К истории «Максим» Ларошфуко
М.В. Разумовская
После того как Корнель и Расин подняли трагедию на почти недосягаемую высоту, этот жанр стал основным для классической литературы XVII в. Между тем, в развитии литературы этой эпохи большую роль играли и другие жанры, в особенности жанр моралистических опытов и сентенций, в которых разрабатывался метод психологического анализа, типотворчества и того искусства обобщения, которое характерно для литературы классицизма вообще.
Повышенный интерес к этому жанру наблюдается во Франции уже в конце XVI в. Издатели выпускают многочисленные сборники афоризмов древних авторов, публикуют моральные размышления своих современников. За одно столетие, с 1550 по 1650 гг., было напечатано более шестидесяти таких сборников. Наиболее известной была книга «Четверостиший» Пибрака. Эти четверостишия использовались при обучении детей. «Каждый день нам давали по нескольку страниц этой книги, чтобы мы их заучивали наизусть», — вспоминала мадам де Ментенон.
Сентенциями были полны театральные пьесы. Их выделяли кавычками, чтобы они больше бросались в глаза. Драматург А. Крамай в своей «Комедии пословиц» (1616) строит ряд диалогов исключительно на сентенциях, которых в пьесе более 2000.
Успеху этого жанра способствовали литературные игры в салонах парижской аристократии. Ш. Сорель в «Доме игр», первом опубликованном во Франции трактате о светских развлечениях, описывает различные правила игры в пословицы, когда от игравших требовалось умение быстро и кстати припомнить известные им пословицы на определенную тему.
Но играли ли в 1630-1640-е годы в сентенции, которые требовали от участников игры гораздо большей работы мысли и самостоятельности суждений? У критиков нет единого мнения по этому вопросу. Так, например, Э. Мань считает, что подобная игра была очень распространена, а Э. Руа и М. Мажанди утверждают, что во времена первого издания книги Сореля в обществе в сентенции не играли. Однако увлечение парижской аристократии игрой в пословицы ни у кого не вызывает сомнения. Книга Сореля переиздавалась дважды, ею зачитывались. Игра в пословицы, стала модной. Саразен жалуется, что этой игре уделяют слишком много внимания.
Более важной была игра другого рода: серьезная дискуссия на заданную тему. Обычно выбирались проблемы морали, нравов, часто любви. Мемуары эпохи, разного рода литературные произведения говорят о популярности этого развлечения в салонах. Одно из первых упоминаний о нем мы находим в «Мемуарах» Гартона Орлеанского, брата Людовика XIII. Постепенно главным качеством в подобных дискуссиях становится умение выразить свою мысль наиболее полно и наиболее кратко. Каждое мнение в игре принимало форму сентенции.
К концу 50-х годов, когда Ларошфуко впервые после ссылки появляется в Париже, это развлечение становится всеобщим. Теперь незамысловатая игра в пословицы кажется не столь интересной. Темами бесед становятся вопросы теологии, философии, литературы. Особенно много и часто говорят о морали, о «механизме человеческого сердца».
Импровизация постепенно исчезает. Сюжет выбирается за несколько дней до игры, каждый ее участник обдумывает заранее свое мнение. Все размышления строятся в виде афоризмов, максим.
Из подобных игр и возник новый литературный жанр. К числу первых произведений такого рода принадлежат «Вопросы любви» Мари Линаж, до сих пор неопубликованные.
Несомненно, в XVII в. максимы как литературный жанр претерпели значительные изменения: от выявления сообразительности собеседников при игре в пословицы через серьезные дискуссии на определенную тему к краткому афоризму наиболее общего значения. Не Ларошфуко создал первый афоризм, но он одним из первых во Франции представил на суд читателя свой «Максимы», которые явились блестящим образцом для многочисленных последующих произведений.
Уже более ста лет в литературе обсуждается вопрос о происхождении «Максим». Некоторые критики утверждают, что жанр этого произведения целиком возник из литературной игры. В
Виктор Кузен полностью принял эту версию. В его распоряжении оказались письма из коллекции Валлана, секретаря маркизы де Сабле, сохранившего ее бумаги. Путем несколько субъективной интерпретации этих документов Виктор Кузен в книге, посвященной мадам де Сабле, пытается доказать несамостоятельность и неоригинальность «Максим» Ларошфуко.
Издатели произведений Ларошфуко в серии «Les grands écrivains de
Некоторые критики, отрицая приоритет Ларошфуко в создании жанра, в конце концов приходили к отрицанию всякой самостоятельности автора «Максим».
В
Ряд исследователей доказывает, что возможным источником «Максим» был трактат Д. Дайка, английского священника-пуританина; трактат был переведен на французский язык Вернейем и вышел в Женеве в 1634 г.
Еще один возможный источник «Максим» критики видят в испанской литературе и прежде всего в произведениях Валтасара Грасиана.
С точки зрения этих критиков, задача Ларошфуко заключалась в том, чтобы собрать и объединить все то, что уже было сделано в этом направлении, свести опыт мировой моралистической литературы к простой сумме истин. Он якобы не имел намерения выразить в «Максимах» свои собственные убеждения, свою «философию».
Между тем в критике существует и противоположный взгляд, который не ставит под сомнение ни оригинальность, ни самостоятельность «Максим». Таковы работы Ф. Немона. Убежденным сторонником самостоятельности «Максим» является Г.А. Граббс, который доказывает свое мнение, анализируя письма Ларошфуко и литературную обстановку 60-х годов.
По мнению Граббса, Ларошфуко не мог широко пользоваться латинскими источниками, так как очень плохо знал латинский язык. Сходство между «Максимами» и размышлениями его современников объясняется их общим интересом к определенному кругу вопросов. Мысли Д. Дайка были далеко не оригинальными, и Ларошфуко мог почерпнуть эти идеи из других, более авторитетных источников. Испанским языком Ларошфуко не владел; то немногое, что он воспринял от Грасиана, было заимствовано у мадам де Сабле. Роль Б. Кастильоне исчерпывается его общим влиянием на формирование концепции «honnête homme» во Франции в XVII столетии.
Автор одной из последних работ, посвященных этой проблеме, В.Г. Мур, подводя итоги дискуссии, также приходит к выводу о самостоятельности «Максим».
Насколько оригинальны «Максимы» Ларошфуко, каково отношение автора к «источникам»? Ответить на эти вопросы помогает анализ работы Ларошфуко над текстом.
В последнее прижизненное издание
Ларошфуко находился под значительным влиянием Монтеня и хорошо знал его «Опыты». В издании
Впоследствии Ларошфуко исключил афоризмы № 601 и 564, в которых он обнаружил сходство с мыслями, изложенными в трактате» Декарта «О страстях души» (1649), максиму № 628, близкую к словам Августа в «Цинне» Корнеля, и максиму № 605, заимствованную у Гварини.
Работая над новыми изданиями, Ларошфуко освобождал свой сборник от всего, что являлось заимствованным или напоминало другие литературные произведения. Очищенные в результате долгого труда, «Максимы» представляют собою самостоятельное произведение, обобщившее опыт всей жизни их автора.
Формирование мировоззрения Ларошфуко происходило в основном в годы Фронды. Его личные впечатления и политический опыт нашли отражение в «Мемуарах», писавшихся в 1652-1656 гг. Это были последние годы правления Мазарини, и Ларошфуко проводил их «в праздности, которая обычно является следствием опалы».
У Ларошфуко было время поразмыслить над только что пережитым. Ему нужно было разрешить свои недоумения, оценить по заслугам соратников и, главное, понять, чем была для него Фронда и какие уроки можно из нее извлечь.
Наблюдая, как нововведения Ришелье губят старинные дворянские вольности, на которых, по мнению Ларошфуко, покоятся величие и благополучие Франции, писатель, воспитанный в «естественной ненависти к правлению кардинала», оценивал свою борьбу против деспотизма как борьбу за законность в интересах государства и народа. Еще в
Действительно, единства в лагере знати не было. Но «сила феодалов зависела от этого единства». Армия аристократов представляла собою «бесчисленное количество неверных людей, которые, сперва примкнув к какой-нибудь партии, обычно предают или покидают ее, следуя собственным страхам и интересам». Такими были Великий Конде, герцог де Бофор, мадам де Лонгевиль, мадам де Шеврез и целый ряд связанных с ними людей. Каждый из фрондеров поддерживал личные секретные связи с двором. Это и привело к той пропасти переговоров, дна которой никто не смог увидеть и использовать корыстные устремления дворянства. Он намеренно втягивал знать в переговоры, «которые служили ему на пользу и были гибелью для его противников». «Различие их [дворян] настроений и интересов давало ему в руки любые возможности, какие только он мог пожелать».
Ларошфуко внимательно присматривался к деятелям своей партии. Он создал в «Мемуарах» целую галерею портретов вождей Фронды, короля и всесильного министра. Гениальный Ришелье противопоставлен в общем ничтожному Людовику XIII, слабому здоровьем, невезучему, всегда утомленному после охоты, суровому и подозрительному. «Он хотел, чтобы им управляли, но нетерпеливо сносил это. Ум его был направлен исключительно на мелочи, и то, что было известно ему о войне, более подходило простому офицеру, нежели королю». Портрет крупного политика принца де Конде, «более верного своим собственным интересам, чем делам государства», дан рядом с портретом другого фрондера — решительного и твердого Шатонефа, единственного, кто «любил государство и был, как никто другой, способен восстановить старинную форму правления». Вот герцог де Бофор, человек неискренний, тяжелого и грубого ума, который, «тем не менее ловко добивался всего, к чему стремился, используя самые грубые способы; он был завистлив и зол; он бывал мужествен, но не всегда; он был смел на людях, но щадил себя, когда представлялся случай; никогда еще никто другой, обладая столь немногими приятными качествами, не пользовался такой всеобщей любовью...». Вот нерешительный граф д’Аркур, которому ни разу не удавалось до конца использовать благоприятные обстоятельства: «Он захватил несколько пленных, и, это была вся выгода, которую сумел извлечь граф д’Аркур из обстановки, сулившей полную победу благодаря небрежности войск принца Конде и благосклонности судьбы».
Люди различных нравственных качеств действовали в эту переменчивую эпоху корыстных расчетов, безумной храбрости и невероятных авантюр. Ларошфуко на себе ощутил все превратности этого смутного времени. Именно тогда юный герцог познал всю горечь человеческой неблагодарности. Авантюристка мадам де Шеврез и безвольная Анна Австрийская никак не вознаградили его преданность. «Мадам де Шеврез забыла в ссылке обо всем, что я сделал для нее, так же легко, как королева забыла о моих услугах, когда у нее появилась возможность их вознаградить».
В ссылке в своем родовом замке Ларошфуко пишет «Мемуары », пытаясь показать то, что происходило в сравнительно недавние годы. Он рассказывает о событиях, в которых сам принимал участие. Набрасывает портреты современников, характеризует их поступки. Пока он лишь фиксирует свои первоначальные наблюдения, не делая почти никаких обобщений. Жизненные впечатления получают свое первое осмысление в «Мемуарах».
Прошло несколько лет, и опальный герцог возвратился в Париж. В 1658-1659 гг. он посещает салон мадам де Сабле. Включившись в модную литературную игру, он высказывает свои взгляды на психологию и нравственность, которые вполне совпадали с пессимистическими воззрениями посетителей салона. В
Создавая свои афоризмы, Ларошфуко, вероятно, не преследовал чисто литературных целей, и личное авторство его не интересовало. Он стремился выбрать из древней и новой литературы все, что могло помочь ему и его современникам осознать и осмыслить окружающую действительность. Пересматривая свои афоризмы и составляя из них будущую книгу, Ларошфуко обнаружил, что они содержат много личного, пережитого и продуманного. Он не хотел растворять это личное в общеизвестных или малоизвестных изречениях его предшественников и, очевидно, решил изменить характер своей книги: все заимствованное изгоняется из сборника, а оригинальные мысли подвергаются значительной переработке.
Основной принцип этой большой творческой работы — обобщение.
Существует пять прижизненных изданий «Максим» — 1665, 1666, 1671, 1675 и 1678. Кроме того вышло голландское издание, напечатанное без разрешения автора. Французские исследователи проделали большую работу, восстанавливая первоначальный текст «Максим». Наиболее значительными являются труды Жана Маршана, опубликовавшего ряд статей, посвященных текстологии «Максим». Он также изучил и описал 11 дошедших до нас рукописей.
Вплоть до
В конце 70-х годов прошлого столетия бельгийский ученый Виллемс разыскал один из экземпляров этого уникального издания. Он тщательно изучил тексты и опубликовал свои наблюдения. Эти материалы доказывают, что именно Ларошфуко является автором всех 197 максим этого издания. Отказ Ларошфуко от авторства можно объяснить тем, что в этом издании опубликованы первоначальные варианты афоризмов, которые давали ‘возможность легко установить связь того или иного высказывания с различными политическими событиями и деятелями той эпохи.
И все же в сравнении с «Мемуарами» голландское издание уже является первым шагом на пути к обобщению.
«Мемуары» представляют собою беспристрастный рассказ о событиях Фронды. Это факты, изложенные в строгой последовательности; это логичное повествование, в котором чередование событий подводит к выводам о причинах поражения Фронды. В «Мемуарах» Ларошфуко еще не формулирует никаких законов. Он описывает причины, по которым вступил в благородную, по его мнению, борьбу с деспотизмом первого министра; говорит о тех высоких целях, которые преследовала эта борьба, и вместе с тем подчеркивает полную неспособность феодалов выполнить свой долг по отношению к государству и народу. Эти впечатления и размышления были выражены, как закон, в первом издании «Максим».
Наблюдение над феодалами, которые из страха или корысти предавали общее дело и друг друга, нашло свое выражение в максиме № 82: «Примирение с врагами говорит лишь об усталости от борьбы, о боязни поражения и о желании занять более выгодную позицию».
Ларошфуко хорошо знал, как ведутся переговоры, и сам не раз принимал в них участие. На основании этого опыта была создана и максима № 278: «Люди редко бывают довольны теми, кто от их имени вступает в переговоры, так как посредники, стараясь стяжать себе добрую славу, чаще всего жертвуют интересами своих друзей ради успеха самих переговоров».
В издании
В голландском варианте, максима № 104 читается так: «Поступки великих людей, как и статуи, нуждаются в перспективе: среди них есть такие, которые надо рассматривать вблизи, чтобы лучше различить все подробности, но есть и такие, о которых можно правильно судить лишь с некоторого отдаления». Создавая афоризм, Ларошфуко имел в виду тех «великих людей», с которыми ему довелось столкнуться: это и великий Ришелье, и талантливый Конде, и бесстрашный Шатонеф, и отважная мадам де Шеврез. Однако в окончательной редакции полностью отсутствует связь с конкретными историческими лицами. Речь идет уже о людях вообще: «На каждого человека, как и на каждый поступок, следует смотреть с определенного расстояния. Иных можно понять, рассматривая их вблизи; другие же становятся понятными только издали».
Портреты политических деятелей, которые Ларошфуко описал в «Мемуарах», явились основанием для целого ряда максим. Яркая фигура герцога де Бофора была благодарной моделью. Ларошфуко-моралиста особенно интересовала загадка: как можно, обладая малопривлекательными, почти отталкивающими качествами, добиться всеобщей любви? «Умение ловко пользоваться своими посредственными способностями не внушает уважения — и все же нередко приносит людям больше славы, чем истинные достоинства» (№ 162); «В повседневной жизни наши недостатки порою кажутся более привлекательными, чем наши достоинства» (№ 90). «Одним людям идут их недостатки, а другим даже достоинства не к лицу» (№ 251). Герцог де Бофор, говорится в «Мемуарах», прозванный за грубость «базарным королем», не стеснялся в средствах для достижения собственной выгоды, храбрость его зависела от того, в какой степени он был на виду. Эти черты его характера дали материал для максимы № 129 («Иногда достаточно быть грубым, чтобы избежать ловушки хитреца») и максимы № 215 («...есть люди, которые смело встречают опасность в начале сражения и падают духом, если оно затягивается; другие делают то, что от них требует общественное мнение, и на этом успокаиваются»).
Сквозь внешнее беспристрастие «Мемуаров» не раз прорывается недовольство нерешительным характером графа д’Аркура, который не умел пользоваться благоприятными обстоятельствами. Наблюдение над характером этого человека также нашло отражение в максимах общего значения: «Мало обладать выдающимися качествами, надо еще уметь ими пользоваться» (№ 159); «Чтобы стать великим человеком, надо уметь искусно пользоваться всем, что предлагает судьба» (№ 343); «О достоинствах человека надо судить не по его хорошим качествам, а по тому, как он ими пользуется» (№ 437).
Во времена Фронды Ларошфуко сражался бок о бок с членами королевской фамилии. По его наблюдениям, основу их характера составляло себялюбие как врожденное, так и воспитанное всей придворной обстановкой. Эти наблюдения отразились в максиме № 261, которая в издании
Портрет малопривлекательного Людовика XIII, человека слабохарактерного и недалекого, был обобщен в максиме № 41: «Кто слишком усерден в малом, тот обычно становится неспособным к великому».
Еще со времен Фронды Ларошфуко наблюдал надменных и корыстных аристократов, неспособных на благодарность. Он создал их портреты в «Мемуарах». Таковы, по его словам, мадам де Шеврез и Анна Австрийская. Их неблагодарность явилась основанием для целого ряда максим о человеческой неблагодарности вообще. Вот для примера максима № 299: «Почти все люди охотно расплачиваются за мелкие одолжения, большинство бывает признательно за немаловажные, но почти никто не чувствует благодарности за крупные». В одной из таких максим в издании
Эта максима представляет собою первый этап обобщения горького личного опыта. Ларошфуко уже не выделяет ту или иную личность, он говорит о группе людей — о французах. Но и это вскоре покажется ему слишком конкретным. Начиная с
Путем постепенного обобщения он довел свои наблюдения до философских заключений, которые от издания к изданию принимали всё более общий характер и превращались в законы морали. Движение мысли Ларошфуко от конкретного к общему имеет историческое объяснение. В ссылке, работая над «Мемуарами», он задумался над жизнью и психологией французского дворянства во время правления Ришелье и Мазарини и пришел к убеждению, что дворяне были неспособны к большому политическому делу, государственные интересы у них тесно переплетались с мелкими личными выгодами. У Ларошфуко появилась мысль воссоздать общий тип тех людей, кто так тяжко ранил его, погубив дело всей его жизни. Обобщая свой жизненный и политический опыт, он пришел к общефилософскому выводу: люди не могут бороться ради принципов, главное для них — личная выгода. Эти особенности дворянской идеологии Ларошфуко перенес на человека вообще. Частное историческое явление было принято как неизменный и всеобщий закон, действующий всегда и коренящийся в самой природе человека.
Со времен Фронды, когда формировалось мировоззрение Ларошфуко, и до 1660-х годов, когда создавались «Максимы», во французской жизни произошли значительные изменения. Время, полное надежд, борьбы и разочарований, сменилось полным торжеством абсолютизма как государственной системы, в центре которой находился король-деспот и его двор, где феодалы, еще недавно бунтовавшие, выступали в качестве раболепных придворных, прислужников «короля-солнца».
Ларошфуко окончательно отходит от государственной деятельности. Он не собирается принимать участие ни в заговорах, ни в военных кампаниях. Изменить ничего нельзя, всякие попытки восстановить попранную справедливость ни к чему привести не могут, а потому и практика политической борьбы его перестает интересовать. Он вычеркивает из своей книги афоризмы, которые имели слишком конкретный смысл и могли бы послужить руководством в поведении или в практической работе. Уже в издании
Он еще пытается понять, как дворяне, для которых мысль о народном благе оборачивалась заботой о собственной выгоде, могли вести столь долгую борьбу и даже одерживать победы. Об этом свидетельствует максима № 615, исключенная во втором авторском издании: «Победа вызывается множеством различных действий, целью которых являются частные интересы тех, кто их совершает; и те, из кого состоит армия, стремясь к собственной славе и возвышению, добиваются великого и всеобщего блага». Возможно, что Ларошфуко исключил эту максиму потому, что фрондеры так и не добились «великого и всеобщего блага».
Отказавшемуся от практической деятельности моралисту казалось, что максимы, посвященные практике политической борьбы, не отвечают духу времени. Действительно, кого может интересовать тактика политической борьбы в 60-е годы, если нет никакой почвы для политических акций? И как можно говорить о политических действиях, когда тот класс, к которому принадлежит и Ларошфуко, стал лишь созерцателем новой жизни, покорившись ей или вступив в немую оппозицию философического характера? Разговоры о военных доблестях кажутся Ларошфуко пустым фанфаронством, запоздалым, и ненужным.
Постепенно исчезает и пафос обличения монархии. Ларошфуко отказывается от сатиры. Политическая жизнь идет своим чередом, повлиять на нее невозможно, и любой протест в новых условиях кажется простой нелепостью.
В издании
В издании
В издание
Борьба с этим злом, по мнению Ларошфуко, обречена на неудачу: невозможно бороться ни с королем, в руках которого сосредоточена вся власть и огромные богатства, ни с теми людьми, которые окончательно подчинились новому порядку, и максима № 603 показалась ненужной.
Максима № 608 явилась как бы выводом из таких частных явлений, как нашумевшее дело казнокрада Фуке и многочисленные военные кампании Людовика XIV: «Есть преступления, которые становятся невинными и даже доблестными по их блеску, числу и последствиям; так, общественные кражи называют ловкостью, а несправедливый захват чужих земель — просто завоеванием». Возникшая как обобщение нескольких частных наблюдений, эта максима также была исключена. В годы торжества абсолютизма бороться с казнокрадством было бессмысленно, и Ларошфуко стал работать над максимами, имеющими «общечеловеческий» смысл и рассчитанными на «вечную жизнь».
Он как бы отчуждается от мирских дел; он отказывается от тех ложных благ, которыми люди опьяняли себя в эпоху Фронды. В
Эволюция «Максим» свидетельствует о желании автора уйти от политики к более общим категориям морали. В
Наблюдая деятельность Ришелье и Мазарини, которые вершили судьбы Франции, Ларошфуко попытался понять, из чего же складывается их величие и что составляет основу их поведения. Он пришел к выводу, что это величие создается и поддерживается лишь счастливой случайностью, а их деятельность определена мелкими личными интересами. Но величие фрондеров-аристократов, соратников Ларошфуко, имело такую же основу. Он сопоставил характеры и поведение окружавших его людей; перед ним начала вырисовываться общая схема человеческого поведения, человеческой души. Он уже не говорит об отдельных личностях — будь-то-«всесильный министр, эгоистичный фрондер или льстивый придворный, он не допускает никакого намека на реальные события. Он размышляет об общечеловеческих недостатка. В окончательном, варианте максима № 57 формулирует некий закон, в соответствии с которым надо оценивать так называемые «великие поступки»: «Люди гордятся своими великими деяниями, хотя их поступки часто бывают следствием лишь случая, а не великих намерений».
В этом отношении метод Ларошфуко близок к тем принципам, которые определили развитие сатиры классицизма: от прямых личных выпадов против того или иного лица и сатирических портретов — к общей характеристике присущего многим порокам.
Творческая история «Максим» показывает, как рационалистическая типизация и обобщение постепенно становятся основными принципами Ларошфуко. Путь, по которому он шёл, был, как известно, характерным для французской литературы XVII столетия. Принимая принцип абстрактной типизации и обобщения как основную особенность классицизма, нужно, однако, отметить, что это был общий итог длительного литературно-философского развития, осуществлявшегося в формах весьма разнообразных и иногда противоречивых. Классицизм даже в XVII столетии не был однородным, так как служил выражением идеологии различных групп полного противоречий общества. Корнель, Расин, Буало, Лафонтен, Лабрюйер и многие другие представители этого направления шли каждый своим путем, разрабатывая проблемы эпохи с различных точек зрения и с различными целями.
Ларошфуко также пришел к классическому методу обобщения, что с неизбежностью было предопределено историческими процессами XVII столетия и общественной позицией автора. В литературной и исторической обстановке той эпохи обобщение было для него единственно возможным принципом выражения своих взглядов на действительность.
Сын своего века, Ларошфуко принадлежал к поколению фронды, лучшие представители которого рассматривали борьбу с абсолютизмом как борьбу за право и благо народа. После поражения Фронды он уходит в глухую оппозицию несколько нигилистического характера, сравнивает, сопоставляет и приходит к убеждению, что всем людям свойственны одни и те же пороки. Потерпевший поражение в борьбе с абсолютизмом, разочаровавшийся в своих соратниках, Ларошфуко распространяет характерные черты идеологии аристократии на человека вообще. Он видит бесполезность личных выпадов и ненужность практических советов в эпоху, когда любая борьба казалась бесперспективной. Вот почему критические суждения, сложившиеся в его сознании в годы Фронды и нашедшие свое выражение в «Мемуарах», превращаются в «Максимах» в некие общие законы человеческой психики.
Л-ра: Вопросы творческой истории и литературного произведения. – Ленинград, 1964. – С. 77-92.
Произведения
Критика
