Франц Фюман. Рейнеке-лис

(Отрывок)

В стародавние времена, когда все звери и птицы еще жили в одном лесу, когда люди освещали дома восковыми свечами, когда над каждым народом властвовал король или царь, а сильные угнетали слабых, в те стародавние времена существовал обычай, что на Троицу король провозглашал Всеобщий мир. Ведь на Троицу весна всего краше: лес и поле зеленеют свежей травой и листвой, птицы превесело распевают в кустах и в ветвях деревьев, воздух напоен благоуханьем трав, а погода почти всегда ясная и на небе ни облачка. В этот праздник все, даже малые, бедные и слабые, должны не ведать забот, вот почему строжайше запрещалось в эти дни на кого-нибудь нападать, кого-нибудь бить, обкрадывать, грабить или причинять какое-либо другое зло, и каждый имел право предстать перед королем, пожаловаться на свою беду и попросить защиты от врагов.
Так повелось у людей, такой же обычай был и у зверей, поэтому, когда снова наступил Троицын день, король зверей, благородный лев Нобель, провозгласил в лесу мир. Он разослал гонцов, чтобы созвать всех животных к себе на суд, и вскоре через лес, мимо дубов и буков, с шумом и гомоном потянулись знатные господа: волк Изегрим Железный Шлем, бурый медведь Браун, Хинце-кот, Пантера и Леопард. Но шли туда и такие бедняки, как Лютке-журавль, сойка Маркварт Страж Границ, и в конце концов перед королевским троном собрались все звери и птицы, не хватало одного только умоизощренного Рейнеке-лиса.
Кто зло творит, боится света, — гласит пословица, именно так обстояло дело и с Рейнеке: он был таким закоренелым злодеем, что не смел явиться на собрание зверей, и был у него, в сущности, один-единственный преданный товарищ, барсук Гримбарт Угрюмец, что и сам слыл необычайно лживым и злобным.
2

Когда все звери, кроме Рейнеке, собрались перед троном, король подал знак к началу судилища.
Первым в сопровождении своих родичей выступил Изегрим-волк. Поклонившись льву Нобелю, он принялся жаловаться.
— Благородный государь, — так начал Изегрим, — прошу вашего правосудия против Рейнеке-лиса! Этот злодей причинил мне большой ущерб-и тяжкое огорчение. Он состряпал ядовитое зелье и брызнул им в лицо моим детям, отчего трое из них совершенно ослепли. Напав на мою бедняжку жену, он до полусмерти ее избил, а меня самого надувал и обманывал, где и как только мог! Скажу вам, государь, что, наверное, и недели не хватило бы на то, чтобы перечислить все подлости, учиненные Рейнеке, и если бы каждый метр сукна из знаменитого сукнодельного города Ген-та был листом бумаги, то ее недостало бы на то, чтобы описать все его гнусные злодейства. Поэтому я обвиняю Рейнеке-лиса и прошу вас, государь, отомстить ему за меня!
Когда Изегрим-волк закончил свою речь, все звери, кроме Гримбарта-барсука, ему захлопали. Следующим обвинителем выступила маленькая пугливая такса по имени Вакерлос. Она была родом из города Парижа и говорила по-французски, но в те времена животные понимали любой язык.
— Милостивейший государь наш, — сказала такса, — я тоже обвиняю Рейнеке-лиса! Представьте себе, однажды зимой в трескучий мороз я сидела в кустарнике, дрожа от стужи, и не было у меня никакой еды, кроме малюсенького колбасного огрызка. Вдруг явился Рейнеке-лис и отнял у меня даже этот последний крошечный кусочек!
Говоря это, Вакерлос-такса из Парижа рыдала, а лев Нобель, растрогавшись, покачивал своей гривастой головой. Но тут выскочил вперед Хинце-кот, испокон веков ненавистник всех и всяческих собак, и воскликнул:
— Государь, Рейнеке великий злодей, и мы боимся его едва ли не больше, чем вас, но этой таксе вы все-таки не верьте! Во-первых, дело было много лет тому назад, а во-вторых, колбаса принадлежала вовсе не таксе, а мне — я стянул ее у спящего мельника, а Вакерлос выманила у меня хитростью. Дело это давнее, сам я из-за такого пустяка жаловаться не стал, так что нечего теперь этой Вакерлос делать из мухи слона!
Такса скрылась, а на ее место выступила пантера Пардель и сказала:
— Благородный государь! Я тоже вынуждена обвинить Рейнеке-лиса. Он вор и убийца, мы все это знаем, он бы и вас, короля, обвел вокруг пальца, ежели бы это сулило ему жирный кусок, но его последнее преступление превосходит все прежние: ведь он сегодня нарушил мир!
— Рассказывайте! — возмущенно воскликнул король, а пантера для подтверждения своей жалобы вытолкнула вперед Лампрехта-зайца. Но на что был похож заяц Лампрехт! Шкура его была разодрана, шея распухла, а в глазах застыл смертельный страх.
— Смотрите, — сказала пантера, — вот как Рейнеке отделал этого безобидного малого, никому не причиняющего вреда!
— Как это случилось? — спросил лев Нобель.
— Когда я ранним утром направлялась к вам, — отвечала пантера, — то услыхала, как в кустах лис говорил зайцу: «Поди сюда, Лампрехт, я хочу научить тебя петь!» — «А вы ничего мне не сделаете, мастер Рейнеке?» — спросил заяц, а лис засмеялся и сказал: «Ну с чего бы это, ведь король провозгласил мир, так как же я посмел бы тебя тронуть?» — «Ладно, тогда, пожалуйста, научите меня петь», — согласился заяц и доверчиво подошел к лису. Тот же впился когтями в его шкуру и давай его таскать, трепать и мотать, и, не вмешайся я и не пугни лиса, зайцу пришел бы конец! Вот, поглядите-ка на раны Лампрехта, — сказала пантера, и все звери, кроме Гримбарта-барсука, стали возмущенно кричать и требовать, чтобы нарушитель мира был наказан. А Изегрим-волк предстал перед королем и сказал:
— Государь, преступления Рейнеке вопиют к небесам! Вы должны лишить его жизни!
3

Поскольку каждый обвиняемый имеет право защищаться, а сам Рейнеке отсутствовал, то его племянник, Гримбарт-барсук, вышел вперед, чтобы вступиться за Рейнеке, хотя тот и впрямь был существом лживым и злобным.
— Господин Изегрим, — обратился барсук к волку, — господин Изе-грим, старинное изречение гласит, что от врага редко удостоишься похвалы, и вы это правило подтвердили на моем дядюшке. Будь Рейнеке здесь, вы наверняка не стали бы воскрешать эти старые истории, ведь о том, какое зло причинили Рейнеке вы сами, вы предусмотрительно умолчали! Здесь, конечно, кое-кто еще помнит, — продолжал барсук, — как вы некогда заключили с Рейнеке союз, что будете жить в дружбе и честно делить между собой всю добычу. Посему я сейчас расскажу, как мой дядя по милости Изегрима однажды в зимнее время чуть не погиб лютой смертью. Это история с рыбами. Слушайте же!
Все вокруг затаили дыхание, а барсук продолжал:
— Однажды по дороге ехал воз, груженный крупной рыбой. Изегриму хотелось отведать рыбки, да не хватало денег, чтоб ее купить, и хитрости, чтоб заполучить без денег. Тут вмешался мой дядя. Он улегся на обочине дороги и прикинулся мертвым. Воз с рыбой поравнялся с ним, возчик увидел лиса, слез вниз и достал нож, чтобы прикончить Рейнеке. Тот, однако, лежал тихо и неподвижно, не шевеля и волоском, и тогда возчик решил, что лис мертв, и кинул его на телегу, чтобы дома содрать с него шкуру. Вот как рисковал мой дядя ради Изегрима! Воз покатил дальше, тут мой дядя принялся скидывать вниз рыбку за рыбкой, а Изегрим, кравшийся следом, их подбирал. Под конец, когда воз был уже наполовину пуст, Рейнеке соскочил вниз и потребовал свою долю добычи. Но Изегрим уже всю рыбу сожрал и так набил себе брюхо, что ему стало худо. «Получай свою долю!» — сказал он Рейнеке и положил перед ним — что бы вы думали! — обглоданные кости, которые даже он, алчный волчище, не стал бы жрать!
А в другой раз, клянусь честью, Рейнеке высмотрел в одной коптильне жирную свиную тушу и договорился с волком, что они ее поделят. Весь риск Рейнеке взял на себя и, хотя дом сторожило много здоровенных собак, влез в окно и выбросил тушу наружу. Но едва он вылез обратно, собаки, услыхавшие, как упала туша, задали ему жару. Они истрепали ему мех и до крови его искусали. Волк же тем временем уютненько сидел и спокойно разделывался со свининой. Рейнеке снова потребовал свою долю, и снова обманул его волк, да еще и насмеялся над ним!
«Конечно, я припас для тебя кусок! — сказал он Рейнеке. — Жирный кусок, аппетитный кусок, лакомый кусок!» И он протянул моему дяде коромысло, на котором висела в коптильне туша! Разве не было у Рейнеке законного основания отомстить Изегриму за эти злые шутки? И я бы мог, государь, поведать вам еще сотни подобных историй о злых проделках волка! Но это, наверно, сделает сам Рейнеке, когда предстанет здесь перед вашим судом!
Так сказал барсук и затем продолжал:
— А теперь перейдем к зайцу! Все, что здесь наговорила пантера, только тронь — лопается, как мыльный пузырь! Лампрехт ведь поступил к Рейнеке в ученье, так неужто учитель не вправе был его бить и драть, коли он не знал урока? Вот Вакерлос тут жаловалась, будто Рейнеке стянул у нее колбасу, но, господа, вы же сами слышали: колбаса-то была краденая! Старая пословица гласит: что неправедно нажито — впустую прожито. По справедливости у тебя отбирается то, что ты приобрел нечестным путем! Кто же поставит Рейнеке в упрек, что он покарал вора, присвоив украденное? Всякий благородный муж должен ненавидеть воров и ловить их, так что Вакерлос должна бы, в сущности, благодарить Рейнеке за то, что он тут же, на месте, ее не повесил! Только ради мира, столь дорогого всем нам, отпустил он вора на все четыре стороны, ибо Рейнеке — муж честный, творящий только добро и ненавидящий всякую несправедливость!
С тех пор как вы, государь, провозгласили мир, Рейнеке никого больше не преследовал. Он затворился, как отшельник, ест только раз в день, носит власяницу, покинул свой замок Мальпартаус и поселился в маленькой хижине. Там он молится и размышляет о священных предметах. Мяса он уже целый год в рот не брал, он терпит голод и жажду и оттого страшно побледнел и исхудал. И вот теперь, когда он не в силах защищаться, на него так бессовестно клевещут! Ну да что с того: стоит ему только здесь появиться, как ни один из его недругов не посмеет и рта раскрыть!

Едва кончились эти словопрения, как вдруг ворота на королевский двор распахнулись и вошла целая процессия — петух Хенниг со всей своей родней, а за ними, на носилках, внесли тело его дочери, знаменитой курицы Крацфус-Шарконожки, ее загрыз Рейнеке, и Хенниг явился к королю с жалобой.
Вместе с Хеннигом выступили вперед два больших петуха, Крейянт-Кукарека и Кантарт-Певун. Это были сыновья Хеннига, лучшие петухи, каких только можно было сыскать от Голландии до Франции. Они держали в руках зажженные свечи и громко оплакивали погибшую сестру. Два других петуха тащили носилки, и все, кто следовал за ними, плакали навзрыд. А петух Хенниг предстал перед королем и повел такую речь:
— Милостивейший государь! Прошу вас, выслушайте меня и отомстите за жестокое горе, какое мне и моим детям причинил Рейнеке-лис! Итак, когда миновала зима и вокруг запестрели цветы, листья и травы, я с радостью и гордостью озирал свою большую семью. У меня было дважды десять юных сыновей и дважды семь красавиц дочерей, все крепкого сложения и доброго нрава. Мы снискивали себе пропитание во дворе одного монастыря, обнесенного стеной. Его сторожили шесть большущих собак. Там мы жили покойно, хотя и не вполне вольготно, потому что вор Рейнеке денно и нощно рыскал вдоль стены, подстерегая нас. Так что мира за монастырской стеной мы не видели, но были довольны и тем, что живем в безопасности.

Однажды Рейнеке догнали собаки и так его оттрепали, что он долго не показывался. Однако в последние дни он вдруг появился опять, на сей раз в облике отшельника — в рясе и власянице. Он показал нам письмо, державный государь, в котором вы провозгласили на Троицу мир, — с письма свисала ваша печать. Стало быть, показал он нам это письмо и сообщил: он, мол, заделался отшельником, кается в своих прежних злодеяниях и больше ни единой живой твари не причинит вреда. Мы можем теперь, сказал он, совершенно не беспокоиться, отныне, где бы он ни находился, нам его опасаться нечего, и он сложил лапки и вознес молитвы Господу.
Тогда я созвал своих детей, и все вместе мы возликовали, что нам уж больше нечего бояться и мы можем бестрепетно выйти за монастырские стены и увидеть большой мир! Мы тут же и вышли всей семьей за ограду, а Рейнеке только этого и ждал. Пулей вылетел он из кустов, отрезал нам дорогу обратно к калитке и принялся свирепствовать среди нас, беззащитных! Первой он убил мою любимую дочь, а когда вновь вкусил нашей крови, его уж было не удержать. Он гонялся за нами днем и ночью, не давая вернуться во двор, так что в конце концов у меня осталось всего пятеро детей из тридцати четырех! Сжальтесь, государь, и отомстите за меня! Глядите — вот лежит на носилках моя дочь, самая знаменитая несушка во всей Фландрии, которую этот разбойник только вчера, вопреки вашему запрету, лишил жизни! Пусть мои слова тронут ваше сердце!
5

— Слышите, господин барсук? — вскричал разъяренный король. — Зачем еще тратить попусту слова? — И, обратившись к петуху Хеннигу, он сказал: — Ваша дочь была хорошей несушкой. А потому ее следует похоронить со всеми почестями, возле ее могилы петь песнопения и поставить ей памятник! После этого я посовещаюсь с моими советниками, как покарать лиса за убийство.
Вслед за тем все затянули скорбную песню и понесли курицу на кладбище. Камнерезы тем временем изготовили надгробие. Они выбрали для него кусок наилучшего мрамора, высекли ровный четырехгранник, отполировали его до зеркального блеска и выбили буквы, так что каждый мог прочесть следующую надпись:
Здесь упокоилась навечно
Крацфус, любимая сердечно,
Весьма достойная похвал:
Несушки лучшей мир не знал.
Читайте все: ее загрыз
Разбойник, вор Рейнеке-лис!
Когда памятник был водружен на могиле, король стал совещаться со своими приближенными о том, как наказать лиса за его злодеяния. Общее мнение было, что за Рейнеке надо послать гонца и призвать его на суд к королю, чтобы он держал перед ним ответ. Гонцом же король назначил Брауна-медведя.
6

— Послушайте, — сказал король Брауну. — Это поручение я хочу возложить на вас. Но я приказываю: будьте осмотрительны, говорите обдуманно и взвешивайте каждое свое слово, ибо Рейнеке — малый лживый и его хитростям несть числа. Он станет расточать вам любезности, но при этом наплетет небылиц и постарается обмануть.
— О нет, государь, — отвечал Браун-медведь. — Можете быть спокойны: коварство Рейнеке мне известно; пусть он только попробует меня облапошить, ему это выйдет боком.
Итак, Браун-медведь, исполненный горделивой отваги и уверенный в себе, пустился в путь к крепости Мальпартаус. Сперва он пересек две пустыни, потом перебрался через две горные вершины и тогда только подошел к убежищу Рейнеке-лиса. Мальпартаус был не единственный замок, принадлежавший Рейнеке, зато самый любимый, и Браун знал, что лис возвращается туда всякий раз, когда его гнетут заботы или он вынашивает какие-нибудь злодейские планы.
Так было и на сей раз! Браун-медведь стоял перед воротами, куда обычно входил и откуда выходил Рейнеке. Но ворота были на запоре, и Браун постучал.
— Друг Рейнеке, вы дома? — крикнул он. — Послушайте меня! Я — Браун-медведь и пришел к вам с посланием от короля. Король Нобель поклялся всеми клятвами, что, ежели вы не явитесь к нему на суд, вам не сносить головы. А посему послушайтесь доброго совета: пойдемте со мной, не то вас ждет виселица!
Слушая эту речь, Рейнеке скрежетал зубами от злости и думал про себя: как бы мне расквитаться с медведем за эти надменные слова! Я должен что-нибудь изобрести! Медведь все стоял у ворот, а лис принялся в задумчивости бродить по извилистым коридорам своего замка. Надо сказать, что Мальпартаус по праву назывался замком-ловушкой, это было причудливое, запутанное строение: тут дыра, там пещера, вдоль и поперек шли узкие ходы и переходы, которые лис мог отпирать и запирать по своему усмотрению, так что у него всегда находилось убежище, если он хотел спрятаться сам или спрятать свою разбойничью добычу. Случалось и так, что иные простодушные звери попадали здесь в западню, не могли найти выход, и Рейнеке их убивал.

Рейнеке заподозрил было: медведь вызывает его к воротам, чтобы заманить в засаду. Однако, когда он убедился, что Браун стоит там один, его тревога развеялась. Он вышел за ворота и поздоровался с медведем.
— Добро пожаловать в мой дом, дядюшка Браун, — льстиво сказал он. — Я как раз творил молитву и потому не мог тотчас к вам выйти. Уж извините, дядюшка, ведь я, конечно же, во всякое время от души вам рад! Благодарю вас за то, что именно вы, кого я так люблю, принесли мне послание от короля, — но что я вижу: вы так вспотели, что весь мех у вас влажный! Путешествие, наверное, было утомительным! Боже мой, неужто король не нашел кого послать в такую-дальнюю дорогу, кроме вас, самого солидного и самого благородного из всех придворных? Но благодарю вас еще раз за то, что вы пришли, ваш мудрый совет всегда мне помогал, наверняка поможет и на этот раз. Я и сам уже собирался завтра пуститься в путь к королевскому двору. Собственно говоря, я хотел это сделать еще сегодня, да только вот набил себе брюхо дрянью. Глядите, как оно у меня вздулось!
Браун-медведь, и сам не дурак поесть, тотчас спросил, что же это за пища, которой Рейнеке так объелся, а хитрый лис продолжал:
— Ах, дядюшка Браун, эта еда не про вас! Я-то ведь горемычный бедняк и довольствуюсь самой простой пищей, а когда ничего лучшего нет, ем даже мед. Сегодня утром я опять с голодухи наелся этой дряни, и теперь живот у меня вздулся и мне до того худо, что и сказать нельзя!
Вот что говорил лис. А дело в том, что медведь ничего на свете так не любит, как свежий, золотистый, ароматный мед, вот почему Браун удивленно спросил:
— Что это я слышу от вас, Рейнеке? Вы и впрямь не жалуете мед? Но тут вы не правы. Мед — это чудеснейшая вещь, я больше всякой еды люблю мед. Так что, племянник Рейнеке, ежели меда у вас в избытке, то поделитесь со мной этим лакомством, а уж я у вас в долгу не останусь!
— Но, дядюшка Браун, — сказал Рейнеке, притворившись удивленным, — вы, должно быть, шутите и насмехаетесь надо мной, бедным малым?
— Клянусь Богом, — отвечал Браун-медведь, — мне и в голову не приходило над вами насмехаться!
Рейнеке потер руки от удовольствия и сказал:
— Ежели вы серьезно это говорите, дядюшка, то меда вы сможете поесть вволю! Здесь поблизости живет крестьянин по имени Рюстефиль Всего Вдоволь, у него меда столько, что хватит досыта накормить медведей со всего света.
— Скорей, скорей покажите мне к нему дорогу! — воскликнул Браун-медведь. — Коли я и вправду смогу досыта наесться меду, то с удовольствием окажу вам любую услугу!
— Тогда пошли! — отвечал Рейнеке медведю. — Я, правда, ходок плохой, но раз вы мой дядюшка и к тому же посланец короля, я вас туда провожу. Вы получите столько, что больше вам и не захочется!
Итак, Рейнеке засеменил вперед, а медведь топал за ним следом… Лис думал про себя: «Я тебя, дурень, провожу к бочке с таким медом, о котором ты век будешь помнить!»
А у медведя при мысли о меде уже слюнки текли. Вскоре они дошли до дома Рюстефиля, а там стали дожидаться, пока стемнеет.

Наступил вечер; Рейнеке, подглядев, что Рюстефиль лег в кровать, повел медведя к лежавшему посреди Рюстефилева двора дубовому бревну, расщепленному в длину. Дело в том, что Рюстефиль был еще и знаменитым плотником, этот дуб он выбрал, чтобы сработать из него мебель. Бревно было расщеплено уже до половины, и Рюстефиль вогнал в щель с обеих сторон по клину, чтобы она не сомкнулась.
— Глядите, дядюшка Браун, — сказал Рейнеке, — в этом полом стволе больше меду, чем вы в состоянии съесть. Суньте туда голову, да поглубже, но от души вам советую не объедаться, не то будете маяться животом, как я.
Браун, вообразивший, что он уже достиг желанной цели, сказал только:
— Не тревожься, братец Рейнеке, я знаю: во всяком деле надобно-соблюдать меру. — И, едва произнеся эти слова, медведь алчно сунул морду до самых ушей в щель бревна, да еще влез туда передними лапами.
Рейнеке немедля сотворил злое дело: одним ударом вышиб оба клина. Щель сомкнулась, Браун-медведь оказался зажатым в бревне, и как ни был он силен, дуб оказался сильнее. Медведь принялся выть и реветь, скреб задними ногами песок и поднял такой тарарам, что Рюстефиль поспешно выскочил из дома с топором в руках.
Когда Рейнеке увидал Рюстефиля, он крикнул Брауну, почти обезумевшему от боли и страха:
— Как делишки, мастер Браун? По вкусу ли вам пришелся мед? Смотрите, не обожритесь, прошу вас! A-а, я вижу, Рюстефиль выходит из дома, наверно, он хочет сказать вам «Добро пожаловать!» и вдобавок хорошенько угостить! — И, произнеся эти насмешливые слова, Рейнеке пустился наутек к своему любимому замку, крепости-ловушке Мальпартаус.

Едва Рейнеке успел удрать, как Рюстефиль подбежал к бревну и, увидев медведя, зажатого в тиски, бросился в трактир, где сидели крестьяне, и закричал: «Пошли со мной, пошли со мной, у меня на дворе медведь поймался!» Крестьяне оставили недопитое пиво, недоеденный хлеб и последовали за Рюстефилем, каждый вооружился чем попало, один вилами, другой мотыгой, кто пикой, а кто граблями, а кому ничего не попалось под руку, просто выломал кол из забора.
Народу набежало полон двор: впереди всех — священник и пономарь с кухаркой священника, госпожой Юттой, лучше всех в округе варившей манную кашу, она прихватила с собой веретено; за ними следом — кузнец с молотом, слесарь с рашпилем; прибежали кривоногий Шлоппе и большеротый Лудольф, Герольд со скалкой и его зять Кукельрей, господин и госпожа Квак и цирюльник Штопельмессер, госпожа Вилигтраут из Швейнефурта и Черный Зандер, да еще многие-многие другие. Все они ринулись к медведю, подняв дикий крик и размахивая своим оружием.
Когда Браун увидел, как они подбегают, то от страха силы у него удесятерились. Рывком высвободил он голову из бревна, хоть и ободрав ее кое-где до мяса, а когда на спину ему обрушились первые удары, то выдернул оттуда и обе передние лапы. Так что из бревна-то он вырвался, но теперь крестьяне взяли его в тиски, и на ненавистного разбойника со всех сторон посыпались удары. Браун отбивался как бешеный, но он бы наверняка погиб, если бы не прыгнул прямо в толпу женщин в пестрых юбках. Те в испуге прыснули в разные стороны, а кухарка священника, госпожа Ютта, со страху упала в реку, протекавшую возле дома, и жалобно звала на помощь.
После такого прыжка Браун упал и лежал как мертвый. Тогда крестьяне оставили его в покое и кинулись на помощь госпоже Ютте. Медведь увидел, что путь к реке свободен. Но ведь я не умею плавать, подумал он, однако, не видя другой возможности спастись, со стонами дотащился до берега и скатился в воду. Он предпочитал утопиться, нежели погибнуть жалкой смертью под ударами своих врагов. Но гляди-ка: вода подхватила и понесла этого толстого, жирного малого, а крестьяне, угрюмые и пристыженные, смотрели, как разбойник от них уплывает. Медведь же плыл вниз по реке, проклиная дубовое бревно, в которое он попался, и хитрого Рейнеке, заманившего его в западню. Течение плавно уносило его прочь — за короткое время он проплыл вниз добрую милю, — а потому решил, что крестьянам его уже не догнать. Тогда он выбрался на сушу и, лежа на берегу, горестно размышлял о том, что он самое измученное и истерзанное существо, когда-либо жившее на свете. О ты, лживый Рейнеке! — думал он, вздыхая, и больше всего ему хотелось умереть.

Увидев, что медведь прочно застрял в ловушке, Рейнеке побежал обратно в Мальпартаус. По дороге, однако, он завернул на крестьянский двор, где, как он знал, водились жирные курочки, сцапал одну из них и поспешил вниз к реке, чтоб запить обильную еду. Веселый и довольный, он все время приговаривал:
— Как я рад, как я рад, что разделался с медведем! Он зажат в тиски у дома Рюстефиля, Рюстефиль же вышел с острым топором, теперь уж никакой медведь не сможет обвинить меня пред королем!
Так приговаривал Рейнеке, спускаясь к реке с курочкой в зубах, но у самой воды на песке он увидел какую-то бесформенную массу — это был израненный медведь. Испугался тут лис и подумал: о Рюстефиль, болван ты несчастный, я же тебе доставил в дом такое жирное жаркое, какого ни один крестьянин сроду не едал, а ты его упустил! Но когда Рейнеке увидел, как истерзан и окровавлен лежавший на берегу медведь, его жестокое сердце возрадовалось и он сказал:
— Глазам своим не верю! Дядюшка Браун? Как вы здесь очутились? Ничего не забыли у Рюстефиля? А за мед расплатились сполна? Но что я вижу, дядя Браун: вы сплошь вымазаны чем-то красным! Неужто с вами кто-то сыграл злую шутку? Или мед пошел вам не впрок? А что это украшает вашу голову? Что это за красный орден такой, который носят на темени? А может, это у вас красный шлем? Ах, а кто же это обстриг вам уши и сбрил кожу со щек? И где же это, дядюшка Браун, вы позабыли свои перчатки?
Эти насмешки язвили Брауна сильнее, чем все его раны, и, не видя для себя иного выхода, к тому же будучи от боли не в силах говорить, он без единого слова опять бросился в реку и поплыл вниз по течению. Милею дальше он опять выбрался на берег и, лежа там, стонал:
— Ах, хоть бы кто-нибудь пришел и добил меня! Но мне ведь надо вернуться к королевскому двору! О Рейнеке, предатель из предателей, если б я только мог тебе отомстить!
И он собрался с силами, хромая и стеная, пустился в путь и на четвертый день приплелся ко двору короля.
11

— О боже! — воскликнул король Нобель, увидев перед собой Брауна в столь плачевном облике. — О боже, неужто это Браун-медведь?
Браун печально кивнул головой.
— Да, это я, ваше величество, — отвечал он, — и я пришел затем, чтобы пожаловаться на гнуснейшее злодейство. Эти увечья, что вы зрите, причинил мне подлый Рейнеке!
— Что? — вскричал король. И вне себя от гнева, он взревел: — Я немедля отомщу за это преступление! Браун — первый из моих дворян, горе тому, кто причинил ему такое бесчестье! — Затем он сказал: — Клянусь, честью, короной и бородой, если Браун не будет отомщен, то не носить мне больше меча и не быть королем!
Он немедленно встал, подал знак своим советникам, и они стали совещаться, как им поступить. Сошлись на том, что к Рейнеке надо отправить еще одного посланца, чтобы, как предписывает закон, второй раз вызвать его в суд. Все согласились, что вызов Рейнеке должен передать муж многоумный, и назвали его имя: Хинце-кот.
12

Король был согласен с таким выбором. Он призвал к себе Хинце и сказал ему, пусть передаст Рейнеке, что его вызывают вторично. Пусть лис отправляется ко двору без всяких проволочек, ибо третий вызов навлечет на него и на его род вечный позор. Услыхав, что он должен передать этот вызов. Хинце страшно испугался.
— Пошлите кого-нибудь другого, — взмолился он. — Смотрите, какой я маленький и слабосильный. Большой, здоровенный медведь не смог справиться с Рейнеке, так разве может это удаться мне, коту?
— Это ничего не значит, — возразил король, — в тщедушном теле нередко оказывается изрядно мудрости, искусства и хитрости, и ежели вы и впрямь невелики ростом и силой, зато умны, хитры и многоопытны, чего вы, конечно, не станете отрицать.
Против этого коту возразить было нечего.
— Да свершится ваша воля, государь! — отвечал он королю и сразу пустился в путь, на ходу всячески себя подбадривая.
Когда Хинце подошел к крепости Мальпартаус, Рейнеке как раз стоял перед домом. Хинце обратился к нему с такими словами:
— Прежде всего — добрый вечер, а затем выслушайте слово короля: ежели вы немедленно не последуете за мной ко двору Нобеля, то вас и весь ваш род постигнет королевская кара!
— Добро пожаловать, племянник Хинце, добро пожаловать! — произнес Рейнеке со сладчайшей миной; про себя, однако, он уже прикидывал, как бы ему и кота Хинце с позором отослать обратно ко двору. И он продолжал: — Племянник Хинце, чем бы мне угостить вас на ужин? Ах, дражайший племянник, — рассыпался Рейнеке, — я так рад, что король послал ко мне именно вас, ведь я никому не доверяю так, как вам! С прожорливым медведем, который только и знает, что рычать и поносить меня, я не пошел бы и за тысячу талеров. С вами же, дорогой племянник, я готов отправиться в путь с первым проблеском зари.
— Лучше бы нам тотчас же пойти назад, ко двору, — возразил кот. — Лунный свет так ясно освещает пустошь, дорога торная, ветер мягкий.
— Негоже без нужды странствовать по ночам, — сказал Рейнеке. — Сколько есть всякого зверья, что днем дружелюбны и приветливы, зато уж ночью от них добра не жди.
— Ну а что же мы будем есть, коли на ночь останемся в Мальпартаусе? — спросил кот.
— Ах, мы здесь довольствуемся самой простой пищей, — сказал Рейнеке, — сегодня у нас на ужин свежие пчелиные соты.
— О нет! — воскликнул Хинце и задрожал от отвращения. — Без такой еды я вполне обойдусь, это лакомство для Брауна! Не найдется ли у-вас в доме жирного мышонка?
— Мышь? — удивленно спросил Рейнеке.
— Мышь, хорошая жирная мышь, — подтвердил кот Хинце.
А лис Рейнеке всплеснул руками и сказал:
— Ежели такая еда вам по вкусу, племянник Хинце, то я вам охотно ее предоставлю! Невдалеке отсюда находится дом пастора, а рядом с ним — сарай, где по ночам пляшет столько мышей, что их не увезти и на десяти подводах. Я это знаю точно, потому что не раз слышал, как пастор жаловался, что от мышей житья нет.
Едва Рейнеке договорил эти слова, как Хинце взмолился:
— Рейнеке, не в службу, а в дружбу, сведите меня туда! Разве вам не известно, что мыши — моя любимейшая дичь?
— Этого я действительно не знал, — проговорил Рейнеке, — но раз вы так говорите, племянник Хинце, то я вам охотно верю и сведу вас. Так поспешим же!
И они пошли к пасторскому сараю. Рейнеке проделал в его глиняной стене дыру, сквозь которую не далее как прошлой ночью выкрал курицу. Пасторский сын Мартинет поставил у лазейки силок, надеясь, что разбойник в следующий раз в него попадется. Рейнеке это знал, а потому он сказал Хинце:
— Смело лезьте в дыру, племянник, разве вы не слышите, как нагло распищались там мыши? Ловите и жрите их, сколько душе угодно, я буду сторожить здесь, снаружи, а утром, спозаранку, мы отправимся к королю!
— А не угожу я здесь в ловушку? — спросил осторожный Хинце. — Попы ведь народ злобный, они не прочь расставить нам ловушки!
— Тогда пойдемте лучше назад, в Мальпартаус, — заявил Рейнеке. — Моя жена уж чем-нибудь да попотчует вас, пусть и не жарким из мышей, зато медом или сеном. Не знал я, Хинце, что вы такой трус…
Но Хинце уже скользнул через дыру в сарай и угодил прямо в силок.

Когда кот почувствовал у себя на шее петлю, он сделал еще один прыжок, но от этого веревка только туже затянулась. Хинце стал отчаянно вопить, призывая Рейнеке на помощь, а лис торжествовал, слыша его вопли, и крикнул в дыру:
— Ну как, Хинце, хороши ли мыши на вкус? Достаточно ли жирные, или вам хотелось бы, чтобы пастор немного сдобрил их горчицей? Скажите, разве при дворе теперь принято петь за едой такие песни? Ах, как бы я хотел, чтобы в этой ловушке вместе с вами сидел Изегрим, он причинил мне столько зла!
Сказав это, Рейнеке удрал, а Хинце стал вопить еще пуще. Его крики услыхал Мартинет, пасторский сын. Он поспешно вскочил с постели и радостно воскликнул: «Вор попался, вор попался, куриный вор угодил в ловушку!» Он разбудил отца, мать и слуг, и все они с палками и мотыгами побежали в сарай, чтобы расправиться с куриным вором.
На Хинце посыпались удары, один глаз ему выбили сразу, тогда он, в смертельном страхе, сделал отчаянный скачок, вцепился пастору в живот и выгрыз ему кусок мяса. Пастор завопил и упал без чувств, женщины и Мартинет закричали от ужаса и потащили пастора с кровавой раной в животе домой в постель.
Хинце воспользовался случаем. Напрягши все силы, принялся он грызть веревку, на которой висел, и наконец перекусил ее надвое. О Рейнеке, предатель из предателей, думал он, вылезая со стонами из сарая, и в ту же ночь потащился обратно ко двору короля.
Вскоре он вновь предстал перед королем: весь израненный, на шее — обрывок веревки, один глаз выбит! Когда Нобель увидел, как отделали его посланца, гнев его не знал предела. Он кричал, что теперь беспощадно покарает Рейнеке, и созвал всех своих советников, дабы обсудить, каким образом заставить Рейнеке предстать перед судом.
Тут взял слово Гримбарт-барсук.
— Не могу отрицать, что здесь предстало много обвинителей, — начал он. — Только я думаю, что при всех недостатках моего дяди следует соблюсти закон, а закон предписывает, что каждого обвиняемого надо вызывать в суд три раза. Стало быть, Рейнеке надо вызвать в третий раз, а ежели он не явится и тогда, то пусть король его накажет!
— Но кто же, — раздраженно спросил король, — отважится передать Рейнеке третий вызов? Неужели вы думаете, что здесь найдется еще хоть кто-нибудь, кому не дорога его шкура, его глаз и его жизнь? Кто захочет подвергнуть опасности свое здоровье и свои пока еще целые конечности ради того, чтобы в конце концов вернуться сюда без Рейнеке?
— Я приведу его, если вы не против, — сказал барсук Гримбарт.
— Что ж, Гримбарт, ступайте, — с облегчением ответил король, — и призовите Рейнеке в третий раз. Только прихватите с собой всю свою мудрость, она вам понадобится!
— Будьте спокойны, — заверил барсук Гримбарт, — уж я приведу Рейнеке ко двору.
Итак, Гримбарт-барсук отправился в Мальпартаус. Там он застал лиса, его жену и детей.
— Друг Рейнеке, — так Гримбарт приветствовал лиса. — Друг Рейнеке, я вас не понимаю! Ведь вы муж умный, не дурак, зачем же вы гневите короля, презирая его приказ и даже насмехаясь над ним? Защищать вас дальше невозможно, поэтому я настоятельно вам советую, идемте со мной ко двору! Гнев короля доведен до предела, — ежели вы воспротивитесь и в третий раз, то он непременно подступит к вашей крепости со всем своим войском, и вам с женой и детишками не уйти от его львиной ярости! Потому для вас поистине самое лучшее — пойти со мной к королю. Ваша хитрость помогала вам избежать и больших опасностей. Пойдемте, дядюшка Рейнеке, и пусть ваш ум и на сей раз пересилит ваших врагов!

Биография

Произведения

Критика