О лирической прозе
А. Эльяшевич
Искусство социалистического реализма обновляет и освежает источники лирического вдохновения. В лирической прозе советских писателей снимается конфликт мечты и действительности. Мечта входит в жизнь. Действительность оборачивается реализованной мечтой. Раньше для того, чтобы выразить свое время, лирик должен был отрицать его во имя будущего (а в реакционной лирике во имя идеализированного прошлого). Нынче лирический разговор «о времени и о себе» предполагает утверждение эпохи, поэтизацию нового и того, что оно приносит в жизнь простого человека. Меняется и самый характер лирического героя. Он уже не одиночка, противостоящий обществу, а член огромного коллектива, и его переживания, его чувства не могут не отразить чувств и переживаний миллионов.
Трудно определить жанр, в котором написаны «Дневные звезды» Ольги Берггольц. Есть автобиографические повести, в которых личность автора находится на втором плане. Все внимание уделено характеристике века, общественным течениям, историческим личностям, изображению быта. Есть другое течение; в нем главное — формирование человеческого сознания. «Дневные звезды» ближе к произведениям второго типа. Однако О. Берггольц не ставит задачу рисовать свою жизнь в ее плавной последовательности. Она пишет не автобиографию, а «главную книгу». В «главной книге» должны быть очерчены только узловые, поворотные моменты жизни, самые сокровенные чувства и мысли.
Но что же это за таинственная «главная книга»? О. Берггольц подробно отвечает на этот вопрос. Фактически «Дневные звезды» не что иное, как развернутый манифест лирического искусства, свод положений и принципов, раскрывающих самую сущность лирического охвата действительности.
Не удивительно, что мысли О. Берггольц о «главной книге» вызвали широкий интерес, но странно, что до сих пор пока не нашлось желающих вступить с автором в спор, для которого есть известные основания. Дело в том, что размышления О. Берггольц о «главной книге» повторяют и развивают ее старинные выступления по вопросу о лирической поэзии. О. Берггольц как бы забывает о существовании огромной области эпического повествовательного искусства, у которого есть свой, иной мир художественных закономерностей, совершенно чуждый и попросту враждебный тем, что должны, по мысли О. Берггольц, определять лицо «главной книги».
У каждого писателя, утверждает О. Берггольц, есть «главная книга», самая важная, самая заветная, и она всегда впереди. Жанр ее произволен. Она может оказаться поэмой, романом, воспоминанием, но каждый раз это будет книга, насыщенная правдой общего («нашего») бытия, прошедшего через сердце художника («мое»). Стержнем такой книги является сам автор, прежде всего жизнь его души, путь его совести, становление его сознания, и все это переплетается с жизнью народа.
То, что О. Берггольц называет «главной книгой», есть, попросту говоря, лирическая книга: лирическая поэма, лирические воспоминания, лирический роман. Следует заметить, что для художника эпического склада такой путь познания объективной действительности, разумеется, в корне неприемлем. Вероятно, в творческой биографии Л. Толстого, М. Горького, О. Бальзака тоже можно найти наиболее дорогие, наиболее важные для них книги. Но это книги с яркими типическими характерами, не тождественными творческой личности писателя, характерами, глубоко раскрытыми в типических обстоятельствах своего рождения, данными на глубоком и красочном социально-историческом фоне.
Перед О. Берггольц возникает вопрос; а не противоречит ли «главная книга» основной задаче литературы — объективно отражать действительность? И здесь она снова проявляет лирическую односторонность. Конечно, «главная книга» способна объективно отражать мир, так как лирика была и остается одним из способов правдивого воссоздания жизни.
В качестве книг, призванных иллюстрировать ее теоретические построения, О. Берггольц называет поэмы Маяковского и «Как закалялась сталь» Н. Островского. Жанр поэмы прямо говорит за себя и не нуждается в комментариях — совершенно очевидно, что речь идет о лирике. Что же касается «Как закалялась сталь», то перед нами тоже книга, близкая к лирической прозе и во многом подчиненная ее художественным принципам. В дальнейшем О. Берггольц называет еще автобиографические трилогии Горького, Гладкова, «Былое и думы» Герцена и т. д. Но умалчивает, что за пределами ее концепции остаются «Война и мир», «Анна Каренина», «Отцы и дети», «Обломов», «Братья Карамазовы», «Мать», «Клим Самгин», «Хождение по мукам», то есть подавляющее большинство крупнейших произведений русской и советской литературы, которые никак не укладываются в формулу «самовыражения» лирического «я» писателя.
Размышления о «главной книге» — эстетический стержень «Дневных звезд», тот фундамент, из которого вырастает все произведение.
«Главная книга» должна начинаться с детства. И вот О. Берггольц переносит нас в зачарованный мир своих детских воспоминаний, рассказанный в немногих, но удивительно ярких картинах. Есть две памяти: одна — мертвая, просто знающая, что то-то и то-то было, и другая — живая память ощущений событий и собственных чувств. Художник-лирик отрицает первую и широко привлекает вторую. Мысль эту О. Берггольц формулирует в одной из главок, рассказывая о посещении России Г. Уэллсом. Г. Уэллс ездил по русским железным дорогам и наблюдал мир из окна отдельного купе, хорошо охраняемый и ни в чем не нуждавшийся. А в то время, как он смотрел, другие жили. То, что он назвал «Россией во мгле», было для них временем величайших надежд и самоотверженных поступков.
Великолепны страницы «Дневных звезд», посвященные детству лирической героини, — картины Углича: белый собор с пятиконечными главами, усыпанными крупными золотыми звездами, грозный рев монастырских колоколов, корень, похожий на таинственного старичка, трогательная собачка Тузик и т. д. Все было необычайным в стране детства, каждая вещь в ней жила особой жизнью, имела свой голос, свое лицо и повадки.
Детские годы — годы поэтического открытия мира. Они остаются в сознании лирической героини периодом чистейшего, торжествующего, ничем не омраченного счастья. Но в комнатное, интимное уже тогда входит могучая поступь времени. История переплетается с частной жизнью и сплавляется в одно нерасторжимое целое. На пути из Углича в Петроград в поезде девочка слышит ночной разговор простых людей о будущем. Великая сила будет в России от электрического света, а свет тот даст детище Ленина — Волховстрой.
Спустя много лет автор снова совершит путешествие в обетованную страну детских впечатлений для того, чтобы вернуть утерянное ощущение чистого, ничем не омраченного счастья. Но возвращение не удается. Оно невозможно. Сколько миновало за эти годы больших и малых событий! Какое грозное и чудесное промелькнуло время! Неузнаваемо изменились Углич и живущие в нем люди. Но взамен светлого чувства личного счастья лирическая героиня О. Берггольц ощущает теперь несравненно большее: чувство своей живой сопричастности, кровной жизненной связи с тем, что ее окружает, с тем, что воздвигнуто и возводится, с теми, кто погиб за коммунизм, кто строил углическую электростанцию, с теми, кто живет и трудится сейчас в стране, со всем, про что можно воскликнуть: «Это мое!» — и что одновременно является «нашим».
Ощущение растворенности личного авторского «я» в народной исторической стихии объединяет все страницы «Дневных звезд». В книге О. Берггольц соединяются революция и блокада, дни детства, смерть Ленина и героическая война против фашистских захватчиков. Перед нами проходят образы людей, навсегда вошедших в биографию героини.
Лирика знает свой счет времени, свою хронологию, свою композицию. Романное время и время лирическое не совпадают.
«О, какое большое время, — пишет О. Берггольц, — уложилось в жизнь каждого из нас, какое большое! Его хватило бы на несколько поколений, а приняло его — одно... Сколько событий, и почти каждое — твоя жизнь, сколько горя и радости, неразрывных с горестями и радостями всего народа»
Труднейшая, но необходимая задача лирического писателя — собрать все это большое время в страницы и строчки необычайной сжатости, невиданной концентрации. Для этого такой писатель должен уметь жить в своих созданиях как бы всей своей жизнью сразу — и прошлым, и настоящим, и будущим. «Это не воспоминания, — свидетельствует О. Берггольц, — нет, я не вспомнила, я жила тем, что было, есть, будет. Эти воспоминания были внезапны, отрывочны, разбросаны и в то же время слиты в единый, сильный поток, — нет, в нечто подобное сильному, южному, морскому прибою, который окатывал нестерпимым, почти болезненным счастьем».
Относительность понятия времени доказана Эйнштейном с помощью математических форм — лирика утверждает ее всем своим бытием. Ощущение целостности жизни, существующей слитно и сжато, в одно мгновение, не покидает О. Берггольц ни на одну минуту. Это ощущение доводится писательницей до гиперболических размеров на страницах, обращенных к умершему любимому: «Давно нет тебя и меня отдельно, есть одно — мы, потому что времени нет и жизнь — одно мгновение... Оно вмещает все, и оно бесконечно». В этом бесконечном, концентрированном в одном мгновении времени для О. Берггольц нет грани между жизнью и смертью, искусством и жизнью.
В соответствии с этой лирической концепцией времени жизнь рисуется О. Берггольц в вечной преемственности деяний. Поколение за поколением, народ за народом несут в будущее заветы, и каждый человек в этой бесконечной цепи — ее маленькое звено, и поэтому она принадлежит ему вся, от своих дальних границ и в своей манящей бесконечности.
Действие в книге О. Берггольц все время хронологически разбивается, отступление следует за отступлением, в картины прошлого вторгается настоящее, более поздние воспоминания опережают более ранние и снова уступают им место. Рассказ о детстве перебивается историческими ассоциациями. В воспоминания о близких автору людях входят мысли о поэзии и т. д.
Главка о дневных звездах раскрывает понимание Ольгой Берггольц ремесла художника. Когда-то в отрочестве лирическая героиня книги услышала легенду о дневных звездах. Легенда эта, естественно, разбилась при соприкосновении с жизнью. Но уверенность в существовании дневных звезд и глубинных колодцев, в которых их можно отыскать, с годами переросла в поэтическую концепцию творческого процесса. Душа писателя и есть тот открытый всем колодец, который отражает и держит в себе дневные звезды — души, жизни и судьбы современников и сограждан. Отражая в себе тот свет, которым освещены события эпохи, лирический писатель держится не за прошлое как таковое. Он думает о потомках, о тех людях, которые придут после него и, увидев живое свидетельство, по достоинству оценят буйное время, изменившее облик русской земли. Им владеет хозяйское отношение к будущему. Он должен оставить ему духовное наследство, ничего не забыть, ничего не утаить, ничего не оставить не отраженным. «Мы ничего не забудем! — восклицает О. Берггольц. — Мы помним все».
Тема таинственной власти поэзии над сознанием человека неоднократно вспыхивает в «Дневных звездах». Нет в мире, утверждает О. Берггольц, силы более доброй и более беспокойной, чем поэзия. «Она все может... Она сильнее атомной бомбы — разрушающее и творящее слово, пропитанное кровью любящего сердца, светом ищущего духа, окрыленное великой нашей идеей».
Потребность собрать себя как нечто единое, все связать, вспомнить, сравнить, осмыслить осуществляется в «Дневных звездах» через «вершины». Такими «вершинами» в книге становятся три дня в блокадном Ленинграде: октябрьский день 1941 года — путь из-за Невской заставы, где прошло детство лирической героини, страшный февральский день 1942 года — «путь к отцу» и, наконец, новое возвращение в город. Эти дни объединяют все многообразие собранного в произведении разнородного материала. С ними связаны и конечные выводы книги. Два пути проходит человек в жизни, гласит индийская мудрость: путь выступления и путь возврата. На пути выступления человек живет собой, своими личными интересами, жаждой брать для себя или для своего племени. На пути возврата растет жажда «отдавать» взятое у природы, у людей, у мира. Так начинается подлинное существование человека.
Книга О. Берггольц преисполнена любви к человеку, к внутреннему миру наших современников. Она воспевает героическую эпоху: гражданскую войну и блокаду, огни Волховстроя, рабочие заставы, созидательную, энергию века.
Поэтическая концепция Ольги Берггольц, освобожденная от претензий на некую универсальность и всеобщность, способна глубоко выразить сущность лирического искусства нашего времени. Эта концепция, несомненно, близка и другим советским писателям, чье дарование отмечено чертами лирического склада.
Л-ра: Октябрь. – 1960. – № 11. – С. 204-206.
Произведения
Критика
