22.04.2019

Пауль Хейзе (Paul Heyse)

Марион. Пауль Хейзе

В те времена, когда во Франции царствовал Людовик Святой¹, старый добрый город Аррас² был лет на шестьсот моложе, чем сегодня. А веселее он был, пожалуй, в тысячу раз, и не только по молодости, но, прежде всего, благодаря высокому искусству живших в нем поэтов. Своими песнями, мираклями³, небольшими рифмованными рассказами разносили они славу родного городка по всей прекрасной Франции.

Однажды ранней весной в садике за домом одного из таких замечательных поэтов⁴ молоденькая женщина подвязывала виноградные лозы. Она была невысокого роста, с очаровательным личиком и той прелестной полноты, что присуща обычно спокойным и добродушным натурам. Безмятежный взгляд ее черных глаз, казалось, не ведавших горя, неторопливо скользил по саду. Зато прилежные руки не отдыхали. Как у богатых горожанок, ее белые волосы украшали нарядные ленты, но юбка была подобрана, чтобы не мешала работать, а, возможно, чтобы приоткрыть симпатичные ножки.

Когда милое создание углубилось в виноградные заросли, на пороге дома появился мужчина, вид которого резко контрастировал с обликом молодой женщины. Он был среднего роста, с живым взглядом и неправильными чертами лица. Черная накидка не скрывала более высокое левое плечо, да и одна нога была длиннее другой. Но он так свободно двигался и жестикулировал, что недостатки фигуры не бросались в глаза, а игравшая на губах едва заметная улыбка наводила на мысль, что насмешка в его устах весьма опасна, зато любезность — восхитительна.

Некоторое время он любовался садовницей, потом нерешительно покачал головой, надвинул на лоб берет с зелеными петушиными перьями и быстро зашагал к ней.

Женщина оглянулась, и ее щечки нежно зарделись, а глаза заблестели. Она опустила руки и молча смотрела на него.

— День добрый, Марион, — сказал мужчина неприветливо. — Кто-нибудь еще есть в саду?

— Нет, Адам.

— Вот и хорошо, мне нужно поговорить с тобой. Ты славная женщина, Марион, и прекрасно исполняешь свои обязанности. Но я не могу больше с тобой жить.

Ее прелестное лицо сделалось смертельно бледным, однако она не проронила ни слова.

— Ты очень красива, Марион, — продолжал Адам, — и теперь, через четыре недели после свадьбы, я по-прежнему восхищаюсь твоей красотой. Но ты скучна. Я не хочу сказать, будто у тебя вовсе нет фантазии. Но одна Пресвятая Дева знает, когда она появится. Я ждал, но теперь мое терпение лопнуло. За все время нашего супружества ты хоть раз запросто поболтала со мной, хоть раз пошутила? А все мои стихи и шутки вызывали у тебя лишь милую улыбку. Ты оставалась невозмутимой, как статуя. И хотя иногда я убеждался, что ты создана из плоти и крови — что мне с того, ведь потом мне все равно приходилось в одиночестве восхищаться собственными песнями. О глупец! Я видел это и раньше, когда только влюбился в тебя, но думал, что ты оттаешь. Признайся же, Марион, разве нам не скучно вместе?

Молодая женщина продолжала молчать, но глаза ее наполнились тяжелыми слезами. Адам нервно дернул висящую лозу и продолжил:

— Я не хочу сказать, будто другие женщины лучше или всегда бывают интересны. Я так не думаю, напротив, я благодарен, что ты доказала мне бессмысленность супружеской жизни вообще. И вновь повторяю: мне невыносимо оставаться с тобой! Неужели я должен похоронить свою молодость и зачахнуть в этой дыре из-за твоей красоты? И мне не суждено появиться при дворе короля в Париже, в покоях принцев, где моему искусству воздадут должную хвалу и почет? Или войти в дома ученых, в университеты, где за час можно услышать больше умных слов, чем от тебя за целый год? И все ради того, что ты прекрасная женщина и случайно моя жена? Да пусть меня черти поджарят на сковородке, коли я соглашусь остаться!

Он прошелся взад-вперед, оживленно жестикулируя, потом искоса взглянул на жену и добавил:

— Ты ведь сама доказываешь, что я прав. Почему ты не рыдаешь, как поступила бы любая нормальная женщина, не бросаешься мне на шею, не умоляешь остаться своего любимого Адама, единственного, прекрасного, хотя не так уж я и прекрасен, не обещаешь мне всего на свете, хотя и не думаешь ничего выполнять? А ты просто стоишь, не зная, как помочь себе. И я должен пожертвовать талантом и лучшими годами жизни, чтобы только любоваться на тебя? А коли у нас родятся дети, похожие на тебя, неужели у меня когда-нибудь возникнет желание сочинить танцевальную песенку, когда вокруг будут сидеть шесть-семь мальчиков и девочек, красивых, как на картинке, и таких же молчаливых? Итак, я поеду в Париж, как только раздобуду денег. А ты можешь вернуться к родителям, а если пожелаешь, оставайся с моим дядей, который тебя очень любит. Ты ни в чем не будешь нуждаться, а если у тебя родится ребенок, я буду считать его своим. Но жить с тобой, Марион, я больше не могу, клянусь всеми святыми! Я — поэт и хочу им оставаться, а скука — яд для моего искусства. Ну, я пошел к дяде. Будь же умницей, и давай расстанемся друзьями.

Он протянул жене руку, но та ничего не видела от слез. Адам поспешно повернулся и исчез в доме.

Спустя час дверь богатого дома, где жил дядя Адама состоятельный член муниципалитета, отворилась. На пороге появился рассерженный Адам и быстро пошел прочь, не разбирая дороги. Руки он то сжимал в кулаки, то запускал в длинные волосы.

— Проклятый скряга, — бормотал Адам, — и он еще прикрывает жадность лоскутьями добродетели. Какое ему дело до того, что я решил расстаться с женой? Да пусть берет ее себе, хотя жалко милого юного создания. Конечно, его кошельку безразлично, зачахну я здесь или нет. Но поехать путешествовать, чтобы посмотреть мир и набраться знаний, — тут господину кошельку становится не по себе. Посмотрите на него! Думает, раз он подарил мне домик с хозяйством, значит, я должен навсегда застрять в Аррасе со сбродом рифмоплетов и зарыть свой талант в землю? Да пусть мне придется жить как обычному шпильману⁵ и дрессировать обезьян с собаками, чтобы добраться до Парижа, — я докажу им всем, что Адам де ла Аль идет своим собственным путем!

И его собственный путь на этот раз привел прямиком к «Трем лилиям» — лучшему кабачку старого Арраса. В этот час там почти не было посетителей. Угрюмый Адам сел в углу и поднял глаза, лишь когда хозяин подошел к нему с бокалом вина и почтительно поздоровался.

— Вы как будто чувствовали, господин Адам, что о вас говорят, — сказал хозяин. — Видите человека, что сидит у камина и украдкой поглядывает на вас? Это руководитель актерской труппы, что пришла сюда неделю назад. Ее пригласили священники, чтобы представить на Пасху в кафедральном соборе Страсти⁶. До праздника еще целых две недели, а люди слоняются тут без дела, растрачивая будущий заработок. Сам он снимает у меня комнату и уже задолжал кучу денег. Так вот, незадолго до вашего прихода я говорю ему: «Послушайте, вы же до Пасхи можете еще неплохо заработать — это будет только на пользу и вам, и мне». «Конечно, — отвечает он, — если бы у меня были мистерия⁷ или миракль, но я оставил все рукописи в Камбре⁸». «Господин, — говорю я ему перед вашим приходом, — в нашем краю немало славных труверов⁹, дитеров¹⁰ и жонглеров¹¹, а, кроме того, есть мастер Адам де ла Аль, который их всех за пояс заткнет». «Клянусь святым Николаем, — восклицает он тогда, — он получит половину сбора, если напишет для меня хорошую пьесу и та будет иметь успех у публики!» И в этот самый момент вы появляетесь. Вот он и послал меня к вам.

Адам поднялся и, залпом выпив вино, направился к руководителю труппы, который сразу же почтительно поклонился. Они говорили недолго, потом пожали друг другу руки.

— Итак, — сказал Адам, — через восемь дней вы сыграете пьесу, а на следующий день я получу деньги. Да благословит нас Пресвятая Дева! Не буду терять ни минуты и сразу же примусь за работу.

С этими словами он ушел, бормоча под нос по своему обыкновению что-то вроде: «Они еще обо мне узнают!»

Прошло восемь дней. Как-то после полудня Марион с бледным лицом и заплаканными глазами сидела в комнате и перелистывала рукописи. Она даже не слышала, как отворилась дверь и в комнату вошла ее подружка. Лишь когда та окликнула Марион, она вздрогнула и оглянулась.

— Добрый день, Перетта, — сказала она. — Что привело тебя сюда?

— А почему ты сидишь дома и плачешь, Марион? — живо спросила девушка. — Почему не идешь в «Три лилии», где сегодня приезжие актеры играют новую пьесу твоего мужа? Вот так жена! Да я побежала бы первой, если бы у меня был муж, ради которого во дворе трактира собралось полгорода. Пойдем же! Зачем ты перечитываешь эти старые стихи, которые Адам посвятил тебе? Ты же наизусть их знаешь, как молитвы.

Несчастная женщина горько заплакала.

— Разве ты не знаешь, — проговорила она, — и разве не говорит весь город о том, что Адам хочет бросить меня и уехать в Париж?

— Глупышка, — пожурила ее Перетта, — ну что ты выдумываешь?

— Он сам мне об этом объявил и с тех пор даже не ест дома, возвращается совсем поздно и спит отдельно.

— Разумеется, у него же было полно работы над спектаклем, да и вообще, Марион, у мужчин вечно какие-то причуды, только бы нас помучить. Бог с ним, не принимай все так близко к сердцу. Ну-ка вытри глазки и пойдем на представление. Что подумает твой муж, если ты не удосужишься посмотреть его новую пьесу?

Так, утешая и браня, Перетта повела печальную Марион к «Трем лилиям». Около кабачка уже было многолюдно и шумно. Горожане сидели на скамейках во дворе, окна в боковых флигелях были переделаны в ложи для местной знати, а сцену устроили в конце двора в сарае, массивные ворота которого были сняты с петель. Марион с Переттой появились в тот момент, когда на сцену вышла Аварития¹², прочитавшая пролог, в котором заверила богачей города в своем покровительстве.

Для красоток не осталось местечка ни во дворе, ни в одном из окон. Однако Перетта не смутилась, пробравшись между соседними постройками, она вместе с Марион очутилась около самого сарая. Подруги пристроились за большим льняным полотном, закрывавшим сцену сбоку, и прильнули к щелке. Ожидавшие своего выхода актеры пытались заигрывать с прелестными зрительницами. Марион не обращала на это никакого внимания, увлеченно глядя на сцену. А Перетта время от времени строила им милые гримаски.

Тем временем на сцене появился Адам (не подозревая, что на него смотрит жена) в обычной одежде, видимо, изображая самого себя. В изящных стихах он принялся жаловаться на судьбу: он-де хочет поехать в Париж, но у него нет ни гроша, а баснословно богатый дядя — один из самых упрямых скупцов на свете — наотрез отказывается ему помочь. На сцену выходит доктор, у которого Адам спрашивает, можно ли излечить жадность, поскольку он знает одного превосходного пациента. Доктор в ученых выражениях перечисляет всевозможные симптомы жадности, попутно объясняя, какие из них поддаются лечению, а какие — нет. Что касается дяди Адама, то врач обещает исцелить его. И тут появляется третий персонаж, всем своим видом и манерами до того похожий на дядю Адама, что зрители не могли вдоволь насмеяться. Доктор подходит к этому почтенному господину, вежливо щупает его пульс, просит показать язык, расспрашивает о том и сем и под конец напрямую осведомляется о симптомах мучающей его жадности. Разгневанный богач бранит негодного племянника и объясняет зрителям, что не хочет давать денег по-тому, что тот недавно отпраздновал свадьбу, а теперь собирается бросить жену, хотя весь Аррас знает, что она — воплощение всех добродетелей и к тому же писаная красавица.

Марион слушала пьесу с растущим беспокойством, ведь на ее глазах прилюдно обсуждались все ее домашние неурядицы. Она была не в состоянии оценить изящество стихов и веселые шутки, которыми наслаждались зрители. Забыв обо всем на свете, она со страхом внимала обвинению, которое супруг выдвигал против нее. В ответ на дядины упреки он сухо заявил, что красавица-жена — это не предел мечтаний, и ротик Марион больше подходит для поцелуев, нежели для искусных бесед, однако поцелуи еще никого не сделали умнее. Но когда Адам сказал, что готов подарить две кроны тому, кто вспомнит хоть одну шутку, услышанную из уст Марион, бедная женщина была не в силах дольше оставаться за кулисами. Вся пылая, она выскочила на сцену и с возмущенным взглядом остановилась перед обидчиком. — Как же тебе не совестно, Адам! — закричала она. — Как не стыдно говорить такое о собственной жене перед всем городом? Да если бы ты меня хоть чуточку любил, то никогда бы не посмел произнести подобное. Скажи, неужели я это заслужила? Разве я хоть раз тебя огорчила, разве я не угадывала все твои желания? А ты злословишь обо мне на глазах всего Арраса!

Свои торопливые причитания она то и дело сопровождала всхлипами. Поначалу зрители думали, что так и положено по пьесе, и некоторые хохотали во всю — ведь всегда найдутся люди, готовые потешаться над несчастьями соседей. Но когда стало понятно, что это настоящая Марион, даже самые веселые перестали смеяться и удивленно уставились на сцену. Хотя Адама весьма изумил такой поворот событий, но он быстро нашелся и непринужденно закричал:

— Добрые сограждане, это не предусмотрено сценарием. Женщина самовольно появилась на сцене, но она не из актерской труппы. Убедительно прошу убрать ее. Вы же слышите, она даже не говорит стихами, подобно другим персонажам, представляющим вашему почтенному вниманию эту необычную пьесу.

С этими словами он взял Марион под локоток, пытаясь увести ее со сцены. Однако она вырвалась и, ободренная советами публики, что должна остаться и разобраться во всем до конца, заявила:

— Я желаю доказать вам, уважаемые господа, что со мной обошлись несправедливо. Да, я молчалива от природы, но такой ли уж это большой недостаток, что я не болтаю ненужной чепухи, а слушаю речи моего мужа?

— Марион права! Да здравствует Марион! Пусть продолжает! — весело закричали зрители.

— Так вот, — она становилась все красноречивей, — если я не гожусь для сцены, потому что не говорю в рифму, — пожалуйста, я знаю немало прекрасных стихотворений. Их посвятил мне мой муж еще в пору своего ухаживания, тот самый, кто теперь клевещет на меня. Я прочту их, чтобы вы увидели, какой он неискренний и какие чудесные слова он находил раньше для меня. Она подошла к краю сцены и пропела следующие строки, хотя ее голос временами готов был сорваться:

Милых глазок, щечек нежных,
Ручек чудных, белоснежных
В Артуа полным-полно.
Ведь куда ты здесь ни выйдешь,
Вмиг красавицу увидишь —
Так уж здесь заведено.
Но умнее нет на свете
Той, кому куплеты эти¹³.

Зрители рассмеялись. Некоторые подхватили припев. Вдруг кто-то крикнул:

— А как ты докажешь, Марион, что это именно про тебя?

— А вы слушайте дальше:

Пусть другие голосисты
И танцуют, как артисты, —
Все пустая суета.
Но вскипает жар сердечный,
Заворкуют лишь беспечно
Марион моей уста.
Ведь умнее нет на свете
Той, кому куплеты эти.

Теперь уже все хором исполняли припев, а потом громко принялись славить певицу, которая стояла на сцене со слезами на глазах, внезапно испугавшись собственной смелости, и была даже прекрасней, чем обычно. Вдруг вперед выступил Адам и воскликнул:

— Тихо, добрые люди, я тоже прошу слова.

Все замолчали, с любопытством ожидая его оправданий. Но он сказал:

— Пожалуй, никто из вас не станет отрицать, что моя драгоценная супруга сейчас основательно пристыдила меня, ловко перевернув все в свою пользу. И я от всей души благодарен ей. Клянусь вам, мое сердце замирало от радости при каждом ее слове, особенно когда ей пришла в голову замечательная идея обратить против меня мои же собственные стихи. И я сказал себе: «Адам, ты будешь последним негодяем, если решишь расстаться с этой чудесной женщиной, даже если в Париже тебя ожидают почести и награды». И я надеюсь, мои добрые сограждане, что вы замолвите перед моей восхитительной супругой словечко за ее дерзкого и упрямого мужа, и она вернет ему свою любовь и не будет долго корить за грехи.

Он произнес эти слова в сильном душевном волнении. Во дворе воцарилась тишина. А Марион счастливо рассмеялась и со словами: «Ах ты, злодей!» бросилась мужу на шею. Адам крепко обнял жену и объявил:

— Теперь послушайте третий куплет песни:

Многие в Париж стремятся,
Чтоб ума скорей набраться,
Мне ж с любимой дома жить, —
Потому что знаний краше,
Чем она мне здесь покажет,
Мне нигде не раздобыть.
Ведь умнее нет на свете
Той, кому куплеты эти.

Не стоит и говорить, как радостно все подпевали на этот раз. Вдруг из трактира донесся шум. Дяде Адама сообщили, что его уважаемая персона представлена на сцене в довольно комичном виде, и он поспешил к «Трем лилиям», чтобы заставить племянника пожалеть о своей наглости. Но тут ему наперебой бросились рассказывать, как удачно все кончилось, и когда дядя услышал о раскаянии Адама, о том, что он больше не собирается уезжать в Париж, то сменил гнев на милость и простил дерзкого поэта, который смиренно подошел к нему, держа за руку Марион. Желая доказать необоснованность обвинения в жадности, он устроил праздник в «Трех лилиях». Вечер удался на славу, а Марион танцевала со всеми знатными господами.

Однако конец пьесы граждане Арраса так и не увидели. По сценарию с небес должен был спуститься Господь Бог с ангелами и изгнать Аваритию. Но думаем, что их добрьм, сердцам больше понравился другой конец, с Марион. Все равно не удалось бы по-настоящему прогнать скупость из Арраса, зато стало одной счастливой парой больше.

1855г.

¹ Людовик IX Святой (1214 — 1270), французский король с 1226 г.

²Город на севере Франции, древняя столица исторической области Артуа. В XII в. здесь возникло одно из наиболее примечательных объединений поэтов.

³ Жанр западноевропейской средневековой стихотворной драмы, сюжет которой составляют легенды о деяниях святых и девы Марии. Один из самых значительных мираклей «Игра о святом Николае» принадлежит перу трувера из Арраса Жана Боделя (ок. 1165 — 1210).

⁴Рассказ основан на биографии одного из известнейших труверов из Арраса — Адама де ла Аля (ок. 1240 — после 1285). Сын зажиточного буржуа, он в юности обучался в аббатстве Вассель, затем вернулся в родной город и женился, однако вскоре оставил семью и отправился в Париж. Около 1262 г. он сочинил пьесу «Игра в беседке», героями которой являлись сам трувер и его скупой отец, друзья-поэты и глупые богачи Арраса, врач-шарлатан и сказочная фея. Он рассказывает, почему покинул семейный очаг и отправился путешествовать. Его фантазии сочетаются с бытовыми, сатирическими сценками. В 1283 г. при дворе принца Карла Анжуйского он написал «Игру о Робене и Марион» — прообраз будущей комической оперы, в которой переплетаются танцы, песни и декламация. В основу сюжета лег рассказ о том, как галантный рыцарь пытается соблазнить прелестную пастушку Марион, но она остается верна избраннику — деревенскому парню Робену.

⁵Средневековый странствующий актер.

⁶ Театрализованноее представление, содержанием которого являлись Распятие и Воскресение Христа.

⁷Жанр средневекового религиозного театра, в котором религиозные сцены чередовались с бытовыми комедийными интермедиями.

⁸ Город на севере Франции.

⁹Куртуазные поэты-певцы на севере Франции в ХН-ХШ вв. В Провансе они назывались трубадурами.

¹⁰ Рассказчики сатирических монологов-сказов.

¹¹ Певцы-профессионалы, сопровождавшие трубадуров и исполнявшие их произведения под аккомпанемент виолы или арфы.

¹² Аварития — в средневековых мистериях персонификация алчности.

¹³ Перевод стихов А.Гугнина.

Биография

Новеллы

Критика