Лилиан Хеллман. За лесами
(Отрывок)
ПЬЕСА В ТРЕХ ДЕЙСТВИЯХ
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
(в порядке их появления на сцене)
РЕДЖИНА ХАББАРД.
ДЖОН БЕГТРИ.
ЛАВИНИЯ ХАББАРД.
КОРАЛИ.
МАРКУС ХАББАРД.
БЕНДЖАМЕН ХАББАРД (БЕН).
ДЖЕЙКОБ (ДЖЕЙК).
ОСКАР ХАББАРД.
САЙМОН ИШЕМ.
БЕРДИ БЕГТРИ.
ХЕРОЛД ПЕННИМЭН.
ДЖИЛБЕРТ ДЖАГГЕР.
ЛОРЕТТА СИНСИ.
Действие первое. Воскресное утро в июне 1880 года. Город Сноуден штата Алабама. Боковая терраса дома Хаббардов.
Действие второе. Вечер следующего дня, понедельник. Комната в доме Хаббардов.
Действие третье. Раннее утро, вторник. Та же боковая терраса, что в первом действии.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Боковая терраса дома Хаббардов. Это длинный и широкий греческий портик с колоннами. В глубине, посередине, стеклянная дверь в гостиную. С правой стороны террасы — старое крыло дома. Наружная лестница ведет на террасу второго этажа, куда выходят двери спален, под ней дверь в столовую. Терраса на другой стороне сбегает на лужайку, откуда видна главная улица города. Дом невелик, но очень красив, в южногреческом стиле. Главная часть его выстроена в 1850 году богатым и культурным человеком, у которого Маркус Хаббард купил его после гражданской войны между Северными и Южными штатами. На террасе мебели немного: два стула, два стола, две чугунные скамейки, в глубине — два парных бюста Аристотеля на высоких пьедесталах. Мебель на террасе более выдержана в греческом стиле, чем самый дом. Скамейки имеют форму лиры. Только один стул мягкий и удобный. Во всем остальном заметна чрезвычайно строгая, даже претенциозная стилизация, как будто здесь стремились угодить вкусу одного человека, не заботясь о вкусах и удобствах других.
При поднятии занавеса Реджина Хаббард, красивая двадцатилетняя девушка, стоит, прислонясь к колонне, и смотрят вниз, на Джона Бегтри, который сидит на ступеньках террасы. Реджина в нарядном халатике, наброшенном прямо на ночную сорочку. Волосы высоко заколоты — видимо, она причесала их на скорую руку. Джон Бегтри — мужчина лет тридцати шести с утомленным и грустным лицом. На нем какое-то ветхое подобие летнего костюма для верховой езды: штаны кавалеристов Южной армии и старая рубашка. Положив на колено ружье, он внимательно рассматривает его с видом человека, который не знает, что ему делать.
Реджина (после долгого молчания). Куда ты шел? Джон (у него тихий, ровный голос). Что это ты встала так рано?
Реджина. Подстерегала тебя. А ты сначала сделал вид, будто не слышишь, что я тебя зову. Мне пришлось крикнуть три раза — только тогда ты соизволил обернуться.
Джон. Я думаю, что и место и час для встречи неподходящие. А вдруг нас бы кто-нибудь увидел! (Беспокойно озирается по сторонам.) Мы разбудим весь дом... И к тому еще ты в халате! Если нас застанут вместе — это же будет настоящий скандал, дорогая!..
Реджина (нетерпеливо). Все спят. И мне все равно. Почему ты...
Джон (поспешно, веселым тоном). Ну, нет, твоя мама уже на ногах. Я видел, как она и Корали входили в негритянскую церковь. Я ей поклонился...
Реджина (тихо). Почему ты вчера вечером не пришел на свидание?
Джон (встает. Не сразу). Я не мог. И не знал, как тебя предупредить.
Реджина. Почему не мог? Плантаторы опять задают балы? Или маскарады?
Джон (с улыбкой). Я с шестнадцати лет не был ни на одном балу, Реджина. Последний бал, который мне запомнился, давали Бейконы — они хотели отпраздновать начало войны и проститься с нами.
Реджина. Ты мне уже об этом рассказывал... Но почему же все-таки ты вчера не пришел?
Джон (помолчав). Я не мог оставить тетю Клару и кузину Берди. Им хотелось после ужина посидеть в саду и поболтать... И мне неловко было уйти.
Реджина (медленно). Им хотелось поболтать, вот как? И они тебя заставили остаться с ними?
Джон. Нет, они меня вовсе не заставляли. Они одиноки, Реджина, а я мало бываю дома с тех пор, как мы с тобой...
Реджина. А с какой стати ты должен сидеть с ними? Когда я хочу тебя видеть, я ухожу из дому — вот и все.
Джон. Ты — другое дело. А у нас дома очень тяжелое положение. Такого скверного лета я не запомню за все эти годы. Они одиноки...
Реджина. Уже не в первый раз ты обещаешь — и не приходишь. И ты почему-то уверен, что я не буду сердиться и, как ни в чем не бывало, приму тебя на другой день! Лучше бы ты лгал мне, чем говорил правду, где ты был! Ведь это просто оскорбительно! Лучше бы ты солгал!
Джон. Лгать? С какой стати?
Реджина. Если бы ты хотя бы сказал, что был у другой женщины... Но не прийти на свидание со мной из-за этих двух недотрог!..
Джон (тихо). Я люблю их, Реджина. И они не кричат и не злятся с раннего утра, как другие.
Реджина. Я не желаю больше слышать от тебя, что твоя родня лучше меня!
Джон (удивленно смотрит на нее). Я никогда этого не говорил! Никогда.
Реджина. Но ты именно это всегда думаешь, когда упрекаешь меня, что я не говорю, а кричу.
Джон (сухо). Ничего такого я не думаю. Я сказал только, что вчера провел вечер с тетей Кларой и кузиной Берди. И впредь буду так делать. (Горячо.) Пойми, милая, это же не оттого, что я не хочу прийти... Я пятнадцать лет живу на их счет, они ко мне хорошо относятся, они делят со мной ту малость, что у них есть, а я ничего не даю взамен...
Реджина (запальчиво). Мне надоело вечно слушать о них! Они должны наконец узнать о наших отношениях — и это будет в один из ближайших дней! Я, кажется, пойду к этим робким овечкам с плантации и скажу им, что война позади, со старыми временами покончено — и с ними тоже. И пусть они не вздумают становиться у меня на дороге...
Джон (резко). Они никогда ни слова о тебе не говорят, Реджина.
Реджина. Это и называется хорошим тоном — думать, но не говорить, что думаешь?
Джон. Не знаю я, что называется хорошим тоном.
Реджина (повернувшись к нему). А они воображают, что знают! От твоей кузины Берди я за все годы не слыхала ничего, кроме «здравствуйте» и «до свиданья», — между тем ей известно, кто я такая и кто мой отец. Да, она отлично знает, что папа мог бы в одно прекрасное утро купить и продать их Лионэ вместе со всем его хлопком и его хозяйками заодно...
Джон (очень резко, хватая ее за руку). Я не позволю никому говорить такие вещи! Нет, не позволю!.. (Выпускает руку Реджины, отходит налево.)
Реджина (тихо, умоляюще). Прости, прости! Ну, я же прошу прощения! Не сердись, милый.
Джон (не оборачиваясь). Не надо быть...
Реджина (подбегает к нему и кладет ему руки на плечи). Я больше никогда не буду гадкой, не буду говорить тебе неприятных вещей! Понимаешь, милый, я на тебя злюсь из-за вчерашнего! Ведь я звала тебя, чтобы рассказать, какой у меня план. Я его обдумывала несколько месяцев и уже почти подготовила папу. Сегодня нам не удастся поговорить, потому что папа каждое воскресенье заставляет меня читать ему вслух. Но вот завтра вечером, после папиного концерта, — он рано кончится... Милый, ты придешь завтра вечером, да? Ну, пожалуйста, Джон, завтра вечером!.. (Прижимается к нему.)
Джон (смотрит ей в лицо). Реджина, не надо этого! Не надо больше, дорогая! О нас уже и так ходят сплетни, тебе это может повредить. Я тебе не пара. Я слишком стар, я...
Реджина (обнимая его, сердито). Что за глупости! Мужчина в тридцать шесть лет говорит о себе, что он стар! А все оттого, что ты торчал так долго в этом городишке у своих родственников!
Джон (словно про себя). Некоторым людям лучше было бы совсем не возвращаться с войны. Знаешь, что я тебе скажу? Только тогда, на войне, я чувствовал себя нужным и счастливым.
Реджина (отворачивается от него, устало). Ох, опять! Опять об этой проклятой войне! (Спохватившись, торопливо.) А ты даже не спросил, какой у меня план.
Джон. И у меня тоже есть план. На реке стоит на причале старая «Лена». Это не больше как в трех милях от Лионэ, а я только недавно узнал... Она, конечно, сильно потрепана, но ее можно отремонтировать.
Реджина. Что это за «старая «Лена?»
Джон (удивленно смотрит на нее). Это корабль. И очень знаменитый. Он прославился во время осады Мобила. Брат Берди и еще другой мой кузен, Бейкон... Это из материнской родни...
Реджина (со вздохом). Знаю, ты мне уже говорил о нем.
Джон. Оба они погибли на «Лене». Какой замечательный боевой корабль! Благодаря ему мы удержали Мобил.
Реджина. Ненадолго.
Джон. Я не встречал в Алабаме ни единой женщины, которая не знала бы о «Лене». Ты — первая.
Реджина (снова рассердившись). Да мне тогда было два или три года, — как я могу что-нибудь помнить?
Джон. Но даже и в таком доме, как ваш, ты не могла не слышать об этом корабле. Люди на нем голодали, но сражались до последней минуты... И весь экипаж погиб.
Реджина (зевая). Очень глупо с их стороны — ведь знали же они, что им не победить.
Джон (в первый раз вспылив). Так, по-твоему, это — глупость? И все мы были глупы?.. Что ж, кто вырос в вашем доме, не может думать иначе...
Реджина отшатывается.
Ох, теперь ты прости меня! Я сказал жестокие слова... Ну, мне пора, дорогая.
Реджина снова подходит к чему. Но в эту минуту из-за террасы, слева, — видимо, с улицы, — появляются Лавиния Хаббард и Корали. Джон, увидев их, испуганно отступает. Реджина следит за ним, забавляясь его испугом, и машет рукой, словно говоря, что их стесняться нечего.
Лавиния Хаббард — женщина лет пятидесяти восьми — шестидесяти, худая, сутулая, очень хрупкая на вид. У нее приятный звучный голос, но манера говорить нервная и рассеянная. Корали — крепкая, здоровая негритянка лет сорока пяти. Она держит над Лавинией и собой раскрытый зонтик. Джон делает шаг им навстречу. Корали, с удивлением глядя на халат Реджины, закрывает зонт и уходит под верхний балкон, в кухню.
Лавиния (говорит несколько церемонно, но приветливо, как будто не находя ничего необычного в присутствии здесь Джона в такой ранний час). Доброе утро, капитан Бегтри. Хорошо прогулялись?
Джон (торопливо). Здравствуйте, миссис Хаббард. Нет, я не гулял. Я ехал по делу мимо вашего дома и увидел мисс Реджину...
Лавиния (кивая головой). Очень хорошо, что заглянули к нам. А мы с Корали ходили в церковь. Негры помолились за меня и спели гимн. Сегодня ведь день моего рождения.
Джон. Поздравляю вас. И от души желаю всего хорошего.
Лавиния. Спасибо. А попозже я опять пойду в церковь, ко второй службе. Я знаю секрет: они мне собираются поднести пирог. Как это мило с их стороны, правда? Я совсем этого не заслужила. (Поднимает глаза на Джона.) Я постоянно хожу в негритянскую церковь. Вот уже много лет я не бывала в церкви для белых. Знаю, некоторые меня осуждают, но у меня есть на то свои причины.
Реджина. Ну ладно, мама...
Лавиния. Надо же человеку хоть когда-нибудь делать то, что ему хочется!
Реджина (резко). Будет тебе, мама.
Лавиния (торопливо идет к двери в гостиную). Ах, извините!.. (У двери оглядывается на Джона.) А я помню тот день, когда вы и ваши кузены уходили на войну. Я послала вам из окна воздушный поцелуй. Мы тогда еще жили в нашем старом домике... и вы не знали, что я смотрю на вас. А я вам послала воздушный поцелуй.
Джон (очень тронутый). Рад слышать это, миссис Хаббард. (Смеется, взволнованный воспоминаниями.) То был великий день. И знаете, ведь к тому же — день моего рождения. Мне тогда минуло шестнадцать, а братья были немногим старше. Да, мой день рождения... Какое совпадение, правда?
Реджина. Почему же совпадение?
Джон (сконфуженно). Ну, да ведь сегодня как раз день рождения вашей мамы.
Лавиния. И знаете, что я вам еще скажу, капитан Бегтри? Завтра годовщина моей свадьбы. Ваше рождение, мое рождение — и день моей свадьбы.
Реджина (еще резче). Ну довольно, мама.
Маркус Хаббард выходит из своей спальни на балкон. Сверху ему не видны те, кто стоит на нижней террасе, а они не видят его. Маркус — мужчина шестидесяти трех лет, на вид крепкий. Голос у него тихий, низкий, очень выразительный. Говорит он всегда с расстановкой, словно подчеркивая каждое слово. Стоя на балконе, он завязывает галстук, — должно быть, только что кончил одеваться.
Маркус. Кто это разговаривает там на террасе?
Услышав его голос, Лавиния поспешно уходит в комнаты. Джон отступает к стене, Реджина подходит к краю террасы.
Реджина. Это я, папа.
Маркус. Доброе утро, девочка. Поджидаешь меня?
Реджина. Да. А мама только что вернулась из церкви.
Маркус. Ну, конечно, куда же ей еще ходить? Ты подожди пить кофе — будем пить вместе. (Уходит с балкона в комнату.)
Реджина (ее смешит беспокойство Джона, она берет его за руку). Я хочу познакомить тебя с папой. Не сейчас, но скоро...
Джон. Я с ним знаком — часто бываю у вас в магазине.
Реджина. А я хочу, чтобы ты бывал здесь. Наверное, ни один Бегтри никогда не бывал у нас в доме... Разрешат ли еще тебе твоя тетя Клара и кузина Берди прийти к нам в гости? Как ты думаешь?
Джон. Разрешат ли? Разве в этом дело? Мне казалось, что твой отец не хочет никого принимать у себя.
Реджина. Не хочет. Но я своего добьюсь. (Они стоят на ступеньках террасы.) Так ты придешь завтра вечером на то же место?
Джон в нерешимости.
Ну милый, пожалуйста! (Притягивает его к себе. Он секунду колеблется, потом обнимает ее и горячо целует. Она улыбается.) Значит, придешь? Ну пожалуйста, скажи «да».
Джон (тихо). Я всегда прихожу. Что бы я ни думал и ни говорил тебе, — я все равно прихожу. (Целует ее еще раз и поспешно уходит.)
Реджина с минуту стоит, глядя ему вслед.
Со стороны улицы на лужайке появляется Бен, за ним Джейкоб несет большой чемодан и три картонки. Джейкоб — высокий худой негр лет тридцати. Бену — тридцать пять. Это сильный, спокойный человек с бесшумными движениями. Заметив быстро уходящего Джона, он останавливается и смотрит ему вслед.
Реджина (насмешливо). Здравствуй, Бен. Ну как, хорошо съездил?
Бен. Это кто был — Бегтри?
Реджина. Да. Так он себя называет.
Бен. А ты что тут делаешь на террасе? Принимаешь в халате мужчин?
Реджина (весело). Ведь хорошенький халатик, правда? Он из Чикаго.
Бен (указывая на картонки, которые принес Джейкоб). Эти тоже оттуда — прибыли почтовым поездом, и здесь написано твое имя. Это тебе?
Реджина (хихикая). Что написано, то верно. Особенно, если написано чернилами.
Маркус (снова появляется на балконе и, застегивая пиджак, кричит вниз). Ну, что, девочка, кофе готов?
Реджина (улыбаясь Бену, весело). Сейчас пойду сама сварю его, папочка. (Уходит в дом.)
Маркус (подходит к перилам и видит Бена и Джейкоба, смотрит на Джейкоба). Джейк, отнеси картонки в дом.
Джейк идет к дверям.
А чемодан мистера Бенджамена оставь здесь.
Джейк медлит, явно озадаченный. Бен внимательно, не мигая, смотрит на отца. Наконец, Джейк ставит чемодан на пол и уходит. Маркус продолжает.
Ну, как поживает высшее общество Мобила, Бенджамен?
Бен. Я пробыл там только одни сутки.
Маркус. Ага. Это немного.
Бен. Ведь ты сам вызвал меня сюда.
Маркус. Для чего?
Бен (смотрит наверх, усмехаясь). Наверное, для собственного удовольствия.
Маркус (со смехом). Конечно. Но какого именно? Что я тебе написал?
Бен. Что нужно сегодня же проверить книги. Маркус. Книги? Я тебе и на час не доверил бы свою библиотеку. Ты сам это знаешь, Бенджамен.
Бен (с досадой). Книги склада. Бухгалтерские счета.
Маркус. Так, так. Но почему непременно сегодня? Бен. Этого я не знаю, папа. Я предпочел бы оставаться в Мобиле, у меня там кое-какие дела...
Маркус (посмеиваясь). А я вызвал тебя домой в воскресенье, чтобы проверить счетные книги? К чему бы это? Наверно, у меня были какие-то соображения. Постараюсь их вспомнить потом.
Пауза.
(Смотрит вниз и, убедившись, что Бен отвечать не намерен, резким тоном.) Какие это дела у тебя там, Бен?
Бен. Я хотел поместить две тысячи долларов в акционерное общество «Бирмингемский уголь». Эти две тысячи когда-нибудь принесут мне пятьдесят тысяч. Там найден уголь, и с севера приезжают люди с деньгами... Но я не мог собрать такой суммы. А ты ведь мне ее не одолжишь...
Маркус. Так вот для чего ты ездил в Мобил! Все те же твои старые дурацкие планы? А я надеялся, что ты ездишь в Мобил к какой-нибудь даме сердца.
Бен. У меня нет никакой дамы сердца.
Маркус. Верю. Но ты, конечно, побывал вчера вечером на концерте?
Бен. Нет. Я же тебе говорю: я искал, у кого бы взять взаймы две тысячи, которых ты мне не хочешь дать.
Маркус. Все-таки тебе следовало бы хоть раз в жизни послушать хороший концерт. (Собирается идти к себе.) Отнеси в дом чемодан, сын мой. Не подобает мужчине нагружать своими вещами других людей, — все равно, белые они или черные.
Бен смотрит на него, не зная, смеяться ему или сердиться. Поднимает свой чемодан и идет к двери. В это время входит Корали, неся на подносе завтрак. За нею идет Лавиния. Бен смотрит, как Корали ставит поднос на стол. Лавиния, зная, что муж на балконе, но не решаясь заговорить с ним, пытается помочь Корали и бестолково суетится у стола.
Лавиния (Бену). Доброе утро, сынок.
Бен. Здравствуй, мама.
Лавиния. Приятная была поездка?
Бен. Нет, неудачная.
Лавиния. А, спасибо. Это очень хорошо... То есть, я хотела сказать...
Бен уходит.
Здравствуй, Маркус.
Маркус. Корали, я сейчас сойду вниз. Лавиния, всех остальных отправь завтракать в столовую. Иди же, Лавиния. (Уходит с балкона.)
Лавиния пролила кофе. Корали уходит и возвращается с тряпкой. Лавиния все еще что-то бормочет, обращаясь к Маркусу, который уже ушел.
Корали. Ну, ну, мисс Вини, это не беда... Идите скорее в столовую завтракать, чтоб не вышло неприятностей.
Лавиния. Я только хотела... (Уходит в дом.)
Через минуту Маркус выходит на террасу с книгой. Он сразу садится к столу. Корали наливает ему кофе.
Маркус. Кто уже сошел вниз завтракать?
Корали. Не знаю.
Лавиния (появляясь на пороге). Ах, Маркус, к нам пришел полковник Ишем... Можно пригласить его на террасу?
Маркус. Пусть идет, если может ходить.
На террасу входит полковник Ишем, старик лет шестидесяти пяти. Шагает медленно, как будто ноги отказываются ему служить. Увидев Маркуса, останавливается, кашляет.
(Оглядывается и встает.) Доброе утро.
Ишем. Здравствуйте.
Маркус. Полковник Ишем?..
Ишем (кланяется). Простите, что я так рано. Маркус (приносит от дверей стул для гостя и ставит его у стола). Вы приехали в город, чтобы побывать в церкви?
Ишем. Я приехал к вам. Меня просили переговорить с вами.
Маркус. Насчет недоброкачественного хлопка? Ишем. Нет, сэр. Я никогда не стал бы врываться к человеку во время воскресного завтрака, чтобы толковать о хлопке. Разговор будет о вашем сыне, Оскаре.
Маркус. В таком случае вам необходимо сначала выпить кофе.
Ишем. Нет, благодарю. Дело в том, что два дня тому назад...
Маркус. Такие люди, как вы, не пьют кофе с такими, как я?
Ишем. Я уже завтракал. Так вот, мистер Хаббард... Маркус. Тогда приходите в другой раз, когда вы сможете выпить со мной кофе.
Пауза. Ишем медленно подходит к столу. Маркус с усмешкой наливает чашку кофе и подает ему.
Ишем (берет чашку и садится). Спасибо. Я пришел сюда, мистер Хаббард, чтобы поговорить с вами. Это в ваших же интересах. В городе сегодня угрожающее настроение.
Маркус (нетерпеливо ерзает на стуле). Полковник, я терпеть не могу разговоров «в моих интересах». Воскресные дни я посвящаю науке, поэтому не сочтите за грубость, если я попрошу вас объяснить покороче, зачем вы пришли.
Ишем (улыбаясь). Мистер Хаббард, меня не запугаете, я слишком стар.
Маркус (с ответной улыбкой). С моей стороны такие попытки были бы дерзостью. Это вас-то пугать? Одного из наших великих героев, командовавшего первыми алабамскими отрядами под...
Ишем (резко). Я не собираюсь беседовать с вами о войне между штатами или о войне между вами и жителями нашего штата. Слушайте: позапрошлой ночью во Флоренсвилле был зверски изувечен Сэм Тэйлор. Вчера четырнадцать свидетелей подтвердили, что эти ночные хулиганы — сыновья Кросса и ваш сын Оскар.
Маркус встает.
У Тэйлора левая нога сломана, а правую сегодня утром пришлось ампутировать. В Розвилле у нас народ горячий, — и сынки Кросса были бы уже в тюрьме, а может, и где похуже, если бы не то, что отец их — герой войны, а старший брат убит под Шайлу.
Маркус (кричит в дверь). Бенджамен! Свяжи Оскара и немедленно тащи его сюда на веревке. (Ишему.) Я вас предупреждал еще пятнадцать лет назад, что это идиотство — позволять парням из ку-клукс-клана разъезжать повсюду вооруженными!
Ишем. Вы боялись, как бы они не напали на вас? (Поднимает руку.) Я пришел сюда сказать вам, чтобы вы укротили своего сынка. Пусть скажет мне спасибо за то, что он сейчас не болтается на веревке. (Встает.) Вы отлично знаете, что нет человека в нашей округе, который не был бы рад вздернуть кого-либо, носящего вашу фамилию. Вчера вечером я удержал от этого моих друзей, но вторично удержать их мне вряд ли удастся. (Собирается уходить.) Скажите ему: как бы ни поступали патриоты, это — дело наше. А он не имеет права нападать на кого бы то ни было.
Бен, а за ним Оскар появляются в дверях. Оскар испуган и пытается хитрить.
Оскар. Развяжите меня. Я еще могу держаться на ногах, папа, хотя никогда я так не раскисал после субботней выпивки, как на этот раз.
Ишем (Маркусу, не обращая внимания на Оскара). Тэйлор — хороший, честный человек. Денег на лечение у него нет, работать он не может и не сможет больше никогда.
Маркус (Оскару). Полковник Ишем спас тебя от линчевания. Не знаю, благодарить ли мне его за это?
Оскар (в ужасе). Линчевания? Но что я... Полковник Ишем, я...
Ишем. Я с вами и говорить не хочу.
Маркус. И кто захочет?
Оскар. Да что я такого сделал?
Маркус. Если ты еще когда-нибудь посмеешь надеть балахон куклуксклановца и поднять руку на кого-нибудь... (Бену.) Отсчитай пятьсот долларов, Бенджамен. (Вынимает из кармана пачку ассигнаций и бросает ее Бену.)
Оскар (очень взволнованный). Это из-за Тэйлора? Но я не ездил с парнями из клана. Нет, нет, не ездил! Я хотел было поехать, но...
Бен (спокойно). Нет, он не мог быть с ними. Он отвез меня на станцию, а поезд на Мобил опоздал, и мы сидели на вокзале и разговаривали. Он никак не мог попасть вчера в Розвилл.
Ишем. И вы готовы присягнуть, что это так, мистер Бенджамен? Вы в самом деле готовы выступить против четырнадцати человек, узнавших вашего брата?
Бен. Любого человека в потемках можно принять за Оскара.
Маркус (усмехаясь). Отдай деньги полковнику, Бенджамен. А ты, Оскар, убирайся вон!
Оскар уходит, с любопытством поглядывая на Бена. Бен отворачивается.
Деньги передайте, пожалуйста, Тэйлору, полковник.
Ишем. Мы сами о нем позаботимся, Хаббард. Прощайте.
Маркус. Вы ему не можете помогать, потому что у вас на это нет средств. Не стыдитесь своей бедности, Ишем, в откровенной бедности больше достоинства. Скажите Тэйлору, что он будет получать ежемесячно чек на эту сумму. Объясните ему, что мой другой сын, Бенджамен, хочет искупить вину брата. У Бена очень добрая душа.
Ишем колеблется, но затем, решившись, берет деньги.
Ишем. Зачем же так много? Сотня в месяц — вполне приличное вознаграждение.
Маркус. Будьте здоровы, полковник. Не учите меня приличиям.
Ишем хочет что-то сказать, но, передумав, уходит налево, направляясь через лужайку к улице.
Долгая пауза. Бен глядит на отца. Он завертывает снова пачку ассигнаций и, подойдя, кладет ее на стол перед Маркусом.
Бен (с усмешкой). Тебе не понравилась моя выдумка насчет Оскара?
Маркус. Не очень. Впрочем, такая преданность брату весьма похвальна.
Бен (улыбаясь). А по-моему, это хорошая выдумка. (Поднимает с пола газету, идет к столу и садится.)
Маркус. Что ж, ладно, держись за нее. У тебя, наверно, как всегда, имеются какие-нибудь хитроумные соображения, иначе ты не стал бы вмешиваться.
Бен. Пятьсот долларов — огромные деньги для человека, который едва может позволить себе истратить шесть долларов на поездку в Мобил.
Маркус. Быть может, ты — скряга.
Бен. Поневоле будешь скрягой, когда получаешь жалованья двадцать долларов в неделю.
Маркус. Разве я тебе плачу не больше? Ну, да ничего, твои дела поправятся, когда я... когда я умру и если я умру. Но я, может быть, и не умру. Я тебе говорил об этом, Бенджамен?
Бен не успевает ответить, так как из гостиной входят Реджина, Оскар и Лавиния. Реджина подбегает к Маркусу.
Реджина. Прости, папочка, я забыла про кофе.
У Оскара в руках чашка кофе и булочка. Остановившись на пороге, он отхлебнул из чашки. Лавиния, которая никогда ничего не замечает вокруг, сталкивается с ним.
Оскар (сердито огрызается). Ах боже мой, мама, смотри, куда идешь!
Реджина (становится за стулом отца и одной рукой обнимает Маркуса за шею). Оскар сегодня не в духе. У него по лицу сразу все заметно.
Лавиния (ко всем. Никто ее не слушает). Мне очень жаль... Право же, я нечаянно...
Маркус. У Оскара есть основания быть не в духе — он мне должен пятьсот долларов.
У Оскара от волнения так дрожат руки, что ложка звякает в чашке и дребезжит блюдце.
Бен (резко, Оскару). Ради бога, сядь и перестань греметь чашкой.
Оскар. Папа, не может быть, чтобы ты это говорил серьезно! Ведь Бен объяснил тебе, где я был. Я и не думал...
Маркус (Реджине). Какая ты хорошенькая в этом платье! Новое?
Реджина. Нет. Но у меня есть несколько новых.
Маркус. Несколько? Я видел, какие ящики прибыли из Чикаго.
Оскар. Семь платьев! Да, семь, я сосчитал.
Реджина. Так ты способен сегодня сосчитать до семи? (Маркусу.) А на будущей неделе, папа, я получу еще.
Маркус. На что они тебе, девочка?
Реджина (не отвечая, весело). А не пойти ли нам с тобой погулять?
Бен. Ты покупаешь все эти наряды на свои карманные деньги?
Реджина (хохоча). Дурак! Да одна только меховая горжетка и муфта стоят триста долларов! Они — чудо как хороши. Вот погоди, папа, увидишь сам...
Оскар (обрадованный переменой темы). Да ты с ума спятила! Никто в нашем климате не носит мехов с тех времен, как старая леди Сомерс завернулась в медвежью шкуру и прыгнула с балкона.
Реджина. А я не собираюсь прыгать с балкона.
Бен. Я должен буду провести расход по книгам, так что мне надо знать, сколько это стоит.
Реджина (беспечно). Не знаю. Я не спросила.
Оскар (злобно). Не спросила? Не спросила даже? Нет, ты в самом деле ошалела! Транжирит, как будто она — мисс Вандербильт! На севере богатые девушки ничего подобного себе не позволяют, они берегут и свои деньги и отцовские.
Реджина. Неправда. Вот еще недавно в Чикаго одни родители дали своей дочери сто тысяч долларов на покупку приданого.
Бен (быстро взглянув на нее). Приданое... (Встает.) Так вот что ты закупаешь... (С усмешкой.) Кстати, я вчера вечером в Мобиле встретил Горация Гидденса. Он очень огорчен тем, что ты не ответила ему на письмо, в котором он просил позволения опять побывать у нас. (Маркусу.) Дядя Гидденса — глава Нью-Орлеанского коммерческого треста. Он хочет открыть в наших местах отделение и сделать Горация управляющим.
Оскар. Ого, это была бы для тебя неплохая партия, Реджина!
Бен. Он в тебя влюблен, Реджина. Это бросалось в глаза еще тогда, когда он был здесь. Он из хорошей семьи — Гидденсы приняты в лучшем обществе и богаты. У них солидное и надежное состояние.
Оскар. И ты к нему привыкнешь, Реджина. Множество людей женятся без любви. А потом... впрочем, я думаю, потом они тоже не очень-то любят друг друга.
Бен (с досадой). Ты что, все еще не протрезвился?
Лавиния (оживившись). Свадьба? Это очень приятно. Надеюсь, ты быстро все решишь, Реджина, потому что...
Маркус (медленно и холодно). Что все это значит, Реджина?
Лавиния (узнавая этот всегда пугающий ее тон). Я ничего не говорю, я...
Реджина (Маркусу). Это все пустое, папа. Ты же знаешь Бена. Знаешь, как он хочет, чтобы я вышла замуж ради денег, которые нужны ему. А я о Гидденсе и думать не хочу. Он мне не нравится.
Бен. Разумеется, я хочу, чтобы ты вышла за человека с деньгами. И кроме того...
Реджина круто поворачивается к нему, боясь того, что за этим может последовать.
(Усмехается.) Кроме того, тебе уже двадцать лет. Пора тебя пристроить. Мы за тебя беспокоимся. (Довольный волнением Реджины, продолжает.) Правда, мама? Ведь тебя беспокоит будущее Реджины?
Лавиния. Право, не знаю, сынок. Не могу сказать.
Оскар. Ну, а я могу сказать, что меня беспокоит ее поведение. Я не раз уже хотел принять меры. Так открыто якшаться с...
Реджина (Оскару). Молчи! (Подходит к Маркусу, садится.) Папа, разве я виновата, что Бен на зло тебе строит какие-то планы, а Оскар, как всегда, ему подпевает! Туалеты я заказала оттого, что... ну, оттого, что задумала одну поездку...
Маркус. Поездку?
Реджина (вскакивает). Ну, хорошо, я отошлю платья обратно! Не понимаю, из-за чего весь этот шум... (Отцу.) Они тебе испортят воскресенье... Давай, папочка, позавтракаем и уйдем вдвоем, ты и я. Устроим себе пикник. Давно мы с тобой не гуляли вместе.
Маркус (поднимается, Реджина берет его под руку.)
Бен неприятно смеется.
Ну, не так уж давно. (Бену.) Тебя что-то смешит?
Бен. Да. Вы с Реджиной.
Маркус (сыновьям). Вы оба сумели испортить мне утро. (Оскару.) А ты к тому же стоил мне пятьсот долларов. Сколько ты получаешь в магазине?
Оскар (встает. Нервно, но решительно). Я сам хотел поговорить с тобой насчет этого, папа. Я получаю шестнадцать долларов в неделю. Этого мне мало, папа, потому что... ну, потому, что я выхожу в люди и хочу устроить свою личную жизнь. Я хотел тебя просить — нельзя ли дать мне небольшой аванс в счет прибавки?
Маркус. С сегодняшнего дня ты будешь получать одиннадцать долларов в неделю. Пять пойдут в уплату тех пятисот, что я отдал за тебя Ишему.
Оскар. Господи! Папа, что ты говоришь! Одиннадцать в неделю! Помилуй!.. Ты меня не понял, я неясно выразился... Я просил прибавки, а не...
Маркус (Бену, резко). А ты оставь свои заботы о будущем сестры и употреби с пользой сегодняшний день: проверь книги. (Вдруг развеселившись.) Ты увидишь, что у нас мало наличных денег. Потребуй возврата ссуд под хлопок или выкупа закладных. (Смеясь.) А потом сходи в церковь.
Лавиния (обрадованно). Не хочешь ли пойти со мною, Бенджамен? Я иду в свою церковь, потому что там сегодня будут молиться за меня. (Мужу.) Сегодня ведь день моего рождения, Маркус.
Маркус. Поздравляю, Лавиния.
Лавиния. Спасибо. (Подходит к нему.) Сегодня мы с тобой должны поговорить... Ты обещал, Маркус...
Маркус. Обещал поговорить? О чем?
Лавиния (пораженная и огорченная). О чем? Но ты же знаешь, Маркус! В прошлом году в день моего рождения ты обещал... Ты сказал тогда, что очень занят, но в будущем году в этот день...
Маркус. Я все еще занят, моя милая. (Весело.) Беги, скажи Белле, чтобы она уложила нам в корзинку всяких вкусных вещей на дорогу. (Реджине, с сияющей улыбкой.) Пожалуй, не мешает захватить для пикника и бутылку доброго вина? Я сам ее достану.
Лавиния. Маркус, я ждала целый год...
Маркус. Ступай, принеси наш завтрак.
Помедлив секунду, Лавиния с испуганным видом идет в комнаты.
(Реджине.) Я захвачу своего Аристотеля. Ты почитаешь мне по-английски, а я буду следить по греческому тексту. Поедем или пешком пойдем?
Реджина. Давай пешком. Ты принеси вино и книги, а я пока переоденусь.
Он кивает головой и уходит.
(Идет вслед за ним. Проходя мимо Бена, останавливается, с усмешкой.) Ты ничему никогда не научишься, Бен. Тридцать пять лет прожил с папой, а ничему не научился!
Оскар. Реджина, не можешь ли ты одолжить мне несколько сот долларов? Я бы тебе их скоро вернул. Бен. Чему это я не научился, милочка?
Оскар. Ах, как папа ко мне суров и несправедлив! Это прямо-таки неестественно. Со стороны можно подумать, что он не любит меня, родного сына!
Реджина (обернувшись к Оскару). Тебе нужны деньги? Будь у тебя хоть капля ума в голове, ты бы знал, как их получить: для этого стоит только сказать папе, что Бен не желает, чтобы он их тебе дал, — и папа даст тебе, сколько хочешь. Чтобы чего-нибудь достичь в жизни, надо шевелить мозгами! Давно пора сообразить, что папа делает все наперекор вам, если только я не попрошу его о том же. (Хлопает его по плечу.) Господи, ведь так было все те двадцать лет, что я живу на свете.
Бен. Ты права. И ты — молодчина. Я хочу брать у тебя уроки. Как-нибудь ты объясни мне все подробно насчет папы: почему он так нежен к тебе, как ты им вертишь, и все такое.
Реджина (снимая руку с плеча Оскара и смеясь). Мне некогда, я веду его гулять.
Бен. О, не сейчас! В такую жару невозможно брать уроки. Мы сделаем это когда-нибудь зимним вечером, через много лет... (указывает на дверь в гостиную) там, у камина. Я сяду против тебя, буду слушать и думать о разных вещах: например, о том, что когда-то ты была красавица, а в пятьдесят лет лицо у тебя увядшее и кислое. Папа будет еще жив и помешает нам разговаривать, как он это делает и теперь: закричит сверху, чтобы ты пришла уложить его в постель. И ты встанешь и пойдешь, думая о том, как незаметно пролетели годы. (Резко.) Потому что он и в самом деле очень привязан к тебе и будет держать тебя при себе в этом доме всю свою долгую жизнь.
Реджина (обеспокоенная и рассерженная). Неправда, он не будет вечно держать меня здесь! И не воображай! Я уеду. Я очень скоро уеду в Чикаго.
Бен встает и удивленно смотрит на нее. Оскар тоже.
(Спохватывается.) Что ж, все равно ты рано или поздно узнал бы это. Но я хотела добиться от папы обещания, раньше чем ты успеешь вмешаться... Я уеду путешествовать — это будет долгое и чудесное путешествие. Так что ты ошибся, миленький!
Бен (медленно). Он уже дал согласие?
Реджина (задорно). Нет. Но даст сегодня, к концу нашего пикника.
Оскар. В Чикаго? В тебе видна мамина кровь. Еще немного — и ты будешь такая же полоумная, как она.
Реджина (Бену). И заметь — поездка моя будет стоить уйму денег! Я выписала прейскуранты отелей и знаю. Но это ничего — ты будешь работать в магазине с утра до ночи и посылать мне столько, сколько мне понадобится.
Бен. Ты сможешь время от времени наезжать сюда и отправляться с папой на пикник. (Подходит к ней.) Но на этот раз у тебя вряд ли что выйдет. Папа рассердился сейчас не из-за того, что я сватаю тебе именно Горация Гидденса. Папу приводит в бешенство мысль о всяком мужчине, за которого ты можешь выйти замуж, и о всяком месте, куда ты можешь уехать от него. Не хотел бы я, например, быть здесь в тот день, когда он услышит сплетню о тебе и Бегтри... (Вдруг догадавшись.) Да уж не с Бегтри ли ты собираешься уехать в Чикаго?
Реджина (тихо, с силой). Молчи, Бен.
Оскар. Да об этом говорят повсюду! Даже Лоретта в Розвилле слышала. Я ей сказал, что между вами ничего нет. Я не мог этому поверить! Но если когда-нибудь поверю, я возьму револьвер и поскачу в Лионэ. Будь уверена!
Реджина. Если ты это сделаешь, я тотчас отправлюсь за тобой. И это будет твоя последняя прогулка, мой милый!
Оскар (пятясь от нее). Ладно, ладно, я пошутил. Все сегодня какие-то бешеные...
Реджина (опять поворачивается к Бену). Слушай, Бен, лучше не затевай ничего. Только попробуй — и я тебе так насолю...
Бен. В этом я не сомневаюсь.
Реджина. Пожелай мне успеха. Мне предстоит трудный день. (Уходит.)
Оскар (зевая). Куда она идет?
Бен. Постарайся не уснуть стоя. За что ты изувечил Сэма Тэйлора?
Оскар (через минуту, угрюмо). Он — северянин и проходимец.
Бен (устало). Попробуем еще раз. Отвечай: за что ты изувечил Сэма Тэйлора?
Оскар (помолчав). Он пробовал отбить у меня Лоретту. Два раза назначал ей свидание вечером. В первый раз я его предупредил... и ее тоже.
Произведения
Критика
