Образы Востока в творчестве Теофиля Готье
В. Б. Сназина
Увлечение в XIX веке экзотикой перенесло в область мечты и слова всю страсть к географическим приключениям, ознаменовавшим эпоху Нового времени. Романтизм требовал забыть обо всем и броситься в дальние страны на поиски приключений. Именно в это время европейские писатели в погоне за новыми ощущениями, впечатлениями и источниками вдохновения устремились в экзотические страны Востока. Очень скоро возникло новое литературное направление, — романтический ориентализм — отражавшее в форме дневников или художественных произведений как подлинные, так и вымышленные впечатления европейцев о Востоке. Романтический ориентализм можно определить как культурное освоение Европой восточной культуры, как любопытный сплав восточных и европейских традиций.
Запад обычно воспринимал Россию как восточную страну — то ли в силу ее географического (евразийского) расположения, то ли потому, что Восток всегда играл важную роль в российской истории. Отношение Запада к России в XIX веке было достаточно противоречивым: она привлекала Запад своей необычностью и явной экзотикой, но представлялась как нечто далекое, поскольку была мало изучена, прежде всего из-за расстояния, которое отделяло ее от остального мира. Трудности, сопряженные с таким рискованным путешествием, удерживали многих. Однако были и те, кто все-таки решался своими глазами увидеть загадочную страну. Госпожа де Сталь, маркиз А. де Кюстин, А. Дюма и некоторые другие знаменитые французы посетили Россию в первой половине XIX века. Итогом их путешествий были книги и путевые заметки, описывающие страну и ее жителей. Помимо этого, в многочисленных иностранных журналах и газетах часто печатались разные толки и искаженные факты — так рождались нелепые слухи о России.
В 1843 году во Франции вышла в свет скандально известная книга маркиза А. де Кюстина «Россия в 1839 году». Автор со свойственной ему амбициозностью подверг критике государственное и политическое устройство России, заключив: «Такое путешествие пойдет на благо каждому европейцу; повидав своими глазами эту страну, всякий станет доволен жизнью в любом другом месте». Российские власти, дабы снизить негативный эффект, произведенный сочинением Кюстина, а главное — поднять престиж Российской империи в глазах Запада, решили пригласить в страну известного французского критика, писателя и путешественника — Теофиля Готье. «Всесильному чародею французской литературы» поручалось создать серию альбомов под общим названием «Художественные сокровища древней и новой России» о самых знаменитых художественных и архитектурных памятниках Санкт-Петербурга и Москвы.
В периодическом петербургском издании «Иллюстрация» от 1 мая 1858 года в разделе «Из Франции» сообщалось о том, что «фельетонист Монитера, Теофиль Готье поедет к вам в Петербург, чтоб осмотреть и описать, своею блестящею прозою, драгоценные древности вашего музея в Эрмитаже». Таким образом, Готье должен был способствовать ознакомлению своих соотечественников с Россией, ее искусством и культурой. Французское правительство в лице министра Ашиля Фу одобрило проект и кандидатуру Готье как автора текстов. Опыт работы Готье в качестве литературного и театрального критика, а также слава заядлого путешественника делали его кандидатуру идеальной. Издание рекламировалось одновременно в России и во Франции, и издатели рассчитывали на большой успех.
Теофиль Готье родился 30 августа 1811 года в городе Тарбе, на границе с Испанией. В 1814 году его отца, Пьера Готье, акцизного чиновника, перевели в Париж и потому о Тарбе в сознании писателя остались лишь ностальгические воспоминания, о которых, тем не менее, непременно упоминают все его биографы, связывая с южным происхождением его пылкий темперамент.
Поначалу все устремления Готье сосредотачивались на живописи, он беспрестанно посещал музеи, проводя целые часы перед какой-нибудь картиной или статуей. В 1829 году он поступил в мастерскую художника Л.-Э. Риу, ученика знаменитого Давида, где занимался живописью масляными красками и пастелью, офортом и скульптурой, учился передавать свои чувства в форме и цвете, умению видеть и ценить произведения изобразительного искусства. Художника из Теофиля Готье не получилось, но месяцы, проведенные в мастерской Риу, имели большое значение для вхождения в мир литературы и искусства. Именно там будущий писатель узнал о романтизме. Одной из ступеней в формировании у Готье романтического мировосприятия стали чтение Шатобриана, Байрона, Скотта, а также личное знакомство с лидером романтиков В. Гюго. С годами знакомство переросло в дружбу, но на протяжении всей своей жизни Готье восхищался своим учителем и преклонялся перед ним.
Первые стихи Готье, вышедшие отдельным сборником в июле 1830 года, обнаружили способность молодого поэта точно и колоритно описывать предметы и пейзаж. Сонеты, послания, баллады, стансы, подражания старинным народным песням и любовная лирика, навеянная красивыми мечтами о Востоке, несли на себе глубокую печать романтизма с характерными готическими мотивами, мистикой, меланхолией, закатами и лунными ночами, однако в них проявились и сугубо личные начала: склонность к живописности и техническое мастерство. Уже в этих стихах обнаруживается любовь поэта к загадочному и страстному Востоку, которую он сохранит на всю жизнь. Вот отрывок из стихотворения «Китайское»:
На этот раз любовь моя в Китае;
Там, у реки, где желтая волна,
В хоромах из фарфора обитает
С родителями важными она.
Становление творческой личности Теофиля Готье происходило по мере того, как им преодолевалось влияние романтизма. Одной из форм этого преодоления стало создание в конце 1830 года художественного кружка «Малый Сенакль», объединившего молодых художников и литераторов. Члены кружка, среди которых был и лицейский товарищ Готье — Ж. де Нерваль (именно он летом 1829 года познакомил Готье и Гюго), регулярно встречались в мастерской скульптора Ж. Дюсеньера. Там бывали В. Гюго, Ш. Сент-Бёв, А. де Виньи и другие властители дум молодого поколения. Во всем разуверившаяся богема тех лет искала путь к чему-то необычному и эксцентричному, выходящему за рамки привычных представлений.
Впоследствии Готье вспоминал время, проведенное в «Малом Сенакле», как счастливейшее в его жизни. Там царили атмосфера экзотики и культ Востока, все соревновались друг с другом б экстравагантности, в более совершенном изображении романтических страстей. Чуть позднее в пронизанном мягкой иронией сборнике повестей «Молодая Франция» (1833) Готье привнес в романтизм оригинальную ноту простоты и поэтичности.
В 1834 году отец Теофиля Готье получил назначение в Пасси, пригород Парижа, но Теофиль не пожелал расставаться с центром столицы, начав независимое существование. На улице Дуаенне, где Готье снял квартиру, уже проживали несколько его друзей — художников и поэтов: Ж. де Нерваль, К. Рожье, А. Уссе, А. Декан, П. Марила; время от времени там появлялись Э. Делакруа и А. Дюма. Культ Востока царил и здесь: Нервалю снилась царица Савская, Рожье мечтал о восточных гаремах, Марила разрисовывал стены экзотическими, в восточных одеждах фигурами. Красочный и страстный, бурный и динамичный Восток словно протестовал против скудости и убогости мещанской обстановки и открывал романтикам, как им казалось, огромные изобразительные возможности.
Все они мечтали о путешествии по загадочному и таинственному Востоку. Однако средств для подобного мероприятия не было. В ожидании встречи с желанным Востоком Готье разгуливал по Парижу в египетском одеянии. Благодаря этому маскараду писатель порой слышал тешащие самолюбие речи: например, женщины, введенные в заблуждение его заморским видом, были уверены в незнании им французского и говорили между собой о его весьма привлекательной внешности. «Теофиль Готье — молодой человек с весьма странными повадками... он обладает всклокоченной гривой, по которой его узнают всюду, где он появляется, и которая отчасти способствовала его известности. Впрочем, вся его внешность довольно причудлива, так же как его разговор и его привычки. Невольно начинаешь находить определенное сходство между ним и его творениями», — писал Нерваль.
После революции 1848 года Готье сближается с поэтической школой парнасцев и становится одним из ее теоретиков (знаменитое стихотворение поэта «Искусство» было своеобразным манифестом «Парнаса»). Поэтический сборник «Эмали и камеи» (1852) — одно из основных произведений парнасской школы. Главное в книге — поэзия описательная. Готье создает серию исторических пейзажей: тут и Древний Египет, и античная Греция, и красочная Италия в пору венецианского карнавала, и загадочная, манящая Испания, и сумрачное средневековье. Контрастом многоголосому Средиземноморью выступает у поэта мир Древнего Египта — мир священной тайны, неподвижности и безмолвия:
Ничто не возмутит покоя
Твоих, Египет, стен и скал.
Увы! Могущество какое
На неподвижность ты сменял.
Позднее Готье начинает вести регулярные обзоры театральных постановок, освещать выставки изобразительного искусства в ведущих периодических изданиях того времени («Пресс», «Монитер Универсель» и др.). Вообще же тогда легче было бы перечислить журналы и газеты, выходящие во Франции, где он не сотрудничал. За свою жизнь Готье написал более двух тысяч статей. Они посвящены литературе, живописи, балету. Это ценнейшие исторические документы о жизни французской творческой интеллигенции в эпоху Луи-Филиппа Орлеанского и Второй империи. Все статьи написаны легким, изящным стилем, но сама обязанность их писать воспринималась Готье как тяжкое бремя, неизбежное в той мере, в какой данное занятие было почти единственным источником его существования. Однако именно эта работа проложила писателю путь к новой форме литературного самовыражения. Именно от журналистики Готье перешел к рассказам о путешествиях, которые финансировались владельцами журналов. Нередко различного рода статьи становились импульсом написания той или иной книги.
Теофиль Готье был неутомимым и любознательным путешественником. Он побывал в Англии, Бельгии, Голландии, в Италии и Испании, в Германии, Греции и Швейцарии, в Турции, Египте, Алжире. Писатель не только любовался пейзажами стран и изучал нравы их жителей, но и подробно описывал увиденное, прежде всего музеи и галереи, в путевых заметках, постоянно развивая и совершенствуя этот литературный жанр. С течением времени знания Готье о Востоке расширялись и углублялись, как расширялись и границы его путешествий по вожделенному Востоку. После того как Делакруа, побывав в Марокко и Алжире, «открыл» их для своих друзей и широкого читателя, Готье начал подумывать о такой поездке. Алжир находился всего в сорока восьми часах плавания пароходом от Марселя — получалось, что миражи и краски таинственного Востока можно было увидеть с гораздо меньшими затратами, не путешествуя в Египет. А краски были действительно великолепны, о том свидетельствовали на выставках все новые и новые полотна художников-ориенталистов: А. Гро, А. Доза, А. Декана, П. Марила, Э. Фромантена, запечатлевших Сирию, Турцию, Египет, Алжир. Картины будоражили воображение Готье, призывали в путешествие.
В июле 1845 года, наконец, мечта сбылась. В арабском Алжире Готье искал живописное «варварство», им двигала романтическая страсть к чужой культуре как бесконечно многообразной сокровищнице человеческих и общественных типов. Восток завораживал писателя своей непохожестью. Готье многое осмысливал исходя не из внешне визуальных картин, а из внутреннего чутья и переживаний. Он обыгрывал читательские ожидания, юмористически опровергал их. Так, стереотипом изображения характера восточных людей были необузданная ярость и жестокость. И вот Готье, описывая встреченных местных жителей, лукаво имитировал испуг — перед ним то компания моряков, «просто созданная для того, чтобы служить моделью для разбойников, хотя передо мной в общем-то сидели честнейшие люди», то «страшный трактирщик, привыкший, судя по его виду, резать не столько цыплят, сколько посетителей», но на самом деле оказавшийся вполне хлебосольным и даже соблюдающим посты.
Готье писал о том, что завоеванный Алжир в свою очередь покорит Францию своими экзотическими красками и нарядами: парижанки, подражая рабыням гарема, драпируются в пестрые ткани, молодые люди надели бурнусы, все курят наргиле, а на обедах за вином и шампанским следует гашиш. Еще немного, предполагал он, и французские города округлятся куполами мечетей. И вполне в духе романтизма делал вывод — все происходит оттого, что «варварская» жизнь обладает более высокими достоинствами, чем «наша фальшивая цивилизация», и стоит предпочесть «честный обычай иметь несколько жен вместо того, чтобы иметь одну-единственную и обманывать ее с чужими женами».
Путешествие в Алжир длилось три месяца. По возвращении писатель энергично принялся за книгу. Первая ее часть была готова довольно быстро, по рисункам Готье даже были сделаны гравюры, но потом по невыясненным причинам дело застопорилось. Произведение осталось незавершенным.
Теофиль Готье был романтиком не только в творчестве, но и в жизни и потому всегда жаждал новых ощущений, им двигали романтическая страсть к чужой культуре, поиск новых знаний и образов. Если бы у него было состояние, говорил писатель, он только бы и делал, что бродил без устали. За собой Готье признавал способность везде приспосабливаться к местному укладу жизни: «Я русский в России, турок в Турции, испанец в Испании...»
В конце 1850-х годов Готье чувствовал себя особенно неуютно в Париже, изнывал от скуки и потому с благодарностью принял приглашение русского правительства. Прежде всего писателя привлекали условия проекта. Несмотря на непрерывный труд и положение известного литератора он испытывал большие материальные трудности. Соавтором Готье выбрали знаменитого фотографа П.-А. Ришбура, ученика легендарного Дагерра. Ришбур должен был получить 10 000 франков, тогда как сам Готье — только 7800 (плюс оплата всех дорожных расходов и проживания в России). В контракте оговаривалось специальное условие: до публикации текст книги должен быть подвергнут российской цензуре. Готье получил шестимесячный отпуск в редакции газеты «Монитер Универсель», где сотрудничал, при условии, что будет регулярно присылать свои путевые заметки (по 200 франков за статью).
Этот проект оказался весьма удачным, тогда как основной не оправдал ожиданий.
Задолго до начала путешествий по России у Готье сложился ее образ как страны необыкновенной и притягательной. С детства он словно предчувствует Россию: «Когда я был еще совсем ребенком, Москва занимала мое воображение, и я часто в экстазе стоял на набережной Вольтера перед витриной торговца гравюрами, где выставлялись большие панорамы Москвы — раскрашенные по способу Демарна или Дебюкура акватинты, какие во множестве делали в те годы. Эти луковичные колокольни, эти купола с крестами на цепях, разноцветные дома, мужчины с окладистыми бородами и расширяющимися кверху шапками, женщины с повойниками на головах, в коротких кофтах, перехваченных под мышками, представлялись мне как из лунного мира, и мысль когда-нибудь совершить туда путешествие даже не возникала в моем мозгу. Впрочем, так как Москва была сожжена, какой интерес могла представлять собою груда пепла? Мне понадобилось много времени, чтобы, наконец, усвоить, что город был восстановлен и что вовсе не погибли в пламени старые памятники».
Теофиль Готье прибыл в Санкт-Петербург 22 октября 1858 года. Он приехал в Россию почти одновременно с А. Дюма, собиравшим здесь материал для будущих своих романов. В газете «Санкт-Петербургские ведомости» от 11 января 1859 года сообщалось о приезде Готье, его сравнивали с соотечественником, и явно не в пользу Дюма-отца: «Оба они французы, оба писатели, приехав к нам, не знали ни России, ни русских, оба пишут и о русских, и о России, а какая громадная между ними разница! Один нашумел, накричал, написал о нас чуть не целые тома, в которых исказил нашу историю, осмеял гостеприимство, наговорил на нас с три короба самых невероятных небылиц; другой приехал без шума, живет скромно, более нежели скромно, знакомится с нами исподволь и пишет только о том, что успел изучить основательно».
Действительно, Дюма в свои произведения вводил большое количество исторических и литературных отступлений, Готье же строго следовал своим непосредственным представлениям и подробно описывал все, что встречалось ему на пути. Информация, приводимая Готье, отличалась точностью и большим знанием материала. Так, собирая материал о строительстве Исаакиевского собора, писатель обратился к монографии отвечавшего за его строительство архитектора — О. Монферрана, опубликованной в Санкт-Петербурге в 1845 году. Многочисленные сведения об интересующих предметах Готье получал у известных экспертов и из самых компетентных источников. В книге он употребляет множество русских слов («тройка», «щи», «трактир», «тулуп» и т.д.), часто даже когда существуют точные французские эквиваленты (скажем, для слов «карета», «дурак», «корзина», «огурцы» и пр.). Таким образом писатель стремится подчеркнуть русский колорит описываемого. «Рассказывая о России, Готье эксплуатирует самую сильную сторону своего дарования — описание материального мира: зданий, предметов, произведений искусства, одежды. Он мастерски воспроизводит мельчайшие детали и нюансы. Под его пером все предметы как бы приобретают объемность». Ювелирная подборка слова, ритма, образа стояла у Готье на первом плане. С уважением и удивлением он писал о России, которая была так не похожа на страны Западной Европы.
«Санкт-Петербургские ведомости» за 1859 год о французском путешественнике сообщали: «...почтенный Теофиль Готье, в своих очерках, помещенных в фельетоне «Moniteur Universel», знакомит иностранцев с физиономиею, нравами, обычаями и особенностями северной столицы, которые он, как видно, изучает совестливо...»
Когда на Невском проспекте появился господин, укутанный в огромную песцовую шубу, в такой же шапке и сапогах на меху, это вызвало всеобщее любопытство. Снег притягивал воображение писателя и потому, несмотря на сильные морозы, он впервые посетил Россию зимой. Готье часто пишет о своей любви к снегу, о красоте снежного пейзажа. «Я питаю к снегу особое пристрастие, и ничто мне так не нравится, как эта ледяная рисовая пудра, от которой светлеет темный лик земли. Эта нетронутая, девственная белизна, усыпанная, как паросский мрамор, сияющими блестками, мне нравится более, нежели богатейшая иной раз игра красок. Когда я иду по покрытой снегом дороге, мне представляется, будто я ступаю по серебряному песку Млечного Пути». И, конечно, русская зима оказала на парижанина, причем парижанина южного происхождения, неизгладимое впечатление. По словам Готье, «зима в России обладает особой поэзией, ее суровость восполняется красотой, чрезвычайно живописными эффектами и видами». Конечно же, как представитель позднего романтизма Готье жаждал необычайных эффектов природного ландшафта. Для него как для писателя-романтика не могло быть скучных предметов, поскольку все вокруг преображалось за счет его творческого вмешательства.
Готье ехал в Россию достаточно подготовленным к непосредственному знакомству с ее культурой, в частности с русской иконописью.
К тому времени он уже побывал в Греции, где видел знаменитые мозаики, настенные росписи, православные иконы. Писатель хорошо знал православную традицию. Так, он в своей книге «Путешествие в Россию» родоначальником иконописного искусства и автором первых богородичных икон указывает св. апостола Луку, а Афон считает для иконописца таким же местом вдохновения, каким для живописца является Рим, цитирует из знаменитого пособия для иконописцев иеромонаха Дионисия из Фурны и ссылается на предисловие к нему Дидрона, знаменитого французского археолога первой половины XIX века2.
В «Путешествии в Россию» византийскому искусству, которое привлекало писателя и было, по его мнению, близко по духу восточному, отведена специальная глава (XV). Как профессиональный художественный критик Готье пытается осмыслить и обобщить свои наблюдения о русской иконописи. Прежде всего он отмечает ее верность византийской традиции. «Греческая религия, — пишет Готье, — с точки зрения доли заложенного в ней искусства менее захватывает воображение, она хранит древние византийские формулы и, не страшась, веками повторяется, при этом больше заботясь об ортодоксальности, чем о хорошем вкусе. Она, однако, достигает мощных эффектов величия и богатства, и ее иеретически-варварское начало сильно действует на воображение простодушного человека».
Однако Готье делает много критических замечаний в адрес русской школы иконописания, какой она предстала его взору в середине XIX века. Эти замечания, думается, возникли у французского писателя потому, что он смотрит на православную иконопись не только со стороны, как человек, воспитанный в иных религиозных традициях, но и как художник и критик, оценивающий русскую икону XIX века с позиций европейской эстетики того времени. По мнению доцента Санкт-Петербургской духовной академии архимандрита Августина (Никитина), «будучи иностранцем, Готье, конечно же, не мог обладать исчерпывающим знанием истории русской православной церкви, ее традиций и обычаев. Но, тем не менее, его заметки об увиденном дают в своей совокупности определенное представление о петербургских и московских храмах, монастырях, о православном укладе жизни местного населения...»
Теофиль Готье — один из немногих западных знатоков искусства, которые в середине XIX века писали о русском искусстве. Так, его перу принадлежат критические заметки о художественных выставках в Париже, в которых принимали участие русские художники. В Петербурге, на одном из «пятничных вечеров» — обществе, организованном в 1856-1857 годах по инициативе нескольких русских художников (И.К. Айвазовского, Н.Е. Сверчкова, Ф.Ф. Львова и др.), еженедельно собиравшихся друг у друга и рисовавших, Готье сблизился с некоторыми из них, особенно с М.А. Зичи. От произведений художника он был в таком восторге, что посвятил им целую главу в описании своего путешествия в Россию. Действие оценки Готье было магическим — «все картины Зичи, о которых французский критик дал более или менее благоприятный отзыв, немедленно раскупались, и о Зичи начали говорить, как о великом художнике».
Теофиль Готье всецело отдался работе над русскими альбомами, однако, как явствует из писем писателя к Эрнесте Гризи — матери его дочерей Юдифи и Эстеллы — и к ее сестре Карлотте, а также к своим сестрам, финансовые проблемы у него начались сразу же по приезде в Петербург. Каждый альбом должен был составлять 24 страницы текста и 12 страниц иллюстраций. Вместо 16 альбомов (по цене 100 франков за каждый), которые планировалось издать к 1861 году, вышли только четыре; пятый был издан, но не пущен в продажу. В изданных альбомах описывались знаменитые российские достопримечательности: Исаакиевский собор, Царскосельский дворец, Царскосельский арсенал, дворец великой княгини Марии Николаевны и памятник Николаю I. За эти альбомы и за заслуги в области искусства Теофиль Готье в 1861 году был удостоен почетного звания Императорской академии художеств и награжден орденом Святого Станислава.
До января 1859 года Готье оставался в Санкт-Петербурге, затем по железной дороге отправился в Москву. Во время путешествия его сопровождал фотограф Ришбур. Потом Готье вновь вернулся в Петербург и 23 марта 1859 года выехал в Париж. Это было его первое русское путешествие, описанное в первой части книги о России («Зима в России»), одиннадцать глав которой посвящены пребыванию в Петербурге, а четыре — Москве. Во второй (меньшей по объему) части книги («Лето в России») писатель рассказывает о своем втором приезде в Россию в августе-октябре 1861 года — он путешествовал по Волге, посещал ярмарку в Нижнем Новгороде.
Несколько глав первой части книги публиковались в октябре 1858 - декабре 1861 года в колонках «Монитер Универсель». В полном объеме книга впервые была издана при жизни ее автора, в 1866 году, в парижском издательстве «Шарпантье» в двух книгах. Только третье издание, выпущенное через три года после смерти Готье, в 1875 году, составило одну книгу под общим названием «Путешествие в Россию». Именно это издание впоследствии многократно переиздавалась. На русский язык книга «Путешествие в Россию» впервые была переведена лишь в 1988 году; перевод сделан по прижизненному изданию 1867 года.
Каждая глава «Путешествия в Россию» представляет собой описание определенного аспекта жизни России — архитектура, пейзажи, развлечения, устройство домов, монастыри, театры, предметы искусства и т.п. Французский путешественник дает подробнейшие описания интерьеров, причем не только соборов и дворцов, но и обычных домов. Описания Готье позволяют проследить, как господствовавшие в тогдашней России вкусы, стиль, мода соотносились с художественными пристрастиями французского путешественника, и понять, как ощущал себя человек, воспитанный другой культурой, в пространственной среде того или иного русского интерьера. Писатель обращает внимание на то, как высоко ценится в России домашний уют, «которого не знают жители Юга, где жизнь протекает вне дома». Он сообщает о том, что «в комфортабельной русской квартире пользуются всеми достижениями английской и французской цивилизации». Отличительными особенностями русских квартир Готье считает наличие икон, окна с двойными рамами и форточками («не имеют ни ставней, ни жалюзи»), больший размер комнат (в отличие от парижских), обилие цветов. «Цветы — вот поистине русская роскошь. Дома полны ими... Из японских или богемского стекла вазонов посреди столов или по углам буфетов растут экзотические цветы. Они живут здесь как в теплице, да и действительно все эти русские квартиры — это теплицы. На улице вы чувствуете себя как на Северном полюсе, а в домах вы как будто в тропиках». По мнению французского путешественника, «типично русской мебелью является ширма, или перегородка, из дорогого дерева с тончайшей сквозной резьбой, как на веерах. Она занимает угол гостиной, и по ней вьются растения». Наблюдая домашний быт разных слоев населения России, Готье приходит к выводу: «русские — восточные люди, и даже в высших слоях общества не стремятся к утонченности спального места. Они спят там, где находятся, повсюду, как турки, часто в шубах, на широких диванах, обтянутых зеленой кожей, которые встречаются на каждом углу».
Готье как путешественник отличается большой наблюдательностью, и для истории русской культуры середины XIX века большой интерес представляют даже те его наблюдения, которые он делает мимоходом. В частности, он отмечает, что «в России не пьют чай из чашек», принято пить чай из стаканов — «стакан горячего чая!»; «у русских есть правило — не опаздывать»; «русские любят зеленый цвет и зелень».
В наблюдениях Готье присутствует и такой факт: «русские много читают и, будь то самый незначительный французский писатель, у него уже есть читатели более многочисленные в Санкт-Петербурге, чем даже в Париже». Вообще французский путешественник, по-видимому, не испытывал в России больших затруднений из-за незнания русского языка. Он был буквально поражен тем, насколько широко в высшем обществе в повседневной жизни распространен французский язык.
С удивлением Готье отмечает, что премьеры пьес в Санкт-Петербурге даются почти одновременно с премьерами их в Париже. «Возможно ли, — пишет французский путешественник после посещения Михайловского театра, — не испытать некоторой гордости при виде того, что наш язык за шестьсот или семьсот лье от Парижа, под шестидесятым градусом северной широты, настолько распространен и понятен, что можно наполнить зрителями целый театр, в котором представление идет исключительно на французском языке. То, что в Санкт-Петербурге называют французской колонией, — не заполнит, конечно, и половины зала». Сказанное, впрочем, лишь подтверждает хорошо известный из истории русской культуры конца XVIII — первой половины XIX века факт большого увлечения высшим обществом всем французским, так называемой галломании, которая ко времени пребывания Готье в России уже явно шла на спад.
Вместе с тем Готье обращает внимание и на тот факт, что языком делового мира в такой разноязычной многонациональной стране, какой предстала перед ним Россия тех лет, неизменно является русский язык. После посещения ярмарки в Нижнем Новгороде французский путешественник отмечает, что «несмотря на принадлежность к разным национальностям и на разные языки собеседников, русский — единственный язык, на котором здесь изъясняются и заключают сделки».
Много и с увлечением Готье пишет о русском театральном искусстве. Писатель весьма высоко оценивает уровень театрального искусства России, как драматического, так и музыкального — оперы и балета. «Русские, — пишет он, — большие знатоки балета, и блеск их лорнетов опасен». В устах творца «Жизели», по роману которого («Роман мумии») был поставлен балет «Дочь фараона» — в Петербурге в 1862 году, а в Москве в 1864 году, это, конечно, — очень высокая оценка.
Описания Теофиля Готье архитектурных памятников Петербурга и Москвы показывают, что все они — произведения мирового искусства и их непременно следует увидеть своими глазами. Но город — это не только изумительные архитектурные ансамбли. Автор книги о России делится своими впечатлениями о жизни горожан, о местных нравах и обычаях. Он с большим интересом изучает многонациональный, полиэтнический состав российского общества и описывает не только русских, но и народности, встреченные им во время путешествия по России, — цыган, болгар, турок, персов, армян, черкесов, лезгин, племя самоедов и т.д. В то же время Готье подмечает некоторую стертость, неопределенность национального колорита именно среди русского народонаселения России.
Москва поразила французского путешественника обилием золоченых куполов церквей, богатыми поместьями. Готье остался верен романтическим традициям 1830-х годов. Определенные модели восприятия Востока так глубоко укоренились в творческой манере писателя, что Москва с ее церквами и соборами в византийском стиле произвела на него впечатление истинно восточного города. Готье восхищен красотой национальной русской архитектуры и называет Москву «волшебным азиатским городом». Московский кремль напоминает писателю загородные дворцы мавританских владетелей Гренады, Альгамбры; стены Московского кремля являются для него воплощением сказок «Тысячи и одной ночи». Собор Василия Блаженного Готье считает самым оригинальным строением в мире, а Оружейную палату сравнивает с сокровищницей Гаруна аль-Рашида.
Пребывание Теофиля Готье в России приходится на время подготовки реформы 1861 года об отмене крепостного права. Поэтому читатель, казалось бы, вправе ожидать от автора Путешествия в Россию описания дебатов в обществе вокруг такого крупнейшего в истории страны события. Книга Готье, однако, не оправдывает этих ожиданий, хотя нельзя сказать, что автора, известного своим воинственным эстетизмом, страстного защитника теории искусства для искусства, в данном случае вообще не интересует социальная проблематика. Очевидно, прошло еще слишком мало времени после издания Манифеста об отмене крепостного права и Положения о крестьянах, чтобы французскому путешественнику был видим их результат. Представляется, что взгляд автора даже социально заострен. Прежде всего ему бросается в глаза, что Россия — страна контрастов. «Нигде, — пишет он, — крайняя цивилизованность и примитивное варварство не достигают такого разительного контраста, как здесь». Сказанное, в частности, относится к поразившему Готье во время путешествия по Волге контрасту между туалетами знатных дам и их детей и «мужицкой» одеждой простых граждан.
«Ассимилироваться с нравами и обычаями страны, которую посещаешь, — мой принцип; и нет другого средства все видеть и наслаждаться путешествием», — отмечал Готье. Французский путешественник постарался погрузиться в российскую жизнь, много внимания уделил социальной проблематике, описал типичные нравы различных социальных слоев и этнических групп тогдашней России. Считается, что Готье — один из тех, кто ввел во французскую литературу новую модель описаний странствий, отличающуюся необыкновенной точностью и добросовестностью, что нисколько не мешает им быть поэтичными.
Л-ра: Человек. – 2008. – № 3. – С. 150-161.
Произведения
Критика
