Некоторые проблемы изучения творчества Р.У. Эмерсона
В.Г. Прозоров
В нашем литературоведении сложилась несколько парадоксальная ситуация. Без имени Эмерсона, без обращения к его литературному наследию не обходится ни одна работа, посвященная как общим вопросам развития литературного процесса в XIX в., так и творчеству отдельных писателей этого периода, будь то Торо, Фуллер, Мелвилл, Уитмен, Дикинсон и т. д. Но в результате вопрос всегда ставится так: кто-то и Эмерсон. Исследований же, посвященных непосредственно наследию «мудреца из Конкорда» практически нет. Естественно, что при таком подходе невозможно целостное представление о вкладе Эмерсона в развитие американской духовной культуры.
А вклад этот без преувеличений можно назвать громадным. Без Эмерсона невозможно представить Америку XIX в., он — ключевая, определяющая фигура ее духовной и интеллектуальной истории Задача освоения, критического анализа литературного наследия Эмерсона, оценки его социально-философских и этнических доктрин является одной из наиболее важных и актуальных для отечественной американистики. Ниже делается попытка показать состояние, в котором находится изучение проблем, представляющих, на наш взгляд, первостепенный интерес и сохраняющих дискуссионный характер. К ним относятся: 1) истоки взглядов и творчества Эмерсона; 2) этическое учение Эмерсона, сущность доктрины «доверия к себе»; 3) эстетические взгляды Эмерсона и его художественное мастерство; 4) Эмерсон и развитие литературы США.
1. Американский трансцендентализм, главой которого был Эмерсон, безусловно, связан с европейской философской мыслью и продолжает линию философского идеализма Платоннеоплатоники — Кант. В числе других влияний обычно называют Шеллинга, Гёте, Кольриджа, Вордсворта, Кузена и др. Если судить по многим работам американских исследователей, то подчас может возникнуть сомнение относительно национальной основы трансцендентализма в США, настолько она затенена именами многочисленных европейских предтеч. В отечественном литературоведении давно сложилась точка зрения, что «трансцендентализм — специфически американское философское и литературное течение», что «при всем своем сходстве с европейскими идеалистическими теориями, трансцендентализм был явлением чисто американским, возросшим на американской общественной почве». Однако, вследствие недостаточной общей разработанности вопроса, сущность этой национальной специфики остается до конца не выявленной. Один из ее аспектов выделен в работах Э.Ф. Осиповой, которая показала, что трансценденталисты «опирались на свою американскую религиозную традицию» — новоанглийское унитарианство, явившееся «мощным формирующим фактором в становлении трансцендентализма». Говоря об унитарианстве, следует указать и на связь трансцендентализма с религиозно-философской традицией новоанглийского пуританства в целом, традицией, с которой и унитарианцы и трансценденталисты полемизировали (как подчас, и друг с другом), но с которой оставались генетически неразрывно связаны. Сам Эмерсон эту связь сознавал и неоднократно подчеркивал. Она имеет очень глубокий характер и не ограничивается теологическими штудиями молодого Эмерсона в Гарварде, а позднее подготовкой собственных проповедей. От новоанглийского пуританства у Эмерсона, наверное, не столько какие-то отдельные идеи, сколько нечто, быть может, более важное: общий склад ума, мышления, характера. Так, представляется, что именно к таким характерным чертам пуританского сознания как эмблемматизм и провиденциальность изначально восходит, находя затем поддержку в Платоне и Канте, символизм мировосприятия Эмерсона, для которого «рабочие, работа, инструменты, слова и вещи, рождение и смерть — все это условные обозначения».
Однако в поисках национальных корней трансцендентализма недостаточно ограничиться Новой Англией. Трансцендентализм стремился стать, и стал, явлением общенациональным. Сам Эмерсон, говоря об Америке и американцах, неизменно имел в виду носителя нового национального самосознания и национального характера. А они складывались в Америке в условиях постоянного воздействия на духовный климат страны утверждавшейся на западе США жизненной практики и идеологии фронтира. Связь трансцендентализма в целом, и Эмерсона в частности, с этим фактором общественно-политической жизни и мысли страны особенно заметна в трансценденталистской концепции личности и общества. Отличительной чертой идеологии фронтира был протест против любых форм государственного централизованного управления, равно в области политики, экономики или личного поведения. Именно эта позиция служит ядром трансценденталистских представлений о взаимоотношениях личности в обществе.
Представляется возможным связать с воздействием идеологии фронтира и такие существенные аспекты мировоззрения и творчества Эмерсона, как характерное сочетание индивидуализма и демократизма, принцип «доверия к себе», призыв к практическому действию и отношению к жизни, устойчивый оптимизм. Веяния и настроения на фронтире способствовали кристаллизации идей Эмерсона, которые затем не случайно были восприняты на Западе как жизненные ориентиры. Показательно и то, что именно с Западом, с возникновением на новых территориях специфически американских институтов, уклада жизни и черт характера Эмерсон связывает свои надежды на рождение подлинно национальной культуры («Молодой американец»). Другое дело, что нельзя согласиться с имевшими место в литературоведении США попытками представить трансцендентализм исключительно порождением «западного опыта», по сути дела, идентифицировать его с жизненной позицией фронтирсмена.
Хотя восточные религиозные философии только с большими оговорками можно отнести к истокам взглядов Эмерсона (он близко познакомился с ними только в 40-х гг., будучи уже сложившимся мыслителем), вопрос «Эмерсон и Восток» представляет немалый интерес — и сам по себе, и как часть проблемы «Восток на Западе». Особенно много близкого собственным идеям Эмерсон нашел в индуизме, перекличка которым отчетливо видна в стихотворениях «Брахма», «Хаатрейя», эссе «Иллюзии», «Судьба» и др. Вероятно, было бы интересным и плодотворным провести сопоставительный анализ таких категорий как Сверх-душа у Эмерсона и Брахман в индуизме, иллюзии и индуистской майи, морального учения Эмерсона и нравственных принципов «Бхагавадгиты», а также идеала-бхакти и категории «любовь» у Эмерсона. (Любопытно, что уже современники почитали Эмерсона за бодхисатву — в пантеоне буддизма махаяны это существа, преодолевшие в себе жажду существования и достигшие нирваны, но пожелавшие остаться в миру, чтобы помогать людям). Частично такое сопоставление проведено в работах американских исследователей Ф.Л. Карпентера и А.Е. Кристи.
Из других, более частных аспектов вопроса об истоках и связях творчества Эмерсона наибольший интерес, вероятно, представляют: Эмерсон и Плутарх, Эмерсон и Монтень, Эмерсон и неоплатоники Плотин и Прокл, Эмерсон и европейская мистическая традиция от Мейстера Экхарта до Сведенборга (а также американский сведенборгианец Сэмпсон Рид), Эмерсон и Карлейль.
2. В центре внимания Эмерсона-мыслителя находятся вопросы этики. Провозглашенная им доктрина «доверия к себе» разделялась всеми трансценденталистами и служила им основой как для критики современного общественного уклада, так и для поисков позитивных путей в устройстве человеческой жизни. Основной пафос этического учения Эмерсона — приоритет отдельного человека, автономной «мыслящей личности» над государственными институтами и социальными организациями. Индивидуум — «единственный и верховный деятель», наделенный частицей Сверх-души и непосредственно причастный «Высшему Разуму», — абсолютно не нуждается в регламентации своего поведения с помощью установленных обществом правил и законов. Нет другого пути, ведущего к миру, довольству и успеху, кроме следования советам собственного внутреннего голоса. Эта теория личности и государства Эмерсона традиционно характеризуется как анархическая или полуанархическая.
Отечественные ученые (А.И. Старцев, Н.И. Самохвалов, Ю.В. Ковалев и др.) давно обратили внимание на то, что доктрина «доверия к себе» носит двойственный характер. С «одной стороны, этическая программа Эмерсона выражает протест против включения личности в структуру капиталистического государства, против превращения человека в «винтик», против бездумного конформистского подчинения господствующим взглядам, вкусам, теориям. С другой стороны, призыв руководствоваться только собственной интуицией и собственными интересами опасно граничит с эгоизмом, вседозволенностью и разгулом индивидуалистических инстинктов. Не удивительно, что вокруг содержания и оценки доктрины «доверия к себе» ведется полемика с определенным идеологическим подтекстом.
Одним из ее аспектов является вопрос о концепции «героя» или «великого человека» по Эмерсону, которую он развивает в работах «Избранники человечества», «Героизм» к др. Отдельные высказываний в этих произведениях дают ряду американских критиков возможность интерпретировать «героя» как некое высшее существо, для которого нет не только общественных законов, но и законов человечности. На этих чертах «героя» и базируется, как правило, довольно часто проводимая аналогия между ним и «сверх-человеком» Ницше. С. Унчер, например, прямо заявляет: «Сверх-человек Ницше уже наполовину присутствует в герое Эмерсона». Едва ли правильно будет просто отмахнуться от подобных аналогий. Не исключено, что культ «героя» у Эмерсона и «сверх-человека» у Ницше, родившиеся оба из неприятия положения личности в буржуазном обществе, в отдельных моментах каким-то образом соприкасаются. На этот вопрос можно ответить только после дополнительных исследований. Однако какие бы совпадения не отмечались между «великим: человеком» и «сверх-человеком», необходимо постоянно иметь, в виду коренное различие между ними, которое делает, на наш взгляд, неправомерным не только их отождествление, но и взгляд на «героя» как на предтечу «Сверх-человека». Противоречивость концепции «героя» является вторичным по отношению к его главному качеству — моральности. Именно моральный критерий лежит в основе отношения Эмерсона к «великому человеку», поэтому в «Избранниках человечества» Платон и Монтень и оказываются выше Наполеона и Гёте. Деятельность подлинно великого человека по Эмерсону направлена служению людям, перед которыми он находится в долгу: «Величайший гений — наиболее задолженный человек». Показательно само название 1-ой главы «Избранников человечества» — «О пользе великих людей». Именно идея полезности «героя», идея служения его человечеству резко отграничивает «великого человека» Эмерсона от любых вариантов «сверх-человека».
При оценке учения Эмерсона о личности, обществе и государстве необходимы строгое соблюдение принципа историзма и дифференцированный подход к различным сторонам его теории в разные периоды деятельности. В десятилетия, предшествовавшие Гражданской войне, этическая программа Эмерсона, бесспорно, обладала антибуржуазной направленностью, романтический индивидуализм трансценденталистов имел прогрессивное значение, утверждал ценность человеческой личности, звал к свободе мысли. Но позднее он претерпевает существенное переосмысление, роль его меняется. Причина, видимо, в том, что в эпоху перехода к империализму индивидуализм — совсем не то оружие, которое может серьезно угрожать устоям капиталистического организма. Более того, на этом этапе «система» без особого труда интегрирует в себя романтический индивидуализм, выхолащивая его критический заряд, и, наоборот, усиливая заложенную в нем антиобщественную и антидемократическую тенденцию, которая, по сути дела, служит стабилизации существующего положения.
3. Эмерсону-мыслителю традиционно уделяется больше внимания, чем Эмерсону-художнику, а между тем его «органической» теории принадлежит важное место в истории развития эстетической мысли в США. Эстетические взгляды Эмерсона, согласно которым произведение искусства является новым и «органической» частью природы, представляют собой романтический разрыв с рационалистическими концепциями XVIII в., сохранявшими ценность еще в глазах американских романтиков старшего поколения. Для Эмерсона художник, творец — посредник между разлитым в мире божественным началом и человечеством, он приобщает отдельного человека к единой, всеобщей Сверх-душе. В эстетической теории Эмерсона особое место отводится интуиции. Следуя за Кантом и Шеллингом, он абсолютизирует роль интуиции и в процессе познания и в процессе творчества. Только вспышка озарения может помочь проникнуть в тайны истины и красоты, изначально существующие в виде символов в идеальном бытии Сверх-души. Абстрактной логике или научным методам это недоступно; разгадка внешнего мира — в мире внутреннем, ибо между ними органическая связь, раскрывающаяся только через воображение, через интуицию— «эту первоначальную, непосредственную мудрость, нас озаряющую».
Другая ключевая категория эстетики Эмерсона — символ. Язык символов, по его мнению, носит всеобщий и всеобъемлющий характер: «Символы возможны потому, что сама природа символ — и в целом и в каждом ее проявлении. Начертим палочкой линию на песке, и она уже нечто выражает». В результате Эмерсон приходит к теории соответствий, в которых заключен «высший порядок вещей». Мироздание по Эмерсону — «замок со стенами, покрытыми символами, картинами и заповедями Всевышнего». Эта особенность эстетических взглядов Эмерсона дала основание Р. Уэллеку назвать Эмерсона «выдающимся представителем романтического символизма в англоязычном мире».
Важное место в эстетике Эмерсона занимает призыв к утверждению национального характера, национального своеобразия американской культуры. Он всячески подчеркивает, что предметом литературы должны стать сегодняшний день и сегодняшние дела страны. Эрудит и знаток древности, Эмерсон призывает не просто порвать с прошлым, отбросить его, но считает необходимым поставить прошлое на службу современности. Лекции Эмерсона, развивавшие положение о своеобразии новой американской культуры, были с энтузиазмом встречены современниками. О.У. Холмс назвал одну из них — речь на собрании общества Фи Бета Каппа в Гарварде («Американский ученый») — «духовной Декларацией Независимости Америки».
Художественные достоинства прозы, а также и поэзии, Эмерсона не так бесспорны, как его репутация мыслителя и моралиста. В литературоведении США достаточно широко распространено мнение, что эссе Эмерсона не представляют собой единого художественного целого. В них отсутствует упорядоченная логическая композиция, единственной структурно целостной единицей является предложение, а в результате, сами эссе есть не что иное как сгруппированные по тематическому признаку отдельные предложения, подобранные автором из дневников и записных книжек. И действительно, еще прижизненный биограф Эмерсона Д.У. Кук так описывал его творческую лабораторию: «Заполнив записную книжку, он переносит ее содержимое в более толстую тетрадь для заметок. На нижние или боковые поля выносится предмет каждого абзаца. Когда нужно написать эссе, он обращается к своим тетрадям и берет оттуда все абзацы, посвященные данному предмету... Эти разрозненные обрывки, написанные, возможно, совсем в разные годы, в разном настроении, в разных обстоятельствах, соединяются в большем или меньшем порядке и так, как это диктуется временем и задачей». Однако здесь же Кук указывает, что на этом работа не прекращается: скомпонованный таким образом материал получает своеобразную проверку в качестве читаемой с кафедры лекции, после чего снова перерабатывался и шлифовался. Именно на эту стадию работы Эмерсона над своими произведениями сдвинулось внимание, исследователей в последние 2-3 десятилетия. В результате было замечено, что во многих своих эссе Эмерсон искусно использует так называемую «спиральную» композицию, развивая свою мысль словно бы концентрическими кругами вокруг неподвижного центра — главной идеи, служащего стержнем всего эссе; на то, как, умело используя аналогии, он протягивает ниточку от отдельного факта, явления или примера к обобщениям универсального характера; как тщательно он шлифует свои афоризмы, многие из которых стали национальными крылатыми фразами.
Из последних работ, посвященных проблеме художественного мастерства Эмерсона, характерной представляется монография У. Шейка. По мнению автора, несмотря на то, что эссе Эмерсона производят впечатление — в полном соответствии с его представлением о художнике как интуитивном творце — спонтанности и непосредственности, они, на самом деле, в значительной степени — результат сознательной и упорной работы. Шейк считает, что не следует более лишать Эмерсона полагающегося ему по праву места среди крупнейших американских художников слова: «Его эссе — поэмы в прозе, настолько богатые и глубокие, насколько этого только может пожелать любой современный литературный критик». К числу мало разработанных аспектов этой проблемы относится вопрос о жанровых особенностях прозаических произведений Эмерсона. Еще предстоит определить, как соотносится эссе Эмерсона с английским эссе эпохи Просвещения, английским романтическим эссе, «Опытами» Монтеня и философской публицистикой Карлейля, а также с традицией новоанглийской проповеди. Последнее, может быть, особенно важно, если учесть, что практически все эссе, а равно и главы его более крупных книг «Избранники человечества» и «Черты английской жизни» создавались в расчете на устное выступление перед аудиторией. Известен огромный интерес Эмерсона к выступлениям Эверетта и Уэбстера — виднейших ораторов того времени. Эта ориентация на непосредственный контакт со слушателями, явно различимая и в печатных эссе, не просто результат личного опыта священника 2-ой унитарианской церкви в Бостоне. За ней лежит прочная национальная традиция: ведь, по сути дела, вся американская литература в XVII — первой половине XVIII в. сводилась к проповеди и развивалась чуть ли не исключительно в этом «жанре».
4. Вопрос «Эмерсон и развитие литературы США» исключительно многоаспектен и здесь, естественно, может быть затронут только конспективно. Из современников влияние Эмерсона, разумеется, очевиднее всего в творчестве членов трансценденталистского. Кружка — Торо, Фуллер, Паркера, Вери и др. При всех своих несомненных достоинствах (а имя Торо получило в XX в. даже большую известность), трансценденталисты следовали за Эмерсоном и в своей философско-мировоззренческой позиции, и в подходе к художественному творчеству, и в самой художественной практике. Даже расходясь в чем-то и полемизируя с ним, они делают это как единомышленники и ученики, находясь в кругу определенных с самого начала Эмерсоном тем, проблем, понятий и терминов. Это, однако, отнюдь не означает, что история творческих взаимоотношений Эмерсона с каждым из перечисленных выше писателей не представляет интереса, наоборот, такие исследования позволят многое выяснить и в творческой «биографии каждого из них и в истории американского трансцендентализма в целом. В первую очередь это относится к вопросу «Эмерсон и Торо», который, хотя и затрагивался в нашем литературоведении, настоятельно нуждается в специальном отдельном исследовании.
Воздействие идей, творчества и самой личности Эмерсона на Мелвилла и Уитмена анализируется как американскими учеными, так и в монографиях Ю.В. Ковалева и М.О. Мендельсона. Отечественные работы выделяются тем, что в них речь идет не о поверхностных «влияниях», а о лежащем значительно глубже «диалоге» этих центральных фигур литературы США XIX в. с Эмерсоном. Так, Ю.В. Ковалев отмечает «очевидную близость «Тайпи» к некоторым идеям Эмерсона», «внутреннею связь между многими страницами «Тайпи» и дневниками Эмерсона, но затем указывает на то, что «Мелвилл с самого начала почувствовал слабость позитивных идей, отсутствие плодотворного конструктивного начала в трансцендентализме, что и привело его со временем к беспощадному развенчанию эмерсоновской теории «доверия к себе» (в «Моби Дике»). Не сводятся к «влиянию» и отношения Эмерсона и Уитмена. Если в начале творческого пути Уитмен без оговорок принимает все взгляды «дорогого учителя», а некоторые его стихи при желании можно трактовать как своеобразные переложения трайсценденталистских идей, то примерно после
Велика роль Эмерсона и в развитии другой ветви национальной поэтической традиции. Новоанглийская романтическая поэзия трансценденталистов, Эмерсона в первую очередь, — исходная точка в линии Дикинсон-Робинсон-Фрост. В дальнейшем эта линия, ставшая через творчество Фроста также и составной частью одного из направлений реалистической поэзии США XX в., получает продолжение и развитие в творчестве таких крупных поэтов, как Э. Сент-Винсент Миллэй, У.X. Оден, Р. Лоуэлл, Г. Немеров.
Сложнее определить черты воздействия наследия Эмерсона на американскую прозу XX в. Дело в том, что это воздействие может даже не осознаваться писателем нашего столетия, но то, что говорил и писал в прошлом веке «мудрец из Конкорда», уме стало неотъемлемой частью духовного опыта, интеллектуального багажа американца и в этом качестве остается живым фактором развития литературы США XX в. Хотя ни одного писателя и нельзя записать в «наследники» Эмерсона, следы его воздействия обнаруживаются в творчестве тех, кто составил славу американской литературы нашего столетия. Так, Л. Анастасьев пишет в своей книге о Фолкнере: «...идеи трансцендентализма, идеи о том, что центр вселенной — человек, а общественная организация имеет смысл лишь постольку, поскольку она служит человеку, — были исключительно близки Фолкнеру». Хемингуэй, как известно, не слишком высоко ставил наследие американского романтизма, но и в духовном строе близкого ему «сквозного» героя от Ника Адамса до Томаса Хадсона, и в его высказываниях, и даже в личном поведении есть черта, которая, думается, восходит к трансценденталистскому взгляду на личность и государство. Вот он пишет И.А. Кашкину: «...я верю только в одно: в свободу. Прежде всего я подумаю о себе и о своей работе. Потом я позабочусь о своей семье. Потом помогу соседу. Но мне нет дела до государства. Оно до сих пор означало для меня лишь несправедливые налоги... Верю я в абсолютный минимум государства». Тут не просто почти дословное сходство с многочисленными инвективами против государства в трудах Эмерсона, трансценденталистский взгляд на личность, закрепив и обосновав сложившуюся жизненную практику, стал устойчивой характерной чертой американского национального характера. Т. Уайлдер заставляет вспомнить Эмерсона своей позицией проповедника, моралиста, обращенностью к «вечным», общечеловеческим проблемам. Есть основания также полагать, что категория «любовь», центральная в этнической системе Уайлдера, генетически связана и вполне соотносима «любовью» как важнейшим принципом' нравственного идеала трансценденталистов. Представляется, что унанимизм Д. Стейнбека, идея неразрывной общности всего земного родственна концепции сверхдуши у Эмерсона (Кейси говорит в «Гроздьях гнева: «Может, Все люди вкупе и составляют одну великую душу и частицу ее найдешь в каждом человеке».
В литературе США последних десятилетий перекличку с идеями трансценденталистов можно видеть в поисках писателями системы нравственных ценностей, отличных от моральных норм и идеалов, в попытках обоснования этической утопии. Такая перекличка обнаруживается в творчестве писателей различных взглядов и направлений. Так, отечественная исследовательница Э.Ф. Осипова находит черты близости к этической системе трансцендентализма в произведениях Д.Д. Сэлинджера, С. Беллоу, Р. Бредбери, К. Воннегута, Д. Гарднера, Д. Чивера и др. Думается, что такие идеи Эмерсона и других трансценденталистов как утверждение высокой ценности человеческой личности и высоких нравственных норм в отношениях между людьми, призыв к духовной самостоятельности и осознанию личной моральной ответственности, протест против обезлички, нивелировки человека и манипуляции им остаются и сегодня живым и позитивным фактором в развитии американской литературы.
Л-ра: Проблемы реализма в зарубежной литературе ХIХ-ХХ веков. – Москва, 1983. – С. 56-67.
Произведения
Критика
