Возвращение прошлого: Долгая дорога домой Василя Быкова

Н.М. Куренная
(Институт славяноведения РАН, Москва)

Возвращение прошлого: Долгая дорога домой Василя Быкова

Abstract:

Kurennaya N.M. Return of the past: the long way home of Vasil Bykov

The article is dedicated to the last book by Vasil Bykov «The Long Way Home». The author considers general problems of the memoir literature and specific features of the memoir prose in the work of the Belarusian writer. Vasil Bykov is presented as a mediator between the reader and historical reality.

Ключевые слова: Василь Быков, литература о войне, белорусская литература, белорусский язык, автор-повествователь, хронист национальной жизни.

«Я не лидер и не “совесть нации”, я простой, уставший от жизни белорус, у которого есть только одна цель – остаться честным»¹. Конечно, Василь (Василий) Владимирович Быков (1924–2003), выдающийся белорусский писатель, не был простым гражданином своей страны. Можно согласиться с ним в том, что он не являлся «лидером нации», однако несомненно и то, что он стал общепризнанным моральным авторитетом для белорусского общества, а главным принципом всей его творческой жизни действительно была честность. Быков, по определению своих коллег, своеобразный «апостол правды»².

«Долгая дорога домой» – последняя книга Василя Быкова, над которой он работал на закате жизни в Германии, вдалеке от Беларуси, которую нежно и преданно любил. Эта книга представляет собой биографические воспоминания одного из родоначальников так называемой «лейтенантской прозы», автора знаменитых повестей – «Альпийская баллада», «Знак беды», «Волчья стая», «Сотников», «Мертвым не больно» и многих других. В центре повествования – автобиография самого писателя: от первых воспоминаний о семье и голодном детстве, участии в Великой Отечественной войне, тяжелой военной службе на самых дальних восточных островах СССР, послевоенной жизни в Беларуси до неожиданных и противоречивых годов «перестройки». Сам писатель считал эту книгу произведением очень личным, субъективным, односторонним, как почти все мемуары: «В этом их сила, но одновременно и слабость, повод для претензий и несогласия с автором»³.

Мемуары – жанр весьма неопределенный, с размытыми эстетическими границами. Они воссоздают атмосферу той или иной исторической эпохи, расширяют знание о ней, привлекая для этого непосредственные авторские впечатления и ощущения, детали повседневного быта, «раскрашивают» объективное историческое знание. Субъективная литература, к которой относятся и воспоминания, вбирает в себя самые разнообразные формы – дневники, письма, автобиографии, записки и др. «Типология жанров “человеческого документа” исключительно разнообразна»⁴, – утверждают литературоведы. Все эти произведения роднит довольно зыбкое равновесие между объективным и субъективным, к которому в той или иной мере стремятся многие авторы такого рода литературы. Однако эту грань, паритетность соблюсти очень непросто. Нередко авторы мемуаров и других видов эго-документов, подводя итоги прожитой жизни, не учитывают того обстоятельства, что в подобных текстах невозможно спрятаться за вымышленным героем, за его представлениями о себе и мире. Эти тексты сродни телеэкрану, который представляет автора-рассказчика равным себе, даже если он намеренно пытается что-то утаить, приукрасить, или же забывает.

В воспоминаниях Василя Быкова отсутствуют исповедальные интонации, автор не сосредоточен на своем внутреннем мире, о своей личной жизни он пишет «мало и глухо», что свойственно немногим эго-документам. Отдельные обстоятельства жизненного пути он преднамеренно не прописывает, из множества личных и общественных событий отбирает особенно значимые и поворотные в своей судьбе, интересы воображаемого читателя он, как правило, не склонен учитывать. Давая характеристики тем или иным людям, выражая собственную точку зрения на различные факты, писатель одновременно распространяет ее на широкий социальный контекст, который в его мемуарах оказывается на первом плане. Как писал сам Быков в предисловии, он пытался излагать факты собственной жизни последовательно, «однако это не всегда удавалось. Особенно там, где разные по содержанию и характеру события не совмещались в одной логической цепочке и выпадали из нее в отдельное повествование»⁵. Последнее произведение писателя не похоже на его повести, в нем документальность явно превосходит художественность, что продиктовано в первую очередь законами жанра.

Как нам представляется, писатель не намеревался создавать собственный литературный и человеческий портрет. Скорее его целью было возможно более объективное описание времени, передача его духа. Однако главным в этом документальном произведении стал образ самого Василя Быкова, многогранный, новый, порой неожиданный. Такой результат был достигнут благодаря индивидуальной манере и стилю письма автора. Это – выбор и монтаж фрагментов личной судьбы в соответствии с собственным замыслом и убеждениями, малоэмоциональный, сдержанный тон, стремление к нейтральности/ объективности в оценке своих товарищей детства, командиров, коллег-писателей, друзей и недругов, почти полное отсутствие деталей личной жизни, самоиронии или патетических интонаций. Шутка и ирония также не частые гости на страницах воспоминаний Быкова.

В мемуарной книге «Долгая дорога домой» перед читателем появился «малоизвестный Быков», не совпадающий с привычным образом поглощенного в раздумья «живого классика», правдиво и талантливо описавшего страшную войну изнутри, как непосредственный участник и свидетель самых разнообразных трагедий и нравственных коллизий. «Новый» Быков – глубоко страдающий и обиженный драматическими обстоятельствами своей личной судьбы и нерадостной долей родной Беларуси, «намеренно» одинокий человек, наделенный большим писательским талантом, «уязвленный войной», как он сам говорил. Индивидуализм, который свойственен любому творческому человеку, характерен в значительной мере и Быкову. Он и сам считал, что «все значительное в искусстве и в литературе испокон века создается на основе индивидуализма. Попытки организованного художественного творчества (тем более литературного) всегда терпели фиаско. Творцы – единоличники, они создают штучный товар»⁶. Внутренний настрой писателя определил и его гражданскую позицию – он всегда стоял несколько в стороне от общественных и политических движений, от проблем, горячо обсуждаемых в кругу его коллег, считая их помехой творчеству. «На собственном опыте я постиг простую истину: если ты сам себе не поможешь, тебе не поможет никто»⁷, – полагал он. Писатель не смог и не захотел, как многие другие, приспособиться ни к одной из властей – ни к коммунистической, ни к новой посткоммунистической. Только в период перестройки он стал одним из учредителей Белорусского народного фронта, а затем депутатом Верховного совета СССР. Однако Быков очень скоро понял, что депутатское звание не для него, «что попал не туда, что надо отсюда как-то рвать когти»⁸, и отошел от активной политической деятельности.

Василь Быков в своих мемуарах предстает личностью глубоко страдающей от любого проникновения на его творческую территорию, от посягательств на личную и художественную самостоятельность и независимость, на свободу каждого гражданина страны. Последние страницы воспоминаний посвящены философскому осмыслению понятия свободы, которую писатель считает «наибольшей ценностью, данной каждому существу от рождения»⁹. Его прогноз о границах свободы особенно для художников неутешителен: «… что до меня, то мой логос определенно пессимистический, хотя моя душа жаждет оптимизма»¹⁰.

Писатель неоднократно упоминает о своем мягком характере, унаследованном от матери и много ему вредившем: «Я же перенял от матери слишком много мягкости, уступчивости, что потом мне, так или иначе, вредило – на войне и после войны. Особенно в армии, где уважают звероватый характер»¹¹. Быков считал себя в большей степени романтиком, чем это представлялось его читателям и критикам, имея в виду прежде всего свои читательские предпочтения. Ему ближе был «Дон Кихот» Сервантеса, чем Достоевский и Платонов. Но читателю мемуаров Быков видится другим – жестким реалистом, очень противоречивым, нередко неуживчивым человеком, то отстраненным от внешнего мира, погруженным в себя, то часто находящимся в конфликте, внутреннем и внешнем, с самим собой, с близкими людьми, с коллегами и товарищами по писательскому цеху, в конечном итоге – с обществом. Он сознательно стремился следовать принципу «никогда никого ни о чем не просить».

Его справедливая критика существовавших в СССР порядков, утверждаемых всеохватным партийным контролем, «расцвет» цензуры, диктат недалеких, малообразованных, безжалостных партийных и государственных функционеров, развитая система слежки сталкивается в воспоминаниях писателя с его порой безоглядным неприятием всего советского и полным отрицанием каких-либо успехов и достижений в экономике, культуре, науке. Возможно, что причина такого пессимистического взгляда на окружающий мир кроется в чувствительной и чуткой душе настоящего художника, по-особому осознающего трагичность бытия. «Мысль о безысходности человеческого существования прочно сидела в моем сознании и время от времени требовала реализации… Если серьезно вникнуть в обстоятельства, то вся жизнь человеческая – трагедия. Ибо все чувствуют себя правыми. И никто не считает себя виноватым»¹².

Несомненный патриотизм Быкова, проявившийся прежде всего в любви к родному языку, родным местам, порой приводит к парадоксальной ситуации – он не может понять даже тех людей, которые ему близки по духу и взглядам. Пример тому – описанный случай с Валентином Распутиным, не меньшим патриотом своей родины: «Я попытался поговорить с Валентином Распутиным, с которым был в хороших отношениях, но быстро понял, что между нами – бездна. Эти люди не видели и не признавали ничего, кроме своей любимой матушки-России»¹³. Положение Беларуси в течение всей истории СССР Быков считал недостойным и не соответствующим ее истинному значению и заслугам, полагая, что весь советский период не принес белорусскому народу, особенно крестьянству, ничего радостного и позитивно-результативного. Причину этого он видел, с одной стороны, в ее зависимом угнетенном положении в «тюрьме народов под названием СССР»¹⁴, а с другой – в особенностях национального характера белорусов – их пассивности и терпении.

Только родная природа и общение с ней давали Быкову передышку перед очередной жизненной и писательской драмой. Родная деревня и ее окрестности, многочисленные озера, особенно одно из них – Беляковское – с детства стали для него тем самым священным местом, куда он постоянно возвращался в своих мыслях. Так нежно и сердечно как о природе, окружавшей его с детства, Быков не писал в своих мемуарах ни об одном человеке, кроме матери: «Воистину, бессмертно и неизменно милое моему сердцу озерцо, которое я буду любить до конца своих дней»¹⁵. «Это было мое последнее путешествие по Неману, неожиданное прощание с этой милой рекой, с ее скромной красотой, с самой лучшей рекой из всех известных мне рек Европы и Азии»¹⁶.

Многие произведения Быкова с трудом попадали в печать, автора заставляли переписывать фрагменты военных повестей и сценариев, написанных болью и кровью, и подчиняться требованиям всевозможных партийных и литературных цензоров, учитывать «текущий момент», призывали «не искажать» подвига народа. В этой связи не кажется удивительным пронизывающее всю книгу воспоминаний раздражение автора по поводу существовавших во время войны и после нее порядков.

Условно, как уже говорилось ранее, книгу «Долгая дорога домой» можно разделить на три части, посвященные трем главным этапам жизненного пути автора: периоду детства, отрочества и юности вдумчивого и любознательного мальчика из бедной крестьянской семьи, горящего желанием получить образование; периоду страшной войны, превратившей неопытного молодого бойца в лихого офицера, попавшего в 1943 г. в ад войны и выжившего в нем; а также послевоенным годам, которые сделали начинающего автора маститым писателем, окруженным почитателями и недругами. Хроника жизни одного человека, по сути, стала исторической хроникой целой эпохи. Для этого автор использовал всевозможные элементы исторической и социально-психологической прозы.

Название книги Быкова, как и любое название, всегда является важной смысловой точкой, проецируемой на все произведение¹⁷. Однако сам Быков в книге воспоминаний довольно скептически относился к называнию своих произведений: «Вернувшись в Гродно, взялся за новую повесть, название которой нашел не сразу. О названии вообще думаешь в последнюю очередь, обычно тогда, когда вещь уже написана. Знаю еще одну особенность… у хорошей книги прозы обычно так себе название, а очень звонкое название есть признак плохой прозы»¹⁸. И все-таки смеем предположить, что название своей последней книги Быков обдумывал задолго до того, как он закончил воспоминания. «Долгая дорога домой» – совсем не случайное название. Свои мемуары писатель создавал вдали от родины с чувством трагичности собственного положения, к тому времени он уже был тяжело болен. Для названия воспоминаний писатель выбрал два наиболее важных для него понятия, два мотива – дом и дорога. Дорога как символ человеческой жизни, объединяющая и разъединяющая людей, как пространство соединяющее прошлое с настоящим, рождение и смерть. Разные дороги пришлось преодолеть самому Быкову: проселочные в детстве, когда бегал в школу в соседнее село, военные, о которых Быков писал: «…война – сплошная дорога. Туда или назад. Или в рай, или в ад»¹⁹. Где бы писатель ни находился, он всегда мечтал пройти по дороге, которая приведет его в родную Беларусь, которая по сути и была настоящим Домом в его судьбе, началом и концом жизни. Свое детство и родную деревню, где он родился и вырос, где жили его отец и мать, Быков вспоминал не так, как это обычно происходит, безрадостно, скорее, с нотами трагизма: «Очень много тяжелого и безысходного связано у меня с моей малой родиной… Совсем мало радости обретал я там, а печали – сверх меры»²⁰. Своим настоящим домом Быков считал родную Беларусь, с ее скромными лесными и равнинными пейзажами, немноговодными реками и озерами, только о них он понастоящему тосковал, они «вызывали во мне щемящее умиление – столько лет эта неброская, умиротворенная красота являлась мне лишь в снах о родине!..»²¹ Все другие места, где Быкову приходилось служить, Сахалин, Курилы, он считал чужбиной, чужим пространством, «жил мечтой вырваться из этой дальней дали на родину», в Беларусь²².

В мемуарах немало места отведено описанию разнообразных механизмов творчества, но кажется довольно необычным, что Быков ни разу в своих рассуждениях о сути писательства не упомянул о читателе, которому были адресованы его книги, о неразрывной связи между ним и теми, перед кем он открывал душу. Сюжеты его произведений связаны с войной, с личным опытом и размышлениями о том, как и почему человек выживает на войне. Но писатель не дает однозначного ответа: и подвиг, и предательство могут сохранить человеку жизнь, вопрос в цене. Быков, написавший едва ли не лучшие в отечественной литературе прозаические строки о войне, в мемуарах задавался вопросом, нужны ли по прошествии лет его военные повести, наполненные страданием, болью, страхом и отчаянием. «Война давно кончилась, а мы все не можем отвязаться от нее – все пишем о ней, и пишем»²³. Но остановиться и не писать о войне он тоже не мог, пока в нем жила и болела душа «за товарищей (97 из сотни)», которые давно лежали в братских могилах. В мемуарах Быков размышлял об анатомии солдатского подвига, прежде всего о «подвигах духа», их моральной стороне, которые стали центральными в его произведениях. Вспоминая войну с многими из тех, кто в ней участвовал, проживал каждый ее день в будничном калейдоскопе смертей, Быков с горечью отмечал, как они, будучи совершенно искренними, не могут удержаться от пропагандистских клише. Его цель была другой – рассказать о войне только правду, и это ему удалось. «Книгами правды о нашей великой войне» назвал военные повести Быкова другой фронтовик и писатель Виктор Некрасов.

Немало места в мемуарах посвящено книге, которая сыграла значительную роль в жизни Василя Быкова, особенно в отрочестве и юности. Писатель прослеживает свой личный путь человека читающего. Упоминания о своих литературных предпочтениях, рассуждения о значимости той или иной книги в своей жизни и в жизни сверстников позволили воссоздать определенный историко-культурный контекст советской эпохи, хотя бы немного приблизиться к пониманию менталитета «расстрелянного поколения» (В. Быков). «Увлечение чтением, – вспоминал писатель, –стало для меня в те годы главным. Но где брать книги? Разумеется, в школьной библиотеке, которая была не очень богатой, однако классика в ней имелась, и белорусская, и русская, и кое-что из мировой. Прежде всего приключенческая литература – от Жюля Верна до нашего Янки Мавра, книги которого я очень любил. Большой популярностью пользовалась в те годы книга Николая Островского “Как закалялась сталь”, ее читали по очереди всей школой»²⁴. И на войне, в перерывах между боями Быков ухитрялся читать: «Через дорогу от нашей огневой – позиции моего друга лейтенанта Бережного. Он очень любит книги и, когда выпадает время, всегда читает. Я тоже люблю читать. Как-то выпросил у него “Сестру Керри” Драйзера…»²⁵. В молдавском селе в доме псаломщика молодой лейтенант Быков прочитал книгу «Так говорил Заратустра» Ф. Ницше, и «познакомился с некоторыми античными авторами, разумеется, в русском переводе. Даже на войне меня тянуло к знаниям, к культуре, которых я не “добрал” в мирное время»²⁶.

Василь Быков стал достойным продолжателем национальной традиции борьбы за развитие и сохранение белорусского языка, заложенной отцами-основателями национальной литературы – Фр. Богушевичем, Янкой Купалой, Якубом Коласом. В последние десятилетия ХХ в. белорусский язык, как считал писатель, переживал не лучшие времена своей истории, более того, по его мнению, это был трагический период: «Язык погибал, а ведь это был сук, на котором держалась вся культура… Вопросы, связанные с языком, волновали меня всегда»²⁷. Быков разделял мнение Фр. Богушевича, литератора ХIХ в., о том, что народ жив до тех пор, пока жив его язык. Однако рассуждения Быкова о национальном языке белорусов, который, «как и сто лет назад, оскорбительно попирался на всех уровнях, вытеснялся русским, хотя официально это не признавалось… Обучение на белорусском языке сходило на нет… А без овладения белорусским языком молодыми поколениями становилась невостребованной вся белорусская культура»²⁸, вызывают некоторое недоумение. Очевидно, что в пылу отрицания всего советского Василь Быков не учитывал «силу факта». Из белорусской истории нельзя изъять такие объективные события, как официальное признание белорусского языка государственным на территории БССР, как курс на белорусизацию государственной политики, одной из главных задач которой была ликвидация неграмотности, появление в 1924 г. Государственного издательства БССР, печатавшего официальные документы, общественно-политическую и художественную литературу на белорусском языке. К этому времени в Беларуси уже выходило 13 республиканских газет, семь из которых издавались на белорусском языке. В 1921 г. был открыт Белорусский государственный университет, его первым ректором стал известный историк-славист В.И. Пичета, в 1922 г. – Институт белорусской культуры, на основе которого в 1929 г. появилась Белорусская Академия наук. У истоков методики преподавания белорусского языка как родного стоял Якуб Колас – классик национальной литературы. В разных городах Беларуси открывались национальные театры, ставившие спектакли белорусских авторов. К сожалению, с течением времени и в силу ряда различных причин белорусский язык утратил свои позиции, особенно после Великой Отечественной войны, когда в разрушенную войной Беларусь для ее восстановления приехали сотни тысяч переселенцев со всего СССР, языком повседневного общения стал русский язык. Понятна боль выдающегося писателя за судьбу и будущее родного языка, но лучшим подтверждением того, что белорусский язык жив, является белорусская литература, в том числе и творчество самого Быкова. Собственные произведения он всегда писал на белорусском языке и многие из них сам переводил на русский. Родной язык Василь Быков, вслед за Генрихом Беллем, считал «последней опорой свободы», хотя писатель не отрицал традиционной связи белорусской литературы с политикой, которая не очень способствовала существованию свободы. По его мнению, они «связаны прочной пуповиной»²⁹. Весь вопрос состоял в том, каков был ее характер. Современную национал-большевистскую политику последних десятилетий он считал ошибочной, более того, вредной для общества.

Мемуарная книга «Долгая дорога домой» – хроника жизни выдающегося белорусского писателя Василя Быкова завершила его творческий путь, оставив читателю размышлять над множеством проблем, которые пытался разрешить писатель. Он вернулся умирать в родную Беларусь, путь к которой был по-настоящему долгим. Свои воспоминания он завершил словами Леси Украинки: «Без надii таки сподiваюсь…»³⁰.

Примечания

¹ Быков В.В. Долгая дорога домой. М.–Минск, 2005. С. 430.

² Тарас В. Дни рождения Василя Быкова // Быков В.В. Долгая дорога домой. С. 4.

³ Быков В.В. Долгая дорога домой. С. 6.

⁴ Хорев В.А. Автопортрет Ежи Анджеевского в дневнике в дневнике «Изо дня в день. Литературный дневник. 1972–1979» // Текст славянской культуры. М., 2011. С. 180.

⁵ Быков В.В. Долгая дорога домой. С. 6.

⁶ Там же. С. 438.

⁷ Там же. С. 384.

⁸ Там же. С. 415.

⁹ Там же. С. 437.

¹⁰ Там же. С. 440. 11 Там же. С. 12.

¹² Там же. С. 385.

¹³ Там же. С. 416.

¹⁴ Там же.

¹⁵ Там же. С. 9.

¹⁶ Там же. С. 309.

¹⁷ Софронова Л.А. Сакральные названия и эпиграфы светских произведений // Софронова Л.А. Культура сквозь призму поэтики. М., 2006. С. 149.

¹⁸ Быков В.В. Долгая дорога домой. С. 205.

¹⁹ Там же. С. 196.

²⁰ Там же. С.339.

²¹ Там же. С.170.

²² Там же. С. 160.

²³ Там же. С. 309.24 Там же. С. 25.

²⁵ Там же. С. 105. 26 Там же. С. 84.

²⁷ Там же. С. 434.

²⁸ Там же. С. 293.

²⁹ Там же. С. 436.

³⁰ «Без надежды все-таки надеюсь» (пер. с укр.)