Нравственный аспект темы детства в автобиографической трилогии Н. Рыленкова
Т.М. Кажуманьян-Степанова
Категория детства как самостоятельный объект эстетического исследования впервые входит в литературу, пожалуй, с эпохой Просвещения, с ее романом воспитания.
В художественной практике и даже в теории романтизма эта категория находит дальнейшее развитие и углубление.
Реалистическому искусству (Л. Толстой и Ф. Достоевский, М. Горький и М. Шолохов, Ч. Айтматов и В. Астафьев) тема детства дает материал для исследования в самых различных аспектах — социальном, философском, нравственном, психологическом.
Что же делает детство столь притягательным для писателя? «Мужчина не может снова превратиться в ребенка или он становится ребячливым. Но разве не радует его наивность ребенка и разве он сам не может стремиться к тому, чтобы на высшей ступени воспроизводить его сущность», — писал К. Маркс. Вероятно, для того, «чтобы на высшей ступени воспроизводить свою сущность», нужно в той или иной степени обладать памятью детства...
А «память детства», может быть, «столь же необходима для нормального гармоничного духовного развития, как и память о духовном наследии прошлого. Забвение и того и другого приводит к дисгармоний в становлении личности». Действительно, не только дети усваивают опыт взрослых, и взрослые усваивают нравственные ценности светлого, цельного, бескомпромиссного, неомраченного житейскими условностями мировосприятия детей. Подлинная нравственная ценность детства в самой полной мере может быть осмыслена и оценена человеком лишь с годами, когда детская непосредственность, максимализм будут помножены на наблюдательность и опыт зрелости. Поэтому специфически органично внимание к детству в автобиографических произведениях. Интерес к детству — это интерес к истории, пропущенной через личность писателя, поиски корней настоящего в прошлом, тяга к поэтической эмоциональности, чистоте и непосредственности, характерным для мира ребенка.
Не является исключением автобиографический цикл Н. Рыленкова, состоящий из 3-х частей — «Сказка моего детства» (1957—60), «Мне четырнадцать лет» (1964) и «Дорога уходит за околицу» (1966). В 1 части трилогии поэт исходит из тезиса о том, что мир человека из народа аналогичен миру ребенка. Дети — будущее народа, его бессмертие.
«Сказка моего детства». Название книги перекликается с «Поэзией и правдой» Гёте, «Сказкой моей жизни» Г. Андерсена, «Сказкой о правде» М. Пришвина. Это действительно сказка, в которой переплелись первые впечатления бытия с чудесными снами, деревенскими легендами и преданиями, образами родины и природы.
Не случайно в XIX — XX веке появляются литературные сказки, в самом своем содержании опирающиеся на свойства и устремления детского сознания (Г. X. Андерсен, А. Линдгрен, Е. Шварц, Ю. Олеша). Детство существует в них как особый самостоятельный мир и утверждается как некое идеальное человеческое состояние. Из мира взрослых принимается лишь то, что внутренне близко ребенку.
Книга Н. Рыленкова в строгом смысле не сказка, а повесть. Но проблема сказки и правды, их взаимообусловленности — одна из центральных в ней. Сказка здесь — живая реальность детского поведения и сознания, ищущего в повседневной действительности чуда и волшебства. Проверка реальности сказкой делается постоянным рабочим методом, писателя.
Начинается книга со следующего рассуждения:
«Нашим детям трудно поверить в подлинность той жизни, которой мы жили в годы нашего детства в глухой лесной стороне. Она им кажется и вправду сказкой». Заметим, что писатель в этой самооценке исходного материала своей книги несколько сужает смысл ее заглавия и содержания. Сказкой эта книга названа не только и не столько потому, что все, в ней происходящее, может показаться неправдоподобным современным читателям-детям, а главным образом потому, что она наполнена поэтическим, сказочным осмыслением материала, идущим от фольклора восприятием мира. Автор далее вводит категорию памяти применительно к материалу своей книги: «Не все, наверное, что будет рассказано мною, я запомнил сам, кое-что, конечно, услышал потом от... близких мне людей, но всё так переплелось в моей памяти, так глубоко вошло в душу и сердце, что я уже при всем желании не всегда мог отличить то, что видел, от того, что слышал. Да так ли уже нужно отделять одно от другого, если всё это вместе и было тем воздухом, которым я дышал».
Это — типичное для автобиографической литературы рассуждение об особенностях памяти детства. Рыленков талантливо помнил детство, и в его душу навсегда запали красочные особенности народно-психологических типов, которые он и воспроизводит на страницах произведений.
«Мне всегда казалось, что я начал помнить себя очень рано, чуть ли не с колыбели, и мог бы со всеми подробностями рассказать, как, например, мать отучала меня от груди, пугая спрятанным за пазуху лоскутом косматой овчины, как носила под куриный насест лечить от криков, как я в первый раз пошел по полу.
Старшие сестры убедили меня, что запомнить всего этого я сам никак не мог, но что у нас в семье долго и много говорили об этом, и только потому я знаю все подробности самых ранних событий в своей жизни». Даже в нравственно-суровой обстановке крестьянского быта существовал своеобразный культ детства.
Автор анализирует нравственные устои крестьянской семьи, деревни, подчеркивая, с одной стороны, ее роль в воспитании у ребенка чести, совести, доброты, заботы о близких, взаимопомощи, с другой, — рассматривает самого ребенка как носителя: изначальной нравственности, что делает его своеобразным мерилом морально-этических ценностей.
Далее — характерная для автобиографической литературы попытка «найти» свое самое, первое воспоминание.
«Впервые ощутил себя, почувствовал, что живу и хочу жить я после какой-то продолжительной болезни на грани младенчества и детства... Очнувшись среди бела дня, я сладко потянулся, протер исхудавшими ручонками глаза, увидел залитую мягким светом избу, услышал знакомые голоса — отца, матери, бабушки, сестер, — и как-то сразу все маленькое существо наполнилось радостью пробуждения. Я сбросил с себя дерюжку, сел на постели и засмеялся».
Для автобиографической прозы Н. Рыленкова характерны особенности, свойственные лирической прозе. Конфликт в лирической прозе, как и в лирике вообще, определяется взаимоотношениями лирического героя с миром. Герой остро чувствует красоту мира, его радости и тонко реагирует па прекрасное в людях и природе. Стремление слиться с этим прекрасным, с красотой мира, деятельное умножение этой красоты – главное стремления лирического героя. Но это не означает, что герой лирических произведений стоит в стороне от сложности мира, от его печалей, не видит отрицательных сторон. И именно участие, сопричастность к движению жизни определяет для него необходимость глубоко осмысливать свое отношение к миру.
В картинах дореволюционной. действительности у Рыленкова нет такой силы социально-обличительного пафоса, как, например, в автобиографических трилогиях М. Горького и Ф. Гладкова, а также в «Открытии мира» В. Смирнова. Но это не приводит к идеализации действительности. Сам автобиографический материал дает основание для светлого, оптимистического настроя книги. Бедное, но по своему счастливое детство в доброй семье. Ранняя потеря родителей, но не утраченная вера в людей их доброту и человечность — все это способствовало формированию положительных нравственных идеалов писателя и его героя.
В раскрытии темы детства в книге почти отсутствуют и острые нравственные ситуации. Нравственные понятия, постигаемые героем, просты в силу своей изначальности.
Однако нравственные критерии и оценки достаточно определены.
Наиболее сильное эмоциональное воздействие оказывает финал повести, в котором как бы сконцентрированы все нравственные впечатления, которые автор намеревался донести до читателя. В субботу, когда, по традиции, топятся бани, умирает столетняя бабка Катерина, слывшая в деревне ведьмой. Герой-ребенок, ее правнук, бежит посмотреть, как, согласно поверий, черт сквозь хомут будет тащить бабкину душу. И застает смерть. Умирает дряхлая, изломанная трудом старуха, сделавшая много на своем веку добра людям. «И детское сердце мое, не знавшее еще настоящей печали, вдруг наполнилось жалостью к этой, еще недавно страшной для меня старухе, которую завтра зароют в землю, и я ее больше не увижу...».
Именно через его восприятие передает автор и мудрые, исполненные соображениями практической целесообразности нравственные заповеди деревенского уклада. «Трогать аистов, а уж тем более разорять их гнезда строжайше запрещалось. Старухи говорили, что обиженный черногуз может в клюве принести горящую головню и поджечь гумно обидчика». «Срубить в деревне дерево, даже на своей усадьбе, позволялось только по мирскому приговору, так как считалось, что деревья — это зеленые сторожа, охраняющие избы от пожаров».
Разнообразие бытовых, житейских впечатлений дополняется поначалу элементарными, но все же достаточно определенными эстетическими и эмоциональными переживаниями: «На окнах каждый день появлялись все новые диковинки: то серебряные светы, то какие-то сказочные птицы с длинными хвостами, горевшими на закате золотом». Сказочные узоры на окнах придавали особую заманчивость всему, что происходило за ними.
Писателя в его книге постоянно интересует детская психология. Непосредственность и прямодушие ребенка сочетается в нем с желанием разобраться и в некоторых довольно серьезных вопросах. Рядом с детским, сыновним восприятием своего отца соседствует размышление о нем уже взрослого человека.
«...Теперь я хорошо понимаю, что у моего отца, конечно, не было никакой сколько-нибудь продуманной системы воспитания детей. Все, что он делал в этом отношении, было продиктовано самыми простыми соображениями здравого смысла. И тем сильнее было его влияние на меня». При всей любви к матери отцовское начало оказывается решающим в своем влиянии на формирование личности ребенка, подростка, поэта. На всю жизнь остается в памяти автора эпически зримая фигура отца-пахаря.
«Сеял отец быстро, уверенно, большими горстями разбрасывая зерно в лад своему крупному шагу. Я таким и запомнил его на всю жизнь — идущим с обнаженной головой и с севалкой на груди вдоль нивы, окруженным золотистым сиянием разбрасываемого зерна».
Мы видим, что из этого нравственного урока у автобиографического героя — любовь к земле, природе, людям, к народной мудрости и, в дальнейшем, — к большой литературе. Мы являемся свидетелями того, как шло становление героя — социальное, нравственное, трудовое, эстетическое, убеждаемся в том, что герой — богатая, талантливая, восприимчивая натура, нравственно здоровая и цельная.
Л-ра: Нравственно-эстетические проблемы художественной литературы. – Элиста, Калмыцкий университет, 1983. – 161-166.
Произведения
Критика
