Авл Персий Флакк. ​Сатира первая

Авл Персий Флакк. ​Сатира первая

О, заботы людей! О, сколько на свете пустого!

"Кто это станет читать?" - Вот это? Никто! - "Ты уверен?"

- Двое иль вовсе никто. - "Это скверно и жалко!" - Да

так ли?

5 Полидамант и троянки, боюся я что ль, Лабеона

Мне предпочтут? Пустяки! Зачем тебе следовать вкусам

Смутного Рима? Зачем стараться выравнивать стрелку

Ложных весов? Вне себя самого судьи не ищи ты.

Есть ли кто в Риме, чтоб он... ах, коль можно сказать бы!

Но можно,

Если на наши взглянуть седины, на жалкую нашу

Жизнь и на то, что теперь мы делаем, бросив орехи,

10 Корчим когда из себя мы дядюшек... Нет уж, простите!

Что же мне делать? Ведь я хохотун с селезенкою дерзкой!

Пишем теперь взаперти - кто стихами, кто вольною речью -

Выспренне так, что любой запыхался б и самый здоровый,

Это народу ведь все - причесанный, в новенькой тоге,

Точно в рожденье свое, с сардониксом на пальце, весь

в белом,

Сидя высоко, - читать ты будешь, проворное горло

15 Снадобьем жидким смочив, похотливо глядя и ломаясь.

Как непристойно дрожат при этом огромные Титы

20 С голосом сиплым, смотри, когда проникают им в чресла

Вирши и все их нутро стихом своим зыбким щекочут!

Снедь, старикашка, не ты ль для ушей чужих собираешь,

Хоть и готов закричать, из кожи вылезши: "Ну вас!"

Что же учиться, коль нет побужденья, коль, грудь

разорвавши,

25 К славе врожденная страсть найти исхода не сможет? -

Вот ты и бледен и дряхл. О нравы! Иль совершенно

Знанье твое ни к чему, коль не знает другой, что ты знаешь?

Но ведь приятно, коль пальцем покажут и шепчут все:

"Вот он!"

Иль, что диктуют тебя целой сотне кудрявых мальчишек,

30 Вздором считаешь?" - А вот за вином любопытствуют внуки

Ромула сытые, что расскажешь ты в дивной поэме.

Тут кто-нибудь, у кого на плечах лиловая хлена,

Косноязычно и в нос объявив о чем-нибудь затхлом,

Всяких Филлид, Гипсипил и поэтов слезливые басни

35 Цедит сквозь зубы, слова коверкая лепетом нежным.

Мужи довольны. Теперь не блажен ли такого поэта

Прах? и не легче ль плита его кости надгробная давит?

Гости в восторге. Теперь из тени его замогильной

И на холме у него, из его счастливого пепла

40 Не разрастутся ль цветы? - "Издеваешься ты, -

говорит он, -

И задираешь ты нос. Да кто ж не захочет народной

Славы себе и, сказав достойное кедра, оставить

Стихотворенья, каким ни макрель, ни ладан не страшны?"

Кто бы ты ни был, кого своим я противником вывел,

45 Честно тебе признаюсь, что когда я пишу и выходит

Что-то удачно, хотя у меня это редкая птица,

Все ж не боюсь похвалы, да и нервы мои не из рога;

Но отрицаю я то, что "чудесно" твое и "прелестно" -

Крайний сужденья предел. Встряхни-ка ты это "чудесно":

50 Нету чего только в нем! Чемерицей опоенный Аттий

Здесь с "Илиадой" своей, эл_е_гийки здесь, что диктует

Наша незрелая знать, и все, что на ложах лимонных

Пишется лежа. Подать ты умеешь горячее вымя,

Да и клиенту дарить поношенный плащ, а при этом

55 "Правду люблю, - говоришь, - обо мне скажите мне

правду".

Как это можно?.. Сказать?.. Ведь вздор ты пишешь,

плешивый,

Хоть и отвисло твое непомерно надутое брюхо.

Янус, ты счастлив! Тебе трещать за спиною не станут

Аистом, длинных ушей не сделают ловкой рукою

60 И не покажут язык, как у пса с пересохшею глоткой!

Вы же, патрициев кровь, которым судьба присудила

Жить с затылком слепым, оглянитесь-ка вы на гримасы!

"Что говорят обо мне?" - Скажу тебе: то, что теперь лишь

Плавно стихи потекли и так, что по швам их и строгий

65 Ноготь пройдет, не застряв: "Он умеет так вытянуть строку,

Словно прищуривши глаз, по шнуру ее красному вывел.

Нравы ли надо громить, пиры ли царей, или роскошь, -

Выспренность мыслей дает поэту нашему Муза".

Вот мы и видим, как те выставляют геройские чувства,

70 Кто лишь по-гречески врал, описать не умеючи даже

Рощи иль похвалить деревенский уют: с коробами,

Свиньями и очагом, и Палильями, с дымом от сена -

Родину Рема, где был ты, сошник в борозде притуплявший,

Квинтий, дрожащей женой пред волами одет, как диктатор;

75 Плуг же домой тебе ликтор отнес. Превосходно поешь ты!

Есть, кого и теперь бородатый, что Вакх, и надутый

Акций влечет, и мила Пакувиева "Антиопа",

Вся в бородавках, чье сердце в слезах опиралось на горе.

Видя, что сами отцы близорукие это вбивают

80 В голову детям, ужель об источнике спрашивать станешь

Нашей пустой болтовни и о том непотребстве, с которым

Прыгают так у тебя на скамьях безбородые франты?

Ну не позорно ль, что ты защитить седины не можешь,

Не пожелав услыхать тепловатое это "прекрасно"?

85 Педию скажут: "Ты вор". Что ж Педий? Кладет

преступленья

Он на весы антитез, и хвалят его за фигуры:

"Как хорошо!" - Хорошо? Хвостом ты, Ромул, виляешь?

Тронет ли пеньем меня потерпевший кораблекрушенье?

Асса ль дождется? Поешь, а портрет твой на судне разбитом

90 Вздел на плечо ты себе? Не придуманным ночь, -

правдивым

Будет плач у того, кто меня разжалобить хочет.

"Грубым размерам зато придали изящество, плавность:

Так научились стихи заключать: "в Берекинтии Аттис",

Или: "Дельфин рассекал Нерея лазурное тело",

85 Иль: "мы отторгли бедро у длинного Апеннина".

"Брани и мужа пою" не насыщенно что ль, не коряво,

Как застарелый сучок, засохший на пробковом дубе?" -

Нежное что ль нам читать, по-твоему, шейку склонивши?

100 "Мималлонейским рога наполнили грозные ревом,

И с головою тельца строптивого тут Бассарида

Мчится, и с нею спешит Менада, рысь погоняя

Тирсом. Вопят "Эвий, к нам!", и ответное вторит им эхо".

Разве писали бы так, будь у нас хоть капелька старой

Жизненной силы отцов? Бессильно плавает это

105 Сверху слюны на губах, и Менада и Аттис - водица;

По столу этот поэт не стучит и ногтей не грызет он.

"Но для чего же, скажи, царапать нежные уши

Едкою правдою нам? Смотри, как бы знати пороги

Не охладели к тебе: рычит там из пасти собачья

110 Буква". - По мне, хоть сейчас пусть все окажется белым!

Я не мешаю. Ура! Все на свете идет превосходно!

Нравится? Ты говоришь: "Запрещаю я здесь оправляться!"

Парочку змей нарисуй: "Это место свято! Ступайте,

Юноши, дальше!" - Я прочь. Бичевал столицу Луцилий,

115 Муция, Лупа - и вот об них обломал себе зубы;

Всяких пороков друзей касается Флакк хитроумный,

Так что смеются они, и резвится у самого сердца,

Ловко умея народ поддевать и над ним насмехаться.

Мне же нельзя и шептать? хоть тайком, хоть в ямку какую?

120 Все же зарою я здесь. Я видел, я сам видел книжку,

Что у Мидаса-царя ослиные уши. И тайну

Эту и смеха тебе, пусть вздорного, ни за какую

Я "Илиаду" не дам. Ну а ты, вдохновенный Кратином

Дерзким и над Евполидом и старцем бледнеющий славным,

125 Глянь-ка: пожалуй, и здесь ты услышишь созрелое нечто.

Пусть зажигается мной читатель с прочищенным ухом,

А не нахалы, кому над крепидами греков смеяться

Любо, и те, кто кривых обозвать способны кривыми.

Кто зазнается, кто горд италийского званьем эдила

130 И разбивал где-нибудь в Арретии ложные мерки;

Да и не тот, кто хитер издеваться над счетной доскою

Иль над фигурой на мелком песке и готов потешаться,

Ежели кинику рвет его бороду наглая девка.

Им я - Эдикт поутру, после полдника дам "Каллирою".

Биография

Произведения

Критика

Читати також


Вибір редакції
up