Кристине Нёстлингер. Конрад, или ребёнок из консервной банки

(Отрывок)

Глава первая

Госпожа Берти Бартолотти сидела в кресле-качалке и завтракала. Она выпила четыре чашки кофе, съела три булочки с маслом и медом, два яйца всмятку, кусок черного хлеба с ветчиной и сыром, кусок белого хлеба с паштетом из гусиной печенки. Завтракая, она качалась, ведь кресло-качалка для того и сделано, чтобы в нем качались, — поэтому на её халате появились рыжие пятна от кофе и желтые от яиц. Кроме того, ей за пазуху нападало много крошек из булочек и хлеба.
Госпожа Берти Бартолотти поднялась и прыгала на одной ножке до тех пор, пока все крошки из-под халата не упали на пол. Тогда она облизала липкие от меда пальцы и сказала сама себе:
— А ну, деточка моя, умойся, переоденься и быстро берись за работу!
Госпожа Бартолотти всегда говорила «деточка моя», когда разговаривала сама с собой. В свое время, когда она действительно была еще ребенком, к ней так всегда обращалась мать.
«А ну, деточка моя, сделай уроки! А ну, деточка моя, вытри посуду! А ну, деточка моя, замолчи!»
А потом, когда госпожа Бартолотти уже не была ребенком, ее муж, господин Бартолотти, тоже обращался к ней:
«А ну, деточка моя, свари обед! А ну, деточка моя, пришей мне пуговицу на штанах! А ну, деточка моя, подмети в доме!»
Госпожа Бартолотти привыкла исполнять поручения и приказания только после того, как услышит «деточка моя». Но мать давно умерла, а господин Бартолотти давно ушел от неё — почему ушел, нас не касается, это её личное дело. Во всяком случае, у госпожи Бартолотти, кроме её самой, не было никого, кто бы мог сказать ей «деточка моя».
Госпожа Бартолотти пошла в ванную, ей хотелось устроить себе приятную горячую купель. Но, к сожалению, в ванне плавали золотые рыбки. Их было одиннадцать — семь маленьких и четыре больших. Она вчера выловила их из аквариума и перенесла в ванную, потому что считала, что рыбе надо поменять воду. Госпожа Бартолотти рассуждала так: каждый человек имеет отпуск и куда-то едет, только несчастные золотые рыбки целый год плавают по кругу в своей стеклянной посудине.
Госпожа Бартолотти решила удовлетвориться приятным теплым душем, в ванной комнате была еще и отдельная душевая кабина. Но, увы, в кабине заклинило раздвижные двери. Собственно, не заклинило, но они не открывались, потому что госпожа Бартолотти четыре раза протянула от кабины до окна и назад веревку и повесила на неё сушиться джинсы и пуловер. В умывальнике также мокли джинсы и пуловер, которые еще надо выстирать.
— Так устрой себе химчистку, деточка моя, — сказала госпожа Бартолотти своему отражению в зеркале и вытащила клочок ваты и большую бутылку.
Смочив вату розовой жидкостью из бутылки, она принялась старательно вытирать лицо. Вата стала пестрой — розовой от нарумяненных щек, красной от губной помады, черной от туши для ресниц, коричневой от карандаша для бровей, зеленой от теней для век и синяя от черточек у ресниц.
— Прекрасный у тебя вид! — сказала она комочку ваты и бросила его возле самого ведра на мусор под умывальником.
Потом достала из шкафчика несколько тюбиков, несколько флакончиков и несколько карандашей, и снова покрасила свое лицо в розовый, зеленый и синий цвета. Подкрашивая ресницы, госпожа Бартолотти заметила, что флакончик с тушью почти пуст. Поэтому она написала губной помадой на выложенной белым кафелем стене: «КУПИТЬ ТУШЬ!!!»
Потом взяла мочалку и стерла с плиток надпись: «КУПИТЬ ТУАЛЕТНОЙ БУМАГИ», тоже сделанную губной помадой, ведь бумагу она вчера уже купила.
Напоследок госпожа Бартолотти еще глянула в зеркало над умывальником, хотела увидеть, какая она сейчас на вид, молодая или старая. Ведь у неё были молодые и старые дни. Сегодня ей выпал молодой день, она была очень довольна своим лицом.
— Моложе и не надо быть, а красивее и нельзя, — одобрительно пробормотала она себе под нос.
Все её морщинки вокруг губ и глаз спрятались под слоем пудры.
Сколько ей было лет, госпожа Бартолотти никому не говорила, поэтому никто и не знал этого. И поэтому она была разного возраста.
Её соседка, старая госпожа Маер, когда заходил разговор о госпоже Бартолотти, говорила: «Молодая госпожа Бартолотти». Внук старой госпожи Маер, маленький Михи, говорил: «Старая госпожа Бартолотти». А господин Эгон, который продавал в аптеке порошки, свечки и мази, и на лбу которого от чтения огромного количества рецептов пролегли две горькие морщины, говорил: «Берти Бартолотти — женщина в расцвете сил!».
Господин Эгон и сам был в расцвете сил. Ему было пятьдесят пять лет. И дважды в неделю он общался с госпожой Бартолотти.
Раз в неделю он приходил в гости к ней, а раз в неделю она шла в гости к нему. Они вместе ходили в кино или в театр, потом куда-нибудь ужинать, потом куда-нибудь выпить вина, а напоследок — выпить кофе. Дважды в неделю господин Эгон называл госпожу Бартолотти «Берточкой», а она его «Эгончиком». Но когда они в другие дни встречались на улице или когда госпожа Бартолотти приходила в аптеку за каплями от кашля, то говорила ему «господин магистр», а он ей — «уважаемая госпожа». В другие дни они не вступали в разговор.
Дружили они только во вторник и в субботу.
Насмотревшись на себя в зеркало, госпожа Бартолотти наконец вернулась в комнату. Она снова села в кресло качалку, прикурила сигару и начала решать, что ей дальше делать: то ли приняться за работу, то ли идти за покупками, или, может лучше еще раз лечь в постель. Именно в этот момент, когда она решила лечь в постель, в коридоре раздался звонок. Очень громкий и очень длинный. Госпожа Бартолотти испуганно вздрогнула. Так звонили только письмоносцы, разносчики телеграмм и пожарники.
Госпожа Бартолотти положила сигару на блюдечко с цветочным узором и пошла открывать дверь. Она надеялась, что тот, кто так громко и долго звонил, окажется разносчиком денежных переводов. Госпожа Бартолотти всегда ждала разносчика денежных переводов. Временами тот и правда приходил к ней и приносил деньги. Тысячу шиллингов, или две тысячи или даже пять тысяч шиллингов. В зависимости от того, какого размера был ковер, который продала госпожа Бартолотти.
Тогда на денежном переводе стояло:
«ФИРМА БАРТОЛОТТИ И КОМПАНИЯ
РУЧНОЕ ТКАНЬЕ И РУЧНОЕ ПЛЕТЕНИЕ»

«Фирма Бартолотти и компания» — это и была госпожа Бартолотти. «Компанию» она выдумала, чтобы её визитка выглядела представительней и солиднее.
Госпожа Бартолотти ткала самые красивые и самые красочные в городе ковры. Торговцы коврами и торговцы мебелью, которые продавали её изделия, всегда говорили покупателям:
— Госпожа Бартолотти — художник. Настоящий художник! Её ковры — художественное произведение. Поэтому они такие дорогие!
Торговцы коврами и торговцы мебелью просили в три раза больше денег, чем платили сами госпоже Бартолотти, поэтому ковры и были такие дорогие.
Тот, кто так громко и долго звонил, стоя за дверью, не был разносчиком денежных переводов. Оказалось, что это почтальон с посылкой. Тяжело дыша, вытирая пот со лба, он показал на большую, обернутую белой бумагой коробку и произнес:
— Тяжеленная, черт её побери! Килограммов двадцать не меньше!
Потом почтальон занес коробку через прихожую в кухню, госпожа Бартолотти расписалась на квитанции и дала ему пять шиллингов на чай. Почтальон сказал:
— До свидания.
— До свидания, — ответила госпожа Бартолотти и проводила его до входных дверей.
Принесла из комнаты сигару, села на скамеечку перед большой белой коробкой, запустила пальцы с синими наманикюренными ногтями в покрашенные в белый цвет волосы, провела ими по жестким прядям и задумалась:
«Это не шерсть, — рассуждала она. — Где там! Она не такая тяжелая. Такая коробка шерсти весила бы, самое большое, пять или шесть килограммов».
Госпожа Бартолотти поднялась, обошла сверток, ища адрес отправителя. Но не нашла. Не нашла она его и тогда, когда, поднатужившись, перевернула посылку, чтобы посмотреть на неё снизу.
— Деточка моя, — сурово обратилась госпожа Бартолотти сама к себе, — деточка моя, проверь свою совесть!
Дело в том, что у госпожи Бартолотти был пунктик: страшно она любила разные купоны, бланки заказов, бесплатные и дешевые предложения. Когда ей попадался на глаза в газете, в книжке или в журнале такой купон или бланк, она вырезала или отрывала его, заполняла и посылала заказ. В эти минуты ее так увлекал сам бланк или купон, что она не задумывалась, а нужна ли ей заказанная вещь. Из-за этой своей любви к заказам госпожа Бартолотти приобрела уже много всяческих диковинок: энциклопедию животных в семнадцати томах, набор серых мужских носков, пластмассовый сервиз на двадцать четыре персоны, подписку на газету рыболовов и газету нудистов. Кроме того, еще турецкую кофемолку для кофе (не такую, чтобы молоть кофе, а светильник в форме кофемолки), десять пар чересчур больших штанов из ангорской шерсти и девять буддистских молитвенных барабанчиков. Но, несомненно, самым удивительным из того, что госпожа Бартолотти заказала и получила, оказался ковер. Когда доставщик посылок привез ей этот безбожно дорогой, отвратительно пестрый ковер, госпожа Бартолотти даже заплакала, рассердившись на себя, и поклялась, что больше никогда ничего не закажет. Но, как бывает у людей, у которых есть настоящий пунктик, на следующий день она снова заполнила бланк:
«И сим подтверждаю: с доставкой на дом за счет фирмы 144 (буквами: СТО СОРОК ЧЕТЫРЕ) посеребренные чайные ложки».

Госпожа Бартолотти проверила свою совесть. Она была почти чиста. Кроме заказа бесплатной упаковки звездчатой лапши и пробной баночки новой разновидности пюре, она вспомнила только дешевый набор хромированных кнопок с щипчиками и пробойником. Но этот набор не мог весить двадцать килограммов. Да и бесплатные образцы, как ей было известно, весили самое большое сто граммов.
«Наверно, это посылка от моего любимого дяди Алоиза, — подумала госпожа Бартолотти. — Наверно, он прислал мне что-то на день рождения. Он, сердешный, не посылал мне подарков уже тридцать лет. И если теперь захотел наверстать упущенное, то может и набраться двадцать килограммов».
Госпожа Бартолотти взяла ножницы и перерезала веревку. Потом сорвала с посылки белую оберточную бумагу и открыла картонную коробку. Под крышкой она увидела голубую стружку, а на ней голубой конверт. На конверте было написано:
«Госпоже Берти Бартолотти»

Надпись была ровная, аккуратная, напечатанная на электрической машинке со свежей лентой. Любимый дядя Алоиз не имел печатной машинки. А, кроме того, он, вместо «Берте» всегда писал «Бертке».
Госпожа Бартолотти распечатала конверт, вытащила сложенный вчетверо листок бумаги и прочитала:
«Многоуважаемая госпожа Бартолотти!
Посылаем Вам заказанный товар. Очень сожалеем, что посылаем с таким опозданием, но, в связи с преобразованием нашего предприятия, у нас неожиданно возникли трудности, которые мы только теперь смогли преодолеть. Если вам, — хотя мы этого не думаем, — уже не нужен наш товар, то вы, конечно, можете возвратить его нам почтой за свой счет; но мы вынуждены предупредить вас, что из соображений гигиены принимаем, естественно, только не вскрытые банки».

Снизу стояла надпись: «Гунберт», или «Гонберт», или «Монберт».
А ниже было дописано:
«ТОВАР В БЕЗУПРЕЧНОМ СОСТОЯНИИ. НАШЕ ПРЕДПРИЯТИЕ НЕСКОЛЬКО РАЗ ПРОВЕРЯЛО ЕГО, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ВЫСЛАТЬ ЗАКАЗЧИКУ».

Госпожа Бартолотти положила конверт и листок на кухонный стол, наклонилась над картонной коробкой и опустила руку в голубую стружку. Она нащупала под ней что-то гладенькое, твердое и прохладное. Вытащив из коробки стружку, госпожа Бартолотти увидела большую блестящую жестянку. Жестянка была высотою с мужской зонтик, а толщиной, как ствол тридцатилетнего бука. На ней не было никакой надписи, только голубой кружочек размером с монету в десять шиллингов. На одном донце было написано «ВЕРХ», на другом — «НИЗ», а сбоку — «Документы внутри».
Госпожа Бартолотти вытащила банку из коробки и поставила её так, чтобы надпись «ВЕРХ» была вверху, а надпись «НИЗ» — внизу. Потом постучала по ней: звук был глуховатый.
— Это не овощной салат, — пробормотала она. А через минуту добавила: — Может, кукурузные палочки?
Кукурузные палочки госпожа Бартолотти любила, однако, оглядев банку внимательнее, убедилась, что это не они. В банке вообще не могло быть ничего жидкого или сыпучего, потому что она была перетянута посредине жестяной лентой. Жестяной лентой с металлическим кольцом. Если потянуть за это кольцо, то можно сорвать ленту с банки, и та распадется на две части. Значит, в ней должно быть что-то твердое!
— Это говядина! — сказала госпожа Бартолотти и схватилась за кольцо.
Соленую говядину госпожа Бартолотти любила еще больше, чем кукурузные палочки. Двадцать килограмм соленой говядины — это огромный кусок, столько мяса, наверно, не влезет в холодильник. Но госпожа Бартолотти подумала: «Ничего, я дам килограмм Эгону, и килограмм старой госпоже Маер, и маленькому Михи дам два килограмма, и немедленно пошлю три килограмма любимому дяде Алоизу! Тогда он, по крайней мере, увидит, что я больше забочусь о нем, чем он обо мне. А кроме того, — подумала затем госпожа Бартолотти, — мне целую неделю не надо будет ничего покупать. Буду есть телятину на завтрак, на обед и на ужин». И она дернула за металлическое кольцо.
— Деточка моя, оставь, это может плохо кончиться, — шепнул ей тихий голос в левое ухо.
— Деточка моя, ну открывай уже наконец эту странную жестянку, — шепнул ей тихий голос в правое ухо.
Но поскольку это были её собственные голоса, госпожа Бартолотти не очень обращала на них внимание. К тому же было уже поздно. Ведь она успела оторвать от банки не меньше пяти сантиметров ленты. И она потянула её дальше. Что-то странно зашипело. Когда госпожа Бартолотти совсем оторвала ленту, и верхняя часть банки наискось повисла над нижней, шипеть перестало. Запахло карболкой, больницей и озоном.
— Говядина так не пахнет, разве что она испортилась к чертовой матери, — пробормотала госпожа Бартолотти, поднимая верхнюю часть банки.
Хорошо, что как раз сзади стояла скамеечка, ведь госпоже Бартолотти даже стало дурно, так она испугалась. Она вся задрожала, от кончиков отбеленных волос до выкрашенных в ярко-зеленый цвет ногтей на ногах, пошатнулась и упала на скамеечку. Ведь то, что сидело в банке, вдруг приветливо кивнуло ей и сказало:
— Добрый день, любимая матушка.
Когда госпожа Бартолотти очень пугалась, она не только дрожала, ей не только становилось дурно. Когда госпожа Бартолотти очень пугалась, то перед глазами у неё мигали золотые звездочки, а за ними была синяя дымка.
И теперь госпожа Бартолотти была страшно испугана. Она видела золотистые звездочки, а за ними — синевато-золотистую дымку, а за дымкой — нижнюю часть банки, а в банке — верхнюю часть сморщенного карлика. Видела его сморщенную, как сушеное яблоко, голову, сморщенные руки, сморщенную шею и сморщенную грудь. Потом увидела и сморщенный живот, потому что карлик, который, наверно, сидел в банке, теперь поднялся на ноги. И его сморщенный рот произнес:
— Дорогая матушка, питательный раствор под крышкой.
Глава вторая

Госпожа Бартолотти потрясла головой и захлопала глазами: она хотела, чтобы перед её глазами исчезли звездочки и синяя дымка. Звездочки исчезли, а сквозь синюю дымку она заметила под крышкой коробки бумажный пакетик. На нем было написано: «ПИТАТЕЛЬНЫЙ РАСТВОР». А ниже, мелкими буквами:

«Растворить содержимое пакетика в четырех литрах теплой воды и, открыв банку, немедленно вылить раствор на то, что в ней находится».

На одном уголке пакетика госпожа Бартолотти увидела надпись: «отрезать здесь», а под ним стрелку. Она отрезала уголок пакетика прямо под стрелкой.
— Было бы хорошо, если бы вы поторопились, — сказал карлик, — А то без питательного раствора я долго не выдержу на свежем воздухе.
Госпожа Бартолотти поднялась со скамеечки и пошатнулась, едва не упав. Она вытащила из-под раковины розовое пластмассовое ведро, поставила его под кран и повернула ручку колонки на отметку «горячая». (Колонка у неё была очень старая, и на отметке «горячая» вода нагревалась только до теплой). Потом взяла полулитровую кружку, — госпожа Бартолотти знала, что она полулитровая, — налила в ведро восемь кружек воды и высыпала в неё питательный раствор. Этот раствор был темно-рыжий. Госпожа Бартолотти размешала его в ведре половником. Вода стала ярко-рыжей.
Наконец госпожа Бартолотти начала медленно лить воду на голову сморщенного карлика. Она думала, что ярко-рыжая вода сбежит с него, как душ, — часть в банку, часть на пол. Но нет же: карлик всю воду вобрал в себя, и морщины его выравнивались на глазах. Вскоре он стал похож не на карлика, а на обычного ребенка.
Так госпожа Бартолотти вылила все четыре литра. Перед ней стоял мальчик, которому можно было дать лет семь. У него было гладенькая, нежная кожа здорового смуглого цвета, розовые щеки, голубые глаза, белые зубы и белокурые волосы. Он был голый.
Мальчик вылез из банки и подал госпоже Бартолотти голубой конверт. Она взяла его в руки. Конверт был пластиковый, заваренный по краям, чтобы внутрь не попала влага. На нем было напечатано черными буквами: «Бумаги».
Госпожа Бартолотти взяла ножницы и разрезала конверт с того края, где была пунктирная линия. В конверте оказались метрика, свидетельство о гражданстве и медицинская справка.
В метрике стояло:

Отец: Конрад Август Бартолотти
Мать: Берти Бартолотти
Дата рождения: 23.10.1967
Место рождения: не известно.

В свидетельстве о гражданстве было написано, что Конрад Бартолотти, сын Конрада Августа Бартолотти и Берти Бартолотти, — граждан Австрии.
В медицинской справке было засвидетельствовано, что Конраду Бартолотти были сделаны прививки против скарлатины, коклюша, кори, туберкулеза, тифа, дизентерии, столбняка и оспы.
А еще в конверте госпожа Бартолотти нашла карточку с зубчатыми краями из особенной, тисненной бумаги, на которой голубыми чернилами было красиво выведено:

Дорогие родители!
Вот исполнилось ваше горячее желание. Мы, производители, желаем Вам большого счастья и большой радости от вашего наследника.
Пусть он всегда дарит вам радость и оправдывает те надежды, которые вы возложили на него и на нашу фирму.
Наши фирма сделала все, чтобы обеспечит вас радостным, ласковым и способным наследником.
Теперь сделайте то, что зависит от вас!
У вас, наверно, не возникнет больших трудностей, потому что с нашими изделиями очень легко обращаться, за ними легко ухаживать, тем более, что в нашем технически совершенном конечном продукте нет природных изъянов.
Напоследок еще одна просьба!
Ваш наследник так сконструирован, что, кроме обычного ухода и заботы, потребует доброжелательности.
Просим об этом не забывать!
Радости и счастья в будущем желаем вам.

И снова та же самая подпись: «Гунберт», или «Гонберт», или «Монберт».
Семилетний мальчик, который, согласно метрике, звался Конрад Бартолотти, тем временем стучал зубами и весь покрылся мурашками.
— У тебя нет никакой одежды? — спросила госпожа Бартолотти.
— Мне сказано, что я получу одежду тут, — ответил Конрад.
Госпожа Бартолотти принесла из шкафа в прихожей свою толстую вязанную кофту и накинула её мальчику на плечи. Конрад перестал стучать зубами.
— Нам объяснили, — продолжил он, — что мода изменяется очень быстро. Каждый год носят что-то другое. Поэтому не имеет смысла предварительно обеспечивать нас одеждой. — Конрад взглянул на длинные рукава розовой кофты и спросил:
— Теперь такая мода для семилетних мальчиков?
— Нет, нет, — ответила госпожа Бартолотти. — Мальчики носят иные наряды. Это моя кофта. Я же ведь не знала…
— Что вы не знали? — спросил Конрад.
— Ну… что они пришлют тебя.
— Нас посылают только по заказам.
Госпоже Бартолотти показалось, что в голосе Конрада зазвучал укор.
— А, может, отдел сбыта перепутал адрес?
Теперь госпоже Бартолотти показалось, что голос Конрада погрустнел.
— Нет, нет, — быстро возразила она. — Отдел сбыта ничего не перепутал, конечно же, нет… только я не знала, что ты прибудешь сегодня, думала, что через неделю или две!
— А вы рады, что я уже тут, мама? — спросил Конрад.
Госпожа Бартолотти взглянула на него. «Ему надо, чтобы к нему относились доброжелательно, — подумала она. — Конечно, это каждому нужно! — размышляла далее госпожа Бартолотти, — он очень милый. Такой же милый, как Эгон и старая госпожа Маер, это уж несомненно. И милей, чем Михи, внук госпожи Маер, что тоже несомненно. И я когда-то, несомненно, его заказывала. А теперь он прибыл. И ему нужно, чтобы к нему относились доброжелательно!»
— Да, я очень рада, что ты уже тут, Конрад! — ответила госпожа Бартолотти.
Мальчик улыбнулся. Потом сказал, что, пока госпожа Бартолотти открывала банку, он немного утомился. Открывание банки отнимает много сил. И спросил, не мог бы он немного поспать, часа два-три. Так ему предписано. А то в нем может что-то испортиться.
Госпожа Бартолотти повела его в спальню. Она сгребла с кровати иллюстрированные журналы, газеты и любовный роман, забрала коробку с печеньем и конфетами. Потом смела с простыни крошки и взбила подушку.
Конрад лег в постель, госпожа Бартолотти укрыла его, и он сразу уснул. Впрочем, засыпая, сказал еще:
— Спокойной ночи, дорогая мамочка.
И тогда госпожа Бартолотти заметила, что мальчик ей действительно понравился.
Она опустила жалюзи, на цыпочках вышла из спальни и тихо закрыла дверь. Потом села в кресло-качалку и взяла из коробки толстую сигару. Сигара ей теперь была совершенно необходима — ею она успокаивала себе нервы. После того, как госпожа Бартолотти трижды глубоко затянулась дымом, перед её глазами пропала синяя дымка. А когда еще трижды затянулась, то вспомнила, что давно, когда еще она жила вместе с господином Бартолотти, ей и правда хотелось ребенка.
«Но я бы помнила, если бы заказала ребенка», — подумала госпожа Бартолотти.
— А разве ты помнила, когда заказала центнер кнопок? — спросила она сама себя.
И возмущено ответила:
— Но кнопка же — это не ребенок! Такого необычного заказа я бы не забыла!
— Тибетские молитвенные барабанчики еще необычнее детей, — возразила сама себе госпожа Бартолотти, — а ты же забыла, что заказала их!

Она еще долго спорила сама с собой. Наконец остановилась на том, что наследника заказал господин Бартолотти, который уже давно ушел от неё. Наверно, хотел сделать ей приятный сюрприз! Это растрогало её, потому что он никогда не делал ей приятных сюрпризов.
Когда она докурила сигару до маленького окурка, то еще вспомнила, как когда-то давно, много лет назад, господин Бартолотти недели три каждый день спрашивал, не пришла ли ему посылка.
— Так вот же она! — произнесла госпожа Бартолотти. — Он тогда ждал, что пришлют ребенка, да, да!
(Она, однако, ошибалась: господин Бартолотти ждал тогда книжку «Толкование снов в Древнем Египте», которая потом всё-таки пришла!)
Госпожа Бартолотти вытащила кошелек, портфель, кожаную сумку и пластмассовую коробку. В кошельке нашлось только несколько монет. В портфеле лежала тысяча шиллингов для оплаты квартиры. В кожаной сумке оказалось несколько серебряных монет по пятьдесят и несколько по двадцать пять — она собирала такие монеты. В пластмассовой коробке было четыре голубые ассигнации по тысячи шиллингов — деньги на черный день.
— А теперь у тебя действительно черный день, деточка моя, — сказала сама себе госпожа Бартолотти.
Она сняла халат, бросилась в ванную комнату, стянула с веревки джинсы и пуловер, и надела. Джинсы в поясе еще не высохли, а кроме того, были неглажены, измяты. Кольчатый пуловер тоже был неглаженый и растянутый.
«Когда я сверху надену шубу, — подумала госпожа Бартолотти, — то никто этого не заметит».
У госпожи Бартолотти имелась только одна шуба. Пушистая, из серого зайца. И хотя на улице было тепло, она набросила ее на себя.
— К заячьей шубе надо взять заячью шапку, — сказала она сама себе и надела на голову огромную шапку.
Потом запихала в сумку четыре ассигнации, отложенные на черный день, кошелек, кожаную сумку и пластмассовую коробку, заказала по телефону такси и вышла из дома.
Она велела водителю ехать «в город». Там, где жила госпожа Бартолотти, ехать «в город» означало ехать в центр, где были красивые, дорогие, модные магазины.
Было начало октября, следовательно, уже осень, но солнце грело словно летом. Если говорить точно, то в тени было двадцать градусов тепла. Госпожа Бартолотти потела в заячьей шубе, и люди с любопытством поглядывали на неё, удивляясь, что она так по-зимнему оделась. Впрочем, госпожа Бартолотти уже привыкла, что люди поглядывают на неё с интересом. Она почти всегда надевала на себя что-то такое, что людям казалось странным. Оно не подходило либо по времени года, либо по обстоятельствам. Например, госпожа Бартолотти могла прийти играть в теннис в черных штанах, а в оперу — в джинсах. В молочную лавку она ходила в длинном шелковом платье, а в кино — в альпинистских штанах.
— Ты хочешь побесить людей, — говорил ей аптекарь Эгон.
Но он ошибался. Госпожа Бартолотти не хотела никого бесить. Она просто брала из шкафа первое, что ей попадалось в руки. Но временами у неё появлялось желание нарядиться во что-то черное, а поскольку альпинистские штаны были приятного черного цвета, она и надевала их.
Госпожа Бартолотти час ходила по городу. За это время она истратила четыре тысячи шиллингов и накупила девять сумок детской одежды: трусов, носков, пуловеров, двое штанов, вельветовые и кожаные, ремень брючный и индийскую шелковую рубашку. Купила так же три пары туфель — розовых, с сиреневыми пряжками, тридцатого, тридцать первого и тридцать второго размера. Какая-нибудь пара и подойдет, рассуждала она. А еще купила чудесную шапку из голубой кожи, с вышитым золотыми и серебряными нитями узором и с золотым колокольчиком посередине. И курточку, сшитую из разноцветных кусочков.
Истратив столько денег, госпожа Бартолотти решила экономить. Она не взяла такси и пошла домой пешком, потому что трамвай не выносила. Идя мимо магазина игрушек, она спохватилась, что ребенку нужны игрушки, поэтому достала из сумки кошелек, вытащила из него деньги, предназначенные для квартплаты, и купила большую коробку строительных кубиков, медвежонка, книжку с картинками, прыгалку, пластмассовый пистолет, куклу, которая умела говорить «мама», паяца и танцора на ниточках.
Дальше дорога шла мимо мебельного магазина. Проходя его, госпожа Бартолотти вспомнила, что Конраду нужна кровать. Она вынула из сумки кошелек и посчитала все свои серебреники: десять по пятьдесят и восемь по двадцать пять, всего семьсот шиллингов. Она зашла в магазин и выбрала детскую кровать. Красная кровать с зеленым матрасом, на котором был нарисован белый слон. Красная кровать была самой дорогой в магазине. И зеленый матрас тоже был самим дорогим.
Госпожа Бартолотти отдала в задаток все свои монеты, и продавец пообещал сегодня же после обеда привезти ей кровать домой.
Уже почти возле самого дома госпожа Бартолотти вспомнила, что Конраду надо купить сладостей и мороженого. Она достала из сумки кошелек и купила у пекаря пакетик конфет с орехами, пакетик жареного миндаля, большую, на целую семью, коробку малинового мороженого и два десятка жевательных резинок двух сортов.
Когда госпожа Бартолотти вернулась домой, Конрад уже не спал. Он стоял возле окна в гостиной, завернувшись в простыню, и смотрел на улицу.
— Доброе утро, мама, — поздоровался он.
Госпожа Бартолотти поставила на пол все одиннадцать сумок, сняла заячью шубу, швырнула заячью шапку на стол и вытерла со лба пот.
— Добрый день, Конрад, — сказала она. А сама подумала: а так ли нужно здороваться с семилетним мальчиком, или лучше поцеловать его? Или хотя бы обнять? Или похлопать по плечу? Ведь она не знала, как вести себя с семилетними детьми. Старая госпожа Маер не раз при ней высоко поднимала своего внука и целовала в обе щеки. Поэтому госпожа Бартолотти подошла к Конраду и высоко подняла его. Лицо мальчика очутилось возле самого её лица.
Конрад смотрел на неё. И неожиданно госпожа Бартолотти засомневалась, хочет ли он, чтобы его целовали. Она опустила его на пол. Конрад все смотрел на неё.
— Зачем вы меня подняли, а затем снова отпустили? — спросил он.
— Я хотела тебя поцеловать, — ответила госпожа Бартолотти, — но не знаю, понравится тебе это или нет.
— Родители целуют детей, если они были послушны, — сказал Конрад.
Он облизал верхнюю губу, наморщил лоб и прищурился. Видно было, что он напряженно думает. Через минуту он сказал, смотря на простыню, в которую был завернут:
— Я был дома один и ничего не разбил и не испортил. Правда, я стянул с матраса простыню, чтобы завернуться в неё, но думаю, что это не провинность. Я немного замерз.
— Это никакая не провинность, — подтвердила госпожа Бартолотти.
— Так, наверно, вы можете меня поцеловать, — сказал Конрад.
Госпожа Бартолотти снова подняла его к самому лицу и поцеловала сначала в левую, потом в правую щеку. Щеки Конрада были очень теплые, гладкие и мягкие, и госпоже Бартолотти было приятно его целовать. Потом она еще раз поцеловала его сначала в левую, потом в правую щеку и опустила на пол. Потом взяла свои сумки и принялась вытаскивать то, что накупила.
— Нравится тебе? — спросила она, вытащив из сумки вышитую блестками майку.
— А это нравится? — спросила она, вытащив ремень из оленьей кожи с огромной пряжкой в форме бычьей головы.
Конрад каждый раз кивал головою, впрочем, не очень восторженно, и госпожа Бартолотти, конечно, заметила это.
— Мне кажется, что тебе вещи совсем не нравятся, — грустно сказала она.
— Почему же, — вежливо ответил Конрад. — Если они вам нравятся, то я доволен!
— Но они же должны нравится тебе! — воскликнула госпожа Бартолотти. — А ну одевайся!
Конрад на миг заколебался, а потом сказал:
— Я не знаю, что теперь модно… Но… — он замолк.
— Что но?
— Но… — он снова замолчал.
— Если вы хотите, то я скажу, — произнес Конрад. — Я долго смотрел в окно и видел много детей, среди них и мальчиков моего возраста, и они были одеты совсем иначе.
— Во что он были одеты?
— В светло-серые штаны, клетчатые или полосатые рубашки, синие или темно-красные куртки.
— Это потому что люди страшно скучны, — сказала госпожа Бартолотти. — Потому что у них нет фантазии, они всегда хотят того же самого, не решаются на что-то иное!
Госпожа Бартолотти стукнула себя кулаком в грудь там, где на её пуловере было нарисовано большое золотое солнце, розовый олень и зеленый кот.
— Посмотри-ка, я тоже одета в такое, что другие люди не носят, — сказала она. — Солнце, оленя и кота я нарисовала красками. Такого пуловера, как у меня, нет ни у кого на свете, и я горжусь этим! Красивый, правда же?
— Я не знаю, — ответил Конрад. Госпожа Бартолотти вздохнула.
— Ну, хорошо, я признаю, что не все люди такие, как я, и те, что не такие, тоже бывают правы. Если хочешь, я завтра куплю тебе синие штаны, клетчатую рубашку и синюю курточку, хорошо?
Конрад покачал головой и сказал, что это не нужно — зачем тратить деньги? Она надел бело-красные клетчатые трусы, майку с блестками, темно-сиреневые вельветовые штаны с зелеными заплаточками в форме сердца на коленях, голубую шапку с золотым колокольчиком и подпоясался кожаным ремнем с медной пряжкой в форме бычьей головы.
— Какой же ты очаровательный в этих нарядах, и правда красивее всех! — воскликнула госпожа Бартолотти с искренним восторгом. — Сроду не видала такого красивого мальчика!
Она взяла Конрада за руку, чтобы подвести его к зеркалу в прихожей.
— Идем, посмотрим в зеркало, и сам увидишь, какой ты красивый.
— Нет, спасибо, — произнес он, — Семилетние мальчики должны смотреть в зеркало только тогда, когда моют уши и чистят зубы, а то станут высокомерными и самовлюбленными.
— Извини, — прошептала госпожа Бартолотти и вдруг вспомнила о малиновом мороженом, — Господи, мороженое растаяло!