Филип Рот. Обман
К. Вронский
Уже само название последней книги Филипа Рота (род. в
Таким образом, читатель обманут, еще не «шагнув» в книгу, настраиваясь на одно, а получая в итоге совсем другое.
Дебют Рота, состоявшийся более тридцати лет назад, был весьма многообещающим: сборник «Прощай, Колумбус» (1959), куда вошли несколько рассказов и одноименная повесть, был удостоен Национальной книжной премии за 1960 год. Следующие два романа — «Попустительство» (1962) и «Она была такая хорошая» (1967) — прошли незамеченными.
Известность пришла к Роту после выхода в свет его четвертой книги — романа «Жалобы Портного» (1969). После скандального успеха романа Рот пишет целую серию книг о писателе Натане Цукермане — своего рода литературном двойнике автора: «Профессор страсти» (1977), «Литературный негр» (1979), «Цукерман на свободе» (1981), «Урок анатомии» (1983), «Контржизнь» (1987) и «Факты» (1989), — объединенные общей проблематикой и сюжетными коллизиями. Цукерман переходит из романа в роман, а вместе с ним переходят и вопросы, и темы.
Цукерман у него постоянно раздваивается, а сам прозаик предлагает решить все интересующие читателей вопросы в очередной книге, где он сам встретится со своим героем (неважно, что совсем недавно Рот уже встречался с ним — в «фактах»).
«Вся беда с жизнью», по словам автора, состоит в том, что «действительно не знаешь, идет она по нисходящей или нет. Вся беда в том, что действительно не знаешь, что творится вокруг».
Но ведь жизнь — это не только быт, но и литература. И главное здесь — воображение, творящее чудесную реальность. А также вдумчивый читатель, без которого постичь эту реальность во всех измерениях просто невозможно. Мир, создаваемый автором («обман»), становится, пожалуй, единственной реальностью, где еще можно жить и творить по законам красоты. Обман — это воображение, фантазия, прекрасное. И в то же время это издевка над дотошными критиками, все объясняющими только фактами писательской биографии.
«Филип, — спрашивает его собеседник, — есть у тебя пепельница? Или ты предпочитаешь обращение «Натан», если, конечно, роман опубликуют?» — «Вовсе нет - это не Цукерман, — отвечает Рот. — Цукерман — это роман. А записная книжка — я сам». Цукерман вырастает из Рота, как роман вырастает из записной книжки, они не отделимы друг от друга. В записной книжке у Рота есть диалоги с женщиной, которую он любит куда больше своей собеседницы: «Ведь она просто не существует».
Рот максимально сближается со своим двойником, чтобы в последний момент оттолкнуть его и посмеяться над доверчивым читателем, который привык бездумно скользить глазами по страницам. «Я пишу прозу, а мне говорят, что это автобиография, я пишу автобиографию, а мне говорят, что это проза... пусть уж они сами решают, что здесь проза, а что — нет», — заключает он.
По существу, «контржизнь» для Рота — это литература и эротика. Можно сказать, что литература второй половины нашего столетия — в значительной мере поиски «обмана», попытки найти собственное «я».
Парадокс действительность на поверку оказывается «страшным сном», а подлинной реальностью становится воображение; вот где Цукерман способен реализовать все накопившееся у него замыслы. К тому же он писатель, значит, воображение для него важно вдвойне: это и целый мир, и источник творчества. Но творчество вновь сталкивает его с действительностью, мечта остается несбыточной (и все же прекрасной); круг замыкается.
«Обман» — еще одна вариация на тему «контржизни». Сюжета в романе как такового нет, вся фабула строится на медленных диалогах влюбленной пары. Перипетии жизни молодой героини, филолога-русиста по образованию, эмигрировавшей в 1968 году в США, перемежаются размышлениями Цукермана о писательском ремесле. Темы разговора банальны: секс, политика, семья, евреи, любовь. Беседа перескакивает с одной темы на другую, пока в середине книги Цукерман внезапно не умирает (в который раз!), оставив после себя незаконченную книгу с многообещающим названием «Импровизации о себе самом», и Рот не сообщает нам, что все прочитанное — очередной вымысел, необходимый ему лишь для того, чтобы разобраться в себе самом, а затем... продолжить диалог, на этот раз от своего имени.
Для читателя (здесь его роль берет на себя молодая девушка, которая пытается разобраться в литературных вкусах Рота) это одна из самых открытых книг. Не столь важно, как зовут главного героя, — ведь перед нами «история влюбленного воображения», «культурная история», в которой герой размышляет вслух, медленно, но верно втягивая читателя в роман.
Биограф, собирающий материал о жизни «покойника» Цукермана, более всего интересуется не «фактами» его биографии, а «ужасающей двусмысленностью его «я», тем, как писатель мифологизирует себя и почему он это делает. Откуда они взялись, все эти импровизации о себе самом?»
Причина этого, по Роту, чрезвычайно проста. Ведь никто не может заставить его бросить писать и фантазировать по «той простой и нелепой причине, что сам он не может остановиться». Именно поэтому самая важная для писателя книга — его же собственная биография, где «факты» реальной жизни неотделимы от вымыслов «контржизни» И в совокупности составляют «обман».
Но, хотя Рот все время подчеркивает, что все здесь выдумка и мистификация («это не я, это далеко от меня, это игра, это пьеса, это мое воплощение... все, кроме меня, здесь сфальсифицировано»), сквозь игру и фантазию просачивается реальность, от которой писателю скрыться не дано. Ведь его детство и юность прошли в еврейских кварталах, и эта среда во многом определила как мировоззрение самого Рота, так и материал, специфику, атмосферу его романов. «По своему образованию я принадлежу к тому классу людей, в который не могу попасть из-за нехватки денег. Вот почему я общаюсь не со своим кругом. Денег маловато. Я не на своем месте. Полностью», — замечает героиня книги.
Чем же обусловлено такое положение дел? Можно ли решить проблемы эмигрантов? Ликвидировать антисемитизм?
Рот не дает четкого ответа на эти вопросы. Как, впрочем, и его герои. Может, все дело тут в «романтической ненависти XX столетия», о которой толкуют персонажи «Обмана», в идеализме, который зачастую приводит к созданию тоталитарных государств, к социальной несправедливости и губительной для личности атмосфере всеобщего страха и стукачества («...ненавижу Чехословакию, в ней так тяжело дышать»)?
Сам писатель в растерянности. «Ей-богу, не знаю, что у меня получилось. Что я изобразил? Я как-то об этом не задумывался и больше работал над романом», — говорит он в самом конце.
Совсем недавно Рот выпустил еще одну книгу — «Наследие. Непридуманная история», где вновь обратился к еврейской среде — на этот раз на примере своего отца, с большим трудом поставившего семью на ноги. Что это: «обман» закончился, фантазия наконец уступила место правде жизни? Или Рот снова повторяет себя, и каждый новый роман — всего лишь эпизод его духовной биографии?
Л-ра: Диапазон. – 1992. – № 2-3. – С. 144-146.
Произведения
Критика
