Антивоенная тема в творчестве Стивена Крейна
Н.Б. Габолаев
Осенью 1895 г. издательская фирма «Д. Апплетон и К» выпусти да в свет небольшую по объему книгу, озаглавлена «Алый знак доблести. Эпизод из истории Гражданской войны в Америке» (The Red Badge of Courage. An Episode of the American Civil War).
Принесший широкую известность молодому писателю, этот роман, по словам Джозефа Конрада, «разорвался, как двенадцатидюймовый снаряд, заряженный чрезвычайно взрывчатым веществом».
И, действительно, книга резко отличалась от многочисленных литературных поделок, героизировавших войну, романов, в которых доблестные янки изображались этакими бравыми молодцами - им все нипочем.
Приступая к написанию «Алого знака доблести», Стивен Крейн ставил перед собой вполне конкретную задачу: сбросить романтический покров с лика войны и показать ее бездушный механизм изнутри. Сделать это было непросто, если учесть, что молодой писатель не имел непосредственного военного опыта. Поэтому важную роль в создании произведения сыграли, по-видимому, воспоминания старшего брата Крейна - Уильяма, документальные материалы времен Гражданской войны, воспоминания ее ветеранов, а также литературные источники - «Битвы и полководцы века» (Century’s Battles and Leaders», «История Харпера» (Harper's History) и др. Во всяком случае, биограф С. Крейна и его друг Карл Линсон писал о том, что «Крейн часами перелистывал журналы времен Гражданской войны и внимательно читал военные корреспонденции тех лет».
В центре романа - новобранец Генри Флеминг. Он заурядный крестьянский парень. Начитавшись книг о военных походах и сражениях, а еще в большей степени поддавшись милитаристской пропаганде, не сходящей со страниц газет, Генри оставляет родных, ферму, друзей и добровольно записывается в армию.
С этого момента действие романа протекает как последовательная смена отношений героя к войне, в которой он принимает участие.
С первых дней службы в армии Флеминг убеждается, что его романтические представления о войне приходят в полное противоречие с ее реальным обликом. «Он думал, что настоящая война - это кровавые бои с короткими передышками, чтобы солдаты могли поспать и поесть. Но с той поры, как полк прибыл на фронт, они стремились только к одному: как-нибудь согреться». Генри переживает период разочаровании, хотя еще не оставляет попыток приспособить свой внутренний мир с его иллюзорными понятиями о доблести к окружающей действительности.
Это особенно отчетливо просматривается в описании первого сражения, когда Флеминг вместе со своими однополчанами отбивает атаку неприятеля. Юноша постоянно ощущает, что товарищи рядом с ним. «Им овладело неизъяснимое ощущение военного братства - того братства, которое обладает большей силой, чем даже цель, во имя которой они сражались. Это было таинственное сообщество, рожденное пороховым дымом и смертельной опасностью». Приподнятое настроение Флеминга усиливается видом мирной природы. «Он взглянул на небо и был потрясен его чистой синевой, потрясен солнцем, бросающим лучи на деревья я поля. Как странно, - замечает Генри, - что природа продолжает свое мирное, залитое золотым светом существование, когда кругом творится так много зла!» Противопоставляя картины мирной природы ужасам войны, писатель дает возможность читателю глубже проникнуть в душевные переживания Флеминга.
И далее Крейн строит повествование на столкновении оспаривающих друг друга контртезисов. Генри, который уже причисляет себя к «настоящим мужчинам», только что прошедшим испытание огнем в первой атаке, позорно бежит при второй, еще более ожесточенной. Ему оказывается не под силу преодолеть чувство страха. «Он взвыл от страха и закружился на одном месте, на секунду уподобившись в этом хаосе звуков пресловутой курице: он не знал, куда бежать от опасности. Гибель грозила отовсюду.
Потом огромными прыжками он помчался в сторону тыла. Винтовку и кепи он потерял. Ветер раздувал его расстегнутый мундир. На лице отражался ужас, рожденный тем, что нарисовало ему воображение.
Стыд, который затем охватывает Флеминга, когда, он осознает свой поступок, исходит не из того, что он может принести урон Родине. (Генри сражается на стороне северян). Его мучает совесть не из-за убеждений патриотического свойства, а по причине куда более прозаической: боязни прослыть трусом.
Генри видит раненых и убитых однополчан, и у него появляется жажда загладить свой позорный поступок. «Ему тоже хотелось полу чип рану - алый знак доблести», - подчеркивает Крейн. Одновременно Флеминг пытается оправдать факт дезертирства. Мы с сочувствием следим за тем, как писатель посредством внутреннего монолога стремится раскрыть сложные душевные сдвиги своего героя. Генри обратится к природе, ища у нее ответа на мучившие его проблемы. Бродя по лесу, он видит резвящуюся белку и запускает в нее шишкой. Обнаружив опасность, белка сразу же обращается в бегство. «Случай с белкой наполнил юношу торжеством. Таков закон, - твердил он себе. Сама Природа подает ему знак... Юноша зашагал дальше, чувствуя, что Природа заодно с ним. Она подтверждала его рассуждения доказательствами, которые можно найти везде, где светит солнце». Общение с природой приводит Флеминга к смене настроений - от надежды к отчаянию и страху, а затем снова к надежде.
Наконец, в результате нелепой случайности, Флеминг получает свой «знак доблести» - его ранит в голову ударом приклада... однополченец, когда они оба бегут в страхе с поля боя. Этот эпизод, рассказывающий о получении Генри его фальшивого «знака доблести», сатирически окрашен Крейном.
Чтобы передать сложные душевные потрясения юноши, Крейн постоянно ставит своего героя лицом к лицу перед свершившимися фактами беспощадной действительности. Мертвый солдат в выцветшем мундире на пороге часовни - одна из первых жестоких встреч юноши со всепожирающей военной машиной. Отталкивающий вид мертвеца с глазами «дохлой рыбы» и зрелище «черных муравьев, алчно копошащихся на сером лице и подбирающихся до ужаса близко к глазам» - укор живому Флемингу. Генри не выдерживает и бежит. Бежит и от этого мертвеца, из горла которого кажется вот-вот вырвется чудовищный голос и прохрипит ему вслед ужасные угрозы, и от пронзительного воя снарядов, неумолимо несущих смерть живому. Бежит от самого себя.
Война поворачивается к юноше обратной, страшной стороной в главе, где он встречается с ранеными этой «окровавленной толпой», устало бредущей в тыл. Их «истерзанные тела... говорили о той отравной мясорубке, которая их перемолола». Армия терпит поражения, терпят крах и фальшивые иллюзии Флеминга, столкнувшегося с жестокой стихией войны.
Завершающим звеном в списке жертв войны, именуемой Крейном «всепожирающим чудовищем», становится для Генри смерть его раненого друга Джима Конклина. Писатель просто и сдержанно описывает то, как умирает обыкновенный американский солдат. Ни единого намека на эффект и в то же время сколько внутреннего драматизма, потрясающей глубины в этом небольшом пассаже! Сценой смерти Конклина автор еще раз развенчивает казенную героику войны и одновременно показывает, что только простые парни-солдаты могут мужественно умирать.
В конце романа Флеминг, отличившись в сражении, понимает, что только чувство товарищества, солдатского братства может вдохновить ополченца на подвиг, увлечь за собой солдат в атаку и обратить противника в бегство. «И тогда глаза его открылись и он увидел все по-новому. Он знал теперь цену трескучей пышности своих прежних речей. И бесконечно радовался тому, что от души презирает ее».
Пройдя через кошмары и ужасы войны, Флеминг приходит к пониманию того, что в сущности-то он никогда не хотел воевать и в армию повел не по доброй воле - его «безжалостно втянуло в нее правительстве», он стал орудием убийства в руках правящего класса. В конце романа перед читателем предстает не тот юноша-романтик, каким подает его Крейн в первых главах. Это разбитый войной человек, всей душой жаждущий тишины, покоя, мира. «Он выздоровел от алого недуге войны. Удушливый кошмар рассеялся. Он был измученным животным, выбившимся из сил в пекле и ужасе боя. Теперь он вернулся с неистребимой жаждой увидеть тихое небо, свежие луга, прохладные родники - все то, что исполнено кроткого вечного мира».
Несомненно, «Алый знак доблести» - роман антивоенный. Роман протеста. Протеста против язв войны, убивающей человека физически и морально. Дегероизация военной темы - основной обличительный пафос романа, который роднит его с аналогичными произведениями Э. Ремарка, Р. Олдингтона, Э. Хемингуэя. Тема войны находит свое дальнейшее воплощение и развитие в очерках и корреспонденциях Крейна о греко-турецкой войне 1897 г.
Серию военных корреспонденций писатель открывает очерком «Полдня в заливе Суда» (Half a Day in Suda Bay. «Sun» (How York), May 9. 1897). Эта своеобразная прелюдия к описываемым событиям изображает остров Крит, где сосредоточилась объединенная эскадра «Великих держав» («англичане, немцы, русские, французы, итальянцы и австрийцы мирно уживались в одной клетке» - едко замечает Крейн) якобы для «примирения» враждующих сторон, а на деле для того, чтобы урвать кусок побольше в начавшейся войне между греками и турками.
Примечательно описание того, в каком порядке корабли «великих держав» расположились в бухте: русский флагман встал неподалеку от Французских кораблей, итальянцы оросили якорь ближе к англичанам, кайзеровская «Аугуста» притаилась в стороне особняком, а австрийцы предпочли устроиться в самом центре этого спектакля. Крейн чутко улавливает политические отношения «союзников» друг к другу. Что ищут непрошенные гости в водах Крита, от кого «защищают» его население, занятое мирными делами? Крейн ясно дает понять, что эскадра «великих держав» скорее провоцирует военные действия, чем предотвращает их.
Морская мощь, которую демонстрирует Европа у берегов Крита, ничуть не смущает внезапно появившееся в заливе небольшое турецкое судно, преспокойно вставшее на якорь в окружении кораблей «великих держав». «Здесь, - саркастически подчеркивает корреспондент, - находилось существо, которое дернуло Европу за нос, надавало ей оплеух, опустило с лестницы и послало ее к дьяволу». Этим лаконичным высказыванием Крейн как будто хочет подчеркнуть, что султанская Турция, вопреки национальным интересам критян, не собирается выпускать из своих рук острова.
Крейн прибывает в Афины. На улицах столицы он видит толпы патриотически настроенных греков. Практически каждый афинянин вооружен и полон решимости дать отпор туркам. Об этом восторженно пишет Крейн 29 апреля в своей корреспонденции «Греков не согнуть» (Stephen Crane. Says Greeks Cannot Be Curbed. «New York Journ», Apr. 30, 1897). «Это не война короля, не война парламента, а народная война» - прозорливо замечает Крейн.
В то время как афинское население было охвачено патриотическим энтузиазмом, греческие войска под командованием наследного принца Константина, в силу своей неподготовленности, терпели поражения от турок. Отступая, они оставили местечко под названием Ларисса. Долины провинций Тессалии лежали открытыми для турецких колонн.
29 апреля Крейн отправился на северо-восточный фронт, в небольшой городок Велестино. Здесь со дня на день ожидалось сражение, ставшее впоследствии одним из самых крупных в греко-турецкой войне 1897 года. Впечатления от этой поездки Крейн изложил в корреспонденции «Стивен Крейн в Велестино» (Stephen Crane at Velestino, «N.Y. Jour.», May 11, 1897 ).
С первых же строк военный корреспондент вносит ясность в обстановку, сложившуюся в результате прошедших двухдневных, боев в Велестино. «Греки отступили у Лариссы, и мир ожидал быстрой развязки, - пишет Крейн. - но Велестино доказало, что греческие солдаты, если ими умело руководить, могут успешно справляться с превосходящими силами турок, это сражение показало, что греки - храбрые и стойкие солдаты. Я знаю, вся Греция ликует, и последствия боя для греческих солдат равносильны действию шампанского».
Вслед за этим Крейн дает описание сражения, разыгравшегося на следующий день после его приезда в Велестино. В этом отрывке особенно ясно сказывается связь Крейна-публициста с Крейном-художником: по своей эмоциональной насыщенности он напоминает нам лучшие батальные сцены из «Алого знака доблести».
Турки воюют с греками не одни, им помогает их «союзник» - германский империализм, предоставивший султанской армии своих военных инструкторов. С каким презрением Крейн отзывается о них: «Я проклинаю немецких офицеров, которые корректируют огонь турецких пушек. Я думаю, что эти офицеры - естественный результат немецкой цивилизации, которая учит, что человек в первую очередь должен быть солдатом. В конечном счете он становится только солдатом, переставая быть человеком». Каковы учителя, таковы и ученики. С чувством глубокого негодования пишет Крейн о бесчеловечном обращении турок с греческими военнопленными.
Самоотверженные действия греческих солдат, сдерживающих яростные атаки турок, оказываются напрасными из-за трусости высшего командного состава в лице наследного принца Константина и правящих кругов, заседающих в парламенте, которые пошли на позорное перемирие вопреки национальным интересам населения Фракии и Эпира. Об этом говорит Крейн в своем очерке «Синий знак трусости» (Тhе Blue Badge of Cowardice. «Hew York Journal», May 12, 1897, p. 3 ). Характерен подзаголовок очерка: «Стивен Крейн пишет о тысячах пострадавших, потому что наследный принц оказался трусом». Плохо, когда трусит солдат (вспомним Генри Флеминга). Преступно, когда трусит лицо, ответственное за судьбу нации, потому что по его вине гибнут тысячи соотечественников, которым небезразлично будущее их Родины. Простые солдаты прекрасно понимают, что отечество в опасности и защита его - священный долг греческого патриота. Именно поэтому народ проклинает малодушное поведение командного состава армии и кронпринца Константина. Об этом прямо говорит один из шестерых солдат в беседе с Крейном - корреспонденция «Мой разговор с солдатами. Их было шесть». (My Talk with Soldiers Six. «Hew York Journal», June 20. 1897, p. 18). Вот как отвечал солдат на вопросы, заданные военным корреспондентом.
«Что чувствовал в первом сражении? - Одним было очень страшно, вначале, другим не очень».
«Хочешь ли воевать дальше? - Конечно!»
«Как воспринимают солдаты приказы об отступлении? - У солдат сердце разрывается. Это предательство».
«Кто же в нем виноват? - Главнокомандующий! Королевская семья! - Они трусы! Они не греки, они иностранцы...»
«Большинство солдат заявили, что наследный принц всегда считал армию уже разбитой задолго до того, как она была действительно разбита», - заключает Крейн.
20 мая был подписан греко-турецкий мирный договор. Крейн вместе с другими военными корреспондентами выехал из Греции. Сразу же после приезда в Англию он дорабатывает богатый материал о греко-турецкой войне и публикует несколько заметок, главным образом в «Westminster Gazette», «New York Journal».
Крейн сумел понять характер войны греческого народа, войны освободительной, истинно народной. В этом главная ценность военные очерков и корреспонденций автора, давшего объективную картину трагических событий, разыгравшихся на Балканах в апреле-мае 1897 г. Тема народа красной нитью проходит через военные очерки Крейна, народа обманутого, страдающего, героического. Это уже не сцены военных будней из «Алого знака доблести», подсказанные игрой воображения. Это сама действительность, увиденная Крейном - военным корреспондентом.
В корреспонденциях о греко-турецкой войне 1897 г. особенно ярко сказалась тесная связь Крейна-публициста с Крейном-художником, послужившая толчком для дальнейшего творческого роста художника. Статьи о греко-турецкой войне станут в последствии основой для рассказа «Смерть и дитя» (Death and the Child) и романа «На действительной службе» (Active Service)
Л-ра: Жанр романа в классической и современной литературе. – Махачкала, 1983. – С. 120-127.
Произведения
Критика
