Парадоксы в поэзии Эмили Дикинсон
К. Салимова, Р. З. Салимова
Парадоксальность поэзии Эмили Дикинсон отмечают многие литературные критики. На наш взгляд, парадокс проявляется уже в том, что Дикинсон, испытав огромное влияние Р.У. Эмерсона и английских поэтов-«лейкистов», которых А.М. Зверев называет ее учителями, в конечном итоге полемизирует с ними. Как пишет А.М. Зверев, Дикинсон, в отличие от своих предшественников, не пытается свести воедино конкретный чувственный образ, являющийся внешним воплощением ее поэзии, и духовную идею, скрытую внутри стихотворения. В поэзии Дикинсон нет и гармонии идеала и естественной жизни; в ее поэзии «всевластна неслиянность, противоречие и даже антагонизм» «земли» и «неба». Это находит отражение в ощущении «разделенности человека и космоса бытия», которое скрывает за собой «муку собственного духовного одиночества» [Зверев 1982: 296-298].
Эта полемика не означает, однако, отступления Дикинсон от канонов романтизма, если иметь в виду отмеченное во всех работах по романтизму многообразие форм романтической эстетики.
Более того, в качестве примера программного для романтизма сосуществования в мировосприятии поэта «земли» и «неба» можно привести следующее стихотворение Дикинсон, которое в контексте вышеизложенного также является отражением парадоксальности ее поэтического мировоззрения:
Если неба не сыщем внизу -
Вверху его не найдем.
Ангел на каждой улице
Арендует соседний дом. [Дикинсон 1976: 490]
В рамках данной статьи рассмотрим две разновидности парадокса в ее поэзии: первый - масштабный, характеризующий ее поэтическое мышление глобально, и второй - детальный, обнаруживающийся в парадоксальных словосочетаниях, отражающих как парадоксальную, при этом чуть ли не научную, логичность ее мысли, так и блестящий слог поэта.
Анализ первого типа парадокса ограничим двумя темами в ее поэзии: темой природы и темой затворничества.
Природа в стихах Дикинсон - непостижимая, грозная сила:
Даже не вздрогнул счастливый цветок -
Он так был захвачен игрой -
Когда его обезглавил мороз -
Случайной власти герой.
Белокурый убийца дальше идет -
А солнце - бесстрастное - строго -
Начинает отмеривать новый день -
Для попустившего бога. [Дикинсон 1976: 492]
В этом стихотворении, посвященном обыденному, заурядному факту, скрыт характерный для поэзии Дикинсон трансцендентный смысл. Здесь очевидна метафора человеческой жизни, беззащитной против Природы, беспомощной противостоять такому могущественному противнику. Природа восхищает своей красотой, но эта красота не выливается в гармонию с человеком, так свойственной для романтического мироощущения, она - угрожающая, таящая опасность сила.
Та же идея звучит и в следующем стихотворении:
Колодец полон тайны!
Вода - в его глуши -
Соседка из других миров -
Запрятана в кувшин...
Я удивляюсь каждый раз
Мужеству травы.
Прильнет к тому - что нас страшит -
В безвестное обрыв.
Если в предыдущих строфах стихотворения мы отчетливо ощущаем чувственный образ скрытой идеи, воплощенный в словах колодец, вода, кувшин, крышка из стекла, трава, обрыв, море, тростники, и ассоциативно связываем слова тайна, глушь, другие миры, Бездна со скрытой идеей, то в следующей строфе эта идея выражена эксплицитно в форме парадокса, выражающего знакомый мотив невозможности постижения Природы:
Но кто - по правде говоря -
С ней коротко знаком?
Ведь мы тем дальше от нее -
Чем ближе подойдем.
Одновременно, в этом стихотворении отчетливо проступает антитеза - характерный для романтизма прием:
Но морю тростники сродни -
Глядят в него в упор.
И лишь для нас Природа
Чужая до сих пор... [Дикинсон 1976: 487]
Так, контрастно, подчеркивается беспомощность человека перед Природой (нас страшит, Природа чужая), в то время как трава, тростник - бесстрашны перед ней (мужество травы, глядят в него в упор).
«Чувство разделенности человека и универсума» [Зверев 1982: 301] отчетливо проступает и в следующем стихотворении Дикинсон, где свершается «неправый Приговор», и человеческие страдания разыгрываются на фоне красоты безучастной природы:
Все будет прежним вкруг тебя -
Весна придет в свой срок -
Созреет утро и прорвет Свой огненный стручок.
В лесах зажегся дикий цвет -
Ручьи полны вестей -
И тренькает на банджо Дрозд -
Пока ты на Кресте.
Свершен неправый приговор -
А вечер также тих.
Разлука с Розой для Пчелы -
Вся сумма бед земных. [Дикинсон 1976: 459]
Знакомая антитеза - масштаб человеческих страданий (...ты на кресте) несопоставим с ничтожно малой «суммой бед земных» для пчелы (разлука с розой...) - многократно усиливает основной мотив стихотворения.
И в то же время парадоксально в контексте образа Природы как могущественного противника во многих стихотворениях Дикинсон отчетливо проступает нежная к ней любовь, единение с ней. Она звучит главным мотивом в ее «Послании Миру»:
Это - письмо мое Миру -
Ему - от кого ни письма.
Эти вести простые - с такой добротой -
Подсказала природа сама.
Рукам - невидимым - отдаю
Реестр ее каждого дня.
Из любви к ней -
Милые земляки -
Судите нежно меня! [Дикинсон 1976: 451]
В этом стихотворении также присутствует знакомый мотив отрешенности, разделенности, одиночества; однако проступает он здесь не во взаимоотношениях лирической героини с Природой, а в ее отношениях с людьми. Это - ее послание миру, от кого - ни письма; отдает она его в невидимые руки; просит судить о ней нежно. Природа же подсказала ей вести простые, с добротой. Любовь к ней, объединяющая ее с милыми земляками, дает ей надежду на их сочувствие и понимание.
Еще одним доказательством ее нежных чувств к природе служит ряд стихотворений, объединенных общей темой «малых народов» - пчел, гусениц, шмелей. Противопоставляя нелегкую участь человека в окружении враждебной природы легкости и беззаботности пчел в окружении ласковой к ним природе, Дикинсон восхищается красотой и разумностью простых взаимоотношений всего сущего в природе:
Шлем из чистого золота.
Шпоры - легчайший газ.
Нагрудник - цельный оникс -
Латы - узорный агат.
Труд пчелы - это Песня -
Мелодией льется лень.
О, так бы и мне по капельке пить
Клевер и летний день! [Дикинсон 1976: 474]
Еще один парадокс, проступающий в этом цикле стихов, - величие «малых народов», выраженный в знакомой антитезе:
Гигант в кругу пигмеев
Пригнется - он смущен -
Свое величие от них
Стыдливо спрячет он.
Но как спокойна мелюзга!
Не сознает Москит -
Что парус крошечный его Неба не вместит. [Дикинсон 1976: 470]
Но, как справедливо замечает Т. Д.Вене диктова, «“травяного” блаженства Дикинсон не приемлет: жизнь духа, беспокойная, противоречивая, страдальческая ей неизмеримо дороже» [Венедиктова 1980: 31]. Именно мощь человеческого духа воспета в самых ярких ее стихах:
Я вызвала целый мир на бой -
Камень - в руке моей.
Крепче меня был пастух Давид -
Но я была вдвое смелей.
Я камень метнула - но только себя
Ударом на землю смела.
Был ли слишком велик Голиаф -
Илия чересчур мала? [Дикинсон 1976: 456]
В этом стихотворении особенно ярко проявляется то, что Зверев называет «осознанием (Э. Дикинсон. - КС.) выключенность из мира как своей неотвратимой судьбы, мужественно принимаемой и гордо несомой с таким непоколебимым достоинством, что в нем самом заключен дерзкий вызов обреченности» [Зверев 1982: 298].
Сознательное затворничество Дикинсон, о котором пишут ее биографы, парадоксально выступает в ее стихах как свобода духа. Никакие затворы не властны удержать в заточении вольный человеческий дух. Романтический пафос ее стихов вытекает из веры в безграничные возможности человеческого духа и разума:
Дыба не сломит меня -
Душа моя вольна.
Кроме этих - смертных - костей
Есть другие - сильней...
Не трудней Орлу
Отринуть скалу
И в небо взлететь -
Чем тебе - в тюрьме.
А если не сможешь -
Ты сам - свой Сторож!
Плен - это Сознанье.
Свобода - тоже. [Дикинсон 1976: 449]
Эта же тема находит выражение и в следующем стихотворении:
Из чего можно сделать прерию?
Из пчелы и цветка клевера -
Одной пчелы - одного цветка -
Да мечты - задача легка.
А если пчелы не отыщешь ты -
Довольно одной мечты. [Дикинсон 1976: 494]
Достаточно всего лишь воображения, чтобы безгранично расширить свои горизонты, находясь при этом в четырех стенах.
Для анализа второго типа парадоксов, парадоксальных словосочетаний, обратимся к оригиналам стихотворений Дикинсон. В этом случае мы не ставили целью сгруппировать эти парадоксы тематически или по какому-либо другому признаку. Отбор материала проводился методом сплошной выборки.
Эмма Хартнолл в предисловии к сборнику стихов Дикинсон отмечает ее «интеллектуализацию» своего заточения в характерной для нее парадоксальной манере:
It might be lonelier
Without the loneliness. [The selected poems 1994: 6]
Еще одним примером подобного блестящего парадокса может служить словосочетание «встречаться врозь», выражающее горечь и, одновременно, смирение, вытекающее из логического разрешения ситуации:
So we must meet apart,
You there, I here... [The Selected Poems 1994: 66]
В обоих случаях отчетливо ощутим первый тип парадокса, который мы определили как «мировоззренческий»: будучи ограниченным географически, человек способен перемещаться на огромные расстояния при помощи воображения, и океаны, разделяющие любимых, выступают в метафорическом образе «приотворенной двери»:
With just the door ajar
That oceans are... [The Selected Poems 1994: 66]
Прорвав поверхностный привычный образ мыслей, парадокс в стихах Дикинсон проникает в глубинную суть явления, философски ее обобщая: Mirth is the mail of anguish. [The Selected Poems 1994: 5] Парадоксальная мысль о том, что веселье человека скрывает испытываемые им муки, приходит как результат обобщения чувственного опыта: смертельно раненный олень прыгает выше всех (a wounded deer leaps highest), отбитый камень скалы несется потоком (the smitten rock that gushes), сталь при ковке пружинит (the trampled steel that springs), щека всегда краснее у человека, пораженного чахоткой (a cheek is always redder / just where the hectic stings). Как видим, явления действительности несут для Дикинсон трансцендентный смысл.
В следующих строках Дикинсон раскрывает саму суть парадокса - большинство решает, что разумно, а что - нет; для проницательного же взгляда часто разумное видится глупым, а глупое - разумным:
Much madness is divinest sense
To a discerning eye;
Much sense the starkest madness.
‘Tis the majority
In this, as all, prevails... [The Selected Poems 1994: 7]
Это стихотворение подводит нас к выводу, что парадоксы Дикинсон раскрывают ее глубокое, отличное от обыденного, видение мира, характерное для большого поэта.
Список литературы:
Венедиктова Т.Д. Поэзия Эмили Дикинсон: Потаенные страницы американского романтизма // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1980. № 5. С. 27-35.
Дикинсон Э. Стихотворения / пер. В. Марковой // Библиотека Всемирной литературы. Сер.2. М., 1976. Т. 119.
Зверев А.М. Романтические традиции американской литературы XIX века и современность. М., 1982.
The Selected Poems of Emily Dickinson / Introduction by Emma Hartnoll. Wordsworth Editions Ltd, 1994.
Л-ра: Мировая литература в контексте культуры. – 2007. – № 2. – С. 225-230.
Произведения
Критика
