О стиле Гонкуров
В. Е. Шор
[...] Умение Гонкуров схватывать тончайшие оттенки в явлениях предметного мира отмечалось неоднократно их современниками. Эннекен говорит в своих «Этюдах научной критики»: «Лес, в котором гуляет Шери, описан с его шумами, шелестом ветвей, с колышащимися на земле световыми бликами, с движениями испуганных животных».
Невозможно обрисовать со всех сторон то, что находится в подвижном, неставшем состоянии. Можно изобразить лишь те или иные стороны явления, которые в данный момент представляются наблюдателю. Острый глаз наблюдателя способен многое схватить, удержать, но цельность образа ускользает. Остаются его отдельные свойства, ничем не объединенные и не организованные по степени их существенности. Луч света пронизывает мрак, и из него выхватываются некоторые детали, другие же остаются в тени: Эдмон де Гонкур говорил, что роман «Фостен» построен им по принципу «светотени» (clair-obscur, pénombre). Однако несомненно, что эта светотень, характерная для «Фостен», не была совсем новым элементом. В разной степени она имеется во всех гонкуровских романах, но особенно в таких, где описания внешнего мира наиболее развернуты. Это романы «Шарль Демальи», «Манет Саломон». Здесь Гонкуры особенно охотно прибегают к отрывочным мгновенным зарисовкам современной жизни, разорванным и беспорядочным, как сама жизнь, к нагромождению бессвязных разговоров и т. п.
Поскольку же описываются прежде всего зрительные впечатления, то особое значение приобретает цветовая характеристика предметов.
Сент-Бев выражал Гонкурам свое неудовольствие в связи с их стремлением определять словом самые неописуемые красочные оттенки. Но сами Гонкуры чрезвычайно гордились колористическими особенностями своих описаний: Je voudrais trouver des touches de phrases, semblables à des touches de peintre dans une esquisse: des glacis de la chose écrite, qui échapperaient à la lourde, massive, bêtasse syntaxe des corrects grammairients.
Колоризму описаний Гонкуры учились прежде всего у романтиков. В этом отношении школой для Гонкуров был романтизм в целом, как в литературе, так и в живописи, — как «Les Orientales» Гюго, так и картины Делакруа и Декана. Но негармоничные и буйные краски романтизма заменяются у Гонкуров новой цветовой системой. Изысканная гармония валёров отличает гонкуровские описания. Ср. картину дождя: L’air, rayé d’eau, avait une lavure de ce bleu violet avec lequel la peinture imite la transpracence du gros verre. Dans ce tout de neutre alteinte liquide, le jeu d’eau semblait un bouquet de lumière blanche, et le blanc qui habillait des enfants avait la douceur diffuse d’un rayonnement…
Ярким цветам Гонкуры предпочитают оттенки, бледные, затухающие, прозрачные, мягкие тона. Это преимущественно цвета севера, парижских сумерек, цвета неопределенные, проникающие друг друга, умирающие. В сущности, это те же цвета, которые восхищали Гонкуров в картинах Ватто и японских художников. Такие цвета не просто радуют глаз, они внушают определенное настроение, являются объективированным état d’âme. Колористическое мастерство Гонкуров — в способности выразить не только тончайшие цветовые нюансы, но и некую смысловую значительность: Une lumière d’une inexprimable teinte expirante, d’une clarté d’aube de la lune semblait être la lumière angélique de l’Avé-Marie.
Как известно, термин «импрессионизму стал применяться к литературе по аналогии с этим течением во французском искусстве. На этом основании некоторые исследователи (G. Loesch, например) пытаются полностью отождествить писательский метод Гонкуров с методом художников-импрессионистов, доказать, что Гонкуры сознательно переносят в литературу все их технические приемы (вплоть до смешения красок на полотне, а не на палитре и т. п.). Попытку эту нельзя считать основательной. Следует все же учитывать специфику различных искусств и отличать материальную фактуру живописи от «живописания» словами. Но в самом тяготении Гонкуров к живописности надо видеть отличительную черту импрессионистического мышления. Не следует говорить, что они «живописны» в своих романах, потому что долго занимались историей живописи. Скорее их близость к живописи надо понять, как выражение существенной черты их эстетики, для которой характерно предпочтение конкретно-чувственных образов отвлеченным понятиям. Живопись, понятая как «безыдейное» зрительное искусство, оказывалась в известном смысле ближе для них, чем искусство словесное, по необходимости связанное с понятийным мышлением.
В соответствии с описательным характером романов Гонкуров, в их языке преобладают существительные и прилагательные. Глагол, который служит для выражения действия, занимает положение второстепенное, подчиненное. Из глагольных времен у Гонкуров чаще всего встречается Imparfait, время описательное, пассивное, чрезвычайно пригодное для описания как «среды», так и душевного состояния героя. Время это привлекает Гонкуров потому, что оно выражает незаконченные, неставшие явления, находящиеся в состоянии процесса. Imparfait употребляется часто даже там, где по смыслу ему быть не надлежит: Quand Pierre-Charles était rétabli, Mme Gervaisais l’emmenait à Castel-Gondolfo, où elle avait résolu de passer cette année-là, les chaleurs des mois de juillet et d’août. L’enfant partait avec le bonheur des enfants à changer de place tout à la fois sérieux et les yeux souriants.
La voiture quittait les murs brûlants de
Et bientôt s’ouvrait dans un mur croulé la large et unique rue de Castel-Gondolfo.
Соответственно импрессионистическому характеру их эстетики, придающей значение отдельным свойствам явления, а не его целостности, единству, фраза у Гонкуров лишена конструктивной четкости. Она становится расплывчатой и незаконченной. Отдельные ее части не подчинены друг другу, они просто примыкают одна к другой, составляя ряд, который может быть произвольно сокращен или продолжен. Это цепное построение выражается в превращении придаточных предложений в главное, в нагромождении однородных частей предложений — бесконечных определений и синонимов, служащих для возможно более точной дефиниции мельчайших деталей, для тончайшей нюансировки ощущений.
Comme inèrte à elle-même, les disgrâces, la confusion, les opprobres, les affronts, les humiliations, les souffrances, les injusticesl les louanges et les mépris, le maux et les bonheurs pouvaient passer sur elle sans un mouvement de sa chair.
Очень часто встречается субстантивация прилагательного, вызванная тем, что для Гонкуров важнее свойства предмета, чем сам предмет:
Les femmes penchées sur la poésie et la fugitivité de l’eau…
Bois a la fraîcheur des sources...
Ses ongles agatisés se promenaient sur le blanc de sa gorge…
Особенно изысканный характер придает речи Гонкуров частая инверсия, служащая для того, чтобы нарушать обычную последовательность и взаимосвязь явлений и придать образам неоформленный, текучий вид.
Стиль Гонкуров эволюционирует в направлении все большей усложненности и изощренности. Усиливается погоня за редкими эпитетами, способствующими созданию необычных, странных образов, действующих по выражению Гонкуров, с силой кошмара. Эта крайняя рафинированность граничит с манерностью. Ces femmes enfarinées de poudre et de riz, blanches comme le mal blanc...
Такой стиль великолепно соответствовал задачам Гонкуров, ограничивавшихся стремлением описать любую деталь, любое мгновенное впечатление в его неповторимой индивидуальности. Он был непригоден для писателя, ставившего своей задачей решение глубоких жизненных проблем, стремившегося извлекать из действительности правду не мгновенную, а более общую, более постоянную. Такие задачи требовали максимальной ясности мысли, идеи, освобожденной от загромождающих ее стилистических побрякушек.
В
Пусть у нас будет меньше существительных, глаголов и прилагательных с едва уловимыми значениями, но больше различных предложений, построенных разнообразно, остроумно сокращенных, отличающихся звучностью и искусными ритмами. Постараемся лучше стать превосходными стилистами, чем собирателями редких терминов. В самом деле, гораздо труднее обработать по своему фразу, суметь выразить в ней все и даже то, чего она не говорит, наполнить ее скрытым смыслом, тайными, но невысказанными намерениями, чем придумывать новые выражения и выискивать из толщи старых, неизвестных книг те изречения, употребление и смысл которых забыты, и которые для нас все равно, что мертвые слова». «Впрочем, — писал Мопассан, — французский язык — что чистая вода, которую не могли и не смогут замутить никакие вычурные писатели. Каждый век бросал в этот прозрачный поток свои моды, свои высокопарные устарелые обороты и свои жеманства, но ничего из этих бесполезных попыток не всплыло на поверхность. Свойство этого языка — ясность, логичность. Он не позволит себя ослабить, затемнить или извратить». Таково было мнение реалиста Мопассана.
Л-ра: Стилистические особенности французской литературы. – Ленинград, 1975. – С. 35-40.
Произведения
Критика
