Поэтические традиции в позднеримской литературе (на материале произведений Авзония)
Е. Г. Рузина
В позднеримской культуре поэтического слова IV века получает широкое распространение насыщение речи отражениями наиболее известных произведений предшествующих веков.
Литературная атмосфера, вся жизнь пропитаны античностью. «Поэты напитаны античностью, всякое событие, самый незначительный случай их жизни находит аналогии в великом прошлом Рима или в воспринятых на школьной скамье античных мифах и легендах».
Поэты наделяют своих героев, своих друзей и врагов мифологическими и литературными именами.
Авзоний в своем письме к Павлину называет жену последнего Танаквил за то, что та управляет мужем.
О кратком, в несколько строчек, письме Симмах пишет: Literae tuae Spartane brevitate succinctae sunt (Твои письма вооружены спартанской краткостью).
Сидоний едет в Рим и во всем ищет аналогии с древностью и литературными образами. Все напоминает ему то или иное событие. Описывая Мантую, он цитирует «Великого Мантуанца».
Не только языческие, но и христианские поэты широко пользуются классическим наследием. Они пересказывают библейские сюжеты словами и формами лучших римских поэтов: Вергилия и Горация.
В античности и средние века высшим достоинством поэта считалось сохранение традиций, умение хранить и свободно распоряжаться поэтическим наследием.
Уже известные римские поэты, такие, как Овидий и другие, указывал Цингерле, не стеснялись заимствовать и подражать другим поэтам, своим предшественникам и современникам, у которых они заимствовали факты либо темы, стихи и слова, зачастую немного изменяя их.
Особенно это стремление к подражанию возросло в IV веке нашей эры, и лучшим считался тот поэт, который хорошо знал и свободно использовал поэтическое наследие прошлого. Это умение использовать творчество других поэтов являлось свидетельством «эрудиции» и «учености», писал в своей работе Кауфман.
Большинство исследователей 19 века считало Авзония не поэтом, а версификатором (Шанц, Шпек и др.) Даже тогда, когда за ним признают поэтическое дарование, то делают это с оговоркой. Это объясняется тем, что в современной критике, в отличие от античности и средних веков, высшим достоинством поэта считается оригинальность создаваемых произведений. Произведения, наполненные реминисценциями, осуждаются за то, что они не самостоятельные, холодные, представляющие плод размышления, работы головы, а не сердца.
Вот с этих позиций и осуждал Авзония 19 век. Поэтические системы, как известно, изменяются. На наш взгляд, Авзония следовало бы рассматривать с позиций поэтической системы того времени, в которое он жил, когда лучшим считался поэт, украшающий свои произведения «floribus» лучших поэтов.
Ученые-исследователи 19 века трудолюбиво, с большим старанием составили перечень реминисценций Авзония. Так, Р. Пайпер в своем издании произведений Авзония приводит шестьдесят три страницы ссылок, намеков, реминисценций. Почти те же списки реминисценций находим мы в работах Шпека, Цингерле, О. Рибек. Все они устанавливают факт заимствования, но, к сожалению, не решают вопроса о том, как Авзоний пользуется реминисценциями, каковы их функции в его произведениях. Недостаточно указать источник реминисценций. Важнее определить значение фразы в контексте первоисточника и понять, как это значение применено или изменено в стиле поэта.
Если проанализировать реминисценции, ссылки, упоминания, встречающиеся в произведениях Авзония, то можно согласиться с исследователями в том, что он знает, упоминает, ссылается на многих поэтов времени республики, принципата и более поздних времен. Он упоминает Энния, Луцилия, Плавта, Теренция, Катулла, Вергилия, Горация, Овидия, Апулея, Ювенала, Марциала, Сульпиция. Из греческих поэтов неоднократно вспоминает Гомера и обнаруживает знакомство с его поэмами, обращается к Гесиоду, называя его Ascraeues senex. (Epist. XVI, 28). Он говорит о своем знакомстве с девятью лирическими поэтами (Epist., XVI, 29), упоминает Ивика (Taechnopaegnion 80), Симонида (Professores XXIII, 6), Пиндара (Epigr. XXX), Сапфо (Epigr. LXI), размеры которой он использует в своих стихотворениях (Ephem. I, Profess., VII, VIII), знает Менандра и говорит об этом (Cento Nuptialis, Ер il., Protrept. 46), широко пользуется греческой антологией в эпиграммах. Авзоний не скрывает влияния предшествующих поэтов, а повторяет об этом довольно часто, чтобы подчеркнуть свою ученость, что было вполне приемлемо для поэта IV века.
На первое место среди всех поэтов Авзоний ставит Вергилия, к творчеству которого обращается, которого вспоминает и восхваляет во многих стихотворениях. (Epigr. 118, 3; Profess. XXI, 9; Profess. XXII, 13; Epit. Her. XIII, 4; ld. V, 25 etc).
Анализ реминисценций Вергилия приводит к мысли, что в большинстве случаев Авзоний избегает приводить выражения Вергилия для описания тех же случаев, которые употребляет Вергилий, хотя встречаются и такие. В стихах Авзония, как указывали исследователи, встречаются знакомые по Вергилию описания, эпитеты, образы, сравнения. Оба говорят о зеленеющем Исмаре, называют Рейн двурогим (bicornis), рассказывают о дружбе Эвриала и Нисса. У того и другого смерть юноши сравнивается с вянущим цветком и т. п.
Однако большей частью происходит какой-то смысловой сдвиг.
В сознании Авзония и его современников при чтении такого пассажа одновременно присутствуют контексты первоисточника и нового произведения, но не совпадают. Наличие такого семантического сдвига было привлекательным для публики IV века.
Простейшим примером такого сдвига является перифраза. Наиболее известный образец такой перифразы — центон, получивший распространение в римской литературе.
Центон — это стихотворение, составленное из стихов и полустихов другого поэта, имеющее совершенно отличное содержание. Этим поэтом, чьи произведения служили материалом для центонов, был Вергилий.
Центоны, составленные из стихов и полустихов Вергилия, получили широкое распространение в позднеримской литературе, как языческой, так и христианской.
Тертулиан уже знает о существовании центонов, среди которых упоминает трагедию «Медея», автором которой называет Госидия Гету.
Vides Hodie ex Vergilio fabulem in totum aliam componi, materia secundum versus, versibus secundum materiam concinnatis, denique Hosidius Geta Medeam tragoediam ex Vergilio plenissine exsulit... Известен центон христианской поэтессы IV века Пробы, которая пытается словами и стихами Вергилия передать содержание Ветхого и Нового завета. Было трудно библейский материал изложить словами Вергилия, и такое сочинение могло быть рассчитано только на знающего читателя.
В Латинской Антологии находим центон «De ecclesia», приписываемый Mavorti, и ряд других центонов, авторы которых неизвестны (De alea, Hippodamia, Hercules et Antaeus, Procne et Philomela, Europa, Alcesta). Все они основаны на Вергилии.
Для изучения такого стиля как перифраза (характерного для многих эпох) Cento nuptialis Авзония представляет собой ценный материал. Искусно комбинируя стихи и полустихи Вергилия, Авзоний составляет стихотворение, не имеющее ничего общего со своим формальным источником. Сам поэт называет свое стихотворение «ничтожным пустяком, не имеющим ценности» (friolum et nullius pretii opusculum).
В предисловии автор говорит о природе Центона, приводит в пример поэтов, в творчестве которых встречаются аналогичные вещи. Так, он говорит о «Фесценинах» Anniani.
Только человек, помнящий всего Вергилия, мог успешно справиться с такой работой. Читатели также должны были хорошо знать источник, чтобы судить о новом произведении.
Разумеется, во всем большом наследии такого поэта, как Вергилий, нет и не могло быть ничего подобного. Поэтому все стихи и полустихи Вергилия, используемые Авзонием в его контексте, должны были переосмысляться, рассматриваться как перифраза. Тем же самым, только более приглушенным и потому более привлекательным для изощренного слуха, были для Авзония другие реминисценции Вергилия, Горация, Овидия и других поэтов, т. Е. не в центоне, а в других, вполне самостоятельных произведениях.
Готовые поэтические формулы этих поэтов составляют существенный элемент в поэтическом языке Авзония.
На основании приведенных в вышеупомянутых работах (Цингерле, X. Шпека, изданиях Шенкеля и Пайпера) примеров и сравнений мы видим и убеждаемся, что у Авзония большое место занимают реминисценции. Даже во многих местах «Мозеллы», которая считается лучшим произведением поэта, он не забывает своих предшественников. Почти половина стихов, этой поэмы представляет собой «цитаты» из произведений предшествующих поэтов.
Заимствованные у предшественников стихи используются Авзонием зачастую в буквальном виде, как «цитата»:
Stringentem ripas et pinguia culta (Aus., Mos. 460) secantem
Stringentem ripas et pinguia culta secantem (Verg. Aen. Vili, 63)
... pulvis et umbra sumus (Aus Epit. Her. 17, 2)
... Pulvis et umbra sumus (Hor. Carm. IV, 7, 16.)
Ne quid inexpertum frustra moritura relinquat (Aus. Epigr. 71, 8)
Ne quid inexpertum frustra moritura relinquat (Verg. Aen. IV, 415)
Иногда Авзоний использует цитаты даже с указанием автора:
Quam fatiloquo Nil est ab omni
Diete profatu Parte beatum
Versus Horati (Prof. VI) (Hor. Carm. II, 16, 27)
Часто поэт, заменив эпитет или что-нибудь еще, делает цитату завуалированной
Aurora in croceis fulgebit lutea bigis.
(Aus., Periochae Iliad).
Aurora in roseis fulgebat lutea bigis
(Verg. Aen. VII, 26)
В работе A. Zingerle находим перечень стихов, которые Авзоний оставил нетронутыми при заимствовании у Вергилия.
Zingerle, приводя множество примеров реминисценций из Горация, считает, что для Авзония характерно сохранение смысла стихов Горация, общность мыслей, в то время как по словесному выражению он ближе к другим авторам. Так, например, в эпиграмме 13, 5 он заимствует слова Ювенала (Сатира 9, 129), однако по мысли ближе к Горацию (Оды, IV, Ю, 7)
Quaereris, quod non aut ista voluntas Типе fuit aut non est nunc Ea forma tibi (Aus. Epigr., 13, 5)
Quae mens est hodie, cur eadem non puero fuit
(Hor. Carm. IV, 10, r.)
В эпиграмме 143 (De fortunae varietate) выражена мысль, высказанная греческим философом, близкая Горацию
Fortuna nunquam sistit in eadem statu Semper movetur, variat et rr.utat vices.
Свое отношение к Горацию Авзоний выражает во многих своих стихотворениях (Proffess, XXI, 8, Idyll. W, VII etc).
Часто поэт соединяет в одном стихе фразы, заимствованные у разных авторов или из различных стихов одного и того же автора.
Terrorem ingenminat. Stimulisque accendit amaris (Aus. Cupido 82) Terrorem ingeminat (Verg. Aen. VII)
Stimulisque agitabat amaris (Aesn. XI, 337)
Иногда хорошо знакомая строка пародируется. Так, когда Авзоний посылает Griphus ternarius numeri Симмаху, он пародирует стихи Катулла, чтобы характеризовать свое стихотворение
Dein cogitahs mecum non illud Catullianum,
Cui dono Iepidum novum libellum,
Set amoveoteron et verius:
Cui dono inlepìdum, rudem libellum (griph. tern. numer. praef) (17-20)
В другом стихотворении Ephemeris, I господин будит спящего раба, и в этих словах пародируется речь, которую Гораций вкладывает в уста Гиперместры (Оды, III, II, 37)
Surge, nugator, lacerande virgis:
Surge ne longus tibi somnus, unde Non times, detur: rape membra molli Parmeno, lecto. (17-20)
Здесь происходит смысловой сдвиг, изменяется смысл оригинала, поэтические строки подвергаются пародическому переодеванию.
Похожие по звучанию, долготе стихи получают иногда совершенно противоположный смысл:
.... populatrix turba profundo (Aus mosella 241)
... speculatrix villa profundi (Stat, Silv. II, 23)
Но чаще всего среди реминисценций встречаются начало или конец заимствованного стиха:
Dicitur et, medio cum sol stetit igneus orbe (Aus. Mosella 178)
Sol. medium caeli consederat igneus orbem (Verg. Aen. Vili, 97)
Amnis et alternas comunt proetoria ripas (Aus Mosella 286)
... alternas servant proetoria ripas (Stat. Silv. I, 325)
Salve, magna parens frugumque virumque, Mosella (Aus. Mos. 381)
Salve, magna parens frugum ... (Verg. Georg. II, 173)
Такое употребление поэтических формул становится понятным, если обратиться к биографии Авзония, с которой мы знакомимся по его стихотворениям. Авзоний читал стихи этих поэтов, учил, декламировал под руководством своего дяди, известного Эмилия Арбория, занимаясь в Тулузе, затем читал, комментировал, требовал знание этих поэтов от своих учеников, будучи в течение 30 лет преподавателем риторики и грамматики в Бурдигале. Слова этих поэтов настолько вошли в него, что всегда были наготове. Прекрасно зная творчество классических поэтов, он мог из богатой памяти вызывать строчки, целые картины и применять их либо в цитатах, либо изменяя, либо просто как форму, по которой он строил строки своих стихов. На наш взгляд, несмотря на то, что большая часть произведений Авзония нафарширована литературными образами, цитатами, это совпадение в выражениях, в фразовом контексте между стилем Авзоиия и языком поэтов-предшественников, нельзя рассматривать как плагиат или простое заимствование.
Раскрытие и объяснение поэтических цитат и ссылок является материалом дальнейшего исследования.
Л-ра: Проблемы античной культуры. – Тбилиси, 1975. – С. 249-255.
Критика
