Джойс Кэрол Оутс. Женщины, чья жизнь – еда, мужчины, чья жизнь – деньги
О. Алякринский
Романист, пишущий стихи; поэт и в то же время прозаик — в американской литературе наших дней такого рода примеров можно найти немало. Объединение в одном лице романиста и поэта-лирика не кажется сегодня непривычным, нетрадиционным, как могло показаться, скажем, еще полвека назад. Напротив, если учесть, сколь распространен в послевоенные десятилетия тип «поэта-романиста» (назовем лишь несколько имен: Сильвия Плат, Джеймс Дикки, Говард Немеров, Лэрри Войвуди, Джон Апдайк, Джойс Кэрол Оутс), — феномен этот воспринимается как нечто само собой разумеющееся. И становится ясно, что стремление художника к двуединому — в эпическом и лирическом ключе — осмыслению мира детерминируется чаще всего не столько личными склонностями, сколько самим временем, как никогда настоятельно требующим и «ума холодных наблюдений», и «сердца горестных замет». Если в прошлом роман и лирика, как правило, не пересекались, то ныне такое «пересечение» становится своего рода закономерностью: лирика дополняет эпику, и, напротив, эпика локализуется, выливаясь в лирику.
Эпика локализуется в лирике и у Дж.К. Оутс. То, что Оутс в первую очередь прозаик, видно уже по тому, что ее стихи сильно напоминают ее прозу (а не наоборот!), по тому, что в стихах она возвращается к своим «прозаическим» — разработанным в романах и новеллах — темам и мотивам, чтобы еще раз высветить их сквозь «магический кристалл» лирики.
В рецензии М. Кореневой на сборник рассказов Оутс было очень точно подмечено, что одной из сквозных тем в творчестве писательницы является антитеза «дом» — «улица». Антитеза символична: «дом» в понимании новеллистки — обычно отторжение от большой жизни, от «улицы»; «дом» — неволя, «улица» — свобода.
Первое же стихотворение, вынесенное в заглавие новейшего, пятого по счету, поэтического сборника Оутс, построено на этой характерно оутсовской (вспомним роман «Сад радостей земных», 1967, или новеллу «Где ты была, куда ты идешь?») антитезе, оказывающейся основой всего сборника. Стихотворение «Женщины, чья жизнь...» — как бы пролог ко всей книге, обладающей идейно-композиционной цельностью цикла: внутренние связи составляющих его стихотворений очень прочны, создают особый смысловой контекст, в котором все стихотворения взаимодействуют, объясняют друг друга, вступая между собой в своеобразный «диалог».
«Дом» и «улица» — вот символы-полюсы, между которыми разворачивается сюжетное и, главное, психологическое действие стихотворений сборника. Центральным в них (как и в ряде прозаических произведений писательницы) оказывается конфликт между искушением уйти из Дома (от скуки, монотонно-неподвижного домашнего бытия) на Улицу (в кипение жизни, в деяние). Но конфликт этот, по Оутс, неразрешим. Не потому, что вырваться из домашнего заточения (ассоциируемого у Оутс-поэтессы с «жизнью женщины» в целом) нельзя, но потому, что «улица» («жизнь мужчины») еще страшнее домашней скуки: она жестока, неумолимо-беспощадна, порой смертельна. Мир Улицы кажется заманчивым и удивительным лишь из окна ненавистного Дома. На самом же деле Улица — место, где разыгрывается кровавый спектакль или с реальным убийством, как правило жестоким и загадочно-непостижимым («Сломленный»), или с неминуемой — и мучительной — «естественной» смертью («Бывшая звезда экрана, умирающая от рака...», «Симпатичная смерть»), или с самоубийством («Ее вытащили из воды в восемь утра в воскресенье», «Самоубийство», «Те, кто умирает...»), чуть ли не безраздельно завладевшей, кажется, воображением писательницы.
«Уличная» притча «Вечные дети» — о смертоносном Роке, который всесилен в поэтическом мире Оутс. Банальная, примелькавшаяся метафора (жизнь — игра, жизнь — театр) утрачивает свою банальность, приобретая жутковатые очертания: «вечные дети» (человечество?) играют на улице «утром, днем, вечером», «зимой, весной, осенью». Они бегают, кричат, плачут и дерутся. Дерутся — всегда и везде:
Дети дерутся на спортивной площадке и в школьном дворе и на тротуаре и на улице...
Есть среди них один — «отвратительнейший из всех», который «танцует джигу убийцы... его взгляд пронзает... Он командует дракой... Торжествующий, он мелькает меж ними...» Это властвующий над людьми фатум — закон Улицы.
А что происходит тем временем Дома? Кошмарам «домашнего» бытия Оутс посвящает цикл «Метаморфозы». В «Метаморфозах» образ Дома символизирует уже не только и не столько одинокое «женское» бытие, сколько психологическое заточение в оковах мучительных внутренних переживаний, смутных, сюрреалистически неясных и не поддающихся расшифровке подсознательных видений. Если на Улице господствует стихия экзистенциалистской «заброшенности», то в Доме души — образ-символ, восходящий к Новалису и Эдгару По, — обитают фантомы (стихотворения «Призрак», «Демоны»), тянутся вереницы сновидений-грез — не то воспоминаний, не то размышлений, не то галлюцинаций лирических героинь поэтессы. Как и на Улице, в Доме (тут антитеза раскрывает еще одно из своих образных значений: Улица — «дневное», «внешнее» бытие, Дом — «ночное», «внутреннее») царит Рок, который незримо подкрадывается сзади, нависает над подушкой: «чьи-то руки крепко сжали твою шею... Над головой что-то ширококрылое, огнедышащее — как русский дракон» («Горячечная песня»).
Как и в «уличных» притчах, образ рока постоянно ассоциируется здесь с образом смерти, становящимся в «Метаморфозах» (и в следующем за ними цикле «Воскресение мертвых») основой лирического «сюжета» многих стихотворений. Традиционную для медитативной лирики тему смерти поэтесса, как правило, решает не в философском, а скорее, в психологическом плане: феномен смерти не осмысливается, а переживается героинями Оутс в подсознании. Оттого неясность, расплывчатость «снов»-галлюцинаций подавляет своей «заданностью», да и сами «сны» подчас кажутся малоинтересными, особенно тогда, когда в образно-метафорическом строе стихотворений ощущается влияние сюрреалистической живописи — как, например, в «метаморфозе» «Последняя жатва», навеянной, как можно предположить, картиной американского сюрреалиста П. Челищева «Американа».
Резко контрастирует с условно-притчевым миром большинства стихотворений сборника «уличный» цикл «Выкрик в толпу». Здесь даже образ Улицы из абстрактно-притчевого контекста переводится в контекст конкретно-бытовой: Улица в «Выкрике в толпу» — это повседневная Америка конца 70-х годов, столь знакомая по «американским панорамам» Л. Ферлингетти и А. Гинсберга (которым Оутс явно подражает).
Американская Улица — это калейдоскопически многоцветный, оглушающий и ослепляющий мишурный мир «молчаливого большинства»: скучающих бездельников, мечущихся по свету в поисках «экзотики» («Он совершил воздушное путешествие в Танжер»), самодовольных обывателей, уверенных во всемогуществе своего кошелька («Богатая леди») и падких на газетные сенсации («С днем рождения!», «Выкрик в толпу»). Эта Улица тоже страшна для Оутс: за бутафорским блеском рекламных огней поэтесса провидит духовное — и душевное — опустошение, «поддельность» жизни «гранитных мужчин и женщин из белого мрамора», бесстрастное оцепенение их бесцельного существования («Мирно, покойно»). Поистине страшно сумасшествие беспечного веселья Улицы, над которой распростерла свои крылья Птица Безумия («Откровения»), страшно и «объединенное благочестие американских граждан», свято верующих в то, что «все хорошо в этом лучшем из миров», осененном фетишем «американской независимости» («Американская независимость»).
Этот мрачно-сатирический «ферлингеттиевский» мир, так неожиданно вторгшийся в мир притчи, композиционно и тематически связан с ним: здесь притча, порожденная воображением Оутс-поэтессы, проецируясь в реальность, конкретизируясь, обнаруживает свои корни. Они — в гротескно-устрашающей действительности сегодняшней Америки, в безумии американской жизни.
Немало мрачных и безысходных картин и ситуаций нарисовано ярким пером Джойс Кэрол Оутс — романистки и новеллистки. Трагичен — стихотворения сборника «Женщины, чья жизнь...» не оставляют в этом ни тени сомнения — и мир, каким его видит Оутс-поэтесса.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – Москва, 1980. – Вып. 1. – С. 87-89.
Произведения
Критика
