23-05-2019 Гюнтер Вальраф (Günter Wallraff) 132

Гюнтер Вальраф. Горе, если их спустят!

Сначала поступили две информации о вещах, которые не совместимы с законом. Первую информацию доставил один профсоюзный деятель, утверждавший — в телефонном разговоре, — что на крупных промышленных предприятиях Федеративной Республики наблюдается «рост милитаризации». Да, да, на крупных промышленных предприятиях под видом так называемой заводской самообороны уже образованы «полувоенные соединения».

Я хотел знать подробности. Но профсоюзный деятель был осторожен. Опасно говорить о таких вещах по телефону, сказал он. Возможно, что ведомство по охране конституции подслушивает разговор, а подготовка к формированию того, что он назвал «полувоенными соединениями», ведется в тайне. И вообще он в «ужасном положении». Хотя он и знает о нелегальности секретных приготовлений к «чрезвычайному положению», и видел достаточно, но он должен держать язык за зубами, ибо, по его выражению, он «связан определенными обязательствами не раскрывать производственных тайн». Документы, с которыми он ознакомился, «зашифрованы и, если угодно, юридически засекречены. К ним имеют доступ только определенные лица. И только с разрешения людей, которые являются козырными тузами индустрии». Поэтому он не может назвать фактов, так как подозрение тут же падет на него.

Эти темные намеки казались недостоверными. Неужели в конституционном государстве могут в крупных масштабах осуществляться приготовления на случай «чрезвычайного положения», а министерство внутренних дел ФРГ, несущее ответственность за соблюдение законов, не принимает никаких мер? Я хотел действовать наверняка и позвонил в Бонн. Ответ из министерства внутренних дел: это невозможно. Согласно существующему законодательству нет никаких оснований для принятия такого рода мер по заводской самообороне. Следовательно, нечего беспокоиться.

Спустя некоторое время я получил новую информацию. Она была более конкретна, чем сведения профсоюзного деятеля. Один знакомый студент, проходивший производственную стажировку на резиновых заводах фирмы «Континенталь» в Ганновере, сообщил, что «почти случайно» узнал о вооруженном боевом отряде в 100 человек, каковой, по его мнению, должен будет вмешаться в случае крупной забастовки или других осложнений на территории завода. Студент утверждал, что на заводах «Хеншель» в Касселе происходит то же самое. Хотя он знает об этом только понаслышке.

Я сомневался. Пока мне не попали в руки три брошюры, предназначенные только для владельцев фирм или их уполномоченных. Эти три документа были разосланы в качестве печатной инструкции для ограниченного круга лиц на все средние и крупные промышленные предприятия уже в июле 1964 года. В качестве издателя фигурирует «Рабочий комитет Федерального союза германской промышленности» (ФСГП). Брошюры и содержащиеся в них «рекомендации первостепенной, второстепенной и третьестепенной важности», составленные ФСГП, сотрудничающим с министерством внутренних дел уже в течение трех лет, подготавливают немецких предпринимателей во всех деталях к проведению еще не принятых «чрезвычайных законов». А эти «чрезвычайные законы» в 1964 году не были известны парламенту даже в проекте.

«Предложения о численности, составе, вооружении и организации сил заводской самообороны согласно § 24 Проекта Закона о самообороне» рекомендуют исполнение закона, проект которого теперь, как и прежде, вызывает резкие возражения, и вступление в силу которого еще может быть предотвращено, запрещено бундестагом*. Налицо нелегальные действия, нарушение конституции. Запланированное, но не проведенное через бундестаг законодательство уже практически осуществляется, по крайней мере, апробируется, в обход бундестага, в интересах промышленников, для ликвидации демократических прав рабочих.

* Это писалось еще до принятия бундестагом чрезвычайного законодательства в 1968 г.

В предисловии владельцам фирм рекомендуется уже теперь посылать в школы Союза противовоздушной обороны Федеративной Республики «будущих руководителей (Fuhrer und Unterfuhrer). Это должны быть люди, «способные осуществлять жесткое и решительное руководство».

«Будущие отряды заводской самообороны должны пройти на заводах врачебный осмотр... в интересах создания действительной боеспособности частей заводской самообороны».
«Боеспособность» и другие термины в этих секретных инструкциях свидетельствуют о военно-стратегическом образе мыслей их составителей. «Заводская самооборона» подразделяется на «отряды», «полувзводы», «группы» и «в случае надобности на орудийные расчеты». Ее не следует смешивать с вполне легальной и необходимой заводской охраной. Впрочем, в эту последнюю «не рекомендуется набирать иностранных рабочих». Следует проводить «практические учения в условиях, близких к естественным, и в ночное время». Кроме того, должна быть создана «служба порядка и безопасности», которая может быть использована «для контроля за служащими, ушедшими с предприятия», и «для охраны предприятия от воровства, грабежа и саботажа». А чтобы все это в случае необходимости произвело соответствующее впечатление, «помощники заводской самообороны» согласно рекомендации ФСГП должны пройти курс «правовых основ обыска, временного ареста, личной обороны и обращения с оружием». Часть учебных часов этого курса выделена на «упражнения по проведению атаки». Больше сомнений не было: здесь рекомендуются противозаконные мероприятия, которые, согласно утверждению моих двух информаторов, профсоюзного деятеля и студента, уже осуществляются на практике.

Звоню в отделы прессы названных мне студентом фирм «Хеншель» и «Континенталь». Я представляюсь как журналист, который располагает информацией об «упражнениях в стрельбе и подготовке самообороны» на заводе. Дама из отдела прессы соединяет меня с «руководством», то есть с человеком, «который отвечает за безопасность завода и тому подобные вещи». «Руководство», г-н Вокенкамп, довольно резко реагирует на пароль «подготовка самообороны»: «Ну, что вы, ничего подобного, какой бред». Когда я спрашиваю о «вооружении и прочем», он реагирует столь же однозначно: «Это чепуха, у нас даже нет заводской охраны, а только пожарная команда». Ага! «Ясно, — говорю я, — и она тоже не вооружена, даже пожарных насосов нет».

Я осведомляюсь еще о курсах самообороны, которые рекомендуются брошюрой ФСГП для будущего командного состава заводской милиции. Но и здесь Г-н Бокенкамп рассеивает мои подозрения: «Ничего, ничего подобного. Нет никаких курсов, никаких». «Ну, я могу быть спокойным», — говорю я. «Да, — обрадованно поддерживает г-н Бокенкамп, — хорошо, что вы еще раз переспросили. Значит, так: у нас нет вообще никакой заводской самообороны, даже заводской охраны, и никаких мер предосторожности для заводской самообороны мы не принимаем». На заводах «Хеншель» в Касселе — столь же ясное опровержение. Реакция заведующего отделом прессы: «Господи боже! Черт побери! Это чепуха». А когда я говорю, что, может быть, все это делается в такой тайне, что неизвестно даже ему, он возражает: «Исключено, уж как-нибудь я бы узнал». Несмотря на это, он все же хочет справиться у администрации, чтобы и я имел «полную уверенность». Через полчаса я могу позвонить ему еще раз. Я звоню через полчаса. На этот раз его сведения в высшей степени лаконичны, тон отдает прусским военным жаргоном, но все же корректен: «А, Вальраф. Ничего. Я справлялся. Абсолютно ничего». Прежде чем я успеваю поблагодарить, он вешает трубку. Несмотря на эти опровержения, сомнения оставались. Разве министр внутренних дел Пауль Люкке не заявлял, что так называемых «законов сейфа» * не существует в природе, когда о некоторых из них уже стало известно? И разве его официальный секретарь Ханс Шефер позже, когда уже не оставалось никаких сомнений, не высказался в том смысле, что министр был вынужден отрицать наличие проектов в связи с тем, что обнародование их могло оказать шокирующее действие на общественность?

* Schubladengesetze — проекты законов о «чрезвычайном положении», секретно распространявшиеся в министерствах ФРГ. Их тексты были опубликованы в прессе ГДР и вызвали глубокое возмущение мировой общественности. (Прим. перев.)

В случае, если и в данном вопросе можно было бы опасаться такого же «шокового действия», в случае, если фактически существуют служащие заводской охраны (являющиеся на самом деле «командами заводской самообороны»), обязанные во время забастовок выступить против рабочих с оружием в руках, в случае, если дела обстоят именно так,— разве нельзя ожидать, что благой пример министра подействовал, и на мой официальный запрос, несмотря на подтвержденные законом права прессы, несмотря на подчеркнутую любезность в адрес прессы со стороны властей и администрации промышленных предприятий, мне сказали неправду?

Но как узнать правду? Была только одна возможность. Я должен был выдать себя за «посвященного в тайну». Скажем, за сотрудника руководящей инстанции, которую я всегда мог выдумать. Например, «Комитет гражданской обороны при министерстве внутренних дел». Слегка изменив голос, я второй раз звоню г-ну Бокенкампу на заводы «Континенталь» в Ганновер. Мой псевдоним — Кревер. Сначала я разъясняю ему, что речь идет «об одном известном деле»; я как раз занимаюсь составлением повестки дня заседания «и хотел бы предварительно удостовериться, насколько далеко продвинулось формирование заводской самообороны». Затем спрашиваю: «Подготовкой самообороны занимаетесь вы лично?» Бокенкамп отвечает утвердительно. Я продолжаю: «И вы в состоянии противостоять серьезной забастовке или другим беспорядкам, которые могут возникнуть, например, из-за политики оплаты труда?» «Да, мы приняли все меры»,— говорит Бокенкамп. Он отвечает очень уверенно и не без гордости. «Теоретически у меня готов план для любого завода нашей фирмы и для каждого человека». Сначала он, правда, «привлек к самообороне только штатных служащих». Так как, к его сожалению, «согласно теперешнему чрезвычайному законодательству заводской совет предприятия имеет право голоса и обязан вмешаться. Если распространяться об этих делах, можно все испортить. Пока и так все устроилось». Поэтому он «пока что сознательно не проводит обучения во внештатном порядке, за исключением тех, кто назначен в качестве командующего состава для отдельных заводов. Они занимались также на курсах в Годесберге или здесь, в пехотной школе».

Я продолжаю спрашивать: «Как с оружием?» Он: «Примерно 70 человек имеют права на ношение оружия, и столько же винтовок». И продолжает: «У нас хорошо то, что в заводской охране и пожарной команде 200 человек, те, что числятся по штату. И еще аварийная служба, у нее 12-часовой рабочий день, и в это время она полностью несет ответственность за безопасность на заводе».

Подозрение подтвердилось. Фирма «Континенталь» вооружена. По крайней мере ее ответственный за самооборону, г-н Бокенкамп, готов к бою. Против кого же служба заводской охраны и пожарная команда (кстати, на них не распространяется право забастовок) будут применять свое благоприобретенное умение обращаться с оружием? Я спрашиваю г-на Бокенкампа, есть ли какие-либо признаки подпольной деятельности. Он: «Да, по крайней мере среди греческих рабочих». Они организовались в группу «Ламаркис», но он их постоянно держит под контролем. И он рассказывает, как он осуществляет этот контроль. У него есть свои агенты: «Я узнаю все через моих переводчиков, они наполовину немцы, наполовину греки и принимают участие в их мероприятиях». Еще он жалуется на «подсиживание со стороны «Объединения немецких профсоюзов», которое частично пляшет под их дудку». Что же касается греческих рабочих: «Их происки не сразу заметишь, все это делается под видом законных организаций, греческое землячество и все такое. А на самом заводе все спокойно».

Я хочу знать, нет ли у него неприятностей по линии профсоюза при подготовке самообороны. Но он меня может успокоить: «Это все люди, на которых я полностью могу положиться. Большинство на руководящих должностях. Начиная от торговых представителей и выше. Они и так не входят в профсоюзы. У нас они заслуживают абсолютного доверия, потому что проходят по графе I, администрация». В основной группе 200 человек, «а потом будет проще простого вовлечь в группу обучающихся соответствующие добровольные силы». Я одобряю: «Все это очень похвально. Может быть, при случае, вы сделаете доклад на одном из наших заседаний и поделитесь практическим опытом?»

Г-н Бокенкамп не имеет ничего против: «Если у меня будет время подготовиться. Я ведь очень занят. Работа депутата совершенно меня измотала. Я ведь член ландтага». (Депутат от ХДС.) Два звонка на заводы «Хеншель» в Касселе. Я прошу соединить меня с дежурным начальником заводской охраны. Его имя Эрих Розе. Он рад быть мне полезным. Его шеф, Хорст Огильви, в настоящее время отсутствует, он как раз на совещании по вопросам самообороны. Я спрашиваю, известны ли ему рекомендации Федерального союза германской промышленности. «Да, я все это знаю», — подтверждает Розе. Он ведь 34 года работал полицейским «там». Он делает различия между «там» и «здесь». «Здесь» — это для него на территории завода, где можно говорить значительно яснее, чем «там». «Ведь мы же в нашей деятельности опираемся на внутренний режим предприятия». Например, если нужно провести обыск у какого-либо служащего, то до сих пор это всегда удавалось. Он тогда заявляет прямо: «Дружище, не поднимай шума. Не согласишься добровольно, позовем криминальную полицию, и можешь сразу собирать манатки». К такому любезному обращению, которое здорово смахивает на принуждение, «они уж привыкли и знают по опыту, что против рожна не попрешь». Бывают, конечно, «идиоты, которые встают на дыбы», но в его практике такие не встречались. Впрочем, со служащими предприятия нужно держать ухо востро, «нельзя действовать вслепую, нахрапом здесь ничего не возьмешь». И Эрих Розе выражает сожаление, что теперь не то, что раньше, — «приходится все время осторожничать».

На мой вопрос, проводились ли уже стрелковые учения, он отвечает троекратным «да». «Пистолеты типа «стар», испанская продукция, действуют отлично, наши люди с ними освоились. У нас пока 48 штук». И добавляет: «Учения проходят совсем незаметно. Незачем людям знать, что у нас есть пистолеты, верно?» «А как во время беспорядков, например, забастовок? Вы раздаете оружие?» «Так точно, раздаем,— отвечает он.— Я лично сторонник газового оружия для ближнего боя».
Я: «Значит, у вас только газовые пистолеты?»
Он: «Никак нет, у нас есть огнестрельное оружие. Но в ночное время, для патрулей, газовых пистолетов вполне достаточно». Я: «Я имею в виду забастовки и тому подобное».
Он (выпаливает): «Тогда я раздаю огнестрельное. Но так, чтобы кроме заводских никто не видел. А то для чего же мы здесь…»

По словам Розе, подготовка к самообороне на заводах «Хеншель» проходит под видом занятий стрелковым спортом и учений пожарной команды.

Розе: «Занятия по самообороне мы проводим совместно. Вместе с пожарной командой у нас пока есть человек 60—80, которые уже имеют то, что мы должны распространять, и умеют применять это. Они выполняют свою обычную работу и собираются раз в две недели. Практические занятия по субботам». Розе «рад сообщить, что привлек к занятиям и молодое поколение, большей частью с опытом службы в бундесвере. Это фундамент, опора, на случай, если произойдет нечто важное». Так же, как войну часто изящно называют «нечто серьезное», Розе называет забастовку «нечто важное». Он сообщает, как собирается противостоять этому «важному»: «У нас здесь несколько ночных сторожей неподходящих. Я как раз сейчас занимаюсь тем, что потихоньку убираю последних четырех. Из-за черепашьих темпов нашего производства на их места просятся молодые ребята, отслужившие в бундесвере. Это понимает даже дирекция, несмотря на все меры экономии». Дирекция это понимает. Вместо старых ночных сторожей и швейцаров, которые должны предотвращать кражи и пожары, формируется «заводская охрана», которая обязана в первую очередь заботиться о соблюдении рабочими строгой дисциплины и послушания. А если распоряжения дирекции не найдут требуемого отклика, то соответствующее давление окажут пистолеты.

«Черепашьи темпы нашего производства», по мнению Розе, тоже имеют свои преимущества. Если у кого-нибудь начинается левацкий политический зуд, то такого человека «изымают из производства, так что он этого даже не замечает». У Розе как раз были два таких случая, с иностранцами. «Их уволили и убрали». «Как вы это обосновали?» — интересуюсь я. «Сейчас это просто, из-за черепашьих темпов, дескать, нет работы, и все». И Розе повезло в том смысле, что на стороне фирмы стоит председатель заводского совета — «человек крутой, умеющий поставить на своем».

Он сообщает еще об одном характерном случае: «Был тут у нас в общежитии один... Мы его ловко обработали, одна половина парализована, пришлось уволить, верно ведь? И из общежития убрали, и с завода».

«А в чем было дело?» — спрашиваю я. Он поясняет: «Этот тип водил дружбу с иностранцами, весь в долгах, разведенный, шлялся запросто в общежитие, и вообще субъект подозрительный, совался в политику, левый...»

«Он что, был членом КПГ?» — перебиваю я. «Нет, нет, — продолжает Розе, — но он жил по соседству, я там знал начальника полиции, звонил бургомистру. Так точно, его считали коммунистом, и мы его убрали, внесли в списки злостных неплательщиков и через неделю уволили. Заводской совет доволен, все прочие тоже, вместо него можно будет взять молодого, покрепче».

Значит, и в Касселе та же картина: то, что оспаривает министерство внутренних дел, то, что отдел прессы заводов «Хеншель» называет «абсолютно ничего», оказывается действительностью: меры по «чрезвычайному законодательству», не легализованные бундестагом, уже стали будничным делом.

Я продолжаю опрос.

«Адокс-верке» в Ней-Изенбурге, недалеко от Франкфурта-на-Майне. Здесь этим занимается г-н Фален. Мой звонок его не удивляет. «У нас вчера было совещание в Марбурге, «Общество защиты германской экономики». Вы, конечно, знаете». «Да, мы с ними сотрудничаем», — говорю я. «Там еще были сотрудники из разных министерств, из бундесвера, из пограничных частей и т. д.», — докладывает г-н Фален как нечто само собою разумеющееся. И продолжает: «Да, да, все выступали. Мы были поражены, насколько далеко продвинулась подрывная деятельность». «У вас это тоже ощущается?» — спрашиваю я. «Слава богу, нет, тьфу, тьфу, не сглазить бы! — восклицает он. — Ни саботажа, ни каких-либо признаков». Но он все же озабочен. Совещание произвело на него впечатление: «Нельзя же рассчитывать, что так будет и впредь, надо быть ко всему готовым».

Например, он совершенно не доверяет иностранным рабочим. Те немногие, которых держат на заводах «Адокс», находятся под строгим контролем. У него в отделе есть человек, который ведет постоянное наблюдение за квартирами иностранных рабочих. «Как это происходит? — осведомляюсь я. — Устраиваете обыски?» Он отвечает отрицательно: «Нет, мы делаем это под сурдинку, до сих пор все обходилось хорошо, у нас ведь всего несколько итальянцев, 20 штук».

Кстати, ему доверена подготовка заводской самообороны. Они только что разработали «план на чрезвычайный случай», «Да, на случай опасности, большой забастовки и тому подобного. Теперь у нас есть план», — разъясняет Фален. Он рассуждает о «катастрофических случаях и прочих вещах», о «сильных пожарах» и о том, что, «конечно, такой план легко использовать, если случится еще что-нибудь...» Он боится назвать это «еще что-нибудь» по имени, но зато поясняет: «При подборе людей надо быть довольно осторожным, внимательно присматриваться, подходит ли человек».

Чтобы еще раз услышать официальную версию, я через несколько дней звоню на заводы «Адокс-верке» в отдел прессы. Начальник отдела Вальтер ничего не знает о совещании, в котором принимали участие также люди из бундесвера и пограничных войск. Но он готов справиться, через четверть часа он все выяснит в подробностях.

Когда я звоню опять, он все еще говорит. Секретарша просит за него извинения: «Он разговаривает с господином Фаленом по другому телефону, как раз по этому делу». Я звоню еще раз и выслушиваю официальную версию: «В настоящее время у нас в этом направлении фактически еще ничего не сделано». Сообщение о совещании с участием бундесвера и пограничной службы г-н Вальтер называет «просто бредом». «Это, наверно, фальшивка».
Когда я справляюсь о так называемом «плане на случай катастрофы», г-н Вальтер успокаивает меня: «Да, мы разработали такой план, потому что за последнее время в области Рейна — Майна произошло очень много несчастных случаев». Речь идет, по его словам, «только о технике безопасности и охране труда», план разработан, как было сказано, «только на случай пожара и тому подобного и не имеет ничего, совершенно ничего общего с чрезвычайным положением». У г-на Фалена это звучало иначе.

Следующий тест: фирма «УВО» во Франкфурте-на-Майне. Начальник заводской охраны Дель, вероятно, старый служака. На большинство вопросов он отвечает: «Так точно».

«Так точно», у них есть в штате человек, который занимается заводской самообороной и принимал участие в совещании. Когда я спрашиваю, проходят ли учения, имеется ли оружие, составлен ли план заводской самообороны, он просит отдать приказ: «Знаете, в промышленности всегда так, пока откуда-нибудь не скажут, сделать то-то и то-то к такому-то сроку, все делается как-то между прочим. Пока нет ясного ...э ...я бы сказал, приказа, тебя мало поддерживают». Я спрашиваю его, имеются ли списки «политически неблагонадежных». Дель: «Да, мы такой список составляем еще при зачислении на работу, так сказать, заранее, политическая проверка». — «А если потом обнаружится, что у кого-нибудь политический зуд слева, что вы делаете?» «Так точно, — отвечает он, — это в большинстве иностранцы. У нас на это есть свои способы, о которых я вам официально не могу сообщить. Но у нас есть подход к иностранному отделу полиции, так что никаких трудностей. Если за кем что замечено, мы его тут же убираем, ясно».

Наконец я все-таки обнаруживаю фирму, которая, кажется, действительно не проводит никаких тайных приготовлений к «чрезвычайному положению». Это завод «Фольксваген» в Вольфсбурге. Похоже, что на начальника заводской охраны Вемпера не производит ни малейшего впечатления изобретенная мною организация «Гражданский комитет самообороны», которая внушала такое почтение его коллегам из других фирм. «Это еще не закон, и вообще. Мы ничего не делаем. Мы в этом не заинтересованы».

Чем объяснить такую решительную демократическую позицию? Может быть, тем, что в фирме «Фольксваген» заместителем председателя наблюдательного совета является Отто Бреннер, председатель профсоюза металлистов?

Еще один экскурс в Рурскую область. На заводах «Штальверке-Бохум АГ» во главе охраны стоит г-н Рут. «Мы находимся в центре тяжести Рурского бассейна,— представляется он. — Как вам, вероятно, известно, нас человек 25: «Феникс Рейнрор», «Маннесман», вся группа Тиссена и все, что к ней относится. Руководителем нашего центра является г-н Хойзер с заводов «Хюттенверке Оберхаузен», — продолжает докладывать г-н Рут. «У него близкий контакт с некоторыми парашютными частями, например, с десантниками военной разведки». Он говорит, что в свое время они обучались на опыте стачек в южной Германии, там у них была богатая практика. «Общество защиты Германской экономики» только недавно проводило с руководителями центра «занятия по карте», во время которых было точно отрепетировано, что надо делать в случае забастовок и тому подобного. К сожалению, г-н Рут не успел прочесть отчета об этих занятиях, так как Хойзер еще в отпуске.

«Как вы, вероятно, знаете, мы собираемся по пятницам в школе криминальной полиции, Дюссельдорф, Танненбергштрассе. В следующую пятницу тема занятий посвящена так называемой заводской юстиции, заводской мафии, как пишут в газетах». Я звоню в полицейскую школу в Дюссельдорфе, чтобы справиться, что общего она имеет с упражнениями людей из центра тяжести Рурского бассейна. Сообщаю, что я журналист и располагаю информацией, согласно которой в школе проходят занятия по подготовке к «чрезвычайному положению».

Дежурный сотрудник полиции как будто не знает ни о чем подобном: «Нет, до сих пор ничего не было, я бы знал, я же здесь работаю». «Но это должно происходить здесь, — говорю я,— по пятницам, у меня информация от одного из участников». Тогда дежурный делает поворот на 180 градусов: «Это другое дело, у нас здесь есть одно помещение, которое используют иногда эти люди, но с их занятиями мы не имеем ничего общего».

Еще один звонок на крупное предприятие. Представляется г-н Вильман из рурского концерна «Маннесман АГ»: «Я лично занимаюсь разработкой мер по заводской самообороне». У них уже есть практический опыт, приобретенный во время очень крупной забастовки, и до сих пор они всегда оставались «хозяевами положения», — говорит он. У них тоже полно иностранных рабочих, и конечно они держат этих иностранцев под контролем. У них «тесный контакт с криминальной полицией, рурским комитетом по охране конституции и вообще со всеми властями».

На мой вопрос о «полезном оружии» г-н Вильман отвечает: «Значит, так. Заводская охрана в обычное рабочее время не носит при себе огнестрельного оружия, но на случай, как бы это сказать, напряженного положения мы предусмотрели оружие, но тоже так, чтобы такие вещи не носить открыто, то есть на виду. Незачем провоцировать, вы понимаете?»

Я понимаю и спрашиваю, проводят ли стрелковые учения. «Да, конечно, это ясно, — отвечает он. — Мы считаем, что если человеку вручается пистолет, он, во-первых, должен уметь обращаться с оружием, а во-вторых, тренироваться, чтобы стрелять хорошо. Ну, например, не стрелять в голову, когда нужно попасть в ногу, так-то». «Или наоборот», — говорю я. Но он не дает сбить себя с толку: «Значит, мы проводим регулярные стрелковые занятия, и те из наших людей, которые носят оружие, должны сдать норму на право ношения. Норма трудная, кто ее не выполнит, должен повторять курс, пока не сдаст». Официальное сообщение фирмы «Маннесман АГ», куда я звоню неделю спустя, выглядит совершенно иначе. Меня соединяют с г-ном Вильманом, он не узнает моего голоса. Когда я рассказываю ему об имеющейся у меня информации, и в частности завожу разговор об оружии, у него наготове ответ: «Это просто утка».

Я спрашиваю еще: «Может быть, это происходит секретно, так что вы ничего не знаете?» Вильман (возмущенно): «Никаких тайн здесь нет, г-н, г-н... А если бы это и происходило секретно, чего, конечно, нет, то я бы все равно не сказал вам ни слова, это же совершенно ясно, и ничего секретного не происходит». Потом он несколько успокаивается и начинает мне объяснять, что я что-то перепутал, перепутал совершенно разные вещи. Есть такой закон о самообороне, он, правда, в проекте, но еще далеко не вступил в силу. Если он вступит в силу, то на крупных предприятиях будут сформированы части заводской самообороны, и это «чисто аварийная и спасательная организация».

Хотя он меня только что уверил, что такой организации еще нет, тем не менее он пытается убедить меня в ее безобидности и благородном призвании. «Ну, они будут спасать людей, если дело дойдет до... э... военного столкновения. У персонала чисто гуманные цели, ведь верно? Я просто не представляю, зачем им стрелковая муштра! Все что есть на заводе, это только обычная охрана, швейцары, ночные сторожа, вахтеры и тому подобное».

Я: «Может быть, это происходит в рамках заводской охраны?»
Он: «Что вы, что вы, что вы, зачем швейцару пистолет? Пистолет! Где там...»
«Это все очень утешительно, — говорю я, — так оно и должно быть».
Вдруг его осеняет: «Я, кажется, догадываюсь, откуда у вас эта информация. Может быть ...э ..с других предприятий, туда звонил один человек из организации, которой вообще нет. Хотел получить информацию. Нас предупредили. У нас связь работает на полную катушку!»
«Это безобразие! — говорю я. — Такие вещи надо предавать гласности!»