«Безрадостный гений». Фёдор Сологуб: жизнь и творчество
Т. Р. Гавриш
Я отрекаюсь наперед
От похвалы, от злой отравы.
Не потому, что смерть взойдет
Предтечею ненужной славы,
А потому, что в мире нет
Моим мечтам достойной цели,
И только ты, нездешний свет,
Чаруешь сердце с колыбели.
Ф. Сологуб
«О Сологубе очень трудно писать, труднее, чем о каком бы то ни было из русских поэтов», — утверждал критик Георгий Адамович. Действительно, отношение современников к этому писателю, его личности и творчеству было во многом противоречивым. С одной стороны — штампы, в свое время поставленные определенного сорта «критикой»: «декадент, маньяк, психопат, садист, мазохист, пленник навьих чар». С другой — взгляды совершенно различных художников, сумевших расслышать, по словам Игоря Северянина, «колдовской, усмешливый и строгий голос» Сологуба и вполне оценивших его «нездешнее» творчество. «В современной литературе я не знаю ничего более цельного, чем творчество Сологуба», — писал А. Блок, называвший его «ироническим русским Верлэном» и «законным преемником Гоголя», «С Сологуба начинается новая глава русской прозы», — утверждал Е. Замятин. «Удивительно талантливый поэт», — отзывался о Сологубе во многом не принимавший его М. Горький. «...Мастерству его не был сужден закат», — считал В. Ходасевич. «...Новые поколения когда еще доживут и доработаются до своего Сологуба. Сологуба, как и Блока, надо заслужить; а это — работа поколений», — размышлял публицист и критик Р. Иванов-Разумник в письме А. Белому. Перечисление этих свидетельств и оценок можно продолжать и продолжать. Однако обратимся непосредственно к биографии и творчеству Сологуба.
Федор Кузьмич Сологуб (настоящая фамилия Тетерников) родился 17 февраля 1863 года в Петербурге, в бедной семье. «Известно, что отец писателя — незаконнорожденный сын крепостной и помещика Иваницкого, бывший лакеем и портным и умерший, оставив семью без средств, когда мальчику было четыре года. Мать — крестьянка, после смерти мужа была прачкой, а потом много лет прислугой в доме Г. И. Агаповой, в котором вырос писатель. Биографы отмечают «двойственную жизнь» мальчика. Благоприятная для его культурного развития интеллигентная семья, интересующаяся искусством (в отрочестве Сологуб мог слушать Патти, бывать в театрах, много читать), сердечные отношения Агаповой с прислугой и ее детьми, которые были как бы членами семьи и называли хозяйку «бабушкой» (она была крестной матерью писателя и его сестры). И одновременно с этим весьма странные условия жизни — взбалмошность хозяйки, нервная расхлябанность семейства, частые и жестокие порки, ощущение униженности и непонимания». После окончания приходской школы, Петербургского уездного училища и — в 1878-1882 годах — Санкт-Петербургского Учительского института девятнадцатилетний Сологуб уехал в городок Крестцы Новгородской губернии, где началась его преподавательская деятельность.
В провинции будущий писатель прожил десять лет: в 1885 году он переехал в Великие Луки (где сложился замысел романа «Мелкий бес»), а в 1889-м — в Вытегру (здесь Сологуб начинает переводить французского поэта-символиста П. Верлена), В Вытегре он учительствовал до переезда в Петербург в 1892 году. В этот период молодой Сологуб пишет лирический дневник, публикует более десяти стихотворений, первое из которых — «Лисица и еж» — появилось в петербургском журнале «Весна» в 1884 году. Особое звучание поэзии Сологуба ощущается уже в раннем его творчестве. Это и размышления о нелегкой доле крестьянина, в которых отражено неприятие социальной несправедливости:
Тепло мне потому, что мой уютный дом Устроил ты своим терпеньем и трудом. Дрожа от стужи, вез ты мне из леса хворост, Ты зерна для меня бросал вдоль тощих борозд, А сам ты бедствовал, покорствуя судьбе. Тепло мне потому, что холодно тебе, -
писал Сологуб в 1891 году, перефразируя лермонтовские строки («Мне грустно оттого, что весело тебе»). Это и раздумья о собственной судьбе, полные осознания бессилия:
Безочарованностъ и скуку
Давно взрастив в моей душе,
Мне жизнь приносит злую муку
В своем заржавленном ковше.
1891
Это — в противовес повседневности — и любование земным миром, и мечта о чем-то ином, возможно недоступном:
Замыканный тетрадками
И тупостью детей
И глупыми загадками
Неумолимых дней,
Хоть на минуты малые
Пойми, что есть цветы,
Просторы, зори алые
И радость красоты.
1887
В 1883 году Сологуб приступает к работе над романом «Тяжелые сны», который будет закончен более чем через десять лет, в 1894 году. Темой этого произведения, отчетливо перекликающегося с романом Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание», становится зло мира (в данном случае социальное зло), возросшее на не менее страшной для писателя почве — пошлости провинциального обывательского существования. Верша свою «справедливость», свой личный «суд», главный герой «Тяжелых снов» Логин отказывает в праве на жизнь другому — Мотовилову. Логин убежден, что, убив Мотовилова, он уничтожит, по его мнению, воплощенное в жертве универсальное зло, очистив этим и мир, и — вместе с ним — себя. Однако после убийства Логин осознает его как жестокое, кровавое и бесцельное деяние. Трагическая попытка преображения страшного мира в совершенный ценой преступления и чужой смерти в конечном итоге приводит в тупик — к осознанию бессмысленности содеянного, краху и слиянию с победившим злом — самих «судей».
В 1891 году, сопровождая сестру Ольгу Кузьминичну на фельдшерские курсы в Петербург, Сологуб знакомится там с Н. М. Минским — поэтом, стоявшим у самых истоков русского символизма. «Минский отнесся к молодому поэту с чрезвычайной сердечностью, и знакомство с ним оказало на Сологуба значительное влияние», — писала его жена А. Н. Чеботаревская. Спустя год Сологуб возвращается в Петербург; он знакомится с Д. С. Мережковским, З. Н. Гиппиус и получает предложение о сотрудничестве в журнале «Северный вестник», вокруг которого группировалось старшее поколение русских символистов. Литературный дебют начинающего писателя был очень успешным. Редактор журнала А. Волынский вспоминал: «Однажды он (Минский) сообщил мне, что нашел для “Северного вестника” нового поэта. <...> Стихи меня поразили своею ясною простотою, какою-то неуловимою прозаичностью в тончайшем поэтическом повороте мысли. Самая мысль всегда была неожиданна, и простота выражений придавала ей своеобразную прелесть. И во всем — сухой ритм чеканных строф и белая облачная пелена нежнейших настроений, обволакивавших все мотивы». В 1895 году появляется поэтический сборник Сологуба «Стихи. Книга первая»; в «Северном вестнике» опубликован роман «Тяжелые сны». В 1896 году выходит новый сборник «Тени. Рассказы и стихи». Рассказ «Тени» тоже был впервые опубликован в «Северном вестнике». «Будучи напечатан, рассказ этот произвел тогда ошеломляющее впечатление на всех. Я не помню его сейчас в деталях. В памяти остались только общие очертания неясного музыкально-пластического образа, которого не отлепить, не оторвать от души», — читаем у А. Волынского (кстати, именно он — по настоянию Н. М. Минского, требовавшего «шикарного псевдонима для начинающего таланта», — придумал псевдоним «Сологуб»). Не прерывая педагогической деятельности (в 1899 году Сологуб был назначен инспектором Андреевского городского училища), он постоянно расширяет круг своих литературных связей, знакомится с А. Блоком, А. Ремизовым, поэтами-символистами В. Гиппиусом, А. Добролюбовым, Г. Чулковым. Общественно-политические события, происходящие в стране, также не оставляют Сологуба равнодушным. Он тяжело переживает поражение первой русской революции. В 1906 году отдельным изданием выходят сатирические «Политические сказочки» и очередной поэтический сборник Сологуба «Родине». Он начинает более широко печататься, сотрудничая в символистских журналах «Мир искусства», «Весы», «Северные цветы», «Перевал», «Золотое руно», позднее — в журнале религиозно-философского направления «Новый путь» и впоследствии сменившем это издание журнале «Вопросы жизни».
Идеи символизма получили ярчайшее воплощение в лирике Сологуба. Прежде всего это представление о земном, реальном мире как о бледном отражении, несовершенном подобии мира иного, высшего — по определению Вяч. Иванова, «реальнейшего». Отрешаясь от действительности («все телесно и грубо вокруг»), поэт «творит» собственный мир:
Я - бог таинственного мира,
Весь мир в одних моих мечтах.
Не сотворю себе кумира
Ни на земле, ни в небесах.
Моей божественной природы
Я не открою никому.
Тружусь, как раб, а для свободы
Зову я ночь, покой и тьму.
1896
В этом стихотворении Сологуба отразилась также еще одна важнейшая символистская идея, сформированная в религиозной философии Вл. Соловьева и ставшая впоследствии особенно значимой для «младших» символистов, прежде всего А. Белого, Вяч. Иванова, А. Блока, вошедших в русскую литературу в первые годы XX столетия. Это представление о творчестве как возможности общения с идеальным миром (теургии) и о художнике (в широком смысле этого слова), который, в силу своей «божественной природы», является мистическим посредником между двумя мирами — «реальным» и «реальнейшим».
Образ идеального мира — волшебной земли Ойле, которая становится доступной человеку лишь после смерти, — создан Сологубом в стихотворении «Звезда Майр»:
На Ойле далекой и прекрасной
Вся любовь и вся душа моя.
На Ойле далекой и прекрасной
Песней сладкогласной и согласной
Славит все блаженство бытия.
Там, в сиянъи ясного Майра,
Все цветет, все радостно поет.
Там, в сияньи ясного Майра,
В колыханьи светлого эфира
Мир иной таинственно живет.
Тихий берег синего Лигоя
Весь в цветах нездешней красоты,
Тихий берег синего Лигоя —
Вечный мир блаженства и покоя,
Вечный мир свершившейся мечты.
1892
Земная жизнь, напротив, представлялась поэту юдолью страдания. Идея смерти — желанного исхода из «слишком несовершенной» действительности развита во многих стихотворениях Сологуба.
О смерть! я твой. Повсюду вижу
Одну тебя, — и ненавижу
Очарование земли.
Людские чужды мне восторги,
Сраженья, праздники и торги,
Весь этот шум в земной пыли...
1894
В статье «Сологуб» Вл. Ходасевич писал: «Свою жизнь, которая кончилась 5 декабря 1927 года, Сологуб почитал не первой и не последней. Она казалась ему звеном в нескончаемой цепи преображений. Меняются личины, но под ними вечно сохраняется неизменное Я. <...> “Темная земная душа человека пламенеет сладкими и горькими восторгами, истончается и восходит по нескончаемой лестнице совершенств в обители навеки недостижимыя и вовеки вожделенныя”. <...> Временная жизнь, цикл переживаний, кончается столь же временной смертью — переходом к новому циклу... <...> Поскольку, однако, вся эта жизнь была лишь ступенью в “нескончаемой лестнице совершенств”, она не могла не казаться Сологубу еще слишком несовершенной — как были, пожалуй, еще менее совершенны жизни, им раньше пройденные, Но неверно распространенное мнение, будто для Сологуба жизнь абсолютно мерзка, груба, грязна, Она и мерзка, и груба, и пошла — только по отношению к последующим ступеням, которые еще впереди. Сологуб умеет любить жизнь и восторгаться ею, но лишь до тех пор, пока созерцает ее безотносительно к “лестнице совершенств”».
В стихотворениях этого же периода можно проследить и такую особенность поэтики Сологуба, как сочетание противоречий, которые, по мнению Вл. Ходасевича, «в нем уживались мирно, потому что самая наличность их была частью его мировоззрения», Например, мотив усталости, безнадежности и отчаяния на «жестокой дороге» жизни, среди «лжи бытия», может быть созвучен настроению жертвенности, самоотверженности, подвига во имя ближнего:
В поле не видно ни зги,
Кто-то зовет: «Помоги!»
Что я могу?
Сам я и беден и мал,
Сам я смертельно устал,
Как помогу?
Кто-то зовет в тишине:
«Брат мой, приблизься ко мне!
Легче вдвоем.
Если не сможем идти,
Вместе умрем на пути,
Вместе умрем!»
18 мая 1897
[…]
В 1905 году в журнале «Вопросы жизни» был опубликован роман «Мелкий бес», принесший Сологубу всероссийскую известность. Путь автора к этому произведению начинается прежде всего с собственной биографии — впечатлений детства и школьного преподавания в глухой провинции. В предисловии ко второму изданию «Мелкого беса» Сологуб писал: «...я имел для моего романа достаточно “натуры” вокруг себя». «...Вспоминая нравы провинциальных болот того времени, где заурядным явлением были принудительная выдача замуж девушек из материальных соображений, дикое пьянство и озорство, Сологуб находит, что он значительно смягчил краски “Мелкого беса”; были факты, которым никто бы все равно не поверил, если бы их описать», — вспоминала А. Н. Чеботаревская.
Главный герой произведения, учитель гимназии Передонов, — человек с патологически искаженным сознанием и восприятием мира. Сологуб отказывается от биографического принципа повествования и представляет «свернутую» модель героя, сосредоточенного на самом себе. Изоляция Передонова от всего окружающего принимает крайне уродливые формы: он «не принимал никакого участия в чужих делах, — не любил людей, не думал о них иначе как только в связи со своими выгодами и удовольствиями»; «ничто во внешнем мире его не занимало»; «быть счастливым для него значило <...>, замкнувшись от мира, ублажать свою утробу»; «все люди и предметы являлись ему бессмысленными, но равно враждебными». Догадывающийся о том, что «не все же кажется, есть же и правда на свете», и тем не менее замкнутый в недоверии и ненависти к окружающему миру, который воспринимается Передоновым как уродливый и злобный и также отвечает ему недоверием и ненавистью, главный герой неуклонно деградирует. От намерения жениться по расчету на Варваре, своей уже очень немолодой «троюродной» сестре, обманывающей его, он постепенно приходит к полному умопомешательству, начало которого совпадает с появлением Недотыкомки — порождения угасающего сознания Передонова, а сам факт — с приходом к нему «кухарки»-смерти, «курносой, безобразной», «невесть откуда взявшейся шальной бабы» с темными щеками и блестящими зубами. Она предвещает гибель Володина и окончательное погружение в безумие его убийцы Передонова. Главному герою «Мелкого беса» безусловно отказано в спасении, как отказано в нем и миру — такому, каким он изображен писателем. Здесь также очень важен диалог Сологуба с Достоевским и его мыслью о спасающей красоте; «...воистину в нашем веке надлежит красоте быть попранной и поруганной», — свидетельствует автор «Мелкого беса»...
Помимо того что автор создает художественный образ Передонова как личности, стремительно распадающейся и утрачивающей все связи с реальностью, он изображает главного героя как фигуру глубоко символическую, олицетворяющую собой абсурдность бытия, необъяснимость явлений мира и особенно мирового Зла. Формирование и возможность существования Передонова мотивировано его окружением, не менее чудовищным, чем он сам. Но, пожалуй, еще более важным является то, что в Передонове Сологуб видит современного ему человека вообще. Говоря о своем романе как о «зеркале, сделанном искусно», в предисловии к тому же второму изданию романа автор писал: «Нет, мои милые современники, это о вас я писал мой роман о Мелком Бесе и жуткой его Недотыкомке». Единение с миром, по Сологубу, недоступно для человека вообще: Передонов «был слеп и жалок, как многие из нас, ибо глухо заперты двери». Подавленная непознаваемой действительностью, кажущейся враждебной, личность преисполняется ненависти к ней; тоскливый страх Передонова становится предвестником его безумного ужаса, а желание напакостить постепенно перерождается в готовность к преступлению.
Жизнь, с ее глубоко разрушительной сущностью, неизбежно отторгает человека. «Да, ведь и Передонов стремился к истине, по общему закону всякой сознательной жизни, и это стремление томило его. Он и сам не сознавал, что тоже, как и все люди, стремится к истине. Он не мог найти для себя истины, и запутался, и погибал», — пишет Сологуб. Прорывающаяся у него сострадательная интонация сопровождает отчужденного, отторженного человека — «плененного зверя» — и, в общем смысле, всех Передоновых, «беспросветно страдающих, нищих всем и проклятых всеми», а в итоге становящихся жертвами ужаса мира.
Особое место в творчестве Сологуба занимают рассказы, объединенные темой детства. Они вызывали немалый интерес многих современников писателя. «...Мне думается, что наиболее долговечным в этой части его творчества (прозе. — Т. Г.) окажется не “Мелкий бес”, а его детские рассказы, — писал Г. Адамович. — Сологуб вселяет в детей свою таинственную душу, и нас в его рассказах поражает странность, несоответствие их взрослым людям, их неполная проницаемость для взрослого сознания. У Сологуба дети ангелоподобны, у других писателей это просто будущие врачи, адвокаты или банкиры, маленькие дельцы или маленькие жулики. Может быть, правды нет у Сологуба, но у остальных ее нет наверное».
Писатель воспринимает детство прежде всего как таинство: растущий и развивающийся ребенок подобен самой жизни, непрерывно текущей и изменяющейся. Он раним, незащищен, его отличает высочайшая степень уязвимости и острая потребность в любви. Однако именно ребенок, с его «чистым», непосредственным восприятием мира, максимально близок к пониманию сущности бытия, и светлых и темных его сторон. Развивая традиционную для классической русской литературы тему «маленького человека», Сологуб часто исследует ее буквальный аспект: «маленький человек» — «ребенок». В качестве примера можно привести одно из наиболее сильных произведений Сологуба — рассказ «Червяк». Это история гибели ребенка, обреченного на мучительное умирание из-за нечаянно разбитой чашки. Главная героиня рассказа — «Ванда, смуглая и рослая девочка лет двенадцати», гимназистка, живущая на квартире у своей учительницы Анны Григорьевны Рубоносовой и ее мужа-чиновника, служащего в губернском правлении. Ребенок и окружающий мир находятся в абсолютной дисгармонии по отношению друг к другу, «...дочь лесничего <...>, веселая девочка с большими глазами, втайне тосковавшая по родине», противопоставлена злой и раздражительной Рубоносовой, с зеленоватым лицом, желтыми клыками, выставляющимися из-под верхней губы, и привычкой больно щипаться; ее младшей сестре, вызывающей ассоциации с молодой лягушкой, бездумно жестоким воспитанницам и, наконец, самому Рубоносову. С садистским наслаждением хозяин дома начинает травить Ванду, спрятавшуюся под шкафом от его плетки. Суть его «странных, злобных угроз» состоит в том, что в наказание за провинность, как только девочка ночью заснет, в горло ей заползет червяк. «Так по языку и поползет. Он тебе все чрево расколупает. От тебя засосет, миляга!» — издевается Рубоносов над Вандой. Сологуб описывает происходящее как чудовищное насилие над «маленьким» человеком, насилие необъяснимое и действующее на сознание ребенка иррационально. Рубоносов кажется девочке «похожим на чародея, напускающего на нее таинственные наваждения, неотразимые и ужасные», — и она начинает жить в кошмаре, постоянно прислушиваясь к несуществующему червяку: «...молчит ли он, или грызет ее сердце». Воздействие чрезвычайно понравившейся всем «выдумки о червяке» оказывается роковым для эмоциональной и впечатлительной Ванды: в финале повествования читатель видит ее умирающей. «Страшно исхудалая, лежала Ванда, выпростав из-под одеяла бессильные руки. Она безучастно озирала новые, но уже постылые стены. Мучительный кашель надрывал быстро замиравшую детскую грудь. Неподвижные пятна чахоточного румянца ярко пылали на впалых щеках; их смуглый цвет принял восковой оттенок, Жестокая улыбка искажала ее рот, — он от страшной худобы лица перестал плотно закрываться. Хриплым голосом лепетала она бессвязные, нелепые слова. Ванда уже не боялась этих чужих людей, — им было страшно слышать ее злые речи. Ванда знала, что погибает». Ужасна судьба ребенка, выброшенного в страшный, нечеловеческий мир, разрушительная сила которого так велика, что он может убить даже не каким-то из реальных своих проявлений, а просто выдумкой, извращенной, страшной фантазией, порождением больного, злобного, дегенерировавшего сознания. Развивая также традиционную тему «слезинки ребенка», автор утверждает идею святости и неприкосновенности детства.
Та же мысль звучит и в рассказе Сологуба «Лёлька», главному герою которого писатель придал некоторые собственные черты. Это сын рыбака, мальчик лет тринадцати, живущий в загородной слободе, «населенной бедным людом». Жизнь его двойственна. Когда мальчик окончил приходское училище, отец хотел отдать его в ученье к сапожнику. Но, влекомый тягой к знанию, Лёлька поступает в городское училище: «...там тоже мастерская есть». Однако погружен он в иную жизнь, жизнь души. Рассказчик встречает Лёльку, когда тот, еще не видя своего собеседника, читает вслух стихи: «Говорил он их задушевно и просто, как будто это были не чужие для него слова. Было так странно видеть этого босого мальчугана, который читает стихи, вряд ли ему вполне ясные». Во время поездки по реке Лёлька читает рассказчику и свои собственные стихи. Они «были слабы по форме, но подкупали искренностью и свежестью чувства». Мальчик пишет стихи втайне, опасаясь отцовского гнева. Когда-то он показал написанное своему учителю, который с особенной чуткостью отнесся к творческому порыву своего воспитанника; об увлечении стихотворством быстро узнали и другие педагоги, но однажды преподаватель священной истории, обнаружив, что Лёлька не выучил заданного урока, пожаловался на мальчика его отцу. Пригрозив сыну отдать его в ученье к шорнику, тот сжег все Лёлькины стихи... Под впечатлением встречи с мальчиком, поэтом и бессребреником, рассказчик размышляет: «Мне было грустно и странно смотреть на этого мальчика. Что из него выйдет? Мечта представляла мне угол сарая, полуосвещенный отблеском тонких солнечных лучей, пыльными спицами бегущих из многочисленных щелей в стенах и в потолке; там, на сене, мальчик с пылающим лицом и с блестящими глазами; в руках у него карандаш и тетрадка; взволнованно дышит грудь, озабоченное лицо выдает тайну недетского напряжения мысли. Не преждевременно ли это напряжение? Не бесплодно ли оно? Или и точно это сила, стремящаяся найти себе исход в свободной деятельности, — сила, которая победит препятствия?» В этих вопросах также звучит мысль о величайшей ценности и одновременно хрупкости детства, об ответственности мира взрослых, хаотичного и полного случайностей, за судьбу ребенка.
Вскоре после смерти любимой сестры Ольги Кузьминичны в 1906 году, которую писатель воспринял как «жестокое горе», последовала вынужденная служебная отставка. «Кажется, он был превосходный педагог, — вспоминал Г. Чулков. — Учителем он был, несомненно, прекрасным. Он любил точность и ясность и умел излагать свои мысли с убедительностью математической». Однако многолетняя добросовестная педагогическая деятельность Сологуба не стала аргументом для его начальства. В интервью А. Измайлову он сказал: «...я был усерден, но в моей деятельности “встречались досадные пробелы”, — так сказал мне один из моих начальников после того, как я испортил красоту какого-то протокола неприятным и не по форме написанным особым мнением». С этого времени писатель, по словам А. Н. Чеботаревской, «уже всецело и окончательно предался литературе». Опубликованный в 1907 году отдельным изданием «Мелкий бес» выдержал пять переизданий; не менее успешной оказалась инсценировка романа, шедшая во многих столичных и провинциальных театрах. Максимально раскрылись все грани таланта Сологуба. Вышли поэтические сборники «Змий. Стихи, книга шестая» (1907), «Пламенный круг» (1908), отдельной книгой — переводы из П. Верлена (1908). За сборником рассказов «Книга сказок» (1905) последовали «Истлевающие личины» (1907), «Книга разлук» (1908) и «Книга очарований» (1909). Сологуб — автор около двадцати пьес, наиболее известные из которых относятся к 1906-1909 годам. Это трагедии — «Дар мудрых пчел» (1906), написанная во время поездки с больной сестрой на кумыс в Уфимскую губернию, и «Победа смерти» (1907), посвященная памяти Ольги Кузьминичны; драма «Любви», мистерия «Литургия Мне» (обе — 1907), а также комедии «Ванька ключник и паж Жеан» и «Ночные пляски» (обе — 1908). Театральные постановки связаны с именами единомышленников драматурга, режиссеров-новаторов В. Э. Мейерхольда и Н. Н. Евреинова. В 1907 году Сологуб выступает с основными теоретическими работами: «Елисавета», «Мечта Дон Кихота», «Театр одной воли», «Демоны поэтов».
Одним из важнейших событий в жизни Сологуба стала женитьба на писательнице и переводчице А. Н. Чеботаревской. «Некоторым писателям дана была завидная доля иметь около себя настоящих ангелов-хранителей в лице спутниц их трудовой жизни. <...> Анастасия Николаевна Чеботаревская, всесторонне образованная женщина, превосходная переводчица, живая и темпераментная журнальная обозревательница, была какою-то рьяною, ревниво страстною послушницей при настоящем священнослужителе литературы», — писал позднее А. Волынский. Дом Сологуба становится популярным салоном, где по воскресеньям собирается почти весь литературно-театральный Петербург. «Этот салон посещали теперь люди разнообразные. Прежде Сологуба навещали одни поэты, теперь шли в его квартиру все — антрепренеры, импресарио, репортеры, кинематографщики... Изысканные художники встречались здесь с политическими деятелями, маленькие эстрадные актрисы с философами. Пестрота была забавная», — вспоминал Г. Чулков. Писательская популярность Сологуба в эти годы очень высока: в 1908-1910 годах он входит в «четверку наиболее знаменитых писателей» вместе с М. Горьким, Л. Андреевым и А. Куприным. Издательство «Шиповник» выпускает Собрание сочинений Сологуба в 12 томах (1909-1912); два Собрания сочинений выходят в 1913-1914 годах в издательстве «Сирин»: в 12 и 20 томах (последнее не завершено). В 1913 году Сологуб, Чеботаревская и И. Северянин совершают поездку по 39 городам России с лекцией «Искусство наших дней» и чтением стихов. В 1912 году опубликован роман Сологуба «Слаще яда», а два года спустя — трилогия «Творимая легенда» (ее части — «Творимая легенда», «Капли крови» и «Королева Ортруда» — впервые были изданы под общим названием «Навьи чары» в литературно-художественном альманахе издательства «Шиповник»).
Творчество как преображение жизни является концептуальной мыслью, которой подчинено повествование. «Беру кусок жизни, грубой и бедной, и творю из него сладостную легенду, ибо я — поэт. Косней во тьме, тусклая, бытовая, или бушуй яростным пожаром, — над тобою, жизнь, я, поэт, воздвигну творимую мною легенду об очаровательном и прекрасном» — так начинает Сологуб свое произведение. «Преображение жизни в “Творимой легенде” мыслится универсально — от социального преобразования и изменения системы воспитания до просветления косной материи и победы над смертью». Роман был воспринят неоднозначно. А. Измайлов писал: «Кажется, ни одно из произведений Сологуба не подвергалось такому усердному критическому обстрелу, как именно “Навьи чары”. Автору нередко приходилось сталкиваться с недоумением читателя и критика, не разбиравшихся ясно в этом романе чрезвычайно оригинального замысла. Читатель вспомнит, что страницы в высшей степени реальные, почти заимствованные из газетной хроники, рисующие, например, митинги 1905 года, казацкие разгоны их участников, хулиганские нападения на девушек и т. д., в этом романе перемешиваются со страницами, составляющими плод чистейшей фантазии. Вы вдруг переноситесь куда-то за тридевять земель, в тридесятое царство, где правит королева Ортруда, следите за ее драматическими увлечениями, заговорами партий, сопутствуете ей по подземным ходам, попадаете в какую-то зачарованную башню, где какой-то таинственный напиток сразу переносит человека в таинственное и фантастическое царство Ойле. Сологуб готов понять удивление читателя, не привыкшего к такому жанру, но отказывается понять его раздражение».
Период позднего творчества Сологуба представлен несколькими книгами стихов (1915-1923), сборниками рассказов «Ярый год» (1916). «Слепая бабочка» (1918), «Сочтенные дни» (1921) и романом «Заклинательница змей» (1921).
Октябрьской революции (в отличие от Февральской) писатель не принял. «Во время революции Сологубу жилось трудно. Он приглядывался, хотел понять и не понимал.
— Кажется, в их идеях есть что-то гуманное, — говорил он, вспоминая свою униженную юность и сознавая себя “сыном трудящегося народа”. — Но нельзя жить с ними, все-таки нельзя!» — вспоминала Надежда Тэффи. В статье «Что делать?» (1917) Сологуб писал: «Я поверил бы в издыхание старого мира, если бы изменилась не только форма правления, не только строй внешней жизни, но и строй души. А этого как раз и нет нигде и ни в ком».
В 1921 году Сологуб обратился к Ленину с просьбой о разрешении выехать из Советской России, оказавшейся во власти «вчеловеченных зверей». Драматические события последних лет оставили страшную отметину в судьбе писателя. Ею стало самоубийство А. Н. Чеботаревской 23 сентября 1921 года. Подробное свидетельство об этой трагедии оставил, в частности, Вл. Ходасевич: «Анастасия Николаевна приходилась родственницей Луначарскому (кажется, двоюродной сестрой). Весной 1921 года Луначарский подал в Политбюро заявление о необходимости выпустить за границу больных писателей: Сологуба и Блока. Ходатайство было поддержано Горьким. Политбюро почему-то решило Сологуба выпустить, а Блока задержать. Узнав об этом, Луначарский отправил в Политбюро чуть ли не истерическое письмо, в котором ни с того ни с сего потопил Сологуба. Аргументация его была приблизительно такова: товарищи, что ж вы делаете? Я просил за Блока и Сологуба, а вы выпускаете одного Сологуба, меж тем как Блок — поэт революции, наша гордость, о нем даже была статья в Times’e, а Сологуб — ненавистник пролетариата, автор контрреволюционных памфлетов — и т. д.
Копия этого письма, датированного, кажется, 22 июня, была прислана Горькому, который его мне и показал тогда же. Политбюро вывернуло свое решение наизнанку: Блоку дало заграничный паспорт, которым он уже не успел воспользоваться, а Сологуба задержало. Осенью, после многих стараний Горького, Сологубу все-таки дали заграничный паспорт, потом опять отняли, потом опять дали. Вся эта история поколебала душевное равновесие Анастасии Николаевны: когда все уже было улажено и чуть ли не назначен день отъезда, в припадке меланхолии она бросилась в Неву с Тучкова моста. Тело ее было извлечено из воды только через семь с половиною месяцев. Все это время Сологуб еще надеялся, что, может быть, женщина, которая бросилась в Неву, была не Анастасия Николаевна. Допускал, что она где-нибудь скрывается. К обеду ставил на стол лишний прибор — на случай, если она вернется...» Г. Чулков вспоминал: «Весною Федор Кузьмич, как всегда грустный и задумчивый, зашел к одной моей знакомой и очень удивил ее, сказав, что хотел бы получить кольцо, которое носила покойница. Второго мая 1922 года одна из последних льдин вынесла тело Анастасии Николаевны на берег Петровского острова. Федору Кузьмичу довелось проститься со своей умершей подругой, и он надел на палец желанное ему кольцо».
Навсегда простившись с самым близким ему человеком, Сологуб принял решение остаться в России. По свидетельству Вл. Ходасевича, «его почти не печатали (в последние три года — вовсе нигде), но он много писал». Продолжается общественно-литературная деятельность Сологуба. Еще в 1918 году он был избран председателем совета Союза деятелей художественной литературы. В 1924 году его избрали почетным председателем секции переводчиков в Союзе ленинградских писателей, в Государственном академическом драматическом (Александринском) театре было торжественно отмечено 40-летие литературной деятельности писателя. В 1925 году он становится председателем секции детской литературы, в 1926-м — председателем правления Союза ленинградских писателей, а также входит в редколлегию «Всемирной литературы» — петроградского издательства, основанного по инициативе М. Горького и за годы своего существования (1918-1924) выпустившего около 200 произведений художественной мировой литературы.
Смерть Сологуба 5 декабря 1927 года была в точности предсказана им самим. В одном из стихотворений, написанном 4 ноября 1913 года, он писал:
Каждый год я болен в декабре.
Не умею я без солнца жить.
Я устал бессонно ворожить.
И склоняюсь к смерти в декабре, —
Зрелый колос, в демонской игре,
Дерзко брошенный среди межи.
Тьма меня погубит в декабре.
В декабре я перестану жить.
Поэт похоронен в Петербурге на Смоленском православном кладбище, рядом с могилой А. Н. Чеботаревской.
Многие современники Сологуба, называвшие его «колдуном, ведуном, чародеем», также часто были близки к истине в своих прозрениях. Наверное, лучшей эпитафией поэту могут стать слова Евгения Замятина, сказанные им еще в 1924 году: «Жестокое время сотрет многих, но Сологуб — в русской литературе останется».
Л-ра: Литература в школе. – 2004. – № 5. – С. 2-7.
Критика
