Пародия в творчестве Кребийона-сына
И. В. Лукьянец
С помощью пародии Кребийон боролся со старыми традициями, тормозившими развитие романа. И хотя за последнее время интерес к творчеству Кребийона значительно возрос, ученые пока не уделяют достаточного внимания таким своеобразным способам утверждения романистом своих этических и эстетических принципов, как пародия, ирония, гротеск.
Если воспользоваться терминологией В. Я. Проппа, смех Кребийона можно отнести к категории «насмешливого смеха». Мировоззренческая сущность иронии, свойственной творчеству Кребийона, кроется в рационалистическом скептицизме, духе сомнения, характерном не одному только Кребийону, но и всей эпохе раннего Просвещения, и отчетливо проявившимся в том его стилистическом воплощении, которое получило название рококо и идейной основой которого было сомнение. Пародия с ее игровой, двойственной спецификой, бывшая одним из характерных проявлений стилистики рококо, занимает особое место и в романах Кребийона. Пародирование у него чрезвычайно разнообразно: это и обращение к предшествующему роману, и к фактам литературной жизни и современности. Примером последнего может служить пародия на роман Мариво «Жизнь Марианны» (1731-1741), не однажды служившая предметом внимания отечественных и французских ученых. Мы же рассматриваем пародию на некоторые литературные приемы и виды романов; с их помощью своеобразно утверждаются воззрения Кребийона на задачи, которые должно ставить романическое повествование. Пародийный элемент у Кребийона путем отрицания и иронии способствует правдивому отражению действительности.
Роман «Танзаи и Неадарне» (1734) пародирует модную в то время восточную сказку. Насмешливое отношение к сказочному фантастическому началу проявляется уже в длинном предисловии к роману, которое высмеивает ученые полемики того времени. Значительная часть предисловия посвящена тому, чтобы объяснить, как этот якобы подлинный манускрипт попал во Францию, кто был его создателем, каким трансформациям подвергался его текст на протяжении долгих веков. В данном отношении Кребийон подвергает осмеянию традицию своих собратьев по перу выдавать собственные сочинения за подлинный документ, чтобы создать видимость их правдивости. Но Кребийон ставит и другую задачу: он принимает участие в весьма актуальном и для первой половины XVIII в. споре «древних и новых», особенно обращая внимание на проблемы точности перевода и достоверности. Кребийон пишет, что «пройдя через многие руки, книга потеряла свой национальный колорит, но не стала от этого хуже». Речь идет о французской интерпретации восточных источников, частое обращение к которым было характерно для писателей того времени. Автор «Танзаи и Неадарне» считает необходимым использовать восточную тематику для отражения актуальных проблем французской действительности; роман стал «достоверной картиной жизни», несмотря на то, что автор обращается к восточному материалу.
«Танзаи и Неадарне» имеет подзаголовок «Японская история», но по художественным приемам роман принадлежит скорее к традиции сказок фей; кроме того, в нем есть элементы и рыцарского романа. И то и другое подвергается пародированию и приобретает в произведении Кребийона гротесковую окраску. Например, волшебный предмет, игравший в волшебных сказках фей и в рыцарском романе важную роль в судьбе героев, у Кребийона превращается в прозаическую кухонную утварь — шумовку, от которой, тем не менее, зависит и судьба Танзаи, и обличение религиозно-политических распрей по поводу папской буллы «Унигенитус», окончательно осудившей янсенизм как ересь и ставшей еще одним примером фанатизма католической церкви. Кребийон пародирует и тему героического испытания, через которое должен пройти герой: путешествие его через темный и мрачный лес. Тема эта была характерна и для романа рыцарского, и для романа прециозного, с эстетикой которого наиболее активно боролся новый роман первой половины XVIII в. Пародирование этих сюжетных линий свидетельствует о неприятии Кребийоном мировоззренческих концепций прошлого (неправдоподобие, надуманность, чрезмерная возвышенность чувств героев подвергались осмеянию уже и в XVII столетии), а также и самой художественной формы романа рыцарского и прециозного. Вот как Кребийон интерпретирует мотив героического испытания. Чтобы найти потерянную Неадарне, Танзаи должен испытать любовь к гротескно-безобразной старухе фее Конкомбр. Это испытание сразу напоминало читателю о цикле романов Круглого стола, который издавался во Франции в XVIII в. в серии «Голубая библиотека». Но в рыцарском романе герой должен был избежать искушения, черпая силы в верности своим идеалам, в преданности любимой женщине. Условие же, поставленное Танзаи, — это нарушение верности; значит, традиционный мотив носит явно пародийный характер (задачей Кребийона было утвердить детерминистское представление о наследственной связи явлений, особенно в области психологии и морали).
Смеясь над далекими от жизни рыцарскими и прециозными романами, Кребийон в эпизоде с феей Конкомбр использует пародийно-возвышенную лексику. Само испытание Кребийон называет эпитимьей и, таким образом, помимо барочных и рыцарских штампов он пародирует и теологическую лексику. Но основной пародируемый в этой сцене фон — это отрицаемая автором с позиций механистического детерминизма концепция постоянства, характерная для рыцарского и прециозного романа с их культом служения даме, патетическим утверждением безграничной верности.
В романе «Ах! Что за сказка!» (1751) Кребийон также пародирует элементы волшебной сказки, используя нелепые чудесные предметы (например, блюдо для бороды) и ту же тему служения даме, превращая эту прекрасную даму в гусыню. Кроме того, Кребийон параллельно с пародированием формальных приемов утверждает свои воззрения на психологию человека, издеваясь над идеей о любви, ниспосланной свыше: принц Шезадден любит такой возвышенной страстью гусыню; несоответствие пламенной и патетической любви принца самому объекту любви создает комический эффект. Патетика вообще органически чужда творчеству Кребийона, так как предполагает подход к миру как к аксиоме, Кребийон же эмпирически и рационалистически анализировал действительность. Считая, что патетика противоречит верному отражению мира, Кребийон пародирует прециозный барочный роман и из-за его патетического характера, особо осмеивая наличествующие в нем гиперболизированные страсти и чрезвычайные события. Уже в первом своем романе «Письма маркизы де М*** графу де Р***» (1731) Кребийон осмеивает барочную патетику. В этом романе, интонационно достаточно разнообразном (в письмах маркизы и нежность, и гнев, и ирония), одной из форм иронии становится пародирование штампов прециозного романа. В письме девятом маркиза пишет: «Неужели Вам принесло бы хоть немного удовлетворения, если бы я в отчаянии взобралась на пустынные скалы и утомляла бы эхо своими стенаниями». (Напомним, что подобная ситуация была непременной составной частью прециозного романа.) Подобное выражение любви составляет подлинный контраст естественной силе чувств маркизы, просто и даже суховато выраженному трагизму ее страсти. Отметим, что патетика появляется в речи персонажей Кребийона как непременный признак их неискренности (восклицания и долгие патетические фразы присущи, например, Зулике, воплощению фальши и неискренности, в романе «Софа» (1742)).
Пародия, к которой прибегает Кребийон, была злободневной и обличительной (как, например, речь Согренуцио, облеченная в пародийную форму римской риторики в романе «Танзаи и Неадарне»). В персонаже Согренуцио осмеивается корысть и лицемерие, свойственные католической церкви и духовенству. Современники чутко уловили эту особенность, присущую романам Кребийона. Одной из важных и скрытых форм подобной антитезы и является пародия, в которой автор словно самоустраняется, но, тем не менее, именно благодаря пародии мы ощущаем отношение Кребийона к изображаемому.
Л-ра: Вестник ЛГУ. Серия 2. – 1987. – Вып. 3. – С. 106-108.
Произведения
Критика
