Сергей

Восход

"Белые обои, черная посуда, нас в хрущевке двое, кто мы и откуда" - в голове Майкла бесконечно повторялась мелодия этой аутентичной песни, случайно подслушанной в доисторической библиотеке во дворце.

Сейчас их с Иваном в комнате тоже было двое. А были ли они в хрущевке или нет, Майкл не знал, так как не знал значение этого необычного слова, но отдавало чем-то трущебно-пещерным.

В одной из пещер они как раз находились: но обоев в комнате не было, накренившись стоял стол с тремя целыми и одной подкошеной ножкой. Судя по обломкам метановой плиты, это была кухня. А из посуды в углу только валялась сильно закоптившаяся банка из под кофе, которая, видимо, служила бывшим жильцам пепельницей. Слащаво-приторный запах не давал сосредоточиться. Майкл задумался.

Интересно, как жили люди 300 лет назад во времена этой старинной песни? Был ли у них расцвет поэзии, как сейчас, когда правит Великий Вечный Император Му-Пу? Мечтали ли они о светлом будущем, которое наконец настало? Насколько счастливы они были в своих хрущевах? Разбивали ли они свои телевизоры и смартофоны во славу Великой Поэзии..?

Мысли переключились на сегодняшнюю встречу с Иваном. Встречались в кафе с названием "Желтая рыба». Обсуждали выход его сто тысячи первого альбома стихов. Иван тоже был поэтом, но делал это, по мнению Майкла, неумело и как-то непродуктивно: по одному-два четверостишию в неделю, тогда как Майкл мог написать около ста гениальных стихов в один день и этим гордился.

Электричества в кафе, как обычно не было, но тусклый луч света из окна освещал Ванино лицо, так что Майкл мог насладиться тонкими линиями его губ. Иван живо рассказывал собеседнику про свои новые невероятные концепции многомерных стихов, отхлебывая жидкость из матового стаканчика. Майкл его почти не слушал. В мыслях он уже целовал губы Ивана и весьма нецеломудренно, воображая как язык скользит в лоно Ваниного рта.

Продолжая мысленно лобзать уста друга, Майкл решил, что когда-нибудь сделает ему предложение. Тогда, они взявшись за руки, пойдут на гору Великого Вечного Му-Пу просить императорского благословения. И вся последующая ночь будет их: Всю ночь они будут слушать шепот прохладного прибоя у подножья горы и провожать глазами огни отплывающих джонок ловцов желтой рыбы.

Ну а дальше, как полагается, ночи без снов Ивана за пеленками в тихой пещере и его новые стихотворные труды, новые альбомы, несущие всеобщее счастье..

Отключившись от воспоминаний дня, Майкл посмотрел на друга. Тот по-прежнему лежал у стены. На его затылке зияла красная рана от железной трубы, которой поэт со всего размаха трюканул Ивана, когда тот наклонился в поиске оброненного идентификатора.

"Что он вообще понимает в поэзии? Понимал... Как можно было назвать мои лучшие стихи поэтической бессмыслицей? Бездарь..Да я...я тут...И что это за странное слово «графоман» произнес он?»:Майкл слышал, что это самое черное и страшное ругательство в мире..

Слащавый запах все теснее обволакивал ноздри. Майкл подошел к окну и приоткрыл его шире. Дело шло к рассвету.

Утренняя звезда в одиночестве пыжилась осветить Землю до восхода. "А ты сейчас погаснешь навсегда в моих золотых лучах, Айвен, есть только одно Солнце поэзии - и это я»:Майкл медленно развернулся к столу, поджег зажигалкой свечу, затем поднял с пола валявшийся в хламе керамический тесак: нужно было успеть разделать ванькин труп и вынести его к приезду мусоросборщика.

В пещеру ворвался первый робкий луч Солнца.