский врач Иван Терентьевич Башкиров. Это человек своеобразной биографии. Его мать, дочь богатого волжского помещика, воспитанная на рыцарских романах, полюбила «удалого молодца» — предводителя башкирской вольницы. Очень скоро «удалой молодец» ускакал, а экзальтированная девушка, чтобы скрыта свой грех, вышла замуж за уездного лекаря. Через пять месяцев после свадьбы у нее родился сын Ванюша. Отчим-лекарь отдал пасынка на воспитание в семью дьячка. Затем мальчик под фамилией Башкирова был определен в бурсу. Быт и нравы этой «удивительной школы» очень напоминал собою уклад бурсы, изображенной Помяловским с жуткой впечатляющей силой в его знаменитых «Очерках...»
Ваня Башкиров испытал на себе всю тяжесть системы физических и нравственных мучительств: «насмешки, щипки, тумаки, порка сделались неизбежными элементами его воспитания». Со временем подросток настолько привык ко всем этим мерзостям, что стал совершенно равнодушным к ним.
После окончания бурсы Башкиров направился в Москву и поступил на медицинский факультет университета. Чтобы как-то существовать и завершить образование, юноша работал в плотничных и малярных артелях, скитался по углам и подвалам. Он терпеливо переносил тяготы жизни и никогда никому не жаловался. Необходимость добывать тяжелым трудом кусок хлеба отвлекала его от систематических занятий в университете. Однако на экзамены он являлся аккуратно и сдавал их хорошо. «Громадная память и здесь выручала его. Но эта же память приучила его отчасти к умственной лени: слишком уж легко ему давалось все. Каждая книга, которую он прочитывал, целиком укладывалась в его голове».
Начиная с четвертого курса, он стал заниматься практикой: лечил бедняков-тружеников — прачек, швеек, плотников, столяров. Башкиров был очень скромен, бескорыстен, застенчив и из-за этого среди товарищей прослыл чудаком, юродивым. Накануне защиты диссертации он бросил все и «ушел в подвалы, в которых в то время свирепствовал тиф». После вторичной неудачной попытки защитить диссертацию Башкиров покинул столицу и уехал на родину. Свою мать он застал разорившейся и живущей в доме одной крестьянской «начетницы». Это не удивило молодого лекаря. Ему было известно, что всеобщее разорение не помиловало и их «дворянского гнезда», ставшего собственностью купца-кулака. На родине он пробыл недолго и вместе с матерью вновь вернулся в столицу. Зимой они ютились в трущобных углах, а летом выезжали куда-нибудь в деревню «проветриваться от миазмов». Постоянные невзгоды не сломили глубокой сосредоточенной натуры молодого доктора. Он шел своим путем: лечил бедняков города и деревни, писал и печатал научные статьи в медицинских журналах. Для Кати Масловой и Павла Миртова Башкиров — пример, образец человека настоящей, праведной жизни. Катя преклоняется перед ним за то, что он сумел сохранить «веру сердца» и живет согласно ее велению. Миртов ценит в Башкирове цельность характера, искренность, отсутствие в нем какой бы то ни было фальши. Тяжело больной Миртов просит Морозова рассказать все, что ему известно о Башкирове. Морозов много слышал о своем соседе-лекаре, но встречался с ним дважды только в столице, в деревне их знакомство не продолжалось и не укрепилось (еще один довод против Морозова). Делясь с другом ранее вынесенными впечатлениями, Петр Петрович рассказал, что Башкиров поразил его «своею оригинальностью» — мужицкой простоватостью. Первая их встреча состоялась на одном из заседаний студенческого кружка. В особенности рассказчика удивило то, «с каким уважением относилась молодежь к нему, к этой невзрачной, смирной, застенчивой личности... А он только и делал, что добродушно улыбался, да краснел и потел... Говорить он, кажется, вовсе неумел... А между тем тут по обыкновению ораторствовали вдоволь, и каждый оратор в конце речи непременно обращался к нему с вопросом: «Как вы на это взглянете, Иван Терентьевич?..» И все смотрели на Ивана Терентьевича, пока он медленно вытягивал из-под дивана ноги и приводил в движение язык, чтобы только сказать: «Что ж! Ничего... дело хорошее, ежели вообще-то взять...»
Башкиров, по характеристике всех знающих его людей, не фразер, а человек дела. Он горячо откликается на все крестьянские нужды, охотно помогает мужикам и в больших и в малых делах. При всей его неказистости и неречистости, он обладает большим даром воздействия на человеческую душу. Так, ему не только удалось уговорить «Дикого барина» продать крестьянам по сходной цене один из луговых участков, но и значительно укротить, смягчить сердце этого строптивого, несколько взбалмошного человека.
Быть всегда с народом, делить с ним все горести и надежды, быть бескорыстным — таково жизненное правило Башкирова, ему он следует неукоснительно.
Самой высшей оценкой деятельности этого истинного друга народа, несомненно, является отношение к нему простых людей, крестьян.
Крестьяне всей округи считают Башкирова своим человеком, лекарем «по мужицким болезням» и обращаются к его помощи не только в случае физических недомоганий, но и со всеми другими житейскими делами. Любопытным и значительным доказательством близости лекаря к крестьянам является письмо одного из мужиков сыновьям, работающим в плотничьей артели в Москве. Имя Ивана Терентьевича занимает центральное место в этом деревенском послании. Башкиров оказывается ходоком и заступником обижаемых богатеями старух-крестьянок, Павлы и Секлетеи, он пытается выходить горемыку-самоубийцу, а когда бедняк умирает, хоронят его «на свои капиталы». Сдержанны, немногословны обычно крестьяне в своих похвалах, но очень о многом говорят несколько строк из этого письма: «... а живет он (Башкиров — А. С.) по-прежнему, и в согласии с нами тож по-прежнему, и мы им довольны такожде по-прежнему».
Автор подчеркивает в Башкирове свойства натуры деятельной, непосредственной, способной решать все сложные вопросы не в отвлечении, а конкретно. Башкиров не теоретик, а практик. Весьма своеобразно его утверждение, что самое лучшее средство познать крестьянскую душу, добиться народной доверенности — это быть самому несчастным.
Большую роль в духовном выздоровлении Морозова, в возвращении заблудшего на путь служения народу сыграл его старый друг — художник Павел Миртов.
[…]
В трагической судьбе художника-разночинца Миртова Златовратский справедливо видел много общего с судьбами писателей-разночинцев. Едва оканчивалось их полуголодное, босое и все-таки привольное деревенское детство, как начиналась каторжная жизнь в бурсе — школе баснословно дикой и мрачной, убивающей живую душу ребенка рутиной, схоластикой. Надо было иметь большой запас сил и огромную способность сопротивляться, чтобы вынести все это и сохранить в себе любовь к людям, веру в жизнь. Далее следовал период формирования новых нравственных принципов, воззрений, поисков «душевного дела». Эти искания, нелегкие сами по себе, осложнялись необходимостью вести жестокую борьбу за существование. И, наконец, когда путнику-мытарю казалось и дело найденным и цель близкой, выяснялось, что это лишь мираж — уголок обетованной земли, мелькнувший вдали. На этот долгий, тернистый путь ушли все душевные и физические силы, ушли молодость, здоровье, жизнь. Через все этапы тяжелого искуса прошел и истинный «сын деревни» Миртов.
Павел Александрович Миртов был особенно чуток и нетерпим ко лжи, какие бы модные и благопристойные формы она ни принимала. Он фанатически неотступно искал правду «и там, вверху, и здесь — в лохмотьях отверженных и прокаженных», искал ее и у «новых людей», но, разочарованный, опять вернулся к отверженным. Жажда искания «правды жизни» и бегство от «неправды» составляли весь смысл бытия Миртова. Смертельно больной, нуждающийся в уходе и покое, он не мог остаться в доме у Морозова и тайком «утек» от него к Башкирову, от деревенского лекаря «утек» к другим, пока, наконец, «...добрался до предназначенного... свыше пункта — до клиники».
Среди персонажей повести «странному человеку» Павлу Миртову принадлежит особая роль. Он творит суд и меряет своей мерой мысли и дела всех остальных обладателей «золотых сердец» — Кати Масловой, Башкирова и Морозова. Это очень строгий, взыскательный судья, и его оценки принимаются автором как абсолютно истинные. С его точки зрения, Катя Маслова настоящий хороший человек, «русский органический тип». В ней он любит кристальную чистоту, правдивость, способность «утечь, отрешиться» от жизненных благ, полное отсутствие «хамства», т. е. отступничества, измены своим убеждениям. Башкирова он уважает и считает добрым малым, идеалистом в хорошем смысле слова, хотя и видит в нем некоторые элементы самолюбования, подчеркивание хороших черт в себе. Суровее всех он осуждает Морозова за превращение в благонамеренного дельца. Его похвалы практицизму, научности постановки дела на ферме Морозова проникнуты злой издевкой. Его отзывы о морозовских хозяйственных заведениях отнюдь недвусмысленны: «Да, брат, Петя, ты напрасно умаляешь значение своего дела... По-американски, черт возьми, устроено! Я не ожидал, что ты такой практик... Я полагал, что ты больше теоретик…
Ну, скажи, пожалуйста: много ли у нас таких блестящих результатов подведения мужиков к одному знаменателю?.. Нет, брат, честь отдать тебе! Прямолинейно! Сам, думаю я, Угрюм-Бурчеев, незабвенной памяти, и тот бы в умиление пришел... А уже на что был практик, по части подведения мужиков к одному знаменателю!..»
Само сопоставление дела и имени Морозова с махровым реакционером, щедринским Угрюм-Бурчеевым, говорит отнюдь не в пользу сельского реформатора. Точно так же неодобрительно звучит и утверждение: «по-американски... устроено». «По-американски» синонимично понятию «по-буржуазному», а все буржуазное совершенно неприемлемо и предосудительно с точки зрения народника Павла Миртова. Он язвительно иронизирует над авторами минеральных трактатов, разрабатывающими идеи общественного спасения по рецептам буржуазных экономистов.
Писатель не раскрыл положительных воззрений Миртова, не показал его в действии. Тем не менее у читателя складывается определенное представление об этом герое, как о человеке необычайно чутком, наделенном обостренным чувством справедливости, высокой требовательностью к себе и другим.
Кто отдалялся от народа и предался суетному желанию самому удобно устроиться в жизни, тот потерял самое ценное в своей человеческой гражданской сущности и подвергается суровому осуждению писателем-демократом. Нас привлекает в повести пафос разоблачения «мещанского счастья», пафос гражданственности.
Л-ра: Филологический сборник. – Алма-Ата, 1965. – Вып. 4. – С. 59-66.
Критика
