Эрих Вайнерт. Последняя песня
Душным февральским вечером мы походным маршем вышли в последнюю зону Пиренеев. Позади остались сотни пройденных километров и неоднократные попытки фашистов окружить нас. И вот теперь мы на той единственной дороге, которая ведет нас прямо во Францию.
Когда в долине реки Лобрегат перед нами появился город Ла-Юнкера, мы увидели за ним, на вершине горы, приземистый желтый каземат, отчетливо вырисовывающийся в лучах заходящего солнца. Это был французский форт Бельегардэ.
— Там наверху уже Франция,— сказал один из комиссаров, взглянув на карту. — Еще семь километров.
Направо и налево от дороги громоздились могучие покатые хребты Пиренейских гор, укрытые, как шубой, темным лесом пробкового дуба.
На обширных выгонах и пашнях по обоим берегам реки расположился беспорядочный, находящийся в постоянном движении лагерь: это беженцы. Рабочие, крестьяне, служащие разместились со своими семьями между тележек, автомобилей, матрацев и жалкого домашнего скарба. Они поджаривают последние куски хлеба на костре из травы. Солнце еще греет и скрадывает это грустное зрелище. Дети играют, как будто они дома.
Во всю ширину дороги и по прилегающим к ней лугам вместе с нами движется суматоха: скрипящие телеги, крестьяне с тюками на плечах, козы, ослы, семенящие, изнемогающие от усталости дети и постоянно застревающие в этом потоке грузовики.
Наша бригада, Одиннадцатая интернациональная, шагает в этом растревоженном человеческом море, как спокойный Гольфстрим.
Мы представляем необычное шествие. Большинство в гражданской одежде, которая за многие недели походной жизни заскорузла и разъехалась от грязи и пота. Грязные, небритые лица — ну, ни дать, ни взять дикие разбойники. Тащим на себе, что можем: завшивленные одеяла, ручные пулеметы и тяжелые «максимы», пистолеты, патроны. Живописная колонна партизан!
Ранними сумерками мы входим в лес перед самым городом. Последние сотни километров сильно измучили нас, и мы заваливаемся спать прямо в кустах колючего дрока.
Наверху, в последних лучах заходящего солнца, еще виден форт Бельегардэ.
Карл говорит:
- Это уже Франция!
Маленький Герман, засыпая, бормочет:
- Liberte, egalite, fraternite!
Как мокрая простыня, опускается на нас холодная ночная роса.
Трясет так, что нельзя заснуть.
Карл, который лег со мной рядом, говорит:
- Завтра мы будем во Франции. Наконец-то снова крыша над головой. Вот здорово!.. Прощай, Испания! Завтра с этих Пиренеев будет нам она виднее.
- Это рифмуется,— подхватил я.— Можно даже песню сделать:
С этих гордых Пиренеев
Бросим мы прощальный взгляд
На долину, лес и сад,—
С высоты ты нам виднее.
Край испанский, край печальный,
Ты прими привет прощальный,
Ты, что год нас в бой водил,
Ты, что родиной нам был.
- Продолжай,— говорит Карл.
Припев у меня не получался. Мы приподнялись и стали смотреть в долину. По всей долине, до темных очертаний гор, светились костры беженцев. Дым от них сливался с туманом и окутывал широкую долину серой пеленой.
На шоссе вдруг вспыхнуло мощное пламя: подожгли легковые машины и грузовики, чтобы они не попали в руки к фашистам. Все шоссе казалось раскаленной добела, шуршащей гривой огня.
С реки доносилась печальная, хватающая за душу песня:
пела женщина. Плакали дети. Какой-то мужчина громко ругался.
Со стороны Фигерас, где наступающим фашистам еще преграждала путь дивизия Листера, доносились глухие взрывы ночной бомбежки.
Когда ночь затихла и только слышалось потрескивание догоравших автомобилей да жалобные крики ослов, наверху по обеим сторонам долины раздалась стрельба.
Один ид батальонных командиров осветил карту карманным фонариком.
- Параллельной дороги к границе нет. Но фашисты могут пробраться в соседние долины и отрезать нас. Правда, этим путем пройдет только горстка пехотинцев. Ни танков, ни пушек им туда не поднять.
- Да,— заметил майор,— как бы там ни было, пробьемся.
В полночь пришел приказ выступать. Мы должны были расположиться в лесу за городом; там нас не так-то легко было застать врасплох.
Ночью город опустел. Прошли последние десятки тысяч беженцев. На улицах мертвая тишина. Отдельные враждебно настроенные горожане, готовясь к приходу своих «освободителей», уже сорвали наши плакаты и указатели.
Черная и сырая ночь. Луна появляется поздно. Холодное дыхание бурной Лобрегат заполняет долину.
Перед нами в горах стучат пулеметы. От деревьев рикошетом отскакивают пули. Наши патрули поднимаются высоко на склоны гор. Кто же все-таки стреляет! Паникеры! Пятая колонна! Фашисты!
Наступает утро. Небо проясняется. Прямо перед нами вверху солнце озарило казематы форта Бельегардэ.
Перед нами Франция! На сто пятидесятом году Великой революции!
Прямо на дороге выстраивается в последний раз Одиннадцатая интернациональная бригада. Командир бригады стоит рядом с простым солдатом. У каждого за спиной винтовка.
Последняя перекличка!
Затем команда: «Сложить оружие и боеприпасы!»
Мы складываем все в кучу; оружие, старое и новое, пулеметы, патроны, патроны, патроны.
С пригорка подходит к нам генеральный инспектор.
- Товарищи,— говорит он,— я приветствую прославленную Одиннадцатую бригаду. Мы отступили, но мы не побеждены! Борьба продолжается! Viva la Republica!
Развертываем наше большое шелковое красно-желто-фиолетовое знамя: сверкают золотые буквы надписи: ««XI Brigada International».
Мы шагаем сомкнутыми рядами. Огромное знамя развевается на ветру впереди колонны.
Мы проходим мимо первых домов Ле-Пертуса. По левую сторону — французская земля, по правую — еще испанская.
Французский патруль преградил нам путь. Военный комиссар бригады передает знамя генеральному инспектору. Теперь оно развевается в его руках.
Он кричит:
- Viva la Republica!
- Viva!
Мы оборачиваемся еще раз. Испанские пограничные батареи дают прощальный залп. И в то время как полицейский патруль проверяет, нет ли у нас оружия, я обращаюсь к Карлу:
- Вот сейчас мне пришел на ум припев последней песни:
Век тебя не позабудет
За тебя проливший кровь.
Согревать сердца нам будет
Сыновей твоих любовь.
Произведения
Критика
