К вопросу о реализме Бюхнера
Э. Я. Тураева
Художественная программа Бюхнера — программа реализма. Поэт «Бури и натиска» Ленц, герой одноименной новеллы, говорит: «Единственное наше стремление должно состоять в том, чтобы хоть немного отобразить действительность. Я требую прежде всего жизни, правдивости; если это есть — хорошо; тогда не возникает уже и вопроса, красиво это или безобразно. Чувство, что созданное — жизненно, стоит выше обоих этих понятий и есть единственный критерий в вопросах искусства. Впрочем, это мы встречаем лишь очень редко: у Шекспира..., в народных песнях, кое-где у Гете — все остальное можно выбросить в печку».
Резкие слова «выбросить в печку» по адресу всякого лживого искусства показывают насколько твердо стоит Бюхнер на позициях реалистической эстетики. Во многом критерием реализма для Бюхнера был художественный метод Шекспира. Однако Бюхнер шел своим путем. Его метод вытекал из тех революционных задач, которые выдвигала немецкая действительность 30-х годов.
Буржуазные литературоведы часто называют Бюхнера романтиком. В этом отношении характерен спор вокруг его комедии «Леонс и Лена».
Одни пытаются придать бюхнеровской комедии мистический смысл, которого она не имеет, другие называют ее романтической сказкой.
Жанр комедии-сказки, разработанный в XVIII в. итальянским драматургом Карло Гоцци, приобрел новое значение и смысл в творчестве немецких романтиков XIX в.
Когда Фр. Шлегель выдвинул теорию «романтической иронии», а восприимчивый Тик решил ее воплотить на практике, жанр комедии-сказки оказался наиболее подходящим для этой цели. Поэт-романтик получил возможность продемонстрировать свободу своего творческого «я». Не считаясь с реальной действительностью, отгораживаясь от нее шуткой, он подставлял фантастические, сказочные образы на место реальных персонажей. Это был сознательный уход от запросов современности, отказ от борьбы за социальные идеалы.
Бюхнеру были равно чужды и «романтическая ирония» Фр. Шлегеля и средневековая фантастика Тика, Брентано и других.
Тексту пьесы Бюхнера предшествует двустрочный «диалог» двух знаменитых итальянских драматургов XVIII в. Вот он:
Альфиери: «А слава?»
Гоцци: «А голод?»
Не случайно автор назвал эти две строчки предисловием, а эпиграфом, желая подчеркнуть их идейную значимость для характеристики всей пьесы.
Материальный фактор жизни — «голод» — автор полемически противопоставляет ложной славе, прикрывающей социальную неустроенность. Бюхнер намекает здесь на то, что за фасадом современно, общественного порядка скрыты нужда и бедствия.
В комедии «Леоне и Лена» Бюхнер продолжает мотивы «Гессенского вестника». Так же, как в своей знаменитой прокламации, он обличает феодальную раздробленность Германии. «Черт возьми. Мы уже опять на границе. Эта страна, точно луковица: одни толь оболочки или вложенные одна в другую коробочки; в самой большой нет ничего, кроме коробок поменьше, а в самой меньшей нет совсем ничего», — говорит простой человек из народа Валерио.
Шекспировский эпиграф к первому действию («О славный шут, о превосходный шут, нет ничего прекрасней пестрой куртки») объясняет нам, почему драматург обрядил Валерио в пеструю куртку шута: благодаря этой маске демократический герой мог говорить знатным людям правду в глаза.
В первой же сцене на вопрос принца Леонса: «Каково твое ремесло? Твоя профессия? Твое сословие? Твое призвание?» — Валерио с достоинствам отвечает: «Господин, у меня важное занятие — праздность. Я обладаю исключительной способностью к безделию. Я проявляю колоссальную выдержку в лени. Ни одна мозоль не позорит моих рук, земля не выпила еще ни одной капли пота с моего лба» (д. 1, сц. 1). Так устами Валерио Бюхнер характеризует паразитизм дворянского общества.
Подобно романтическим комедиям-сказкам действие в «Леонсе и Лене» происходит в неопределенное время и в неопределенном месте. Однако сквозь условную действительность просвечивает Германия времен Бюхнера. Несмотря на иностранные имена, персонажи комедии — молодые немцы 30-х годов XIX в.
В комедии «Леонс и Лена» Бюхнер поставил ряд сложных вопросов, связанных с жизненными проблемами современности. Он поднимает вопрос о расчлененности Германии, о бесправии народа, упадке и разложении феодального общества. Все это Бюхнер дает в реалистических тонах. Вместе с тем он набрасывает картину будущей трудовой жизни, которая будет исполнена бодрости, радости и счастья. Он рисует будущее в романтических красках, но это краски не с палитры реакционных романтиков. В своей комедии Бюхнер высмеивает самую основу реакционного романтизма — идеалистическую философию. Такова сатирическая сцена, когда король Петер, мнящий себя большим философом, бегает по комнате и философствует в то время, как его одевают (д. 1, сц. 2).
Порой автор пользуется некоторыми романтическими приемами, чтобы завуалировать революционную, сатирическую направленность комедии, а иногда использует их в целях пародии; зачастую он подает романтические элементы в гротескных тонах, в отдельных местах открыто акцентирует свое отрицательное отношение к реакционным романтикам.
Романтики пренебрегали законами реальной действительности. В сказочных комедиях Тика («Кот в сапогах») и Брентано («Понс де Леон») на первый план выступает свободная игра фантазии и «романтическая ирония», действие фантастично и запутанно, интрига получает неожиданное, немотивированное разрешение.
Бюхнер заимствует у романтической комедии только ее внешние атрибуты и использует их для сатирического осуждения ненавистных ему феодальных порядков.
Мировоззрение Бюхнера противостоит мировоззрению реакционных романтиков. Тик звал назад к средневековью, Бюхнер звал к борьбе с остатками средневековья.
Единственное прозаическое произведение Бюхнера «Ленц» буржуазные критики также называют романтическим. В «Ленце» поэтично красочно изображена природа в ее вечном движении. И сам герой (душевнобольной поэт), и фон действия, и манера письма внешне выглядят «романтически».
Но на самом деле ни содержание, ни форма новеллы не являются романтическими в традиционном смысле слова. Мало того, как сказано выше, именно в «Ленце» выражена реалистическая программа Бюхнера.
Буржуазные критики ставили Бюхнера рядом с Тиком и Брентано.
В творчестве Бюхнера действительно имеется элемент романтики, но отнюдь не реакционной, а революционной. В этом плане интересно его отношение к «Молодой Германии», группе писателей, объединившихся под влиянием идей Гейне и Берне. В письме к родным Бюхнер писал: «Я лично отнюдь не принадлежу к литературной партии Гуцкова и Гейне, к так называемой «Молодой Германии». Однако, что касается, например Гейне, то Бюхнера роднит с ним критическое отношение к реакционному романтизму. Подобно Гейне, Бюхнер направлял свою критику против Уланда и «Швабской поэтической школы». Близки они и в подходе к романтической иронии, отказываясь видеть в ней только «чистую игру», как это было свойственно ранним романтикам...
Анализ политической и литературной деятельности Бюхнера и его современников обнаруживает их большие и принципиальные расхождения. Сам Бюхнер, говорил: «Я иду своим собственным путем».
Своеобразие этого «собственного пути», главным образом, объяснялось отношением Бюхнера к революционному действию, оценкой революционных сил народа — крестьянства и городской бедноты. Бюхнер видел цель своего творчества не в том, чтобы проповедовать примирение общественных противоречий, а в том, чтобы вскрывать эти противоречия, развенчивая ложь социальной гармонии. Таково важнейшее отличие драматургии Бюхнера от драматургии не только романтиков, но и младогерманцев.
Реализм Бюхнера вырос на почве его возмущения условиями жизни людей «четвертого сословия». Именно революционно-демократическая направленность творчества Бюхнера определила особенности его реализма.
Реализм автора «Дантона», «Войцека» и «Леонса и Лены» существенно отличается от реализма Пушкина, Гоголя, Стендаля, Бальзака, Мериме, Диккенса, Теккерея и других великих представителен критического или, как верно определяет С. Петров, социально-исторического реализма XIX в. Названные писатели создавали широкие, сюжетно завершенные эпические полотна. Реализм Бюхнера несколько сужен подчеркнутым вниманием к люмпенам. Композиционным началом в его произведениях выступает общий социальный фон, народ и его нужды. Эта специфическая форма бюхнеровского реализма становится понятной, если учесть тогдашнюю внутригерманскую обстановку. Отсталость полуфеодальной Германии и уродливые формы ее общественного развития не могли служить почвой для развития большого реалистического стиля.
Особенностью художественной манеры Бюхнера является и реалистическая сатира, наиболее ярко выраженная в «Войцеке». В «Леонсе и Лене» она нередко сочетается с чертами гротеска.
Бюхнер пользовался сатирой как оружием политической и социальной критики. Бичуя дворянство и буржуазию, писатель одновременно стремился воплотить свой положительный идеал.
Но он не сумел с должной реалистической глубиной решить проблему современного положительного героя. Образ Робеспьера — гуманиста и борца, при всей его силе, все же не принадлежал современности, был взят из исторического прошлого. Тем не менее, поиски Бюхнера в этом направлении уже сами по себе были плодотворны. Бюхнер стремился охватить новые пласты действительности, ввести в действие новых героев. Причем, рисуя их индивидуализированно в развитии и в связи с окружающей средой, он поступал как художник-реалист. Сущность художественного метода Бюхнера хорошо выражают слова из «Ленца»: «Самое незначительное лицо производит более глубокое впечатление, чем голое ощущение красоты, и можно заставить образы выступить наружу из самих себя, не внося в них ничего внешнего, ничего такого, в чем нет жизни, где не сокращаются мышцы и не бьется пульс».
Существует теория, зачисляющая Бюхнера в предшественники натурализма конца века, однако натуралистические элементы в произведениях писателя продиктованы лишь желанием предельно обнажить те стороны действительности, которые до него были вне поля зрения.
Можно ли говорить о натурализме Бюхнера, как о методе? Конечно, нет. Перед нами как раз один из тех случаев, когда «натуралистические мотивы находят свое... место в системе художественных средств и подчинены логике реалистического раскрытия действительности».
Таким образом, применительно к Бюхнеру, эти «натуралистические мотивы» следует рассматривать как художественный прием, а не как метод познания и отражения мира.
«Драматический поэт, — заявлял он в одном из писем к родным, — на мой взгляд, является ни чем иным, как историком, но он возвышается над историком в том смысле, что вторично создает для нас историю, дает нам не сухой рассказ, а непосредственно вводит нас в жизнь определенной эпохи. Вместо характеристик дает характеры, вместо описаний — образы. Его высшая цель — как можно ближе подойти к истории, как она действительно совершалась».
Очень ярко формирование характера под влиянием исторических обстоятельств в трагедии «Войцек». Бюхнер рисует в ней зарождение классового антагонизма. Он показывает, как у безропотного, приниженного Войцека издевательства и унижения пробуждают классовое сознание.
Прозрение Войцека чувствуют угнетатели и боятся его. Войцек «бежит через весь мир, как раскрытая бритва, о которую можно порезаться», — говорит о нем один из персонажей пьесы.
Так впервые появилась в немецкой литературе социальная трагедия, посвященная судьбе «маленького человека».
Немецкая просветительная драма, противопоставляя дворянам представителей «третьего сословия», как правило, не дифференцировала их. Однако, хотя в ту эпоху борьба с феодальным дворянством еще не была закончена. Бюхнер уже обнаруживает социальные противоречия внутри «третьего сословия» и на первый план выдвигает судьбу «маленького человека». «Маленький человек» Войцек гибнет потому, что не в силах бороться против своих угнетателей. Западные литературоведы не хотят видеть причин глубокого трагизма Войцека. Они закрывают глаза на социальное зло, которое породило этот трагизм героя, всячески стараются замаскировать остроту поставленной проблемы, объясняя ее гамлетовским пессимизмом мировой скорби. «Войцек», повторяем, — первая социальная драма, в которой выведен на сцену человек «третьего сословия». Этим в первую очередь она и отличается от предшествовавших ей социальных драм Лессинга и Шиллера.
Весь короткий жизненный и творческий путь Бюхнера был освещен любовью писателя к своему народу. Неустанно призывал он его к борьбе за освобождение от угнетателей. В «Смерти Дантона» он писал: «Слава героев наших дней не блекнет перед славой Леонида, Сцеволы и Брута. В этом нас убеждает борьба, недавно потрясшая весь мир, продвинув его более чем на столетие вперед. В кровавой, но справедливой борьбе были отомщены подлые тираны, подвергавшие на протяжении столетий всяким издевательствам угнетенное человечество... Я имею в виду освободительную борьбу французов».
Эти слова почти дословно перекликаются с высказыванием Энгельса о том, что борьба угнетенного человечества с его угнетателями была справедливой, но только террористический характер этой борьбы дал возможность прогресса на целое столетие вперед.
Именно ясное политическое понимание, отсутствовавшее у драматургов, предшественников Бюхнера, позволило ему придать немецкой исторической драме новые важные черты. Драма «Смерть Дантона» была первой немецкой драмой о французской революции. В ней Бюхнер не только нарисовал реалистическую картину определенного периода французской революции, но и дал верное осмысление целой революционной эпохи. Впервые на немецкой сцене народ был показан как активная революционная сила. Как известно, в античных трагедиях народ выступал в роли хора, а позднее в западноевропейских пьесах всегда играл лишь пассивную роль. Что касается Германии, то Гете и Шиллер задолго до Бюхнера вывели на сцену народ. Но швейцарский народ в «Вильгельме Телле» Шиллера не революционен. Он отстаивает свои национальные, а не социальные интересы, хотя среди выведенных в драме крестьян есть социальное неравенство. В гётевском «Эгмонте» вожди — Оранский и Эгмонт вместе с народом ведут освободительную войну против общего угнетателя — Филиппа Испанского. Однако значение народной массы здесь совсем иное, чем в «Дантоне». Она беспомощна без вооруженных феодалов — Эгмонта и Оранского.
После Гете и Шиллера жанр исторической драмы разрабатывался и романтиком Клейстом. Но в его исторических драмах «Битва Германа» и «Принц Гамбургский» народ выступает только как пассивная сила, как масса рабов, покорных воле господ, испытывающих «страх божий».
Иначе обстоит дело у Бюхнера. Его Робеспьер и Дантон — избранники народа и в любое время могут быть отстранены народом. Революционный народ связан со своими вождями общими политическими интересами и поэтому является их критиком и судьей. По сути героем драмы является не Дантон, а именно народ, изголодавшийся, одетый в лохмотья, беспокойный, толпящийся на улице и окружающий гильотину. От решения народа зависит жизнь аристократов и тех вождей, которые, как Дантон, больше не служат действительным интересам страны.
Народ у Бюхнера честен и правдив. Эти качества помогают ему направить свою стихийную революционность по верному руслу. Подлинное социальное чутье не обмануло народ — он правильно требовал казни Дантона. В ряде массовых сцен автор показывает народ в революционном действии (сцена «Улица» в первом акте, сцена «Площадь перед дворцом юстиции» в третьем акте и др.).
Народные сцены в пьесах Бюхнера отличаются горьким юмором в духе реалистического гротеска Шекспира.
Любопытна сцена в трактире («Войцек»), перед которым подмастерье поет шуточную песенку:
Щеголяю во чужой рубахе я,
Провоняла вся водкой душа моя.
Войцек заглядывает в окно трактира, видит Марию с тамбурмажором, слышит ее слова: «Шибче! Шибче!» Слова эти сверлят мозг Войцека. Бюхнер с большим мастерством раскрывает целую гамму переживаний героя в момент, когда вероломно изменившая ему женщина толкает его на преступление.
Хотя народные сцены в «Смерти Дантона» по своему материалу и содержанию сильно отличаются от народных сцен в «Войцеке», но в них есть и немало общего: краткость, выразительность, страстность и образность.
По своей композиции драмы «Смерть Дантона», «Войцек» и «Леоне и Лена» родственны. Характерный композиционный прием в них — фрагментарность и контрастность в расположении сцен.
Правда, о композиции «Войцека» можно говорить с известными оговорками, потому что пьеса дошла до нас в незавершенном виде и публикуемый порядок сцен является спорным.
В драме «Смерть Дантона» автор смело вводит в литературный обиход речь площадей и улиц.
Когда Бюхнера обвинили в «безнравственности» за непринужденную и образную речь его «дантоновских» персонажей, он ответил: «Если при этом встречаются кое-какие неприличные выражения, то вспомните всем известный бесстыдный язык того времени... Меня можно было упрекать лишь в том, что я избрал себе такой сюжет, но несостоятельность подобного рода упреков давно уже доказана. Если бы они были справедливы, пришлось бы выбросить величайшие шедевры поэзии...».
Каждый из героев Бюхнера говорит по-своему, соответственно своей природе и положению. Резкая, краткая грубоватая речь простонародья соседствует с древнеримскими реминисценциями у якобинских ораторов, новые, введенные революцией обороты и выражения — с древнебиблейской лексикой.
Язык Робеспьера более патетичен, чем язык Дантона или Камилла Демулена. В его выступлениях часто звучат римские имена. Так, в инвективе против Дантона и его приверженцев он, не называя имени Дантона, намекая на своих политических противников, удачно сравнивает их с известными деятелями древнего Рима.
Язык Дантона — одухотворенный, образный, полный фантазии; каждый раз иной, в зависимости от обстоятельств. В этом отношении особенно показательна ночная сцена второго акта. Внутренняя смятенность героя, угрызения совести, страх смерти мгновенно отражаются на его речевой характеристике. Шелуха цинизма и позерства спадает, в простой, правдивой речи обнажается сердцевина характера...
Язык и стиль «Ленца» точно отвечают содержанию новеллы: в самом темпе повествования удачно передано настроение душевнобольного Ленца.
На всем, что делает Ленц, даже на самом фоне действия (пейзаже, ландшафте), лежит отпечаток болезненного душевного беспокойства, крайне обостренного восприятия действительности героем. Бюхнер показывает необычайную интенсивность переживаний тонко чувствующего человека, который был почти беспомощным по отношению ко всему окружающему.
В комедии «Леоне и Лена» язык легок и мелодичен, особенно в тех сценах, где выступает принцесса Лена. Но, как и в других произведениях Бюхнера, каждое лицо имеет свой, ярко выраженный индивидуальный стиль речи. Валерио говорит грубо, резко, подчас цинично, что соответствует облику простого человека, чуждого придворной среде. Король Петер изъясняется, как плохой философ и старый человек. Главный герой Леоне в зависимости от обстоятельств бывает то лиричен (когда он влюблен), то скучающе брезглив (когда он философствует), то ироничен (финал комедии).
В «Войцеке» Бюхнер нашел новые приемы языковой характеристики: короткие, отрывочные фразы, слова. Речь Войцека насыщена диалектизмами. Строфы и стихи старинных народных песен органически входят в ткань произведения. Сам Бюхнер так писал о народной песне (письмо к невесте из Цюриха за месяц до смерти).
«Я совсем не слышу здесь пения: народ не поет, а ты знаешь, что я небольшой охотник слушать визгливые или крикливые голоса дам, выступающих на вечерах и концертах. Я все ближе подхожу к народу, по мере того как приближаюсь к среднему возрасту, с каждым днем мне это становится яснее. А ты поешь песни? Я почти ощущаю тоску по родине, когда начинаю мурлыкать про себя какую-нибудь мелодию».
Народная песня была для Бюхнера воплощением родины и народной души.
Немецкий литературовед XX в. Гундольф говорит, что язык «Войцека» — не литературный язык и не художественная речь. Бюхнер, по его мнению, в примитивном языке народа видит больше жизни и красоты, чем в языке литературы и поэзии.
Если реакционный критик упрекал Бюхнера в том, что он видел «жизнь и красоту» в языке простого народа, то для нас именно народность языка Бюхнера является его выдающейся заслугой в истории немецкой литературы.
Так, идеи Бюхнера и формы их воплощения (включая, естественно, язык) свидетельствуют о глубокой цельности его творческой натуры. Все, вплоть до словаря, он подчиняет одной возвышенной цели — борьбе за освобождение народа от гнета, за свободу и справедливость.
Таковы проблемы социальной зависимости («Войцек»), революции («Смерть Дантона»), труда («Войцек», «Леоне и Лена»), связи между собственностью и буржуазной моралью («Войцек» и «Дантон»), равенства («Дантон». «Леоне и Лена», «Гессенский Вестник»).
[…]
Л-ра: Филологические науки. – 1961. – № 3. – С. 149-157.
Произведения
Критика
