«Большие итальянские сказки» Клеменса Брентано (к проблеме метода и жанра)
Л. Г. Скоденко
Литературные сказки немецкого поэта и писателя-романтика Клеменса Брентано составляют наиболее плодотворную часть его творческого наследия, условно выделены в три цикла («Маленькие итальянские сказки», «Рейнские сказки», «Большие итальянские сказки») и были созданы писателем по мотивам «Пентамерона» итальянца Дж. Базиле и народных немецких сказок, собранных братьями Гримм. Брентано работал над сказками более тридцати пяти лет.
В 1817 г. Брентано принимает католическое крещение. Но эволюция его религиозных взглядов наметилась значительно раньше (1810 г.). С этого времени начинается его трагическое противоборство собственному творчеству, не вмещающемуся в рамки католических догм и традиций.
[…]
Несмотря на предельное обострение и трагичность для самого писателя поставленных в сказках морально-эстетических проблем, Брентано здесь менее религиозен, чем в поздней своей поэзии, предназначенной взрослому читателю, что, безусловно, связано с определенными законами жанра, разрушить которые поэт не хотел. Лучшие их образцы обильно представлены писателями немецкого романтизма Л. Тиком, А. фон Арнимом, Г. фон Клейстом, Э. Т. А. Гофманом.
Сказка Брентано о школьном учителе Клопфитоке и его пяти сыновьях («Das Магсча von dem Schulmeister Klopfstock und sainen fünf söhnen») написана по мотивам седьмой сказки пятого дня «Пентамерона» Дж. Базиле и сказки братьев Гримм «Четверо братьев-умельцев» («Die vier Cuuutreicben brua ), но она лишь отдаленно напоминает первоисточники. Уже первая сцена, отсутствующая и у Дж. Базиле и у Гриммов, имеет глубокий подтекст, хотя Брентано и не развивает ее далее. Посреди сгоревшей деревни, на голом камне сидит бедный школьный учитель, лишившийся последних своих книг, и с ним - пять его сыновей, с которыми он ведет серьезный разговор о призвании. Но в отличие от библейского героя Клопфиток сам не знает, в чем состоит человеческое призвание, и долго трет лоб. Его ответ мудр, хотя и Неясен сперва: «...что вас позовет, то и есть ваше призвание», - говорит он сыновьям (здесь и далее перевод наш. – Л. С.).
Сам писатель, испытавший неудовлетворенность от того, что он, как ему кажется, не выполнил предначертанного судьбой, исковеркав свои природные склонности, понимал, как важно для человека следовать в жизни не велению внешних обстоятельств, а внутреннему зову сердца, склонности души, - вот отчего он так задерживается на этой сцене. Правда, для героев сказки задача значительно облегчается тем, что им подсказывают их назначение имена: Грипсграпо становится вором, Пифпаф - искусным стрелком и охотником, Пинкепанк - лекарем и фармацевтом, Питшпатш - моряком и судостроителем, а Трильтраль - лесным отшельником, научившимся языку птиц и зверей. «Piffpeff» имитирует звук выстрелов и т.д. В звуках автор воспроизводит игру колокольчиков в сказочном королевстве Глокотония («пим-пам», «тинг-танг», «бим-пим», «клинг-клинг»), где самого короля зовут Пумпам, а его дочь - Пимперлейн («pintperiein» - «плаксивый, изнеженный колокольчик»). «Брентано настраивал на свои персонажи, как на некие звучащие тела, как на носителей лирических свойств и качеств по преимуществу», - отмечает Н. Я. Берковский.
Брентано не раскрывает подробно, как выучились своей профессии братья Грипограпс, Пинкепанк и Пифпаф, не описывает их приключений. Призвание Грипограпса довольно слабо опоэтизировано самим материалом сказки (ловкость вора помогает ему выручить из беды принцессу), хотя для романтиков эта тема имела особенный смысл. Две другие профессии (Пинкепанка и Пифпафа) интересуют писателя еще меньше. Зато многие страницы текста посвящены описанию приключений Питшпатша в море и Трильтраля в лесу. Брентано в основном опоэтизировал три природные стихии; Рейн с его дном и берегами, море и жизнь леса.
Приключения на море Питшпатша достаточно захватывающи и романтичны, здесь есть все; и предательство коварного моряка, из-за которого он едва не лишается жизни, и кораблекрушение, и встреча с русалочкой, которую он спасает ценою собственной крови, и пребывание в чертогах морского царя, и чудесные подарки, от него полученные, весло, которое никогда не утомляет; сеть, в которую рыба сама прыгает с радостью; корабль, который, как ласточка, летит над волной, и, наконец, дар дышать под водой так же, как и на земле. Он довольно вознагражден за свое мастерство, мужество и самоотверженность, как и другие три брата. Но главным героем становится все-таки Трильтраль, не совершивший никаких подвигов, кроме подвига любви. Он избрал, о точки зрения трезвого человека, весьма неудачную профессию - он изучает язык леса. Но именно Трильтраль, сохранивший в своей слитности с природой невинность души, лишенный всякого практицизма, характерного для общественного бытия человека, связанный с людьми и птицами, опьяненный любовью, является в сказке эталоном подлинно романтического человека. Его любовь к принцессе Пимперлейн, уже одно имя которой звучит, как нежная, прихотливая музыка, неразрывно связана с лесом, цветами, пением птиц. «Прекраснейшая принцесса в мире», ее «нежный голос», «серое дорожное платье, отделанное золотом», поблескивающая на головке «маленькая золотая корона» и поле голубых колокольчиков вокруг дополняют музыкальный эффект эффектом красок, что создает, в свою очередь, необычайную зрелищность описанного сказочником.
Воссозданное автором романтическое настроение - встреча Пимперлейн и ТрильТраля - не поддерживается далее. В композиционном плане вся сказка представляет собой контрастные, капризные смены настроений, эмоций, красок. Встречу двух влюбленных прерывает забавная клоунада, «очужденная» намеренной театральностью происходящего. В ней участвует и принцесса, но главным персонажем становится Гансвурст - скоморох королевского двора. Это напоминает отдельные сцены из «Сказки о Дильдапе» («Маленькие итальянские сказки»), построенные также на созвучии разных по смыслу и значению слов, однако сцены из сказки о Клопфитоке еще более выразительны и сложны по рисунку.
В сказке о Кпопфитоке Брентано использует повествовательные приемы, не характерные для сказочного жанра: новеллистические и даже романные. Во-первых, большая часть сказки представляет собой повествование от первого лица: рассказывают о своих приключениях братья, принцесса, отшельник. Каждое приключение, таким образом, представляет маленькую новеллу, в центре которой - неповторимо чудесное событие, трактуемое как действительно происшедшее. Во-вторых, Брентано широко использует прием прерывания действия, характерный в большей степени для новеллы, чем для сказки: в историю Трильтраля вклинивается описание приключений Питшпатша. В-третьих, обилие подробностей, деталей, разработка третьестепенных мотивов помогают писателю достичь эффекта снятия трагизма. Например, описание похорон старого отшельника занимает пять страниц. Мы узнаем, как отшельник роет себе в лесу могилу, как переживает это его ученик Трильтраль, как печально перекликаются птицы, философствуя о жизни и смерти, как умирает, засыпая, отшельник, как его погребают на другое утро среди цветов и деревьев и как торчит его длинная борода из земли, которой играют летние ветерки и где нашла себе приют маленькая славка.
Писатель задерживает повествование и введением всяких дополнительных препятствий: так, на скале, по которой поднимается на кинжалах Грипсграпс, его чуть не заклевал своим железным клювом орел - слуга похитителя языка колокола (попутно рассказывается и его история). Подробнейшим образом описаны жилище самого Кнарраспера и действия Грипсграпса, тогда как в сказке братьев Гримм это занимает буквально две строки.
Необычен сам тон повествования у Брентано. Романтическая восторженность здесь, как правило, сочетается с легкой иронией; именно это создает необычность и праздничность, действует «как приправа к искреннему рассказу». Индивидуальное и неповторимое выявляется в романтической иронии автора. По выражению Вальтера Бауша, автор только «делает вид», что описывает совершенно объективную действительность. Но он держит ее от себя на ироническом расстоянии, она нужна ему лишь как повод показать за этим что-то другое, развить свое собственное видение вещей. Такому общему для всех романтиков стремлению следует и Брентано.
Однако отношения с новеллой в брентановских сказках очень сложны. Заостренность мотивов личностного плана и искусство повествования как раскрытие индивидуальности художника уравновешиваются здесь интересом к собственно сказке, сюжету, материалу изложения. Поэтически значимое остается областью запредельного, а не переносится в обычное, как в новелле, Брентано, по замечанию В. Гофманна, «видит насквозь святую ложь сказки», но он не может отказаться от нее, надеясь найти здесь последнее и единственное свое спасение от ненавистной ему действительности.
Брентано рассказывает свои сказки детям, не знающим сословных разграничений и поэтому сам он более демократичен, простодушен и прост в своем сказочном творчестве, чем другие немецкие романтики в фантастических новеллах, созданных для взрослого читателя. А финал сказки Брентано еще больше подчеркивает сказочное, насквозь выдуманное писателем действо, хотя может быть одновременно теснейшим образом связан с немецкой действительностью. В этом и своеобразие брентановской сказки, и ее особое очарование.
Спор из-за принцессы решается Брентано романтически. Если в сказке братьев Гримм она не достается ни одному из четырех братьев, а у Дж. Базиле - достается омолодившемуся отцу, то Брентано отдает ее тому, кто ее любит, - Трильтралю. Братья перечисляют свои подвиги в ее честь, а Трильтраль говорит: «Я ее очень люблю...». Признание принцессы Пимперлейн также недвусмысленно: «В лесу, у колокольчиков, у птиц, у Трильтраля хочу я жить», - говорит она отцу.
В финале сказки «Клопфшток» проявляется и вся сила иронии Брентано, которая не менее сокрушительна, чем гофмановская, и достаточно прозрачна для современников писателя. Творческий метод Гофмана близок ему, он верно понимает причины, побудившие немецкого художника к созданию сатирических гротесков. Об этом говорит и письмо Брентано к Гофману (1816 г.), в котором, оценивая четвертый том фантастических пьес Гофмана, поэт отмечает близость своей художественной манеры гофмановской и говорит об удивительной жизненности странных, как будто бы извлеченных из ирреального, героев Гофмана: «...многое казалось мне, будто я сам это написал, что со мной чуть было не произошло». И хотя Брентано спорит с Гофманом, считая его всеохватывающую иронию излишней, он прекрасно понимает, чем вызвана эта ирония к жизни. Еще раньше, в 1798 г., поэт писал своему брату: «Рабы становятся злыми и коварными, угнетение вызывает в сильных духах сатиру...». Намекая на крайне неблагоприятную обстановку для передового писателя в тогдашней Германии, Брентано пишет Гофману: «...юмористы всегда выступают в литературе перед голодом. Это - прощальный обед, последний пир потерянного сына».
У Брентано даже в сказочном контексте финал звучит несколько неожиданно: король Пумпам берет огромный нож и ... разрезает свое королевство на две части, «разыгрывая» его с Клопфштоком: «Орел или решка?». Доставшуюся ему часть Клопфшток делит еще на пять частей и раздает по куску своим сыновьям. Но эти куски настолько малы, что «Пифпаф заложил на своем куске королевское стрельбище, Питашатш устроил прекрасный пруд для рыбы; Пинкепанк - ботанический сад, Грипсграпс построил себе келью и жил благочестиво в ней, а Трильтраль на своем куске королевства заложил зверинец и обиталище для птиц...». Карликовые германские княжества, зло высмеянные Гофманом («Крошка Цахес», «Житейские воззрения кота Мурра»), Гейне (поэма «Германия. Зимняя сказка»), вызывают резкую усмешку и у Брентано. Но он остается верен стремлению сохранить наивный дух сказки и поэтому заканчивает повествование в прежнем своем безмятежном ключе: «Когда все было готово, Пумпам повесил всю эту историю на большой колокол и основательно раззвонил, и тогда я ее и услыхал».
Так литературная сказка Брентано, сохраняя в основном поэтически пленительную атмосферу жанра, все же перестает быть только сказкой по сложности, полемичности и остроте поставленных в ней проблем, она расширяется и углубляется по форме, приобретая черты сказочной новеллы, хотя и не сливается с ней вполне.
Одним из лучших сказочных творений Брентано является «Гокель, Гинкель и Гакелая», опубликованная в 1838 г. «Брентано выказывает себя здесь истинным виртуозом прозаического стиля, играющего словами и понятиями, который соединяет в одно иногда самые отдаленные друг от друга элемента, но с удивительной ловкостью всегда умеет поддерживать ассоциацию идей, никогда не теряя нити», - писал о нем Г. Брандес. Как и сказка о Клопфштоке, «Гокель, Гинкель и Гакелая», - новелла-сказка, (Н. Я. Берковский называет их «сказочными новеллами»), но тяготеющая, на наш взгляд, несмотря на большой объем, более к сказке, чем к новелле, в отличие, например, от «Рацлауфа» («Рейнские сказки») или «Клопфштока», где новеллистические тенденции представлены значительно ярче и порою уводят сказочный свет далеко в сторону.
История семьи куриного и фазаньего министра Гокеля представлена двумя тесно связанными между собой вариантами, объясняющими ее падение и обнищание: один вариант - сатирическая сказка, в которой пародируются наполеоновские войны, разрушившие государство, и политика короля Яйцееда, невзлюбившего честного Гокеля, воспротивившегося его жажде доедать цыплят еще в яйцах; другой - волшебная сказка, в которой Гокель повторно ввергнут в нищету из-за кражи у него могущественного кольца Соломона, переходящего в семье Гокеля по наследству от дедов и прадедов и выполняющего любое желание владельца. Отступления от основного развития действия здесь немногочисленны и, как правило, добавляют лишь какой-то иной - музыкальный или зрительный - эффект в движении сказки вперед (песня о кукле и ее великолепных нарядах, описание мышиного царства и процессия его обитателей, движущихся к храму в лунную ночь, и др.)
На наш взгляд, сказка важна не только своими сатирическими тенденциями, высокой организацией и слаженностью фабулы, но и этическим содержанием. Писатель-романтик осуществляет здесь заветнейшее желание: он превращает взрослых героев в конце сказки в детей, восторженно аплодирующих рассказчику. Культ детства, тоска по утраченной цельности и непосредственности восприятия действительности как бесконечного праздника жизни были присущи в какой-то степени всем романтикам. Только дети, по мнению романтиков, с их бесхитростными и мудрыми сердцами, не умеющие лгать и притворяться, способны оценить жизнь верно и глубоко. Они теснее связаны с природой, отдаленность от которой воспринималась романтиками трагически. Детство для поэта имеет один более скрытый и личный смысл, представляется, как и сама сказка, своеобразным надежным убежищем при атаке жизненных (взрослых) проблем, которых он пытался избежать, перед которыми терялся и в конце концов не смог выстоять. С детством утрачивалась радость, исчезали свежесть, чистота и простота бытия. «Это жестокое время, дети умерли все на свете, ах, лишь бродят здесь бедные мужчины», - жаловался Брентано.
В истории о Гокеле (Петушке) категория детского еще более усложняется, приобретая этический смысл. Возраст героев не играет в ней сколько-нибудь существенной роли, так как все они в конце повести превращены в детей. Они - дети, но обогащенные взрослым опытом, испытаниями на доброту, человечность и верность и сохранившие при этом непосредственность ощущения и оценки жизни. «Пусть бог сподобит тебя быть всегда мудрой и в то же время быть всегда ребенком», - напутствует Гакелаю Петушок. Они - взрослые, но не потерявшие веру в чудеса, живительную силу фантазии, изначальную доброту мира по отношению к человеку.
У старого Гокеля, ставшего благодаря козням злодеев и алчности короля бедняком, такое же доброе сердце и благородные принципы, что и у Гокеля - обладателя могущественного перстня Соломона, ему, как и детям, чужд закон разделения людей на ранги по принципу богатства или бедности, который руководит королем и придворными. Забавная надгробная речь Гокеля петуху Алектрио имеет и свой серьезный смысл. В ней преподан своеобразный этический кодекс идеального человека-гражданина, полезного члена общества: извещать человечество о наступлении дня, призывать к борьбе, будить совесть, предупреждать об опасности, напоминать людям о необходимости честно трудиться, быть добросовестным семьянином и т.д. - вот требования, предъявляемые героем к человеку и преданные забвению теперь, когда в мире господствуют иные силы.
Позиция самого автора, не расстающегося с идеей возвращения утраченной «детскости» миру, сопряжена с горькой иронией, рожденной сомнением в возможности совершенствования людей. Вот почему длинные речи Гокеля воспринимаются окружающими как разглагольствования одинокого энтузиаста, церемониал, лишенный глубокой внутренней необходимости и перспективы. Печальным символом капитуляции перед «взрослым» миром, глухим и жестоким, становится в сказке в заржавленный меч Гокеля - он тоже бессилен что-либо изменить. Единственным избавлением остается для Брентано и его героев всемогущая сила фантазии и иронии, причем сатира Брентано порою настолько разрастается, что сказка как таковая исчезает под нею, так как писатель имеет дело с материалом «слишком поддающимся и противящимся превращению в сказку».
Брентано продолжает работать над другими своими сказками: он перерабатывает варианты сказок о Гокеле и Фанферлисхен, с любовью и терпением добавляет многие забавные сценки и детали, поражая читателя и слушателя своим несравненным искусством перефразирования. В этом смысле символическим становится для самого писателя образ шотландки, впавшей в уныние и ищущей свое собственное детство. «Не с отрицанием целого мира - со страстным стремлением к сказке, в которую он не мог больше верить, выпускает писатель перо из рук». В этом замечании исследователя - ключ к пониманию позднего творчества Брентано со всеми его тягчайшими противоречиями и трагизмом. Страстное отталкивание от жестокости и прозаичности буржуазного миропорядка ведет писателя к сатирическим обобщениям, принимающим порою надромантические формы и вызывающим к жизни скрытые и нежелательные для самого автора идейно-художественные пласта. Отсюда - его метания, недовольство собственными творениями и осознание своего бессилия под напором чуждых и новых для него идей, но возвращение вновь и вновь к сказке - единственному убежищу высокой поэтической мечты художника-романтика, не расстающегося со светлой верой в торжество Добра и Красоты.
Л-ра: Литературно-критические опыты и наблюдения. – Кишинев, 1982. – С. 137-146.
Произведения
Критика
