Эстетический потенциал лексико-семантических групп в идиостиле М. Горького
Сиротина В.А.
В последние десятилетия скептическое отношение к понятию лексической системности сменилось активным ее изучением. Сложность и специфика организации словарного состава определили пути анализа — через разного рода микросистемы, семантические поля, тематические классы слов в рамках различных частей речи, лексико-семантические группы и т. п. Многочисленные исследования раскрывают характер лексической системы, иерархию различных ее звеньев, их взаимоотношения и взаимодействия. Научная ценность этих работ не только в выявлении общих закономерностей системности лексики в целом, но и в том, что они показывают чрезвычайное разнообразие самих микросистем: в однотипных, казалось бы, полях или лексико-семантических группах заложены разные структурные, коммуникативные, функциональные, стилевые, изобразительно-выразительные возможности.
Большие художественные возможности заложены в различных ЛСГ языка, в их эстетическом потенциале. Наблюдения показйвают, что звенья общеязыковой лексической системы по-разному представлены в ней: одни классы слов используются широко, художественно активны, подвержены разнообразным преобразованиям, другие — пассивны, употребляются редко или совсем не встречаются.
Чем объясняется такая неравномерность функционирования? Несомненно, здесь действуют закономерности отбора и преобразования, обусловленные природой художественной речи: требованиями литературных родов и жанров, особенностями тематики, структурой образа автора и персонажей, своеобразием образного строя произведения и т. п. Эти закономерности опираются и на внутриязыковые основания, предопределены ресурсами самого языка. В разных участках языковой системы заложены возможности, обусловленные различными факторами: принадлежностью слов к определенной части речи, к семантико-грамматическим разрядам, характером структуры значений входящих в них слов, способностью слов к словопроизводству, к развитию разного рода переносных значений, к приобретению коннотаций, эмоционально-экспрессивных красок, их валентностными свойствами, характером структуры поля или лексико-семантической группы, соотношением их с другими рядами в общей системе и т. п.
Какие лексико-семантические группы и тематические классы слов наиболее активны в художественной речи? В лингвистических работах обычно называют самые общие разряды слов, ориентированные на типичные содержательные компоненты произведений, на конкретном материале этот вопрос исследован недостаточно. Установление частотности различных югасров слов, лексических пластов, словесных образов, характерных для художественной речи, для различных индивидуальных стилей остается одной из задач лингвостилистики. Решение этой задачи, однако, затруднено в силу языковой «всеядности» художественной литературы, необычайной широты и разнообразия используемого ею словарного состава; большим подспорьем здесь могли бы служить разного рода словари: частотные словари прозы и поэзии, толковые писательские словари, словари метафор, символов, перифраз, эпитетов, сравнений и т. д. Эта работа в некоторых аспектах уже ведется.
Не менее важно исследовать, как ведут себя различные классы слов в художественной речи, в каком виде они предстают в системе индивидуальных стилей, какие тенденции внутренних преобразований свойственны каждому классу.
Обратимся к произведениям М. Горького, взяв для анализа группу прилагательных-цветообозначений. Очевидно, что лексико-семантическая группа в отдельном идиостиле представлена не полностью, так как, обычно отбираются лишь необходимые элементы, но в то же время она здесь может быть богаче и шире, чем отобранкый ряд общеязыковых наименований. И дело не только в том, что в речи одно и то же слово, конкретизируя образ, дает нам разные цветовые представления (синее море, синее небо, синие горы, синие глаза, синие губы), но и в возможностях расширения группы.
Группа пополняется авторскими новообразованиями по устоявшимся продуктивным моделям: желудевые глаза, лунные волосы, солнце медового цвета, листья осенних красок, глаза цвта перламутровых пуговиц. Так же свободно образуются сложные прилагательные- для обозначения различной степени окраски, цветовых оттенков: густо-синее небо, густо-темный лес, тускло-медная луна, синевато-светел блеск реки, сине-темные лики, грязно- розовая краска. Разнообразно передается и смешение красок, их совмещение, переливы: серовато-желтые дымные тучи, сине-сизая туча, серо-серебряные стволы осокорей. При этом вырисовываются авторские особенности словоупотребления, например активность некоторых слагаемых (густо-, мутно-, дымно-, грязно-), необычный порядок компонентов (сине-темный, снежно-белый) и др.
Не меньшее значение приобретает и возможность передать цвет, сочетание красок, их оттенки описательно и опосредованно этим целям служат построения с однородными членами и разной степени распространенные описания с уточнениями, сравнениями: глаза печально сиреневого цвета; серовато-серый свинцовый лед; серая, точно из свинца литая, каланча; слезы кажутся зеленоватыми, точно камень хризолит или горькая вода моря; небо розовое, точно соткано из цветов абрикоса; небо на востоке багровое и то светлее, то темнее; луна, доселе золотистая, бледнея, опыляется серебром.
За счет отбора общеязыковых цветообозначений и обогащения новыми наименованиями (в том числе и описательными) создается идиостилевая парадигма цветообозначений.
Сам факт использования в определенном объеме цветообозначений характеризует стиль писателя, но важно учитывать и внутренние возможности парадигматического ряда. Насколько колоративная лексика способна к развитию переносных значений? Метафорические значения для нее не очень показательны, появляются они прежде всего у названий общего характера: разноцветный, цветистый, пестрый, бескрасочный, бесцветный; у Горького, кроме этих наименований, перенос осуществляется при употреблении лексики цвета в сфере звука и психологического мира человека: белый, бездушный голос; черные звуки гудка; разноцветные крики радости; говорил цветными словами; души мутно-пестрые, точно лживый камень опал.
Метонимические цветовые определения используются широко и свободно: серые гимназисты, зеленоватые реалисты, шоколадные гимназистки; солдатики свинцового цвета; красная улыбка; голубая грудь моря; сизый дым догадок; голубой купол небес звонит.
Значимым для художественного использования оказывается присущий многим цветообозначениям оценочный и коннотативный ореол: к сниженным, сатирически окрашенным средствам относятся, например, разнообразные варианты цвета мяса — темно-красное, цвета сырого мяса, здание фабрики; губа цвета сырой говядины; лицо и шея были фиолетового цвета гниющего мяса; соборная колокольня, всегда красная, мясистая, сегодня была сизой; мясная масса колокольни.
Поэтической окраской традиционно обладают названия драгоценных камней и металлов: золотой Млечный Путь; золотой посев звезд; малахитовое кружево виноградника; весь сад , опылен изумрудной и рубиновой пылью.
Разного рода коннотации, эмоционально-оценочные наслоения обусловливают формирование символики цвета; у Горького она многогранна, идейно и художественно насыщенна. Можно говорить о символике отдельных цветообозначений и целых групп: красочность, яркие цвета, подчиняясь воплощению идеи прекрасного мира, символизируют жизнь, любовь, радость жизни, а бесцветность, серость, выцветание — мещанский мир: красный — цвет революции, цвет любви, радости, жизни; багровый, багряный, цвет заката — кровь, умирание; серый олицетворяет мещанство, желтый — золото.
Все эти факторы определяют характер сочетаемости слов в рамках авторского стиля, их идиостилевую валентность. Ее своеобразие заключается не только в расширении сочетаемости (обычно обращают внимание на эту сторону), но и в ряде ограничений: подчиняясь определенному художественному заданию, допускаемые общей нормой сочетания не употребляются, могут находиться «под запретом» (желтое Солнце), ряд слов реализуют лишь некоторые валентности, создавая явную «предпочтительность» тех или иных сочетаний в авторском стиле (золотое солнце, зеленое море). Художественно значимыми могут оказаться сдвиги в характере сочетаемости не только у слов, выступающих в качестве главных, определяемых компонентов, но и у слов зависимых, определяющих.
Складывается также идиостилевая частотность сочетаемости каждого из элементов лексико-семантической группы, причем она имеет и динамический аспект — ее усиление может приобретать художественную выразительность: мотив выцветания, умирания в «Жизни Клима Самгина» передан постепенным нагнетанием синонимов группы серый — бесцветный — бескрасочный и расширением их сочетаемости; в «Жизни Матвея Кожемякина» постепенно исчезают яркие, радостные тона — красный, розовый, алый.
Внутрипарадигматические соотношения элементов и различных объединений в художественно реализованных лексико-семантических группах тоже меняются. Так, обозначения основных ярких тонов — красный, синий, голубой, зеленый, желтый — входят у Горького в центральную часть парадигмы цветообозначений; к особо употребительным принадлежит прилагательное красный. Это связано не только с реалистичностью описаний и семантической емкостью слова в языке, но и с субъективно-авторским восприятием: «Люблю веселый, яркий красный цвет», — признавался Горький.
Основные цвета организуют в разной степени разветвленные ряды биномов, передающих многообразие цветовых оттенков. Например, группа цветообозначений красного включает общеупотребительные наименования и ряд авторских: красный, алый, пунцовый, кровавый, кумачовый, кумачный, рубиновый, гранатовый, альмандиновый, багровый, багряный, пурпурный, кирпичный, мясной, малиновый, вишневый, огненный, цвета сурика, бордо и др. Обозначены в разнообразные оттенки: красненький, красноватый, густо-красный, ярко-красный, ядовито-красный, тускло (тускловато)-красный, дымно-красный, светло-красный, темно-красный, мутно-красный, кирпично-красный, кроваво-красный, рдяно-красный, медно-красный, красновато-медный, золотисто-красненький, багрово-желтый, красно-серый и др.
Структура значений колоративных прилагательных проста, поэтому синонимика их довольно своеобразна — ряды объединяют обозначения оттенков одного из основных цветов спектра.
Лексико-семантические группы и поля взаимодействуют с другими в идиостиле писателя иначе, чем в языке. Ближе всего к группе цветообозначений располагается поле «световой признак» (светлый, темный, яркий, тусклый и т. п.) — об этом свидетельствует не только образование сложных свето-цветовых прилагательных, построение смешанных рядов однородных членов, но и широкое проявление в поле цвета названий сверкающих, блестящих предметов (драгоценных камней, например), лексики группы «огонь» и т. п.
Эмоционально-психологическое восприятие цвета, его символическое осмысление сближает поля «цвет» и «чувства-переживания»: яркие краски — радость; черный, темный цвет — печаль, горе; серый, бесцветный — скука, уныние. Общеязыковая основа этих ассоциаций очевидна, однако они поддерживаются и общей образной системой писателя, своеобразием его употреблений и сближений. Эти взаимосвязи нашли отражение в формировании словосочетаний: день серенький, задумчивый; яркие краски улыбались; радостно мечется густо-красное пламя.
Взаимодействие полей и лексико-семантических групп может осуществляться и по экспрессивно-стилистической линии; у Горького, особенно в романтических произведениях, обозначения ярких красок включены в круг эстетически отмеченных, поэтически окрашенных средств.
ЛСГ цветообозначений обладает богатейшими возможностями художественной изобразительности.
Другие лексико-семантические группы в силу своей природы ведут себя в художественной речи иначе. Возьмем несколько рядов существительных. Известно, что в изобразительной функции конкретная лексика предпочитается абстрактной, однако нередко можно наблюдать, что группы абстрактных существительных используются в образных описаниях, а конкретные актуализируются не в номинативных, а в экспрессивно-характеристических значениях.
Абстрактные существительные чувства и звукообозначений занимают видное место в поэтике Горького. Они встречаются при описании природы, каких-либо событий: звон, шум, грохот, гром, шорох, шелест, лязг, треск, хруст, скрип, шуршание, цоканье, бряцание, при описании действующих лиц: говор, визг, храп; бормотание, вой, крик, шепот; любовь, ненависть, страх, ужас, злость, злоба, тоска, радость и т. п. Словообразовательные возможности обеих ЛСГ ограничены (именно необычность образований и может обусловить стилистический эффект: любвушки, злобишка). Не склонны существительные этих групп и к метафоризации; однако звукообозначения, содержащие в структуре значений конкретно-чувственные элементы, могут выступать в функции вторичной, номинации свободнее; они развивают переносно-метафорические значения в рамках сочетаний с родительным падежом существительных, обозначающих внутренний мир человека, социальные отношения: шорох мыслей, звон слов, голос древности, шум времени; еще шире их употребление при олицетворении предметов и явлений: храп пилы, бормотание ручья, шёпот трав, вой гудка, крик паровоза; существительные со значением чувства-переживания ограниченно употребляются в оценочно-характеризующих значениях в конструкциях типа: Сын — его гордость и радость; Поэзия — любовь моя.
Возможность символического осмысления существительных обеих ЛСГ невелика, выше она у звукообозначений. В стиле Горького она достигается однонаправленностью употребления совокупности разных звуковых существительных: насыщенность звуками символизируют жизнь; безмолвие, тишина — смерть; гармония звуков, музыка также символизируют жизнь, красоту идеала, образ прекрасного мира; дисгармония, какофония — мир мещанства; в «Сказках об Италии» плеск волн, шум моря, звуки моря — элементы выражения музыкального начала цикла как одной из сторон образа «прекрасного мира», «пения жизни».
Существительные со значением чувства-переживания свободнее подвергаются переосмыслению, приобретая социальную и философскую направленность, а вместе с нею и социально-оценочный элемент и эстетическую отмеченность; ср. в поэтике Горького образы-понятия радость жизни, любовь к миру, тоска, скука, злоба («власть зависти, жадности и злобы»). Именно подобные преобразования могут создавать предпосылки обобщенносимволического наполнения этих существительных, причем это чаще возникает суммарно-контекстным путем, когда символический ореол постепенно складывается при повторяющемся употреблении в тексте одного и того же слова, — так, в ряде произведений Горького словесный образ скука приобретает социально-обобщенное звучание и как бы олицетворяет мещански» мир, его гнетущую, враждебную человеку силу.
Типология внутренней (семной) структуры значений существительных чувства отличается от типологии существительных-звукообозначений, и это не может , не отражаться на строении их парадигм и на синтагматических свойствах, что, в свою очередь, сказывается на использовании их в художественной речи.
Дифференциальные признаки значений существительных звучания, отражающие систему акустических свойств явления, представлены достаточно четко разграниченными: основным качественным определителей является «источник звучания», учитывающий условия возникновения звуков и сферу распространения (от удара — стук, звон, от ломания — треск, хруст, от движения струи воздуха — свист, шипение); различаются звуки также по силе (грохот шелест), длительности (гул — щелчок), высоте тона (визг — гул), тембру (лязг — треск). Значение существительного включает набор всех этих признаков (они отражены в словарных толкованиях, хотя и не всегда последовательно). Эти параметры организуют и внутреннюю структуру парадигмы: звукообозначения объединяются в группы по силе, высоте тона, источнику и т. п. (и могут быть на этой основе противопоставлены), но не дают синонимических рядов. Те же признаки сказываются и в синтагматике: атрибутивные сочетания, например, уточняя акустическую характеристику звучания, дополняют речевой номинативный ряд звукообозначений: оглушительный рев, легкий шелест (сила), раскатистый грохот, короткий крик, протяжный крик (длительность); резкий свист, глухой шум (высота); мелодичный голос, скрипучий голос, гнусавый голос (тембр).
У существительных чувства наблюдается иная картина. Возможность одновременного сосуществования разных чувств, смешение их в одном сложном переживании, отсутствие четких границ между некоторыми из них ведут к созданию в процессе номинации значений диффузных, частично совпадающих; основные качественные семантические признаки разграничиваются нечетко, перекрещиваются. Поэтому в парадигматике выделяется значительное число синонимических рядов, совпадающих в основных признаках и отличающихся лишь по степени интенсивности или тонкими дополнительными смысловыми нюансами: ужас — страх — испуг; сочувствие — сострадание — жалость; отвращение — гадливость — брезгливость, (в словарях значения существительных чувства обычно толкуются через синонимы). В синтагматике широко представлены сочетания, включающие лексику одного эмоционального поля.
Л-ра: Русский язык в школе. – 1986. – № 3. – С. 44-50.
Произведения
Критика
