Спорные вопросы английского романтизма (К двухсотлетию со дня рождения Вордсворта)
Н.Я. Дьяконова
В российском литературоведении творчество выдающихся поэтов-романтиков Вордсворта (1770-1850) и Кольриджа (1772-1834) еще недостаточно изучено. Две-три статьи, более или менее краткие очерки в книгах по английской литературе не дают достаточного представления о поэтах, совместное выступление которых (сборник «Лирические баллады», 1798) справедливо считается первым эпизодом в истории английского романтизма.
С моей точки зрения, необходимость дать новую оценку этим поэтам давно назрела. Слишком велико их значение в истории литературы, чтобы можно было оправдать механическое воспроизведение устаревших уничижительных определений. Не забудем, что Вордсворт запечатлел в своих стихах трагедию английского крестьянства, что вместе с Кольриджем он в юности прославлял Французскую революцию, что они были зачинателями движения за демократизацию поэтической речи и дали стимул развитию теоретической и критической мысли в Англии. «Лирические баллады» (автором предисловия и подавляющего большинства входивших в этот сборник стихотворений был Вордсворт) открывают собой тот период, который представляет вершину его поэтического развития и определяет его роль в литературе Англии. Именно в этот период Вордсвортом написано все, что сохранило свое значение и для последующих времен, — большая часть его сельских стихотворений, «Аббатство Тинтерн», «Прелюдия» и многие страницы «Прогулки».
Известно, что еще за два года до опубликования «Лирических баллад» произошел разрыв Вордсворта с революционными взглядами его юных дней. Якобинский террор, переход Франции с оборонительных позиций на наступательные и в особенности нарушение ею границ Швейцарской республики (
Обещанное Французской революцией «царство разума» все более превращалось в царство буржуазного порядка. В этой обстановке Вордсворт и Кольридж, продолжая еще сохранять верность провозглашенным революцией общечеловеческим идеалам, противопоставляют разуму интуицию и религию, проповедуют отказ от безбожия, от самонадеянной уверенности в силе мысли. Они отвергают возможность благотворных социальных преобразований и приходят к заключению, что исцеление от зла наступит только как следствие длительного процесса нравственного совершенствования. «Социальная свобода будет построена на основе личной свободы». Однако и в «Лирических балладах» и других произведениях Вордсворта в последние годы XVIII и первые годы XIX в. — после его политического отступничества — живет то же сочувствие лишениям и испытаниям, выпавшим на долю народа, которое одушевляло творчество поэта еще до крушения его веры в революцию. Бесспорно, в ранней поэме «Вина и скорбь» (1791-1794) тема народных страданий имеет более резкое обличительное звучание, чем в «Лирических балладах» или поэме «Разоренная хижина», но глубочайший демократизм, уважение к простым людям, к крестьянам, убеждение, что именно они составляют наиболее здоровую в моральном отношении часть современного общества, — эти черты поэзии Вордсворта в полной мере сохраняются и тогда, когда он расстался с республиканскими и уравнительскими мечтами 1790-х годов.
Цели поэта, его понятия о том, каким должно стать общество, чтобы быть одинаково пригодным для всех людей, решительно меняются, но неизменным остается его сознание непригодности общества в его современном состоянии. Вордсворт до кризиса считал необходимым революционное преобразование этого общества, Вордсворт после кризиса размышлял лишь о путях религиозно-этического воздействия на него с помощью искусства, но общая справедливо-критическая оценка существующего положения вещей сохраняется и после перелома в его политических воззрениях.
Эта оценка претерпевает сильное изменение лишь в последующий, третий период творчества Вордсворта, когда он все более склоняется к осторожно консервативному опасению, что любые перемены поставят под угрозу общественное спокойствие, когда он начинает защищать политические и юридические институты, в которых еще недавно видел нарушение прав человека. Но в этот поздний период своей деятельности (после 1806-1807 гг.) Вордсворт не написал почти ничего, что было бы достойно его ранних произведений.
Как ни парадоксально это звучит, но, отказавшись от просветительской концепции свободного, обладающего политическими правами человека, Вордсворт в период «Лирических баллад» не отказался еще от критериев оценки действительности, которые были выработаны им в его революционный период: он не верит больше во всесилие разума, но он по-прежнему мечтает о разумном устройстве мира; он не сочувствует более борьбе за свободу и равенство, но он по-прежнему глубоко верит в равенство людей — правда, теперь только перед лицом бога; он отрекается от руссоистского обожествления природы, но он в полной мере сохраняет веру в природу как воплощенное добро, просветительский идеал общественного человека и гражданина ему постыл, но просветительское представление о естественном человеке по-прежнему живет в его творчестве. Он, как Руссо до него, осудил «безнравственный» материализм XVIII в., но его собственный склад мысли, в частности его рассуждения о влиянии среды, природы на формирование человека, его идеи о чувственном происхождении поэтического восприятия остаются причастными материализму. Вордсворт по-прежнему разделяет натурфилософские убеждения и демократические пристрастия Руссо, хотя не приемлет более его политические взгляды, его мечты о самодержавии народа.
Несмотря на усилия Кольриджа привить своему другу вкус к «чистому» идеализму, Вордсворт никогда не освобождался от влияния английских философов, воспитанных на достижениях естественных наук в XVII-XVIII вв. Он в самой природе искал движущие силы, управляющие вселенной. Свое «возвышенное чувство неведомой глубины», таящейся за видимым миром, он черпал из созерцания внешней природы и из опыта, доставляемого чувствами. Он следует традиции, которая, начиная от Шефтсбери, проходит через весь XVIII в., традиции, согласно которой универсальная природа (или дух природы) прочно ассоциируется с сельской жизнью и ее естественной красотой. В ранний период своего развития Вордсворт в комплексе природа — бог акцентировал природу, а в поздний период — бога, но в обоих случаях религиозное начало было подчинено натурфилософскому.
Вордсворт, переставший видеть в восстании выход для изнывающего в нищете народа, не перестает горестно наблюдать эту нищету. В начале девяностых годов он призывал к низвержению строя, который вместе с ростом городов, торговли и машинного производства нес голод, нужду и разорение; после пережитого им кризиса он призывает лишь к молитве, филантропии и возврату к патриархальной старине. Как ни противоположны эти выводы, и тот и другой исходят из протеста против социальных сдвигов, вызванных бурным развитием капиталистических отношений, из стремления защитить «врожденное, нагое достоинство человека».
Не отрицая принципиальной разницы между произведениями поэта, написанными в период его увлечения революцией, и теми, которые он создал, когда это увлечение кончилось, я считаю, что и в последних выражены гуманистические демократические принципы, усвоенные им в юности. Приведу один пример. К числу самых радикальных, насыщенных гражданским гневом произведений Вордсворта, по общему признанию, принадлежит поэма «Разоренная хижина» (1795-1798). Впоследствии Вордсворт, уже перешедший на сторону реакции, включил «Разоренную хижину» в «Прогулку» (1814), мало изменив основной текст, но прибавив к нему оптимистические и довольно ханжеские размышления коробейника. Очевидно, что, став частью более обширного замысла, поэма в общем философском контексте этого замысла не могла не подвергнуться изменениям, поскольку поэт призывает не делать из рассказанной им истории ни печальных, ни тем более мятежных заключений. Но трагическая повесть сохраняет свой объективный трагизм, несмотря на субъективную интерпретацию, данную в авторских комментариях. Знаменательно, что Вордсворт-тори включает в новое произведение «грех» своей революционной молодости и не считает нужным отмежеваться от него.
Так же точно философская поэма «Прелюдия» (1798-1803), опубликованная в 1850 г. после смерти автора, рассказывает о его духовном развитии с точки зрения человека, осудившего» свои «заблуждения»; но представлены они во всей своей неотразимой привлекательности. Хотя поэт, верный собственному рецепту, вспоминает о былых тревогах и радостях в состоянии покоя, но тревоги и радости, связанные с революцией, сохраняют в его изложении свою эмоциональную напряженность. Живость пережитых ранее волнений революционной страсти явственно проступает сквозь спокойствие созерцательного настроения, во время которого они зафиксированы. Автор описывает верования, которым он изменил, но он хорошо помнит, как счастлив он был до своей измены. «О пленительное время надежды и радости! Могущественны были тогда союзники тех, кто был силен своей любовью! Блаженны были все, пережившие тот рассвет, а молодые познали сущий рай. О время, когда унылые, застарелые и отталкивающие препоны обычая, закона, предписаний приобрели очарование романтического царства! Когда разум тем больше утверждал свои права, чем более стремился стать главным волшебником, чтобы помогать работе, которая всюду совершалась во имя его. Не только немногие избранные уголки, вся земля была прекрасна красотой обещания... (все) чувствовали себя призванными упражнять свои силы не в подземных просторах Утопии, не на неведомых островах, бог знает где расположенных, но в нашем мире, нашем общем мире, в том, где нам суждено обрести счастье или не обрести его никогда».
Вордсворт убеждает читателя, что надежды, которым он предавался в юные дни, были заблуждениями, но читатель явственно ощущает, как дорога поэту память о них. Свет этих «заблуждений» озарял творчество Вордсворта до того момента, как он стал активно поддерживать реакционнейшее из английских правительств. Но к тому времени он перестал быть поэтом. Зато все, что он написал после отхода от революции и до слияния с партией реакции, проникнуто тем же сентиментальным демократизмом, той же верой в прирожденную доброту человека, которая в 90-е годы привела его в ряды английских якобинцев, защитников Французской революции.
Об антибуржуазной направленности творчества Вордсворта свидетельствует даже его политически крайне консервативная поэма «Прогулка». Вордсворт с печалью говорит о людях, «раздавленных непрерывным трудом», о «новом зле», о рабстве, которое таится под видом блага, «о жертвах,... созерцаемых без сострадания» и «превращенных в орудие, приспособление... простое средство... без прав и интересов».
Показательно, что в суховатом, прозаическом, в целом, тексте «Прогулки» вдохновенно звучит созданная еще в
Этот восторженный гимн кончается, но не для того, чтобы перейти в инвективу. Вордсворт жалеет только о том, как быстро распались ряды сторонников революции. «Наступило смятение, и самые преданные... воскликнули: «Свобода, я поклонялся тебе, но ты оказалась тенью».
Многое ли меняет в нарисованной картине духовного величия и общего восторга осторожная оговорка о том, что золотой дворец, выросший на развалинах Бастилии, быть может, был только сном? Важнее то, каким его видели все свидетели великих событий того далекого июля! В отречении от былых увлечений сильнее всего звучит горечь обманутых надежд — лишнее свидетельство их чистоты и искренности.
Для характеристики эволюции взглядов Вордсворта чрезвычайно существен цикл его «Сонетов, посвященных свободе» (1802-1807). Лейтмотивы этого цикла — скорбь о быстром исчезновении славных традиций революции, восторженное воспоминание о времени, когда «верность была обручена с новорожденной свободой» и, возмущение военной диктатурой Бонапарта и, как вывод, — уверенность в том, что только благодаря своей душе народы обретут величие и свободу». «Счастлив тот, кто, равнодушный к папе, консулу и королю, может измерить глубину собственной души, чтобы познать судьбу человека и жить в надежде».
Вордсворт призывает англичан защищать свою свободу от посягательств наполеоновской Франции, но в лучших сонетах названного цикла еще сильнее звучат суровые упреки родине. «Мы живем лишь напоказ... самый богатый среди нас — самый лучший... мы поклоняемся грабежу, жадности и расточительству». Англия — «болото застойных вод» ... «и сейчас ты бы воспротивилась благодетельным переменам в Греции, Египте, Индии, Африке. Англия! Все народы согласятся с этим Обвинением... но еще гораздо более низок твой враг (наполеоновская Франция. — Н. Д.), поэтому люди разумные молятся за тебя, хотя тяжек груз твоих прегрешений. О горе, что ты стала лучшей надеждой мира».
Резкое порицание как английского общества, так и в особенности изменившей свободе Франции, в творчестве Вордсворта постепенно смягчается. На смену приходит страх перед любым социальным преобразованием, приятие мира, как он есть, апология консервативной. Англии.
Духовное развитие Кольриджа во многом близко развитию Вордсворта. Он тоже мог бы сказать, что «замкнулся в себе под влиянием чувства справедливого презрения, когда духовные интересы, творческие силы, разнообразные и высокие проявления гражданского общества уступили власти, формальной, отвратительной и презренной, и в Британии воцарился панический страх перед переменой».
Как и Вордсворт, Кольридж приходит к заключению, что в своем страстном стремлении к свободе он шел по ложному следу. Обрести ее можно не в общении с людьми, а в общении с природой: «Когда я стоял на краю утеса и взирал, отдаваясь с великой любовью земле, морю, воздуху, — тогда, свобода, мой дух постиг тебя!».
Так же как Вордсворт, Кольридж, хотя и отверг политические идеи и методы Французской революции, далеко не сразу отрешился от ее социальных и нравственных идей. Так же как Вордсворт, он создал важнейшие свои произведения в период, последовавший за отречением от тактики революции, но предшествовавший отречению от ее общечеловеческих идеалов. В этот период гуманистические и демократические источники продолжали питать поэзию Вордсворта и Кольриджа. Они иссякли только после перехода поэтов на активно консервативные позиции.
Для Кольриджа разрыв с поэзией наступил раньше, в первые годы XIX в., Вордсворт продолжал интенсивно творить вплоть до 1815 г. хотя его талант обнаруживает признаки упадка уже после 1806-1807 гг. Но все произведения, которые прославили обоих поэтов и стали новым этапом в развитии романтического движения, написаны раньше, на рубеже двух столетий. Они отражают сложное переплетение противоречивых идейных тенденций и пылкое стремление поэтов сформулировать свое отношение к важнейшим вопросам, волнующим современное человечество, найти новое и, как они надеялись, внеполитическое решение старой проблемы, неравенства и социального страдания.
Они обрели ложное решение, но внутренняя сумятица, пережитая ими в процессе исканий, осуждение существующего положения с тех же позиций, которые еще недавно заставляли их мечтать о революции и сожалеть о том, что она не выполнила своих прекрасных обещаний, — подсказывают обоим поэтам произведения, которые никак нельзя назвать реакционными. Именно эти произведения, а не те, которые возникли после присоединения авторов к партии порядка и защиты, определяют их место в истории литературы.
Огромной заслугой Вордсворта и Кольриджа было обостренное внимание к теоретическим проблемам прекрасного, их трактовка поэзии как самого философского из искусств. «Поэзия — дух и сущность познания; это исполненное страсти выражение, оживляющее холодный лик Науки... Поэт, как утес, стоит на страже человечности; он — неусыпный защитник и хранитель, он повсюду несет с собой единение и любовь. Невзирая на разницу стран и цвет кожи, языка и нравов, законов и обычаев, вопреки, тому, что в мире одно ежечасно предается забвению, а другое свирепо уничтожается, Поэт силой своего знания и чувства связывает воедино на протяжении всех времен неисчислимое человеческое общество, рассеянное на просторах земли».
К сожалению, это предисловие, как и другие труды Вордсворта, не нашли должного признания у европейских, в том числе русских, читателей. В их глазах репутация Вордсворта пострадала от нападок Байрона. Его уничтожающие отзывы закономерно вытекают из противоположности их художественных и общеидеологических позиций. Призыв Вордсворта к постепенному религиозно-нравственному и эстетическому совершенствованию общества не мог вызвать сочувствия Байрона, верившего в возможность и необходимость революционного действия. Высмеивая благочестивость и реакционность взглядов Вордсворта, пародируя ребячливость и мелочность его тематики, Байрон, при всей справедливости многих его обвинений, вряд ли мог в жару полемики дать объективно-историческую оценку Вордсворта.
Учитывая байроновскую оценку, тщательно ее анализируя, современный исследователь не может, однако, довольствоваться ею, а еще меньше исходить из нее в собственном толковании Вордсворта. Сам Байрон в спокойные минуты признавал талант старшего поэта и подражал ему — в «Чайльд Гарольде» (Песнь III, строфы 72, 75, 91, 93, 96, 109) и в стихотворении «Могила Черчилля». Понимать Вордсворта учил его Шелли, который в первые же встречи с Байроном в Швейцарии декламировал «Аббатство Тинтерн» и другие стихи поэта-лекиста.
Нетрудно понять, почему это стихотворение, замечательный образец философской лирики Вордсворта, захватило Шелли и даже Байрона. Новизна его, так же как других аналогичных стихов поэта, заключалась в том, что отвлеченная мысль сочеталась в нем с лирической непосредственностью. В классической поэзии эти моменты разделялись. У Попа, например, между его философской поэмой «Опыт о человеке» и его лирическими стихами пролегает резкая грань. Характерно, что и в последних переживания автора, Как правило, не находят прямого выражения и приписываются воображаемому персонажу («Послание Элоизы Абеляру»). Даже в «Элегии» Грея, открывающей эру сентиментализма в английской поэзии; но еще прочно связанной с классицизмом, размышления автора (носят отвлеченный характер, и его чувства только угадываются в эмоциональной окраске лексики и образной системы.
У Вордсворта абстрактная идея и лирическое переживание неразрывно слиты. В этом смысле он показал пример Байрону и Шелли и всем поэтам английского романтизма. Идея стихотворения — возвышающее влияние природы и связанных с нею естественных эстетических впечатлений на формирование сознания — выражена в исповеди, в воспоминаниях о годах отрочества и юности. Объект и субъект составляют нерасторжимое единство.
Вордсворт, быть может, абсолютизировал значение природы как главнейшего фактора в развитии внутреннего мира, отвлекаясь от других факторов социального и психологического характера. Но его мысль о воспитании красотой правильна. Ассоциации, складывающиеся в связи с восприятием прекрасных явлений природы, играют важную роль в сложном процессе, в ходе которого вырастают нравственные понятия человека.
«Аббатство Тинтерн» представляет собой размышление вслух, лирический монолог, аналитический и интроспективный, в заключительной своей части переходящий в обращение к сестре Дороти. Впечатление непринужденной разговорной интонации создается благодаря нерифмованному стиху с частыми переносами, с преобладанием обычного прямого порядка слов. Лексика проста и величава, в согласии с высокой темой; образы неожиданны и смелы и в то же время построены на естественных ассоциациях: например, горный ветер, соединяясь с представлением об окутанных туманом вершинах гор, становится «туманным горным ветром». Многие образы оказываются своего рода психологическими открытиями. Таковы «болезненные радости», «головокружительные восторги», «тихая, печальная музыка человечности», «сознание — вместилище прекрасных явлений», «память — обитель дивных звуков и гармоний».
Стихотворение поражает своим размахом. Оно включает «свет заходящих солнц» — множественное число здесь само по себе знаменательно, «круглый океан» — метафора, удивительная по своей новизне и простоте, передающая самое непосредственное зрительное впечатление, «живой воздух» «синее небо» и «сознание человека».
Соединенные анафорическим союзом, перечисленные элементы вместе составляют вселенную (небесные светила, океан, воздух, небо), а к вселенной приравнивается сознание, разум человека. Стихотворение завершается нежными словами, обращенными к сестре-другу: ведь она делила муки исканий поэта и восторги его открытий.
Наряду с произведениями высокой философичности, Вордсворт написал большое число стихов, посвященных самым прозаическим темам, героям, эпизодам. Среди них было много баллад, в которых преобладало, однако, не этическое, а лирическое начало. В них подробно описывались чувства поэта к котенку, играющему осенними листьями, мальчику, плывущему по пруду в корыте, заблудившейся в метель девочке и склоняемым ветром весенним цветам.
Выбор тем обусловлен стремлением поэта проследить действие универсальных законов человеческого сердца в простейших и тривиальных ситуациях. К таким относится, например, стихотворение «Мечтания бедной Сузанны». Песня ручного дрозда, случайно услышанная на улице Лондона, пробуждает в душе героини ностальгические воспоминания о родных местах в сельской глуши. Ее воображение воздвигает высокий холм прямо среди утреннего города; улица Чипсайд превращается в долину давно знакомой реки; по берегам ее раскинулись луга, а среди деревьев притаился родной дом.
Такое превращение совершилось в полном соответствии с романтической эстетикой Вордсворта, согласно которой самое обычное явление, подвергаясь воздействию воображения, предстает в новом свете, каждому доступном, но не каждым постигаемом — без помощи поэта.
Видения Сузанны составляют две центральные строфы стихотворения; заключительные строки как бы перечеркивают все картины, созданные ассоциативным мышлением героини, и они меркнут в ее глазах:
«Она глядит, и сердце ее в раю, но меркнут туман и река, холм и тени; река не будет течь, и холм не будет вздыматься, и краски ушли из ее глаз».
Картины, возникающие в воображении Сузанны, динамичны: скользит туман, течет река, возвышается холм, по лугам бежит девушка — она сама в юности. Впечатление от исчезновения этих картин усиливается благодаря переходу от настоящего времени — к будущему, — а затем к прошедшему — ... Эта смена времен утверждает безнадежность мечтаний Сузанны: они не только не сбудутся, но тут же отодвигаются в прошлое.
В коротеньком стихотворении охвачены прошедшее, настоящее и будущее. Дана история жизни, история утраченного счастья; ясно обозначена невозвратность утраты. Психологические состояния — воспоминания о былом, анализ нынешнего и предстоящего — переданы через образы природы, приобретающие тем самым символическое значение: река, которая не потечет вновь, и холм, который не поднимется более, символизируют невозможность вернуть прежнее счастье. Так, слова, употребленные по видимости в прямом смысле, оказываются поэтическими образами: ведь на самом деле течение реки и местоположение холма не изменятся никогда — они перестают существовать только для «бедной Сузанны», обреченной томиться в городе-тюрьме, как птица в клетке. Образ ее возникает в первых же строках стихотворения.
Символическая аналогия между женщиной и птицей подтверждается тем, что песня птицы становится первым звеном в ассоциативной цепи размышлений женщины. В соответствии с душевным строем героини, смиренной сельской жительницы, горожанки поневоле, лексическая и образная природа стихотворения отличается совершенной простотой, вкраплением просторечных («что стряслось с нею?») и наивно-неуместных оборотов («висит дрозд, который громко поет, он поет уже три года»). В последнем сообщении читатель не нуждается, и оно вводится, чтобы передать особенности мышления Сузанны. Оно же определяет и единственное сравнение, фигурирующее в этих строфах: «домик, похожий на гнездо голубки».
В этом стихотворении отразились лучшие черты дарования Вордсворта, как поэта простых сердец. Романтик и радикал Хэзлитт писал о нем: «Его сельская муза едва отрывает крылья от земли... Он не прибегает ни к фигурам красноречия, ни к фантазии... ни к пышной механике мифологии, ни к роскошным краскам поэтической речи. Его стиль разговорный, он изрекает доморощенные истины. Для него нет ничего более высокого, чем надежды людей, ничего более глубокого, чем человеческое сердце... Он берет простейшие элементы природы и сознания человека, самые общие условия, неотделимые от нашего существования, и стремится составить из них новую систему поэзии... Его муза — уравнительница. Он избирает обыденнейшие события и предметы, чтобы доказать, что природа всегда интересна — в силу присущей ей красоты и истинности... Он возвышает низкое энергией своих устремлений; он одевает наготу красотой и величием из запаса собственных воспоминаний».
Суждение Хэзлитта тонко и проницательно, но не всегда Вордсворт мог удержаться на высоте, о которой говорит критик. Простота нередко переходила в упрощенность, разговорная интонация часто вела прозаизмам, детальность — к длиннотам, умиление перед чистотой сельской жизни и сельских жителей – к слащавости, к превознесению мещанской добродетели и неразмышляющей набожности.
Значение Вордсворта, однако, измеряется не подобными стихами, а такими, в которых он предстает как мыслитель и аналитик, как певец природы и простых, но глубоких чувств. «В зрелой словесности, — писал Пушкин, — приходит время, когда умы, наскуча однообразными произведениями искусства, ограниченным кругом языка условного, обращаются к свежим вымыслам народным и к странному просторечию, сначала презренному. Так ныне Вордсворт и Кольридж увлекли за собой мнение многих... Произведения английских поэтов... исполнены глубоких чувств и поэтических мыслей, выраженных языком честного простолюдина».
Мечта Вордсворта о патриархальной сельской идиллии была реакционно-утопической. Но исходила она из сознания трагических противоречий современной действительности, из страха перед губительными для тружеников Англии последствиями промышленного переворота. Вордсворт проклинает индустриальную систему, которая подавляет душу и приводит к деградации сельских жителей и их детей, никогда не обретающих свободы духа.
Я стремилась доказать, что односторонняя характеристика Вордсворта как реакционного романтика несостоятельна, поскольку может быть отнесена лишь к заключительной стадии его жизни и деятельности. Между тем все важнейшие произведения его созданы в более ранний период, еще близкий к годам увлечения революцией, в период, когда он стремился в поэзии найти путь к совершенствованию мира, обрести слова предельной простоты, чтобы передать переживания самого общего универсального значения.
Л-ра: Филологические науки. – 1970. – № 4. – С. 41-51.
Произведения
Критика
