Герхард Рот. Тоска
Е. Загускина
Герхард Рот (род. в 1942 г.) — молодой австрийский прозаик, автор пяти романов и многочисленных рассказов. В принципе эстетические установки Рота — выявить взаимосвязь между «больным духом» и искусством — не новы, корни их следует искать в философствованиях Ницше и Фрейда, соблазнивших кажущейся непререкаемостью своих идей не одного художника нашего столетия.
Этим установкам вполне отвечает вторая по счету пьеса Рота «Тоска», и прежде всего образ ее главного героя, писателя Альберта Линдберга. В слове «Sehnsucht», вынесенном в название, сталкивается несколько значений: «тоска», «желание», стремление», «томление». Для пьесы Рота, для всей атмосферы ее, определяющим стало именно первое: тоска, безнадежное, томительное ожидание чего-то неясного, рокового. Действие происходит несколько десятилетий назад. В статье, сопровождающей публикацию пьесы в сборнике «Spectaculum 26», критик Ульрих Грайнер отмечает, что, хотя время действия и обозначено, реальные черты эпохи умышленно размыты и все происходящее могло иметь место как сейчас, так и в любое другое время, когда в жизни страны особенно чувствуется непрочность общественных идеалов.
На берегу озера, в летней «резиденции» Альберта Линдберга собирается небольшое избранное общество: врач-невропатолог Густав, его жена Анна, Учитель Одёрфер, актриса Ида, любовница Альберта, актер Филипп и другие — все интеллигенты, люди творческие. И персонажи пьесы, и вся атмосфера их времяпрепровождения приводит на память «Дачников» М. Горького: та же бессмысленная трата времени, такие же пустые романы, легкие связи и жалобы на скуку. Персонажам недостает человеческого тепла, простого дружеского общения, взаимопонимания, и все они, пусть неосознанно, стремятся к обретению этих чувств (или хотя бы жалкого их подобия). Но каждый занят только собою, и поэтому монологи героев падают в безответную пустоту: «собеседник» реагирует в лучшем случае короткой, ничего не значащей фразой, а то и вовсе молчанием. Печальным символом этой разобщенности выступает брошенный муж — учитель Одёрфер: он появляется на сцене с монотонным постоянством рефрена, но никого абсолютно не трогает его неподдельное и уже потому извинительное своей навязчивостью горе.
Сюжета, в сущности, нет. Гости прибывают словно лишь для того, чтобы заново перетасовать только что сложившиеся в сексуальной игре пары. Как в калейдоскопе, во всем этом нет ни смысла, ни цели — горстка одиночек, где каждый за себя, предпринимает безнадежные попытки спастись от безысходного одиночества. Перемен не будет — просто Альберт получает возможность высказать свое полное безразличие к окружающим и выслушать ответный залп горьких истин в свой адрес. Но при этом движение в пьесе есть: все более уплотняется атмосфера безысходности, подавленного ожидания. Идиллическая природа контрастно подчеркивает это. Особый смысл приобретает сон, рассказанный Альбертом Иде, — он задает тон пьесе и он же готовит развязку, собственно говоря, он и является развязкой. Это согласуется с чертами символистской стилистики в пьесе, где детали приобретают особую многозначительность и многозначность. Альберту снилось, что Ида мертва, хотя он видит ее в вагоне поезда. Тут же, на платформе, прогуливались какие-то люди в белых одеждах и с белыми зонтиками (вроде дачников). Ида звала Альберта к себе, в поезд, но тот не мог сделать и шага — все время кто-то мешал. Поезд тронулся, и в него вскочила собака. Ида не верит, что Альберт действительно видел такой сон — он его выдумал, чтобы произвести впечатление, поскольку все, что он делает, рассчитано на эффект. Иде не отказать в проницательности: Альберт, вероятно, и сам понимает, как бедна событиями и чувствами его жизнь, и пытается вымыслами, «позой» хоть как-то ее приукрасить. В Иде нарастает внутренний протест, ее не устраивает роль только «приложения» к его судьбе. По и ее протесту не суждено развиться во что-то более решительное, нежели заурядная «дачная» интрижка. Побуждаемая скукой и неудовлетворенностью, Ида вступает в связь с Густавом. Этот, пожалуй, единственный из всей компании вполне доволен жизнью и собой. Он упоенно гордится своим «талантом»: «проницательностью», от которой якобы ничто не может укрыться. Правда, он «просмотрел» связь собственной жены с Альбертом, о чем последний не без удовольствия ему сообщает. Но — будем справедливы — все эти дачные романы настолько прихотливы и скоротечны, что предусмотреть все их хитросплетения, по сути, невозможно.
А из города наезжают новые гости: жена Альберта Катарина и Филипп Фогель, актер и коллега Иды. Актер всем и каждому показывает привезенный номер журнала «Театер хойте»: там помещена его фотография в сцене из спектакля. Филипп горд и счастлив. Одно обстоятельство омрачает его радость: журналист — знаменательная деталь! — перепутал под фотографией фамилию. Зато у Альберта и других есть повод подсмеиваться над Филиппом.
Катарина намерена добиться определенности в отношениях с мужем. Такое супружество ее не устраивает: Альберт думает только о себе, она же все сильнее ощущает окружающую ее пустоту. Ее замучили тоска и одиночество. Жизнь потеряла всякий смысл. «Совсем не обязательно, чтобы во всем был смысл», — слышит она в ответ. И это не раздраженная реплика, но «выношенное» кредо исписавшегося писателя и опустошенного человека. Прогнав жену в город, Альберт предается раскаянию — в расчете на публику. Когда же его призывают не лицемерить, он выкладывает «правдолюбцам» самые неприятные факты — о себе и о них.
По сцене неприкаянно мыкается учитель Одёрфер. Он появляется со словами: «Представьте, сегодня ночью от меня ушла жена!» Перед уходом она убрала куда-то все его вещи, кроме старого свадебного костюма, и вот бедняга учитель вынужден разгуливать в тесном костюме с пестрым галстуком на шее (другого не нашлось). Что Альберт может сказать по этому поводу — как писатель и психолог? «Мне очень жаль», — отвечает он. «Посоветуйте, что мне делать, — обращается Одёрфер к Густаву. — Я чувствую ужасную боль!» Врач-невропатолог советует не таить свою боль — дать ей выход. Каким образом? — Очень просто: «Покорчитесь немного, покорчитесь!» Только аптекарь, такой же одинокий горемыка (его жена умерла восемь лет назад), понимает Одёрфера и сочувствует ему. Вместе они заливают тоску вином. К концу пьесы Одёрфер приходит к печальному итогу: «...передо мной пустота... сам я ничтожество... я ужасно одинок... какая тоска!» И еще: «Теперь я знаю о жизни больше, чем раньше... люди полны тайн... жизнь — это беспрерывная цепь лжи...»
Этому всеобщему распаду Рот, как кажется, не может противопоставить ничего сколько-нибудь положительного. Лишь на мгновение в пьесе приоткрылась перспектива выхода. Приезжают родители Альберта, люди, для которых нравственные ценности не пустой звук. Родители выговаривают сыну за пьянство, за пренебрежительное отношение к жене, призывают трудиться, обрести цель в жизни. Но все эти бесспорные истины помещены в компрометирующий контекст, звучат невыразительно, поскольку отец готов забыть обо всем ради пролетевшей бабочки, коллекционирование которых — его давняя страсть, мать дряхла и засыпает посередине разговора.
Атмосфера накаляется, отношения между героями обостряются. Ида большую часть времени проводит уже с Филиппом, Альберт в отместку заводит очередной роман — с молоденькой девушкой Соней.
Кульминационной в пьесе является сцена объяснения Альберта и Иды. Он признается, что им овладело желание разрушать — неважно, что именно. Когда подобные желания исходят от писателя, творческой личности, объективно — это приговор искусству. Альберт продолжает: он вдруг понял, что ненавидит здешних людей. Ему даже пришла мысль убить Иду... (что он позже и сделает). Для Иды слова Альберта — очередное позерство. Она говорит, что хочет уехать в город, к Филиппу, хочет быть среди людей, жить настоящей жизнью. Альберт оттолкнул ее своим эгоцентризмом.
«Ты высасываешь из человека все, что можешь, а потом выбрасываешь, как ненужную вещь... Ты сам не знаешь, как ты убог, твое желание убить меня — просто поза... ты жалкий трус!» Взбешенный Альберт душит ее, а в следующей сцене стреляет в собаку аптекаря, буквально реализуя сон из первой сцены.
Мрачным гротеском завершает пьесу Рот: Альберт в темных очках лежит в шезлонге, в соседнем шезлонге — мертвая Ида. Появляется учитель: «Представьте, моя жена вернулась!» — и опрашивает, что с Идой. «Это неважно», — отвечает Альберт.
Регулярно выходящий сборник «Спектакулум» помещает на своих страницах наиболее «современные», с точки зрения составителей, пьесы года. Под «современностью» разумеется, как правило, модернистская ориентация авторов. Приходится признать, что этому критерию рецензируемая пьеса соответствует в полной мере.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – 1978. – № 3. – С. 111-113.
Критика
