Документально-биографическая проза Леонардо Шаши. 1979-1980. Обзор
Ц. Кин
«Что такое писатель? По-моему, это человек, который оживляет правду, извлекает простое из сложного, раздваивает жизнь и удваивает удовольствие, для себя и для других. Даже если он изображает страшные вещи».
Звучит парадоксально? Может быть. Леонардо Шаши, конечно, понимает масштабы своего таланта, но никогда не был самовлюбленным Нарциссом. Он хотел бы, чтобы на его надгробии были выгравированы слова: «Противоречил всем и самому себе».
Во второй половине 1979 года вышло три книжки Шаши: «Черным по черному» — дневниковые записи, не датированные, но охватывающие последние десять лет; «Сицилия как метафора» (формально — интервью, данное французской журналистке Марчелле Падовани, фактически — автобиография писателя) и крошечная книжка «На стороне неверных», стоящая особняком от первых двух. «Черным по черному» только условно можно назвать дневниками: некоторые записи предельно коротки, почти афористичны, другие похожи на маленькие эссе. Книга подобного рода не может не быть фрагментарной, — разумеется, если писатель не ставит перед собой цель втиснуть материал в рамки первоначального замысла. А этого Шаша явно не хотел. Размышления чередуются с беглыми заметками, записи о случайных встречах и разговорах неожиданно перебиваются страницами, в которых можно обнаружить первичные эскизы будущих сюжетов книг Шаши и его выступлений в периодике.
Взятые вместе, «Черным по черному» и «Сицилия как метафора» вводят читателя в творческую лабораторию автора, пользующегося европейской славой (а теперь о нем пишут и за океаном). Порою Шаша повторяется, но некоторые совпадения неизбежны, поскольку в обеих книгах он говорит о своем времени, о Сицилии, об искусстве. И о самом себе. Все это переплетено и диалектически взаимосвязано и читается с напряженным интересом.
Открывает книгу «Сицилия как метафора» вступление М. Падовани. Затем журналистка задает писателю пять основных вопросов, связанных с его личной и общественной биографией, и, кроме того, временами перебивает его рассказ дополнительными вопросами. Говоря о творческой интеллигенции в современной Италии, Шаша заметил: «Думаю, что, если я стал писателем определенного типа, причина — в моем страстном антифашизме... Я распознаю фашизм всегда и повсюду, даже если он рядится в одежды антифашизма... Фашизм не умер. Я в этом убежден и хочу бороться, действовать активно, решительно и непримиримо...» И книга «Черным по черному» доказывает, что это не просто декларация: Шаша действительно распознает признаки фашизма в фактах, поступках, высказываниях, которым менее проницательный и менее целеустремленный человек мог бы не придать значения.
Шаша глубоко демократичен. Он дорожит мнением простых людей, своих сограждан. Его дед был рабочим на серных рудниках, и Леонардо Шаша гордится памятью о деде, который не боялся мафии, не искал богатства, не поступался своими понятиями о чести. «Я горжусь моим дедом, — говорит он Падовани. — Было время, когда меня спрашивали: «Ты Леонардо, внук Леонардо? Твой дед был честным человеком». В молодости Шаша был учителем в начальной школе. Туда приходили босые оборванные ребята, дети рабочих. «Хуже всего было то, что не менее тридцати школьников из сорока страдали от голода. Дети крестьян, рабочих и шахтеров в полдень ели хлеб с селедкой, а вечером макароны или суп. Говорить голодным ребятам о Мадзини, Гарибальди, о Ренессансе было просто мучительно».
Отвращение Шаши к самодовольным нуворишам, к грязным дельцам неизменно. Так же неизменно и его уважение к людям труда. В этом смысле все творчество писателя глубоко социально. Один из лейтмотивов книги «Черным по черному» — презрение ко лжи, хищничеству, лицемерию. «Мне кажется, что все несчастья нашей страны рождаются из закоснелого и неистребимого двоедушия. Идет игра в двойную правду, эта игра начинается вверху и прекращается лишь там, где правда не может позволить себе роскоши быть двойной. И тогда это единственная, недвусмысленная правда нищеты и горя... Игра может продолжаться годами, десятилетиями, и ее ядовитые отбросы отравляют жизнь низов, добавляя нищету к нищете, несчастья к несчастьям».
Презрение Шаши к «двойной правде» становится особенно острым, когда дело доходит до конкретных примеров — скажем, из литературы: писатель с нескрываемым отвращением рассказывает о некоем критике, который в частном разговоре ругает только что вышедший роман, а на публике рассыпается в пышных похвалах его автору. Самому Шаше изобилие похвал не грозит: почти каждая новая его книга вызывает такую полемику, на него так нападают, что он давно к этому привык. В какой-то мере он расплачивается за свой неизменный антиконформизм. И за то, что, отстаивая свое право на противоречия («всем и самому себе»), он тоже спорит — яростно, беспощадно, азартно.
Леонардо Шаша в записях «Черным по черному» переходит из века в век с непостижимой легкостью и точностью огромной эрудиции. Долг и призвание писателя — искать и стараться находить правду в архивном документе или в газетной хронике; если он ошибается, опять и опять возвращаться к исходному пункту, к началу.
Шаша не раз заявлял и повторил в беседе с Падовани, что из своих книжек больше всего любит «Смерть инквизитора»: это единственная книга, которую он перечитывает. Шаша написал ее в 1964 году. Она основана на тщательно изученных документах. Это история фра Диего Ла Матина из родного города Шаши — Ракальмуто. Действие происходит в XVII веке. Фра Диего был заключен в тюрьму приговором суда инквизиции за ересь, так как решился утверждать, что бог может быть иногда несправедливым. В тюрьме Ла Матина, обладавший огромной волей и физической силой, убил инквизитора, воспользовавшись своими оковами как оружием. Тот был объявлен мучеником, а еретика сожгли на костре. Мне кажется ясным, почему Шаша любит эту книжку больше всех остальных, хотя и считает ее, «может быть, незаконченной»: он все надеется найти еще какие-нибудь документы о фра Диего...
Недавно Шаша написал еще один рассказ на документальной основе — «Потерявший память из Колленьо». На заброшенном кладбище полиция одного из маленьких итальянских городов задержала заросшего волосами бродягу, почти разучившегося говорить. Он не мог назвать своего имени, не мог объяснить, как он сюда попал и долго ли скитался. Через некоторое время одна почтенная семья признала в нем исчезнувшего много лет назад мужа и брата и приняла его в свое лоно; установили, что его имя Джулио Канелла, его жена возобновила с ним супружеские отношения. Тем временем магистратура, полиция и семейство Канелла получили анонимные письма, из которых явствовало, что smemorato на самом деле зовут Марио Мартино Брунери, что он шарлатан и мошенник и уже много раз судился за кражи и мелкие нарушения законов. Брунери тоже был женат, и его жена Роза Негро предъявила свои права на мужа.
Началась форменная война между двумя кланами. На протяжении нескольких лет все читатели газет затаив дыхание ждали новостей. Доказательства и опровержения, адвокаты и трибуналы, свидетели с обеих сторон, экспертизы... Не стоит рассказывать, чем все это кончилось: так будет больше соответствовать манере Шаши — мы знаем, как он любит странные, запутанные и загадочные ситуации...
Но вернемся к книге «Сицилия как метафора». В ответ на вопрос, считает ли он себя «сицилийским писателем» (одно время критики именно так его называли), Шаша ответил: «Я скорее итальянский писатель, который хорошо знает действительность Сицилии и который убежден в том, что Сицилия сосредоточила в себе все проблемы, все противоречия — не только итальянские, но также европейские —до такой степени, что может считаться метафорой современного мира». Шаша мучительно осознает противоречие писательского остраненного взгляда «извне» и точки зрения просто человека, сицилийца, влюбленного в родной край: «Я пишу о себе, для себя, иногда против себя самого. Многие компоненты сицилийской действительности, внутри которой я живу, мне кажутся отвратительными. Но я вижу их «изнутри», с болью. Мое сицилийское «я» страдает от этой убийственной игры...» Шаша беспощаден к своей сицилийской совести: не зря так часто на страницах, посвященных Сицилии, мелькает слово «massacro» — бойня, резня, массовое убийство. Но он же с любовью и нежностью исследует прошлое родного острова, его историю и культуру. В третьем разделе книги Шаша приводит любопытные факты относительно культурных связей между сицилийской и французской культурами: начиная с XVII века слой сицилийской аристократии и образованных людей, ненавидя испанцев, упорно создавал миф о прекрасной Франции. Сицилийские просветители многим обязаны французским рационалистам. «Позднее Стендаль скажет, что во всей Италии французские книги покупались мало, но это правило не касалось Сицилии».
А в наши дни, надо отметить, Шаша считается во Франции «итальянским писателем номер один». Мне довелось много читать об этом во французских газетах, а весьма авторитетный журнал «L’Arc», посвятил ІІІаше свой 77-й номер. Номер составлен из стихотворений Шаши, в подлиннике и в переводе, из серьезных, глубоких писем о его творчестве, которые на протяжении нескольких лет отправлял ему Итало Кальвино, из исследований, посвященных писателю его итальянскими и французскими биографами. Разумеется, находятся критики, упрекающие Шашу в чрезмерной связи с французской культурой... Издержки славы.
Связь с французской культурой у Шаши действительно почти кровная. Однажды, после смерти Пьера Паоло Пазолини, вспоминая о старой дружбе и о старых разногласиях, Шаша вскользь упомянул, что, быть может, и он сам иногда мысленно, а когда-нибудь и вслух употреблял это слово. Но по отношению к одной только женщине и к одному только писателю. Надо ли называть имя? Стендаль. Однако духовную близость Шаша ощущает не только со Стендалем. Для него очень много значит Вольтер, он постоянно читает и перечитывает Паскаля, Монтеня, Монтескье.
Литературные пристрастия Шаши вполне согласуются с его ярым антиклерикализмом. Он совершенно убежден в том, что католическая церковь причинила Италии — и Сицилии в первую очередь — много зла. Падовани спрашивает Шашу, почему в его произведениях так много священников. «Потому, — отвечает он, — что из-за них происходят многие беды и страдает Италия...» Наиболее частый тип священника в книгах Шаши — квинтэссенция невежества, воплощение самого духа грубости. «Кто-то сказал, что итальянский священник — «нечто среднее между собакой и испанским священником». Есть и другой тип — пастыри образованные, проникнутые рафинированным цинизмом, обладающие «ужасающей мудростью, накопленной на протяжении веков».
И в самом деле, почти во всех произведениях Шаши мы встречаем священников, с которыми, как заметил сам писатель, он хотел «свести окончательные счеты в «Тодо модо» Но получилось так, что герой книги «На стороне неверных» епископ Анджело Фикарра — наш современник — явно «положительный персонаж». Он много лет руководил своей епархией в одном из районов Сицилии, не мудрствуя лукаво исполнял обязанности пастыря и, при всей своей кротости, оказывал пусть пассивное, но все же сопротивление сначала фашизму, а затем христианско-демократическим боссам, отказываясь заниматься политикой и помогать им обрабатывать души. Поскольку сейчас на кострах уже никого не сжигают, ватиканская иерархия долго стремилась избавиться от этого монсиньора — его уверяли, что он стар, болен, заслужил право уйти на покой, — но, так как Фикарра не хотел об этом слышать, его в конце концов весьма цинично уволили, сделав вид, что удовлетворяют просьбу, которой он никогда не подавал.
Во вступлении к книге Шаша заявляет открыто, что нисколько не изменил своего отношения к католицизму и к клерикалам. Просто он так давно и так много писал о дурных священниках, что в силу простейших законов статистики рано или поздно ему должен был попасться на глаза и хороший священник. Вся книга основана на документах, авторского текста мало; документы и факты говорят сами за себя.
Очередной вопрос журналистки: «Анджело Фиккара — герой, которому автор явно симпатизирует; а что вообще думает Шаша о персонажах своих книг?» — «Большей частью речь идет о людях, которых я встречаю каждый день... или же об исторических фигурах, которым я неминуемо сообщаю черты моих современников. У меня нет большой творческой фантазии. Мои герои противоположны героям Пиранделло: расстояние между их подлинной жизнью и изображением на бумаге минимально. В общем, это не персонажи, рождающиеся вместе с книгой, — это уже существующие характеры, которые по собственной воле поселяются на страницах. Полностью я не узнаю себя ни в одном из героев, но частичка меня есть в каждом... Иногда я — немножко главарь мафии, немножко священник, немножко адвокат и немножко инквизитор... Но, естественно, я легче отождествляю себя с теми, кого люблю, с так называемыми положительными персонажами».
Затем Шаша рассказал Падовани о том, как он работает. Пишет он только летом, в своем Ракальмуто, в доме без телевизора и даже без телефона, в полном уединении. Иногда он отправляется в архив разрабатывать какой-нибудь сюжет, а там находит такие неожиданные и интересные материалы, что бросает первоначальный замысел. И получается совсем другая книга. Но к тому времени, когда надо садиться за стол, замысел должен уже оформиться во всех деталях. Шаша получает удовольствие от самого процесса письма. «Я заметил, что те книги, которые мне было особенно приятно писать, получают наибольшее признание публики. Если я замечаю, что писать мне скучно или утомительно, я предпочитаю прервать, отложить на завтра, а то и бросить совсем».
Шаша сказал Падовани, что читает довольно много книг своих современников-итальянцев. И сразу чувствует: если чтение не увлекает его, читателя, значит, и автор писал без всякого увлечения. «Это просто ужасное ощущение: видишь, как кто-то садится за стол и говорит себе: «Я должен обязательно написать ее, эту проклятую книгу, лишь бы поскорее разделаться с ней». Отсюда пробелы, невнятица, какая-то литературная паранойя... Порой, — говорит Шаша, — хочется сказать кому-нибудь из этих авторов: «Но за каким дьяволом вы пишете? Не подвергайте себя таким страданиям, таким мукам». Это, разумеется, шутка, но, как известно, в каждой шутке... Самого себя Шаша называет ремесленником. «Были времена, и не так уж давно, когда ремесленник — сапожник, портной, столяр — старался делать для людей вещи красивые по форме и удобные для употребления. Почему писатель не должен считать это и своим долгом?» Это уже не шутка, это представление Леонардо Шаши о профессионализме и об этике художника.
Ему никогда не придется сказать самому себе: «Но за каким дьяволом вы пишете?» Цель его писательской работы всегда вполне определенна. Он яростный полемист, он разоблачает, издевается, морализирует, только не в обывательском, а в высшем смысле слова. Он живет в стране, где все время происходят страшные вещи, где есть все что угодно: мафия, неофашисты, «Красные бригады», индустрия похищения людей. А в 1981 году ко всему этому добавился «скандал скандалов»: раскрыта тайная деятельность масонской ложи «П-2», образовавшей, можно сказать, государство в государстве.
Я лично очень надеюсь через какое-то время прочесть новую, захватывающе интересную книжку Шаши о масонах. Не может быть, чтобы Леонардо Шаша не занялся этим сюжетом. Здесь есть решительно все элементы, способные его увлечь.
Но даже если я ошибаюсь и Шаша понравится какая-либо иная тема — все равно будем ждать с нетерпением. Шаша сказал Марчелле Падовани, что тем и замыслов у него масса. И добавил — ведь он никогда не скромничает понапрасну, — что при его технике он всегда легко может справиться с «процессом написания» книги, так как получает от этого удовольствие. Не надо, впрочем, делать из этого слишком поспешных выводов... Леонардо Шаша очень серьезный писатель. У него своя философия искусства.
Л-ра: Современная художественная литература за рубежом. – 1981. – № 6. – С. 37-42.
Критика
