К вопросу о метапоэтике А. И. Введенского

УДК 82.01 (082.2), «19»

А.Б. Оболенец

Статья посвящена теории языка и поэти­ческого творчества поэта-обэриута А.И. Введенского, которая возникает в про­цессе самоописания или автометадискрипции. Выявление фрагментов самоописания, анализ статей дают представление о мета­поэтике художника.

Obolenets A.B.

ON PROBLEM OF A.I. VVEDENSKIY'S METHAPOETICS

The article deals with the theory of language and the poetic works of A.I. Vvedenskiy which appears in the self-description process, or automethadiscription. Revealing of self­description fragments and the analysis of his articles give the conception of the artist's methapoetics.

Обращение к метапоэтическим дан­ным является составляющей процесса ис­следования поэтического текста. Рассмотре­ние метапоэтики позволяет представить ав­тора как филолога, лингвиста, выявить ав­торскую позицию по отношению к собст­венному творчеству, избежать многознач­ных трактовок, толкований тех или иных произведений, сделать исследование более объективным. Такой подход особенно важен при анализе авангардистского типа текста, в котором, как известно, нарушены традици­онные реляционные связи, и доминирую­щим принципом его построения является принцип дополнительности, когда «попытки строгого определения» той или иной языко­вой единицы регулярно входят в противоре­чие с «характером ее использования» в тек­сте. Абсурдистский текст, являясь разно­видностью авангардистского, представляет собой сложную многозначную и многомер­ную структуру. Он содержит в себе рефлек­сию над текстами предшествующих тради­ций, цитаты из которых могут переплетаться в нем с калейдоскопичной хаотичностью. Исследование данного типа текста затруд­нено отсутствием или серьезной деформаци­ей традиционных лексико-семантических и семантико-синтаксических связей, множест­венностью возникающих значений, смы­слов, их «размытостью».

Один из ярких примеров абсурдист­ского типа текста представляют поэтические тексты А.И. Введенского. Среди исследова­телей творчества поэта до сих пор нет еди­ного мнения относительно возможных путей их исследования. Так, согласно точке зрения Л. Флейшмана, с которой перекликаются взгляды В.П. Руднева, к текстам поэта не­применимы многие из ныне существующих методов современной филологии.

Однако, на наш взгляд, методология исследования может быть подсказана самим творчеством поэта, теми немногочисленны­ми высказываниями о природе поэтического текста, которые содержатся в произведениях А.И. Введенского.

Под метапоэтической теорией или по­этикой по данным метапоэтического текста нами понимается формируемая поэтом об­ласть знания о собственном творчестве или самоинтерпретация. Основным свойством метапоэтики является ее «промежуточное положение» между областью науки и искус­ством. По мнению К.Э. Штайн, «метапоэти­ка 一 это сложный тип гетерогенного дискур­са, который антиномичен по сути, т.к. явля­ется искусством и наукой одновременно. Это особая черта данного типа дискурса, в первую очередь, она выражается в метафо­ричности, «неопределенности» терминов, которые и являются свидетельством нечет­ких граней между наукой и искусством» (6, с. 6).

Свое формальное выражение метапо­этика находит в метапоэтическом тексте, или тексте о тексте. Ее содержание тесно связано с эпистемой, или общей системой идей (как художественных, так и научных), функционировавших во время жизни автора.

Наличие метапоэтического текста в поэтическом тексте обусловлено «метаязы­ковой функцией языка» (7), которая в поэзии преобразуется в соответствии с авторскими установками (4), создавая так называемый «метаязык литературы» (1), или метатеорию.

Сказанное позволяет более четко оп­ределить структурную сторону поэтики по данным метапоэтического текста. Она пред­ставляет собой фрагменты метапоэтических высказываний (включая иннективную и се­паративную разновидности), основными компонентами которых, в свою очередь, яв­ляются элементы метаязыка лингвистики, литературоведения и смежных дисциплин.

Важное значение для формирования гуманитарной парадигмы эпистемологиче­ского фона метапоэтики А.И. Введенского имели уже существовавшие метапоэтические теории символизма, акмеизма и футу­ризма. В них авторам удалось рассмотреть основные содержательные и формальные особенности классического и авангардист­ского типов текста, выделить их признаки, раскрыть особенности их создания. Оппози­ция «классический 一 неклассический текст» отчасти преодолевается в метапоэтике ОБЭРИУ, которую можно назвать ближайшим эпистемологическим фоном метапоэтики А.И. Введенского.

На фоне ближнего и дальнего эписте­мологического поля (философия, естествен­нонаучное знание) более ярко предстает оригинальная метапоэтическая теория А.И. Введенского. Прежде всего она харак­теризуется отрывочностью. Ее нельзя пред­ставить в виде единого текста (или группы текстов) подобно метапоэтике М.В. Ломоно­сова или А. Белого. Структурно метапоэтическая теория А.И. Введенского реализуется в сепаративной и иннективной формах метапоэтического текста.

Сепаративный метапоэтический текст представлен несколькими незаконченными произведениями, имеющими общий заголо­вок «Серая тетрадь», а также стихотворным текстом «Гость на коне». Условно, так как это произведение Л. Липавского, а не А.И. Введенского, к сепаративному метапоэтическому тексту относятся высказывания поэта в «Разговорах».

Иннективный метапоэтический текст, формирующий метатеорию поэта, выделяет­ся в нескольких произведениях. Формально его будет правильнее называть микрометапоэтическим текстом, так как в отличие от собственно иннективного метапоэтического текста, дифференциальным признаком кото­рого является вертикальная структура и не­возможность быть представленным линей­но, фрагменты микрометапоэтического тек­ста включают от одного до нескольких предложений, комментирующих творческие установки автора. Однако наряду с горизон­тальной, они также образуют вертикальные структуры.

Собственно иннективный метапоэтический текст широко представлен в текстах поэта. Функционально он выполняет роль связующего и организующего компонента в тексте и будет нами рассмотрен отдельно от поэтики по данным самоинтерпретации.

Метапоэтические вставки обнаружи­ваются в следующих произведениях: «Мне жалко, что я не зверь», «Факт, теория и Бог», «Приглашение меня подумать», «Две птич­ки, горе, лев и ночь», «Четыре описания», «Зеркало и музыкант», «Очевидец и крыса», «Некоторое количество разговоров (или на­чисто переделанный темник)».

Приведем примеры различных струк­турно-функциональных типов метапоэтического текста.

1. Сепаративный метапоэтический текст: «Глаголы в нашем понимании суще­ствуют как бы сами по себе. Это как бы саб­ли и винтовки, сложенные в кучу. Когда мы идем куда-нибудь, мы берем в руки глагол «идти». (Серая тетрадь, <1932-1933>). В приведенном отрывке автор рассматривает вопросы глагольного словоупотребления в контексте поэтического творчества. Метапоэтический текст представляет собой гори­зонтальную структуру

2. Иннективный комментирующий метапоэтический текст (микрометапоэтиче- ский текст):

я одного не понимаю
не ясно мне значение игры
которой барышня монашка
со словом племя занялась
и почему игра ведро
спрошу я просто и светло

и слово племя тяжелеет
и превращается в предмет

Здесь представлены несколько фраг­ментов текста, носящих метапоэтический текстовый характер. Каждый из них, обладая синтаксическим единством, имеет горизон­тальную структуру. Совместно же они обра­зуют комплексный вертикальный метапоэтический текст.

3. Собственно иннективный (связую­щий) метапоэтичесикий текст:

Вопрос. Скажи кто прав
я или вершины трав.
И кто без чувств лежит как яблоко.

Ответ. Мы чуем камни просыпаются,
они заводят разговор
они как листья осыпаются
с вершины благородных гор...
Сутки, <1934>

Приведенный фрагмент характеризу­ется отсутствием семантических и контек­стуальных связей между фрагментами эпи­текста. Метапоэтические элементы «Во­прос» и «Ответ» подобно репликам в драма­тическом произведении, объединяют несо­единимые фрагменты в единое целое 一 диа­лог, состоящий из вопросов и ответов. При этом прямые метапоэтические показатели в фрагменте отсутствуют.

При рассмотрении метапоэтической теории А.И. Введенского выявляется ее категориальный аппарат. Его основу состав­ляют термины лингвистики («слово», «звук», «смысл», «значение», «язык», «фра­за», «глагол» и др.) и литературоведения («поэзия», «произведение», «рифма», «сю­жет», «тема» и др.). В тесной корреляции с филологическим понятийным аппаратом автор использует категориальный аппарат логики («понятие», «предмет», «представле­ние», «связь» и др.) и философии («бытие», «время», «мир», «наука», «разум», «смерть», «созерцание» и др.). С целью иллюстрации экстралингвистических процессов А.И. Вве­денский вводит в категориальный аппарат своей метатеории естественнонаучную тер­минологию («расстояние», «поток», «пред­мет», «частица» и др.).

Содержательная сторона метапоэтической теории, несмотря на отрывочность, также может быть представлена в виде оп­ределенной структуры. Для этого первона­чально рассмотрим ее философские основа­ния.

Метапоэтика А.И. Введенского тесно связана с философскими взглядами и пред­ставляет частный случай реализации фило­софии поэта. Философскую же систему ав­тор строит на основании трех констант, трех интересующих его тем. По словам Я.С. Друскина, в разговоре с ним поэт называл их «время, смерть и Бог» (2, с. 167). «Время и смерть» называется одна из глав «Серой тетради», «Кругом возможно Бог» назвал А.И. Введенский свою самую большую по­эму.

В «Серой тетради» в связи с катего­риями времени и смерти автор вводит кате­горию «непонятного» в философский кон­текст: «Если мы почувствуем дикое непони­мание, то мы будем знать, что этому непо­ниманию никто не сможет противопоста­вить ничего ясного. Горе нам, задумавшимся о времени, но потом при разрастании этого непонимания тебе и мне станет ясно, что нету ни горя, ни нам, ни задумавшимся, ни времени» (там же, с. 79).

Время, которое «вне нас не существу­ет», представляется автору непонятным в связи со своей бесконечной членимостью (время расчленяет действие: «...Движение у тебя начнет дробиться, оно придет почти к нулю. Начнется мерцание...» (там же, с. 81)). Остановка этого процесса невозможна («Мы не можем ни зачеркнуть, ни ощупать этого») за исключением случая смерти: «Я понял, я почувствовал остановку, и что-то по-настоящему наконец наступившее. По-настоящему совершившееся, это смерть. Все остальное не есть совершившееся» (там же, с. 80). Все остальные события вследствие бесконечной дискретности лишены подлин­ной глубины, поэтому автор называет их «скольжением по поверхности».

Метапоэтика А.И. Введенского во многом обусловлена указанными философ­скими категориями. Так, лингвистическое и философское понятие времени отождествля­ется, а свои экстралингвистические экспе­рименты автор называет «превращением».

В основных положениях метапоэтической теории А.И. Введенский говорит о на­личии деконструктивных и структурирую­щих начал в поэтическом тексте. Процесс деконструкции — это процесс творческого эксперимента. Его основным объектом явля­ется слово. Автором рассматриваются лин­гвистический и экстралингвистический экс­перименты со словом. К первому относится его десемантизация. Ее частным случаем является «выветривание» семантики глаго­ла. Экстралингвистический эксперимент - это «превращение» слова в предмет, его ма­териализация, а также десубстанциализация предмета - «превращение» его в слово.

В результате эксперимента, по мысли А. И. Введенского, должен возникнуть но­вый язык с новыми «не ложными» связями и отношениями. Однако поэт «не знает», ка­кими они должны быть. Поэтому структури­рующая часть метапоэтики представлена меньшим количеством текстов. Структур­ными компонентами поэтического текста в ней выступают звуковая организация произ­ведения, рифма, лексико-грамматические повторы и нераскрываемое автором понятие «нищие мысли».

Таким образом, мы можем говорить о наличии незавершенной метапоэтической теории А.И. Введенского, в которой предпо­лагается создание нового поэтического язы­ка путем деконструкции сложившейся язы­ковой системы связей и отношений. Однако характер новых структур не описывается, говорится только о возможности их нали­чия.

Рассмотрим основные содержатель­ные моменты метапоэтики, в которых рас­крываются особенности процесса деконст­рукции поэтического текста.

Основным объектом деконструкции является слово. На него направлен ряд лингвопоэтических экспериментов. В отрывке «Я бы выпил еще одну рюмку водички...» через антиномичные понятия «огонь» и «стужа» автор определяет диапазон прово­димых экспериментов, называя их испыта­нием:

Я испытывал слово на огне и на стуже, но часы затягивались все туже и туже...

А.И. Введенский не только говорит о десемантизации слова как принципе органи­зации абсурдистского текста, но и предлага­ет конкретные пути его реализации. Автор тесно связывает их с семантико­синтаксической структурой текста и входя­щих в него предикативных единиц.

Основой эксперимента является десемантизация глагола. Она обусловлена тем, что «наша человеческая логика и наш язык не соответствуют времени ни в каком, ни в элементарном, ни в сложном его понима­нии» (там же, с. 79). Философская категория времени, как «всеобщей формы бытия мате­рии» (5, с. 94) отождествляется поэтом с глагольной категорией времени, понимае­мой в лингвистике как словоизменительная грамматическая категория глагола, обозна­чающая отнесенность процесса к одному из трех временных п ланов 一 настоящему, про­шедшему или будущему. В этой связи автор задается вопросом о наличии категории времени у глагола и отсутствии таковой у предметов (существительных):

Я думал о том, почему лишь глаголы
подвержены часу, минуте и году,
а дом, лес и небо, как будто монголы,
от времени вдруг получили свободу.

При этом сама категория времени по­нимается широко, не только в ее лингвисти­ческом смысле. А.И. Введенский намеренно говорит о «часе, минуте и годе», показывая тем самым дискретность времени, вызы­вающую непонимание.

Глагол объявляется «мертвой» частью речи, а имена («предметы») 一 вневременны­ми и статичными:

Я думал и понял. Мы все это знаем,
что действие стало бессонным китаем,
что умерли действия, лежат мертвеца­ми,
и мы их теперь украшаем венками.
Подвижность их ложь, их плотность обман,
и их неживой поглощает туман.
Предметы как дети, что спят в колы­бели.
Как звезды, что на небе движутся еле.
Как сонные цветы, что беззвучно рас­тут.
Предметы как музыка, они стоят на месте.

Несмотря на то, что глаголы «...имеют время... прошедшее, настоящее и будущее. Они... похожи на что-то подлинно сущест­вующее» (2, с. 81), глагол, по мнению поэта, обладает только видимостью существова­ния, он квазиреален, имеет псевдосмысл. За исключением глаголов, объединенных в те­матическую группу «экзистенциальный пе­реход человека в иное качество, умирание» («...нет ни одного действия, которое бы име­ло вес, кроме убийства, самоубийства, по­вешения и отравления» (там же), остальные «доживают свой век»). «В искусстве, 一 пи­шет поэт, 一 сюжет и действие исчезают. Те действия, которые есть в моих стихах, нело­гичны и бесполезны, их нельзя уже назвать действиями» (там же).

Непонимание, бессмысленность гла­голов обусловливается «несовпадением со­бытий со временем».

«Про человека, который раньше наде­вал шапку и выходил на улицу, 一 говорит А.И. Введенский, 一 мы говорили: он вышел на улицу. Это было бессмысленно. Слово вышел бессмысленное слово. А теперь: он надел шапку, и начало светать, и (синее) не­бо взлетело как орел. События не совпадают со временем. Время съело события. От них не осталось косточек» (там же).

Перед нами попытка создания новых семантических отношений в языке. Они обусловлены внедрением причинно­-следственных отношений («он надел шапку, и [вследствие этого?] начало светать») вме­сто ожидаемых отношений следования. В контексте описываемого эксперимента здесь можно говорить о частичной десемантизации глагола «надеть» и исчезновении глаго­ла «вышел».

Основываясь на данных лингвопоэти­ческого эксперимента, которые говорят об индетерминизме лексико-семантического поля текста, поэт предполагает существова­ние иных, «правильных» языковых измере­ний, где данная обусловленность не обяза­тельна. Однако репрезентировать ее для ав­тора затруднительно: «Да, меня давно инте­ресует, как выразить обыденные взгляды на мир. По-моему, это самое трудное... Счита­ется, что нельзя множить апельсины на ста­каны. Но обыденные взгляды как раз тако­вы... Да и всякое вообще описание неверно. «Человек сидит, у него корабль над голо­вой» все же наверное правильнее, чем, «Че­ловек сидит и читает книгу» (там же, с.162- 163).

Теоретически разработав основы десемантизации лексических единиц, подтвер­див теоретические положения практикой, поэт не определил структурирующие ком­поненты лексического уровня языка в пред­ложенной им самим системе измерений. В «Разговорах» А.И. Введенский признает не­возможность конструктивного завершения эксперимента десемантизации: «Я посягнул на понятия, на исходные обобщения, что до меня никто не делал. Этим я провел как бы поэтическую критику разума - более осно­вательную, чем та, отвлеченная. Я усомнил­ся, что, например, дом, дача и башня связы-

«Материализация» слова

и слово племя тяжелеет
и превращается в предмет
(Две птички, горе, лев и ночь)
Я вижу искаженный мир,
я слышу шепот заглушённых лир,
и тут за кончик буквы взяв,
я поднимаю слово шкаф,
теперь я ставлю шкаф на место,
он вещества крутое тесто...
Мне жалко что я не зверь...

Деконструирующий компонент «мате­риализации» слова состоит в том, что, ста­новясь предметом, оно теряет свои связи с текстом, вступает во взаимодействие с дру­гими объектами по законам предметного мира, освобождаясь от законов языка.

Творческие взгляды А.И. Введенского подчас диаметрально противоположны по­зиции Н.А. Заболоцкого, для которого по­этическое слово было адекватным отраже­нием объектного мира в сознании человека. У А.И. Введенского слово тождественно предмету и является неотъемлемой частью объектной действительности. Н.А. Заболоц­кий обратил на это внимание в «Открытом письме», где отметил «самоценность» мета­форы у А. И. Введенского, впервые назвав процесс ее порождения материализацией: «Обновление метафоры могло идти лишь за счет расширения ассоциативного круга - ваются и объединяются понятием здание. Может быть плечо надо связывать с четыре. Я делал это на практике, в поэзии, и тем до­казывал. И я убедился в ложности прежних связей, но не могу сказать, какие должны быть новые. Я даже не знаю, должна ли быть одна система связей или их много. И у меня основное ощущение бессвязности мира и раздробленности времени. А так как это противоречит разуму, то значит разум не понимает мира» (там же, с. 157).

На деконструкцию текста направлен и второй поэтический эксперимент А.И. Введенского - «материализация» слова / «дематериализация» предмета. Автор опи­сывает его следующим образом:

Десубстанциализация предмета

Я решил, что это опыт
Превращения предмета
из железа в слово, в ропот,
в сон, в несчастье, в каплю света...
Гость на коне

эту-то работу Вы и проделываете, поэт, с той только разницей, что Вы материализуете свою метафору, т. е. из категории средства Вы переводите ее в некоторую самоценную категорию» (там же, с. 175).

Процесс практической субстанциализации языкового знака умело раскрыт Я.С. Друскиным в статье «Материализация мета­форы в пьесе А.И. Введенского «Очевидец и крыса»: «Привожу авторскую ремарку из центрального места первой части пьесы: «Все вбежали в пустынную комнату и уви­дели следующую картину. Посреди третьего стола стояла следующая картина. Пред­ставьте себе стол и не нем следующую кар­тину:

Воззрясь на картину
Грудецкий держал
в руке как картину
кровавый кинжал».

<...> Наиболее естественно предполо­жить, что вбежавшие в комнату увидели картину убийства. В этом случае слово «картина» понимается в переносном смысле, как метафора. И дальнейшая, не приведен­ная в примере авторская ремарка, подтвер­ждает такое понимание слова «картина». В следующих же двух прозаических предло­жениях картина, стоящая на столе, понима­ется уже буквально, т.е. происходит то, что Н. Заболоцкий назвал материализацией ме­тафоры, тогда возникает бессмыслица: вбе­жавшие в комнату люди должны были уви­деть не картину на столе, а лежавшего на полу убитого» (см.: 3).

В целях субстанциализации образного выражения автор использует повтор. Мно­гократное повторение лексемы «картина» приводит к тому, что метафора перестает быть таковой, денотат вновь соответствует сигнификату. Рассматриваемый текст А.И. Введенского - это попытка произвести экстралингвистический процесс в пределах по­этического текста и лингвистическими сред­ствами. Заметим, что автор не только «мате­риализует» метафору, но и десемантизирует ее, обессмысливая в итоге слово «картина». Поэтому перед нами пример реализации од­новременно двух поэтических эксперимен­тов, направленных на десемантизацию тек­ста.

Лексико-грамматический повтор как средство организации поэтического текста рассматривается автором в связи со стихо­творением «Мне жалко, что я не зверь»: «Повторений здесь много, но, по-моему, лишнего нет, все они нужны, если внима­тельно присмотреться, они повторяются в другом виде, объясняя. И «свеча-трава» и «трава-трава» - все это для меня лично важ­но» (2, с. 161).

Иллюстрацией использования повтора служит само стихотворение, где органи­зующим компонентом текста является вер­тикаль, состоящая из повторяющихся пре­дикативных центров, построенных по схеме: Prondat. sing.1 pers. + Advkateg of state («Мне жалко...», «Мне трудно...»; «Мне обидно...» и т. п.).

В качестве еще одного структури­рующего компонента А.И. Введенский рас­сматривает «материализованную» мысль:

...я вижу все и говорю
и ничего не говорю
я все узнал. Я понимаю
я мысль из тела вынимаю
кладу на стол сию змею ее ровесницу
мою... (Факт, теория и Бог, 1930).

Однако автор не говорит, о какой форме материализации (фразе, предложе­нии, предикативном центре) идет речь. В «Разговоре о сумасшедшем доме» поэт предлагает «уважать» обстоятельства места, «бедность языка» и «нищие мысли». По­следнее словосочетание можно интерпрети­ровать как минимальную семантико-­синтаксическую структуру, не обладающую возможностью «богатства» толкования и многозначностью. Сам поэт не раскрывает содержание этого понятия.

Подведем итоги рассмотрения поэтики А.И. Введенского по данным метапоэтического текста.

1. Метапоэтическая теория А.И. Вве­денского характеризуется неполнотой и фрагментарностью. Формально она пред­ставлена сепаративным и иннективным ти­пами метапоэтического текста.
2. Несмотря на неполноту, отсутствие структурированности и завершенности, ме­тапоэтика А.И. Введенского соответствует эпистемологической ситуации третьей науч­ной революции и характеризуется некласси­ческим подходом к вопросам интерпретации поэтического текста.
3. В метапоэтике А.И. Введенского находят реализацию принципы дополнительности (одновременное сочетание в тек­сте деконструирующих и структурирующих элементов) и относительности (утверждение индетерминизма существующей языковой системы и возможности построения новой на иных логических основаниях).
4. В контексте метапоэтики ОБЭРИУ теоретические положения А.И. Введенского противопоставлены поэтическим взглядам Н.А. Заболоцкого и характеризуются отка­зом от необходимости композиционной и сюжетной связности поэтического произве­дения, а также непризнанием роли поэтиче­ского слова как идеального отражения объ­ективных сущностей.
5. В метапоэтике А.И. Введенского рассматривается поэтический текст как поле для лингвопоэтических деконструирующих экспериментов. К ним относятся десемантизация и материализация слова.
6. Результаты экспериментов не по­зволили А.И. Введенскому уверенно гово­рить о создании нового поэтического языка, лишенного традиционных семантико­синтаксических связей. Охарактеризовав современное состояние поэтического языка как бессмысленное, поэт тем самым утверждает его абсурдность и пытается передать ее в своих текстах.
7. Структурирующие компоненты по­этического текста представлены в метапо­этике скупо. Они только упоминаются. В целом их можно охарактеризовать как ми­нимальные элементы различных языковых уровней.

Литература

1. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. -М.,1994.
2. Введенский А. И. Полное собрание произведе­ний: В 2 т. - М.,1993. - Т. 2.
3. Друскин Я.С. Метафоризация метафоры в пьесе А. Введенского «Очевидец и крыса» // ГПБ, Ф. 1232, хр. 20, л. 1.
4. Дюбуа Ж., Мэнге Ф., Пир Ф., Тритон А., Эл­лин Ф., Килинкенберг Ж. Общая риторика.- М., 1986.
5. Мелюхин С. Т. Время // Философский энцик­лопедический словарь. - М.,1983.
6. Штайн К. Э. Метапоэтика: размытая пара­дигма // Текст: Узоры ковра. - СПб. - Став­рополь, 1999. - Т.1.
7. Якобсон P.O. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «За» и «Против». - М., 1975.

Об авторе

Оболенец Алексей Борисович, аспирант кафед­ры современного русского языка СГУ. Сфера научных интересов - лингвистика текста, семио­тика.