Концепция поэтического творчества Аннетты фон Дросте-Гюльсгоф в современной филологической науке
В. Б. Дубинка
В зарубежной науке можно выделить несколько направлений в истории изучения поэтического наследия и творческой личности поэтессы, среди них - строго биографический, тематический, идейный, социологический, типологический и т.д. Уже богатство палитры, широкий спектр анализа свидетельствуют о притягательности предмета исследования для современной филологической науки. Концепция поэтического творчества Аннетты фон Дросте-Гюльсгоф (1797-1848) в современной филологии лишена однозначности и изобилует множеством проблем, требующих тщательного изучения и, возможно, разрешения учёными-филологами. Обращает на себя внимание, что поэтическое наследие значительной немецкой поэтессы изучено недостаточно. Её лирика у нас переводилась мало, собрание сочинений не издано. Имя А. Дросте малоизвестно не только широким читательским слоям, но даже и в кругу специалистов-филологов. Хотя изучением её творчества занимались такие видные отечественные исследователи как А. С. Дмюриев, А. А. Гунин, М. Рудницкий, но и они посвятили исследованию поэтического наследия А. Дросте весьма немногочисленные страницы.
Между тем, недооценка творчества А. Дросте находится в разительном несоответствии с рангом этой поэтессы на ее родине. Косвенным доказательством признания в Германии того факта, что А. фон Дросте-Гюльсгоф является поэтессой первого рода, является её портрет, помещённый на денежной купюре достоинством в 20 марок. Это крупная и значительная немецкая поэтесса.
Талант поэтессы был высоко оценен ещё одним из первых исследователей творчества Дросте Ф. Шмидтом: «Мне кажется, что назвать Дросте великой немецкой поэтессой - это слишком скромная похвала. Я хотел бы превратить её в абсолют, назвать Дросте великой немецкой поэтессой всех стран и времён, о которых мы знаем». Оригинальный дар А. Дросте, её поэтическое наследие навсегда вошли в сокровищницу немецкой и мировой литературы. Давая характеристику творчества великой немецкой поэтессы, отечественный литературовед М. Рудницкий справедливо отмечает, что А. Дросте «успела обогатить немецкую поэзию открытиями поистине бесценными». Эти отличительные качества поэтического наследия А. Дросте приковали внимание к творчеству поэтессы крупных немецких литературоведов (Краймера, Шмидта) ещё в конце XIX - начале XX веков и до сих пор составляют достойный эстетический объект исследования современных учёных-филологов.
Исследователь творчества А. Дросте Ф. Шмидт обращает внимание на решающую роль дворянской среды, специфики воспитания будущей поэтессы для становления метода писательницы: «У выросшей в старом романтическом рыцарском замке поэтессы рано развилось чувство поэтического воображения». Ф. Шмидт пишет о том, что в области поэзии не найдешь ни одной женщины-поэтессы, у которой «была бы такая сила и смелость языка, как у Дросте: «В её лирических Песнях нас восхищает её ласка, нежность, любвеобильная душа, её глубокий характер, её высокая серьёзность, её жизненный смысл, живое чувство к семейной жизни и сила её убеждения». «И мы должны подчеркнуть, что поэтесса не идет по следам великих предшественников, у неё свой собственный путь. В большинстве своих произведений она поражает смелостью своей фантазии. Особенно это видно в таких произведениях, как «Die Krähen», «Die junge Mutter», «Der Knabe im Moor».
Рудольф Ибель в послесловии к томику стихотворений Дросте сосредоточивается на изучении путей формирования поэтической личности поэтессы, опираясь на уже имеющиеся в литературоведческой науке данные. Исследователь концентрирует внимание на новых, неизученных мотивах, но не показывает основного направления эволюции творческого пути сочинительницы в целом. Ведущим в работе становится достаточно неопределённый, старый, восходящий к социологическому подходу исследования творчества поэтессы тезис о зависимости Дросте от среды: «Аннетта чувствовала себя чем-то обязанной родственникам, семье, церковным традициям, она оставалась близка повседневным домашним и хозяйственным заботам». Раскрывая прежде не замечающуюся исследователями грань поэтической личности Дросте, Ибель отмечает культ прошлого в её жизни. Она была страстной собирательницей старинных монет, фигурных камней, гравюр на меди, и в особенности раковин и окаменелостей. Здесь она искала следы прошлого, стараясь сберечь и сохранить его: «От огня прошлого оживлялась её, по-видимому, вконец застывшая жизнь. Даже её почти самоубийственные связи с родом, её любовь к обычному, старому и прошлому. Влечение к прошлому определяет частично реакционные взгляды. Аннетта Дросте враждебна революционным стремлениям молодёжи Германии». Р. Ибель явно увлекается отождествлением прошлого, старины и реакционного, поэтому для него интерес к древности почти равнозначен консервативности духа, что он не смог подтвердить анализом поэтических текстов. Разумеется, в этих построениях преобладает социологический подход к поэзии, и концепция творчества Дросте поэтому выглядит весьма умозрительной, оторванной от конкретики творчества. К тому же формулировка Ибеля, применяемая к Дросте, является неподходящей, на наш взгляд, к наполненной внутренними беспрерывными исканиями, ищущей новых путей самовыражения поэтессе. Формула «вконец застывшая жизнь» вряд ли однозначно приложима к творческому наследию А. Дросте. Однако замечание Р. Ибелем утончённой, импрессионистской манеры видения мира великой поэтессой достаточно ценно и показывает гениальное предвосхищение А. Дросте в будущих направлениях развития немецкой поэзии: «В уединённости, на природе, зрело поэтическое мастерство Дросте, в котором объединены таинственные ужасы мира с картинами и блеском мельчайших импрессионистски увиденных явлений».
Сторонники узко биографической трактовки творчества А. Дросте в XX веке (Геердтс, Ибель, Бруссе) видели в личной жизни поэтессы «поводы» для создания того или иного произведения, что представляется упрощением и ведёт к излишнему акцентированию биографической основы и «интимизации» творчества писательницы. Такая концепция, хотя и не лишена оснований, но всё же неспособна исчерпать всю глубину и разнообразие творчества Дросте. Этот подход, по-видимому, должен быть дополнен другими, прежде всего конкретным анализом лирики поэтессы с точки зрения исторической поэтики.
Новую волну в изучении творчества А. Дросте немецкими литературоведами связывают с 20-ми годами нашего столетия, когда возник интерес литературоведческой критики к проблемам поэтической личности, взаимоотношений природы и действительности, духовного мира. Главным предметом для изучения творчества великой немецком поэтессы закономерно становится внутренний процесс развития А. Дросте. Ведущий литературовед бывшей ГДР Клемис Гезельгаус и своей книге «Аннетта фон Дросте-Гольсгоф. Произведение и жизнь» справедливо указывает, что пока ещё внимание некоторых исследователей к Дросте сводится к истории личных отношений, к местной истории и библиографии. Такой подход к творчеству поэтессы является уместным, но недостаточным и должен быть дополнен другим: «Очевидно, социально-исторический аспект литературоведения ещё не был применен к творчеству Дросте. Во внимание принимается то, что новое поэтическое творчество поэтессы соответствовало определённому типу, который был вызван к жизни временем реставрации, и ещё уцепляется особое внимание реакции Дросте на своё время».
Не следует думать, однако, что с появлением богатой наблюдениями, интересной книги К. Гезельгауза следы биографической трактовки поэтического наследия А. Дросте исчезают. Напротив, узко биографический подход оказался в литературоведении весьма «живучим». Например, этим крайне упрощённым прочтением творчества Дросте страдает желание «вывести» основные образы и мотивы лирики Дросте из её психологического душевного склада и объяснить их индивидуально биографической судьбы автора.
Так, ученый из бывшей ГДР, профессор Г. Геердтс традиционно стремится тесно связать творческий путь Дросте с деталями её биографии. Он пишет, что Аннетта Дросте выросла в поместье родителей, вблизи Мюнстера, в духовно бедной, строго; консервативной семье. Она собирала сказки и народные песни, под влиянием писателя Левина Шюкинга сделала первые поэтические попытки. Здесь явно ощущается воздействие старой узко биографической концепции творчества Дросте, когда исследователь заведомо искажает факты, подчинив творчество «истории любви». Как известно, Левин Шюкинг, к которому Дросте питала возвышенно-платонические чувства и некоторое время была им увлечена, был на 17 лет моложе Дросте. Но первые свои попытки стихосложения поэтесса сделала уже в 7 лет, а в 16 лет она написала трагедию высокого стиля «Bianca oder die Alpen». Эти неоспоримые факты замечают все, кто занимается исследованием творчества Дросте. У Геердтса читаем: «Её первые лирические поэзии возникли из глубокого католического набожного чувства. Но вскоре она вышла за эти рамки и написала стихи, в которых ярким реалистическим языком попыталась представить красоту природы, переживания человека через восприятие им ландшафта. Многие из её произведений до сих пор волнуют читателей и принадлежат к непроходящим ценностям немецкой лирики. К таким относятся стихотворения: «Das Haus in der Heide», «Im Grase», «Die junge Mutter», баллады «Der Knabe im Moor», «Der Geierpfiff» и другие».
Немецкий литературовед П. Г. Крон отмечает, что лирика А. Дросте развивалась, несмотря на страстное участие в жизни родного окружения, всё же несколько в стороне от актуальных общественных проблем. Так, исследователь утверждает: «das bewusste Aufspüren der Natur und ländliche! Lebenswirklichkeit war zugleich ein Protest gegen voranschreiende Technik, gegen die alles «überleimende» Zivilisation des Kapitalismus: damit nahm Droste eine der Romantik weltanschaulich verwandte, doch durch die realistische Umsetzung der Naturerlebnisse über sie hinausweisende Haitunein» («то самое чувствование природы и деревенской жизненной действительности было одновременно протестом против «опутывающей» все цивилизации капитализма: тем самым Дросте занимала позицию, мировоззренчески родственную романтизму, однако выходила за рамки его, так как реалистически преображала впечатления природы»).
В сборнике «Droste-Hülshoffs Werke» (Мюнхен, 1973) немецкий литературовед Хорст Эрих Вольтер предлагает подробный анализ лирики и выделяет несколько ведущих тем творчества А. Дросте. По мнению исследователя, выросшая в католической семье немецкая поэтесса уже в юные годы осознаёт крах своих убеждений, ощущает всю трудность верующего человека сочетать духовное и мирское. Учёный отмечает, что духовный кризис Дросте заключается в том, что она, чувствуя себя переполненной грехом, не может прийти к покаянию, в результате чего поэтесса почти теряет веру и душевный покой: «Als Resultat ihrer geistigen Krise zeigt sich, dass sie den wahren christlichen Glauben, der die Welt überwunden hat, nicht mehr besitzt. Das führte jedoch nicht zum Abfall von der Religion, hatte es doch bedeutet, sich von ihrer bisherigen Welt, von ihrer Klasse zu lösen. Sie war im Gegenteil erfüllt von Sünden- und Schuldbewusstsein, aber immerhin brachte sie den Mut auf, sich dem Zweifel, dem Drangen des Verstandes zu stellen auch wenn ihr des Wissens Frucht eitel» und gefährlich erschien». («Результатом её духовного кризиса является то, что ею больше не владела истинная христианская вера, способная победить мир. Но это всё же не привело к отходу от религии, так как означало бы полное отмежевание от её прежнего мира, от её класса. Она была напротив наполнена сознанием греха и вины, но всё-таки собралась с мужеством противостоять сомнению, натиску рассудка, несмотря на кажущийся ей «тщеславным» и опасным результат знания»). Исследователь считает, что эта внутренняя проблема, которую пытается решить немецкая поэтесса, пронизывает большинство произведений Дросте, в частности сборник религиозных стихотворений «Das Geistliche Jahr».
Второй период, по мнению учёного, связан с темой природы, где поэтесса находит ещё один мир «wo es noch Welt gibt, eine Welt der Büsche, eine Welt der Lärme und Aufregung». («где ещё мир, мир кустарников, мир шума и волнения»). Особое внимание Х. Э. Вольтер Уделяет анализу таких, с его точки зрения, «показательных» для данного этапа произведений поэтессы, как «Das Hospitz auf dem Grossen Sankt Bernhard» и «Des Arztes Vermächtnis». Дросте описывает мельчайшие живописно-акустические детали, шорохи, звуки, смешивает реальное с мистическим. Точное описание явлений природы, как и изображение тёмных, демонических сил, представляет собой попытку средствами поэзии отразить новое миропонимание. С точки зрения исследователя, такое детализированно-импрессионистичное восприятие окружающего мира было новаторским в творчестве А. Дросте по сравнению с предшественниками.
Автор выделяет и третий период, который зачинают стихи и рассказы, отражающие любовь Дросте к своей родине; к этому познанию подлинной красоты родной природы писательница приходит, побывав за границей. Она пишет цикл «Die Elemente» и стихотворный рассказ «Schlacht im Loener Bruch», где поэтесса выражает восторг образом Христиана фон Брауншвайга, пользовавшегося дурной славой наёмника. Исследователь отмечает, что данное произведение несёт в себе черты «пристрастия к «благородным разбойникам» байроновского характера, своенравно-гениальных характеров, которые бунтуют против порабощающего их общества и не желают ничего больше, как погибнуть в ореоле Славы».
Данная концепция поэтического наследия А. Дросте представляет собой в значительной мере тематическую типологию творчества, которая имеет как свои достоинства, так и недостатки. С точки зрения глубокого изучения наследия Дросте систематизация её стихов в связи с определённым кругом тем целесообразна. Однако не представляется, на наш взгляд, возможным незыблемо и однозначно «привязать» тематику к определённому периоду, ибо диапазон тем Дросте исключительно велик во все периоды её творчества. Речь здесь может идти только о выделении тематической доминанты, и не более. Крупный учёный-литературовед Х. Э. Вольтер уделяет внимание другой важной проблеме изучения наследия Дросте: связи сочинительницы с политическими событиями эпохи. Исследователь обращает внимание на то, что поэтесса мало занималась общественными вопросами домартовского периода, которые волновали писателей и поэтов её времени. Однако А. Дросте ни в коем случае не находилась в стороне от проблем эпохи. Хотя религиозные противоречия, наступление капитализма, кризис феодальной эпохи она воспринимала по-своему и выражала их на иной лад, чем её современники: «Überall dort jedoch, wo su sich auf den erkennbaren Bereich ihrer nächsten Umwelt beschränkte, dir Natur, die menschliche Psyche, das soziale Milieu ist ihr Werk von grossn Intensität, Detailtreue und Wahrheit». («Однако повсюду там, где она ограничивалась знакомой ей областью ближайшего окружения, природой, человеческой психикой, социальным окружением, её произведении обретают большую интенсивность, верность деталям и правдивость»).
Х. Э. Вольтер признаёт, что Дросте является величайшей поэтессой своего времени. Автор причисляет её к значительным реалистам XIX века. Для исследователя проблема стиля и направления Дросте и данном случае снимается: он однозначно усматривает в ней реалиста, обходя вниманием значительную дискуссионность этой проблемы и современной науке.
Между тем исследования немецких филологов последних лет остро обрисовывают проблему стиле (или направления) Дросте как одну из наиболее сложных и спорных. В 1989 году известный немецким учёный Г. Вильперт в справочном издании «Biographisch-bibliographisches Handwörterbuch zur deutschen Literaturgeschichte» посвящает Дросте отдельную главу и проводит краткий анализ её творчества. Автор отмечает, как и многие предыдущие исследователи, религиозное содержание произведений. Г. Вильперт определяет влияние «unter Einfluss von Skott und Byron» («под влиянием Скотта и Байрона») и жанр «Verserzählungen aus der Verwobenheit von Geschichte Landschaft und Schicksal» («стихотворные рассказы, соединяющие историю, ландшафт и судьбу»). Исследователь даёт также общую оценку творчества поэтессы: «bedeutendste deutche Lyrikerin von männlicher, kraftvoller Herzheit; geprägt vom westfälischen Volkstamm, Erlebnis der schwermutigernsten Heimatlandschaft, feudal-katholischen Weltanschaung und einer tiefen Religiosität». («Выдающаяся немецкая лирическая поэтесса, исполненная мужской, сердечной силы, отмеченная печатью народа Вестфалии, вобравшая впечатления унылого родного ландшафта, феодально-католического мировоззрения и глубокой религиозности»). Известный учёный-филолог относит Дросте к бидермайеру, хотя и с оговоркой: «Begriff sowie Zugehörigkeit der einzelnen Dichter sind noch stark umschritten». («Само понятие, как и принадлежность отдельных поэтов, ещё весьма дискуссионно»). Подтверждая точку зрения Г. Вильперта, в немецком издании «Истории немецкой литературы» литературоведы решительно и категорично относят А. Дросте к эпохе «Biedermeier»: «Die Epoche des Biedermeier kannte und tradierte eine Fülle von Balladentönen, deren damals berühmtester sicherlich die Schauerballade war Droste-Hülshoffs «Der Knabe im Moor». Ballandendichter überhöhten» Darstellungen der Natur zur magischen Allmacht». («Эпоха бидермайера знала и продолжала традиции богатой палитры звучания баллад, среди которых в то время самой знаменитой, наверное, была баллада ужасов Дросте-Гюльсгоф «Мальчик на болоте». Поэты баллад возвысили изображения природы до магического всевластия»).
Действительно, в произведениях поэтессы присутствуют черты бидермайера наряду с характерными чертами романтизма. Более того, уже краткий обзор концепции её поэтического наследия показывает, что существует множество проблем, по-разному решаемых учёными несходных ориентаций.
Следует констатировать как разнообразие исследовательских подходов (тематический, социологический, типологический, идейный и т.д.), так и многообразие аналитических методик (узкий биографизм, умозрительная трактовка эволюции, широкий диапазон творческого метода от реализма до романтизма). Отечественные учёные почти не изучали творчество А. Дросте, поэтому обзор их работ в данной статье вынужденно краток.
В одном из томов серии «Библиотека всемирной литературы», «Европейская поэзия XIX века» есть небольшая специальная статья А. Гугнина, где он рассматривает, с каким направлением связано творчество Дросте. Автор отмечает, что первые стихи и поэмы написаны в духе традиции романтизма, и только в сборнике стихотворений 1844 года заметен отход от романтической фантастики. По мнению А. Гугнина, А. Дросте-Гюльсгоф осталась в немецкой литературе как выразительница так называемого поэтического реализма (О. Людвиг, И. Шефдиль, Б. Ауэрбах и др.). У поэтических реалистов проявилась тенденция «к правдивому, детализированному изображению окружающей их природы и общественной действительности, которую они отражали, однако, в значительно смягчённых, опоэтизированных образах». В этом же томе дано 5 стихотворений поэтессы в переводах И. Грицковой и А. Голембы.
В журнале «Иностранная литература» № 6 за 1977 год под рубрикой «Литературное наследие» помещена статья М. Рудницкого «Аннетта фон Дросте-Гюльсгоф». Автор описывает эпоху и среду, в которой жила и воспитывалась Дросте. Аннетта была ровесницей Генриха Гейне, и неизвестно, кто из них начал слагать стихи раньше, но она росла в «совершенно иной духовной атмосфере. Проблески резкого и мощного поэтического дара ощущаются в её первой книге, наверное, на любой странице». Исследователь подчёркивает важную роль творчества Дросте в развитии немецкой литературы данного периода и вклад поэтессы в мировую сокровищницу литературы: «Каждое слово в произведениях сохраняет свою особость, как будто назло, возвращаясь к своей исконной сути, обретает древнюю силу заклинания. И какие это были слова. Поэты нашего столетия возьмут их в ладони и бережно поставят в стих». Автор высказывает плодотворную мысль, что каждое стихотворение поэтессы содержит глубоко скрытое обобщение, проекцию на человеческое общество, изображает органическую связь природы с духовным миром лирического героя. Природа составляет неотъемлемую часть жизни Дросте, этот факт не раз был отмечен немецкими и отечественными литературоведами. «Особенно поражает новизной словесной фактуры и лёгкостью взгляда её ландшафтные зарисовки в цикле «Родные картины». В её лесах растут не только традиционные «липы» да «ели» - но и ольшаник, ракита, можжевельник, в их густой траве шуршат ежи и полёвки, на луговинах растут не только «фиалки и незабудки» - но и клевер, медуница, мята. Мир настоящий - зримый, слышимый, осязаемый - вошёл в её стих легко и запросто, будто ей это ничего не стоило. С той же пристальностью она вглядывалась и вслушивалась в душу человека, прежде всего в свою, открывая в ней с редким бесстрашием провалы таинственного и расщелины подсознательного».
Исследователь подчёркивает своеобразие лирики Дросте, говорит о том, что поэтесса «взорвала изжившую себя романтическую поэтику изнутри, сменив привычную уже сладкоголосую музыкальность на шероховатую подлинность живой речи, расплывчатую условность навеянных «настроениями» картин - на безусловность точной детали и безошибочность пристального наблюдения, туманное и невнятное «томление» - на определённость непосредственного и глубокого чувства». М. Рудницкий справедливо отмечает, что талант поэтессы формировался самородком, и отсюда неизбежный провинциализм, и слишком очевидное и охотное следование немногим литературным образцам - Шиллеру и Байрону прежде всего. «В сорок лет она ещё во всех отношениях была дебютанткой, но и в этом смысле её первая книга была поступком героическим - она отважилась на дебют, рискнула пойти наперекор обстоятельствам, чтобы завоевать право быть собой, а не бесславной принадлежностью мелкопоместного интерьера».
М. Рудницкий не расшифровывает, чем же закончилась попытка Дросте. По-видимому, для исследователя это самоочевидно, и имеет большое значение уже сам факт попытки подобного разрыва, явно недооцениваемый литературоведами прошлого (К. Буссе, Ф. Шмидт).
Видный отечественный филолог-германист А. С. Дмитриев в предисловии к сборнику «Немецкая поэзия XIX века» справедливо указывает, что современники Дросте в сущности не заметили её дарования.
Признание пришло позже, но парадоксальным образом, не столько читателей, столько критиков и литературоведов. Автор указывает на то, что Дросте мало знала реальный мир, её поэтический мир замкнулся в стенах замка, стал миром бушующей души поэтессы. «Но этот душевный мир барышни Дросте, набожной девушки из «дворянского гнезда» не был ни спокойным, ни гармоничным. Не ведая большого внешнего мира, она была обуреваема неукротимым стремлением вырваться из оков сословно-дворянского уклада, погрузиться в безбрежный простор бурной и широкой жизни («На башне», «Старый замок»). Дросте погружена в мир своей души, но душа её мечется, страдает, страшится самой себя («Перед зеркалом»)». В её стихотворениях рано зазвучала тема одиночества («Die rechte Stunde»). А. С. Дмитриев определяет новаторство Дросте следующим образом: «Близкая к традиционно - сложившемуся формально - поэтическому канону романтического стихотворения, она существенно варьирует возможности этой формы, главным образом за счёт большого разнообразия строфики». Далее автор обращает наше внимание на тот факт, что Дросте чаще, чем другие романтики, прибегает к многострочным строфам. Крупный филолог-германист подчёркивает, что в её поэтическом сознании возникает характерно романтическая антитеза «я и не - я, личности и общества».
При ближайшем знакомстве с лирикой Дросте нельзя не согласиться с А. С. Дмитриевым: «Аннетта Елизавета фон Дросте-Гюльсгоф, несомненно, звезда первой величины в богатейшей и яркой немецкой поэзии прошлого столетия».
Общее состояние научной неизученности наследия Дросте отражает авторитетная «История всемирной литературы», которая представляет поэтессу в принятых шаблонных категориях (раздел принадлежит С. В. Тураеву): «Она выросла в аристократической семье, была воспитана в строгих догматах католической церкви и сохранила приверженность к патриархальному укладу родового поместья. Патриархальные иллюзии и неприятие любых общественных реформ определяют романтический характер мировоззрения Дросте-Гюльсгоф».
Дальнейшая характеристика творчества поэтессы, «близкой некоторым гейдельбергским романтикам», поразительно краткая, без углубления в детали и подробности поэтического стиля, и не может считаться началом научного изучения поэзии Дросте: «В сборники стихотворений (1836, 1844) Дросте-Гюльсгоф включена пейзажная лирика, также баллады, в которых рассказывалось о необычных событиях и жизни обычного, ничем не примечательного героя».
Положительным моментом в отечественной германистике при изучении творчества Дросте является признание значимости литературной деятельности этой поэтессы. Так, во втором томе «Истории немецкой литературы» (под редакцией A.C. Дмитриева) имя А. Дросте стоит в одном ряду с поэтами предмартовской поры Гейне, Мёрике, Ленау, Гервега и Веерта.
«Это первая значительная немецкая поэтесса... Дросте с живым участием относилась ко всему, что её окружало, однако она всячески отгораживалась от всех «наследий» капиталистической цивилизации... Подобно Мёрике, она отклонилась от политической ангажированности, не подошла критически к таким злободневным вопросам, как угроза патриархальному укладу жизни и кризис религии». В стороне от социальных бурь, обособленно от оппозиционного движения стояли два поэта консервативно-гуманистического направления, и творчестве которых почти невозможно было уловить отношение к современности. Они, почти неизвестные, с помощью «крайней впечатлительности» и «изобразительной силой таланта» выражали в своей лирике «ощущение времени» и собственное понимание действительности. Этим поэты были А. фон Дросте-Гюльсгоф и Э. Мёрике.
Характерным поэтическим фоном сравнительного плана для Дросте является лирика Мёрике. Эдуард Мёрике не только принадлежал к тому же поколению, что и Дросте, но его художественное сознание мало чем отличалось от её поэтического мировосприятия: «Оба были близки в своём пассивном конформизме, далёком от какого-либо активного подтекста, ограниченном поисками лишь нравственно-эстетической антитезы отвергаемому обществу в мире своей души, в природе, любви». Но Э. Мёрике отличается от А. Дросте. У поэтессы, испившей полной мерой горькую чашу неразделённого чувства, любовь мучительна и безотрадна («Живите счастливо»). У Э. Мёрике чувство любви яркое и бурное, с реальными земными радостями («Перегрина»). Природа несёт Дросте желанное успокоение, у Мёрике природа - это убежище от неприглядной общественной жизни («В лесу»).
Общим в концепции поэтического творчества А. Дросте зарубежных и отечественных литературоведов представлено то, что лирика поэтессы относится к постромантизму, органически соединяя в себе традиции романтизма, оттенок бидермайеровского стиля и детализированность реализма. Проблема причастности Дросте к романтическому наследию и духу - одна из наиболее спорных в оценке её поэтического наследия и требует серьёзного изучения.
Л-ра: Актуальні проблеми літературознавства. – Дніпропетровськ, 2000. – Т. 6. – С. 112-123.
Произведения
Критика
