А.И. Введенский и русское неокантианство

УДК 1

В.А. Дудышкин

В статье рассматриваются основные исторические и теоретические предпосылки формирования в России неокантианского направления философской мысли. Определен статус и общий характер философского творчества А.И. Введенского, именно – как последовательного философа-кантианца. Освещена деятельность русского движения неокантианства в рамках журнала «Вопросы философии и психологии», а также в связи с зарождением и созданием международного журнала по философии культуры «Логос».

Ключевые слова: гносеология; критическая философия; критицизм; кантианство; неокантианство.

Dudyshkin V.A. Vvedenskiy and Russian neokantianism. In the article basic historical and theoretical premises of formation of neokantianism in Russia are examined. The status and the overall character of A.I. Vvedenskiy’ philosophy as a consistent philosopher Kantian is determined. The activity of Russian neokantianism within the scope of the journal “The Problems of Philosophy and Psychology” and also in connection with formation of international “Logos” journal on philosophy of culture is illustrated.

Key words: gnoseology; critical philosophy; criticism; kantianism; neokantianism.

Тот переворот в теории познания, который был произведен Иммануилом Кантом (1724–1804), вызвал полный переворот во всех наших взглядах и на мировоззрение, и на научную деятельность. Сам И. Кант назвал свое философское направление критическим, противопоставляя его всем остальным, которые он называл все сразу догматическими. И названия «критический» или «критицизм» настолько исторически укрепились за основанным немецким философом направлением, что они сделались синонимом выражений «кантовский» и «кантианство».

Однако по прошествии времени возникла необходимость пересмотра некоторых идей великого немецкого мыслителя с целью корректировки и устранения определенных гносеологических недостатков в его философии. И, таким образом, в 60-е гг. XIX в. в Германии возникло философское течение, развивающее учение И. Канта в духе последовательного проведения в жизнь основных принципов его трансцендентально-критической методологии – неокантианство. Его возникновение связано, с одной стороны, с крахом великих идеалистических систем, прежде всего системы Г.В.Ф. Гегеля и Ф.В.Й. Шеллинга, с другой стороны, социальной основой неокантианства стало развитие промышленности и науки, развитие новых капиталистических общественно-экономических отношений. Время диктовало свои условия.

Основными неокантианскими школами Германии стали марбургская и баденская (фрейбургская). Марбургская школа была представлена такими основными именами, как Герман Коген (1842–1918) (возглавлял эту школу), Пауль Наторп (1854–1942) и Эрнст Кассирер (1874–1945). Представители марбургской школы были ориентированы на математику и естествознание (их часто упрекали в «чистом» гносеологизме). Лидеры баденской школы неокантианства Вильгельм Виндельбанд (1848–1915) и Генрих Риккерт (1863–1936) выдвинули тезис о наличии двух классов наук: исторических и естественных. Первые являются идеографическими, т. е. описывающими индивидуальные, неповторимые события, ситуации и процессы; вторые – номотетическими, они фиксируют общие, повторяющиеся, регулярные свойства изучаемых объектов, абстрагируясь от несущественных индивидуальных свойств.

В Европе к тому времени (конец XIX – начало XX в.) существовала устойчивая уверенность в том, что русская философская мысль осталась в стороне от кантовского критицизма и этим самым объясняется ее более низкий уровень по сравнению с европейской философией. Хотя к этому времени, в определенной степени, пути философского развития России уже были определены И. Кантом.

Безусловно, кантовский критицизм оказал огромное влияние и на развитие русской философской мысли. Как следствие этого, одной из особенностей философской культуры России конца XIX – начала XX в. был повышенный интерес к различным школам западноевропейского кантианства и неокантианства. Призыв Отто Либмана «Назад к Канту!» был услышан очень широким кругом русских мыслителей.

С формальной стороны интерес к кантианству и неокантианству проявился в активизации изданий переводов сочинений самого И. Канта, а также сочинений мыслителей различных школ западноевропейского неокантианства. Содержательной стороной этого процесса было то, что почти все направления русской философской мысли выразили свое положительное или отрицательное отношение к кантианству. «Критически-заинтересованное отношение к Канту в «Кризисе западной философии» В.С. Соловьева вылилось в негативно-критическое непонимание кантианской проблематики у Н.Ф. Федорова. Конструктивное усвоение отдельных положений кантианской философии происходило даже в среде таких последовательных приверженцев гегельянства, как Б.Н. Чичерин, Н.Г. Дебольский, П.А. Бакунин. Очень многие основоположники кантовского критицизма в значительной мере «осложнили» (по выражению В.В. Зеньковского) философские построения русских неолейбницеанцев (А.А. Козлова, С.А. Аскольдова, Л.М. Лопатина), которые являли собой различные формы русского персонализма», – так прокомментировал А.И. Абрамов интеграцию кантианского и неокантианского движения в русскую философскую мысль [1]. Большой интерес к кантовской философии проявило также русское духовно-академическое философствование.

Целый ряд русских мыслителей начала XX в. (А.И. Введенский, И.И. Лапшин, Г.И. Челпанов, С.И. Гессен, Г.Д. Гурвич, Б.В. Яковенко, Ф.А. Степун) историки русской философии прямо и непосредственно относят к неокантианству. На самом же деле такой ряд можно выстроить лишь весьма условно и только с определенными оговорками. Необходимо учитывать двойной смысл термина «неокантианство». С одной стороны, неокантианством можно называть философские учения, обращающиеся в XX в. к системе немецкого мыслителя XVIII в. И. Канта. С другой стороны, неокантианством правомерно почитать следование философским принципам одной из основных немецких школ неокантианства (баденской и марбургской). С таким уточнением многих из вышеперечисленных русских неокантианцев можно считать просто кантианцами, т. е. последователями и продолжателями философского учения И. Канта.

Одним из таких русских «неокантианцев» и был Александр Иванович Введенский (19.03.1856 – 07.03.1925). А.И. Введенский был философом, психологом, логиком и традиционно считается признанным главой русского неокантианства; самый крупный представитель критической философии в России. Родился А.И. Введенский в г. Тамбове в семье коллежского секретаря. Окончив в 1876 г. Тамбовскую гимназию с золотой медалью, поступил на физико-математический факультет Московского университета. В следующем году он перевелся на второй курс физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета, а вскоре перешел на историко-филологический факультет того же университета, сдав экзамены за первый курс.

А.И. Введенский был по философии учеником М.И. Владиславлева (1840–1890) (первого переводчика на русский язык «Критики чистого разума» И. Канта) и К.Н. Бестужева-Рюмина (1829-1897) по русской истории. В 1888 г. защитил магистерскую диссертацию «Опыт построения теории материи на принципах критической философии» на степень магистра философии. В 1890 г. (после смерти М.И. Владиславлева) А.И. Введенский возглавил кафедру философии в Санкт-Петербургском университете и 10 июня того же года получил звание экстраординарного профессора (в коем звании он и остался до конца жизни). Он состоял также профессором Александровской военно-юридической академии, Женского педагогического института, Высших женских историколитературных и юридических курсов (т. н. Бестужевских).

А.И. Введенский стал одним из инициаторов создания Философского общества, состоявшим при Императорском С.-Петербургском университете. В 1897 г. на первом заседании членов-учредителей Общества он был избран его председателем. Оставался А.И. Введенский бессменно на этом посту до 1921 г. В 1923 г. Философское общество при Петроградском университете официально прекратило свою деятельность.

Александр Иванович довольно активно издавал философскую литературу и занимался собственным философским творчеством. Нет никаких сомнений, что в формировании его философского мировоззрении кантианство сыграло решающую роль. Уже в своей магистерской диссертации ориентация на философское учение И. Канта была зафиксирована в специальных главах: «Глава II. Принципы критической философии» и «Глава III. О приемах критической философии и ее отношениях к другим наукам». И вот как он прокомментировал лозунг, выдвинутый О. Либманом: «На самом же деле рекомендуется не просто возврат к Канту, а усвоение созданных им принципов критицизма с тем, чтобы, очистив их от примесей догматизма, идти еще дальше Канта в развитии чистокритической философии» [2].

Популярные в России начала XX в. баденская и марбургская школы неокантианства на А.И. Введенского не оказали существенного влияния, хотя в вопросе об истолковании состава познания он иногда высказывал определенное согласие с точкой зрения Г. Когена (представителя марбургской школы). В учении о вере как своеобразном источнике познания он совершенно солидарен с Д. Юмом (1711–1776).

В глазах исследователя А.И. Введенский предстает как философ-кантианец. Всю свою теоретическую работу он направлял, прежде всего, на то, чтобы нравственно воспитать читателя. Сложность построения мировоззрения, включающего в себя вопросы соотношения имманентного и трансцендентного, снимается систематическим и критическим его возведением. Все работы мыслителя, посвященные логике, психологии и истории философии определенно проникнуты философским мышлением, основанным на кантовском критицизме.

Однако, ввиду и по сей день имеющих место споров, нелишним будет уточнить, что философия А.И. Введенского скорее более кантианская, нежели неокантианская. Действительно, нет никаких сомнений, что И. Кант оказал огромное влияние на философское творчество А.И. Введенского, и В.В. Зеньковский называл его даже признанным главой русского неокантианства. Однако самото русское неокантианство понималось им как чистое кантианство, но на русской почве. «Понимание Канта и основ критической гносеологии и критической метафизики очень самостоятельно у Введенского, – но он верный и строго последовательный кантианец в основных положениях», – писал В.В. Зеньковский [3].

«Свою главную задачу А.И. Введенский разрешает с кантовских позиций. Он не неокантианец, а правоверный кантианец, всецело разделяющий философию своего великого учителя. А.И. Введенский вносит лишь некоторые важные частные уточнения в основоположения Канта», – писал другой исследователь философского творчества А.И. Введенского А.А. Ермичев [4]. Так оно, по сути дела, и есть; а эти вышеуказанные уточнения состоят в следующем. Во-первых, А.И. Введенский предлагал собственное обоснование критицизма, которое именовал «логицизмом», или «русским доказательством невозможности метафизики в виде знания». Во-вторых, в качестве своеобразного постулата (который основан и базируется на морально-обоснованной вере) А.И. Введенский предложил существование чужой одушевленности.

Таким образом, споры вокруг работ А.И. Введенского – это споры вокруг кантианства, ставшего в России конца XIX – начала XX столетия самой необходимой и в силу этого самой популярной философией. Мощное движение метафизики, характерное для этого времени, подняло значение И. Канта на небывалую высоту. «Но значение деятельности А.И. Введенского определяется не столько его теоретическими достижениями, сколько местом в процессе обогащения культуры русского общества философскими мотивами, в процессе, так сказать, его философского воспитания», – писал А.А. Ермичев [4, с. 11].

Ближайшими учениками и последователями А.И Введенского были И.И. Лапшин и С.О. Грузенберг, в философской полемике с ним состояли Э.Л. Радлов, кн. С.Н. Трубецкой, Н.Я. Грот, П.Е. Астафьев, Н.В. Бугаев, Л.М. Лопатин. Неокантианцами также были Г.И. Челпанов, С.И. Гессен, Б.В. Яковенко, Ф.А. Степун, М.И. Каринский, С.И. Поварнин.

Итак, русское неокантианство конца XIX – начала XX в. оказало существенное влияние на развитие философии и духовной культуры вообще. Деятельность русских неокантианцев на страницах журнала «Вопросы философии и психологии», который выпускался Московским психологическим обществом с 1884 г., играла также не последнюю роль в философской жизни России своего времени. В основном, в указанном журнале шла напряженная, конструктивная дискуссия между двумя обществами: С.-Петербургским философским и Московским психологическим.

В первую очередь, следует отметить, что журнал и его редколлегия были тесно связаны с неокантианцами. Так, Н.Я. Грот, виднейший представитель неокантианства, был одним из основателей Московского психологического общества, вторым его председателем и активным членом редакционной коллегии журнала. На его страницах можно встретить массу публикаций, авторами которых были неокантианцы (А.И. Введенский, И.И. Лапшин, Г.И. Челпанов, Г.Д. Гурвич, Э.Л. Радлов и др.). В большинстве случаев публикации сопровождались критическими откликами и бурной полемикой между неокантианцами. Общественная и просветительская деятельность русских неокантианцев также отражалась на тематике публикаций, так что, в целом, есть основания говорить об общей неокантианской направленности журнала.

Изучение наследия русского неокантианства на страницах «Вопросов философии и психологии» позволяет понять специфику этого направления и основные темы философствования в его пределах. В проблемном поле явным образом доминирует этика. По инициативе Н.Я. Грота третий номер журнала полностью был посвящен проблеме свободы воли у И. Канта. Таким способом русское неокантианство делало акцент на нравственном содержании мысли великого немецкого философа.

В целом же, деятельность русских неокантианцев протекала в связи с процессом зарождения и существования международного журнала по философии культуры «Логос», который более или менее регулярно выходил в Москве, а затем в С.-Петербурге, с 1910 по 1914 г. Характерной особенностью этого издания было то, что с самого начала оно было задумано и создано как теоретический орган для пропаганды и развития философских идей неокантианства. Выдержать и сохранить чистоту неокантианской направленности в целом не удалось, так что журнал вынужден был публиковать также материалы авторов, относящихся к различным направлениям западноевропейской и русской философской мысли.

Предысторией и определяющей предпосылкой организации журнала «Логос» было массовое паломничество русской молодежи, интересующейся философией, в немецкие университетские города. Особой популярностью пользовался Марбург, где университетской кафедрой философии заведовал крупнейший представитель немецкого неокантианства Герман Коген. Особенно сблизил молодых русских философов международный философский конгресс, проходивший в 1908 г. в Гейдельберге. Установился целый ряд научных контактов с философами из Германии, Франции, Италии, которые привели к совместной философской работе. Важнейшим результатом этих активных философских общений стала организация «Логоса».

В состав русской редакции журнала входили С.И. Гессен, Ф.А. Степун, Э.К. Метнер, Б.В. Яковенко при участии А. Введенского, В. Вернадского, И. Гревса, Ф. Зелинского, Б. Кистяковского, А. Лаппо-Данилевского, Н. Лосского, Э. Радлова, П. Струве, С. Франка, А. Чупрова. Немецкое издание журнала редактировалось Г. Меллисом, Р. Кронером, А. Руге при ближайшем участии М. Вебера, В. Виндельбанда, Г. Риккерта, Г. Вольфлина, О. Гирке, Э. Гуссерля, Г. Зиммеля и др. Предполагалась также организация французского издания «Логоса» (А. Бергсон, Э. Бутру, Э. Меерсон), итальянского (Б. Кроче, Б. Вариско) и американского (Г. Мюнстерберг, И. Ройс).

Но Первая мировая война внесла свои коррективы и сделала невозможным международные философские и издательские связи – в 1914 г. русское издание журнала прекратилось. Русским издателем «Логоса» был Эмиль Карлович Метнер – владелец книгоиздательства «Мусагет».

Характерной особенностью нового журнала было не только то, что он стал последовательным проводником и пропагандистом неокантианских философских идей, но и стремление на неокантианской основе начертать будущие пути развития философской мысли в России. Редакция «Логоса» очень активно включилась в напряженную борьбу философских умонастроений и заняла в ней четко выраженную позицию.

И в этой атмосфере революционных открытий и научно-философского новаторства, пропитанной духом критицизма, взращивал свой философский потенциал профессор С.-Петербургского университета А.И. Введенский. С самого начала своего философского творчества А.И. Введенский, позиционируя себя сторонником критической теории познания, говорил: «Дело в том, что философы – скептики по профессии; ибо для них сомнение служит приемом для анализа мыслей; оно для них то же, что эксперимент для химика. Они зачастую, что называется, натравливают себя на сомнения, и для этого пытаются отрицать все, что угодно, дабы узнать, что именно и почему именно не поддается отрицаниям» [2, с. 146].

Таким образом, встав на путь критической, или кантовской, философии, А.И. Введенский до конца своих дней был ее приверженцем, идейным сторонником и даже, как мы уже упоминали, в некоторых своих положениях считал, что доработал и прикрыл определенные гносеологические промахи и недочеты самого И. Канта.

Литература

1. Абрамов А.И., Жучков В.A. Кант: pro et contra. СПб., 2005. С. 759.
2. Введенский А.И. Вторичный вызов на спор о законе одушевления и ответ противникам. Вопросы Философии и Психологии. М., 1893. Кн. 18. С. 149.
3. Зеньковский В.В. История русской философии: в 2 т. Л., 1991. Т. 2. С. 227.
4. Ермичев А.А., Ненашева С.А., Лихарев И.М. Введенский А.И. Статьи по философии. СПб., 1996. С. 6.

Поступила в редакцию 12.05.2009 г.