Тема любви в «Доротее» Лопе де Веги и «Селестине» Фернандо де Рохаса
И. В. Фролова
Лопе де Вега часто повторял, что искусство имеет своей целью «подражать действиям людей, рисовать нравы их века». Следовательно, изображение современной жизни — это важнейшая задача писателя. Поэтому в центре внимания Лопе де Веги стоят проблемы, особенно волновавшие его современников — это проблемы любви, чести, добродетели.
Представления о любви изменялись на протяжении многих столетий в процессе развития общества. Испанские писатели вели долгие и ожесточенные споры о том, что такое возвышенная, идеальная и реальная, земная любовь. Эти представления о разных «типах» любви нашли свое отражение, в частности, и в романе-драме Фернандо де Рохаса «Селестина».
Для Калисто любовь к Мелибее — это любовь к прекрасному божеству. Признавая ее «ангелом, скрывающимся среди нас», он считает своим долгом служить ей безропотно, выполнять малейшую ее прихоть. Возвысив возлюбленную в своих глазах, поставив ее на недосягаемый для простого смертного пьедестал, Калисто тем самым оторвал ее от реальности. Слушая его комплименты и вычурные сравнения, трудно представить его любимую живой, земной девушкой. Скорее, это некая недвижная статуя, провозглашенная самим влюбленным идеалом красоты, совершенства и добродетели.
Такому возвышенному, обожествляющему воззрению на женщину противостоит другая точка зрения, сформулированная слугой Селпронио: «О них сказано: орудие дьявола, начало греха, погибель райского блаженства».
Однако, несмотря на противоположность этих двух миров, они имеют некоторые точки соприкосновения. Раскрывая мир низов, автор рисует людей злых, эгоистичных и циничных. Но слуги в то же время проницательны, умны и энергичны, они часто дают своим хозяевам весьма разумные советы. Речи влюбленных слуг и их поведение напоминают речи и поступки их хозяев. Но преклонение их перед возлюбленными не возвышенно, не оторвано от земной жизни.
Два мира противопоставлены друг другу, но одновременно и связаны друг с другом. Эту связь осуществляет Селестина, являясь «невидимым третьим миром», посредником в любви.
Природа любви сложна, многогранна и противоречива. «Любовь — скрытое пламя, приятная рана, вкусная отрава, сладкая горечь, упоительное страдание, радостная мука, нежная и жестокая боль, отрадная смерть...». Этим определением Фернандо де Рохас выражает тончайшие нюансы, оттенки любви, ее разносторонние проявления. Такое представление о любви, понимаемой с гуманистических позиций, контрастно суждениям, высказанным в прологе и эпилоге произведения. «Селестина» написана «в назидание безумным влюбленным, которые, побежденные неистовым желанием, считают и называют подругу своим божеством». Однако это безумие двойственно по своей природе. Безумие влюбленных, доставляющее печаль, огорчения, несчастья и приносящее одновременно счастье, радость от сознания, что любишь, — такое безумие выступает скорее как одно из проявлений любви. И этого ощущения не могут уничтожить ни наставления в прологе и эпилоге, ни назидательность произведения. Любовь изображена как прекрасное чувство, несущее радость и наслаждение людям. В этом Фернандо де Рохас предваряет Лопе де Вегу, у которого любовь выступает как всемогущая стихийная сила.
Лопе де Вега, преодолевая разрыв между возвышенной, идеальной любовью и любовью земной, словно «очеловечивает, делает жизненной высокую любовь, удаляя из нее всякое мистическое начало», сливая воедино земное и идеальное. Так, в пьесах Лопе взгляды слуг на то, что такое любовь, их отношение к женщине отличны от подобных представлений у слуг из «Селестины». В их сознании женщина, любовь к ней — есть нечто данное от природы в ее красоте и совершенстве. «Любовь — есть то же, что кровь... она порождает остальные страсти». Испытывая чувства ревности, безумия, печали и радости в любви, человек тем самым раскрывает для себя разнообразные ее грани, познает ее прелесть. Подобное прославление любви звучит и в устах слуг, и в устах их хозяев.
Истинная любовь пробуждает невиданные силы в душах героев, толкает их на отчаянные поступки. Но это — любовь земная, реальная. Это легко можно заметить, проследив отличия любви Калисто к Мелибее от любви дона Фернандо к Доротее. Дон Фернандо также часто превозносит свою возлюбленную, посвящая ей изумительные стихи и пылкие речи, но его сравнения с «бледной зарей», «весной жизни» служат не для вознесения возлюбленной, отдаления ее от реальной жизни, а наоборот, невидимыми нитями связывают ее с земными реалиями. Доротея — это уже не неподвижная, безжизненная статуя, которой поклоняется Калисто, а обыкновенная женщина, живущая страстями, любовью, увлечениями на земле. И даже сравнение ее с мраморной скульптурой Микеланджело вполне материально, а не идеально.
Дон Фернандо прилагает немало усилий, чтобы добиться любви Доротеи. Его любовь — всегда в борьбе, в движении. «Если все, что живет, должно любить и противиться любви, то это делается опять-таки из любви, а не из ненависти», — говорит дон Фернандо. И если он сам любит и одновременно ненавидит Доротею, то источником такого противоречия является любовь. Она дает толчок к ненависти, а сама ненависть приводит снова к любви, но на качественно новой ступени развития, когда любовь соединяет в себе уже и понятие «любви», и понятие «ненависти». Весь процесс любви, движущийся и развивающийся, раскрывается изнутри, из внутреннего мира героев. Движение это вечно, как вечны две противоборствующие силы — любовь и ненависть.
«Огонь бежит от воды не из ненависти к ней, а из любви к себе, боясь быть погашенным ее холодом. А вода тушит огонь не из ненависти к нему; она стремится обратить его в свою собственную стихию, чтобы расширить пределы своего господства». Любовь, как пожирающий человека огонь, стремится избавиться от ненависти, которая охлаждает любовь-огонь, пытаясь потушить его леденящей струей, подчинить себе. Но воде не удается этого сделать, ибо обе борющиеся стихии неразделимы, как некое воплощение постоянного движения, устремления вперед, развития. Неслучайны и сравнения любви с огнем, а ненависти с водой, с двумя стихиями природы. Развиваемая Лопе де Вегой концепция любви близка воззрениям неоплатоников, утверждавших, что человек силой любви воссоединяется с божеством, воплощением которого является сама природа. Любовь представляет одно из выражений животворящих сил природы. Поэтому природные стихии сравниваются с двумя стихиями человеческих чувств. Оттеняя дисгармоничное начало в любви своих героев, раскрывая противоречивость чувств, Лопе де Вега приводит нас к осознанию неизменности движения любви в вечности. Таким образом проясняется, почему умерла любовь дона Фернандо к Марфисе. Эта любовь не получила импульса к движению, к развитию; она застыла и остановилась, так как лишена противоречий, которые присущи любви дона Фернандо к Доротее и приводят ее в движение.
По представлению дона Фернандо, «любовь — это центр мира, незыблемая опора всех частей и твердое основание его устройства». Любовь дона Фернандо к Доротее — это не любовь к некой обожествленной даме, а скорее «любовь к любви», т. е. к различным ее проявлениям. Любовь в Понимании дона Фернандо можно сравнить с неким высшим законом, ведущим к познанию мира. Но она всегда реальна и раскрывается в определенных выражениях. И любовь к Доротее или к Марфисе — это лишь частное, конкретное проявление любви как единой стихии.
Проходя путь познания любви от конкретного, частного, к общему, человек постигает любовь как движущую силу мира. В «Доротее» высокая любовь становится жизненной, наполняется новым содержанием. Элементы высокой любви остаются в реальной жизни (преклонение перед любимой женщиной, идея служения ей), но они приобретают земной характер, а не возвышенно-недоступный. В то же время любовь реальная усваивает и закрепляет некоторые черты, свойственные возвышенной, идеальной любви (обращение к даме, манера поведения в ее обществе). Граница между двумя мирами разрушается, обусловливая возможность перехода двух понятий любви друг в друга. Лопе де Вега, синтезировав два противоположных понимания любви, пришел к созданию единой целостной концепции любви как движущей силы мира. Эта любовь, противоречивая в своем проявлении, имеет универсальный характер.
Внезапно вспыхнувшая любовь — лишь отправная точка отсчета в развитии, а не зафиксированное состояние. Далее любовь развивается по своим определенным законам, движение и развитие ее бесконечно. В этом легко уловить направленность в будущее неудержимого порыва любви, что придает всей драме черты оптимизма и веры.
В конце «Доротеи» звучат такие слова: «Никто не представляет ее [жизнь] себе столь короткою, что должен будет умереть именно в тот день, когда подумал о смерти. И ни в чем мы не можем быть менее уверены, чем в том, на каком месте застигнет нас смерть. Поэтому мудрость заставляет нас ожидать ее повсюду». Они, завершая «Доротею», говорят о бренности человеческого существования, о неизбежности прихода смерти. Возможно, в этом нашли отражение мрачные мысли о трагическом положении самого писателя в конце его жизни, когда умерла его «десятая муза» — Марта де Неварес Сантойо, когда жизнь наносила ему бесконечные удары, неудачи преследовали его, а он остался один. Однако от этих слов не веет пессимизмом. Тема смерти здесь сочетается с прославлением жизни. Не все исчезает, есть нечто, что остается в нашем мире: это — жизнь других людей, находящаяся в вечном движении, развитии, это — любовь, стоящая, несомненно, выше смерти. Именно в прославлении любви как свободного человеческого чувства, естественного природного начала и кроется гуманистическая сила концепции любви Лопе де Веги, наполненной оптимизмом и верой в человека.
Эта концепция находит свое воплощение в его многочисленных произведениях (пьесах, комедиях, драмах, новеллах), где создана «целая ars amanti, метафизика любви». Но в отличие от «комедий плаща и шпаги» Лопе поставил в «Доротее» задачу более детального рассмотрения психологической мотивировки действий героев, их обусловленности. Так, философски переосмысливая понимание любви, писатель обращает внимание на психологическую глубину и тонкость отношений между героями. Раскрывая сложность и противоречивость любовного чувства, Лопе де Вега выступает как мастер-психолог, способный заглянуть в душу человека и разобраться в ее лабиринтах. В этом отличие «Доротеи» от его комедий. «Доротея» — драма напряженного внутреннего действия, раскрытия характеров героев. Главное в ней — преодоление не каких-либо препятствий внешних, стоящих на пути влюбленных, а внутренних. Вследствие этого можно говорить даже не столько о динамизме действия, сколько о динамизме характеров, о внутреннем психологическом конфликте в сознании героев.
В этом отношении интересным представляется сравнение эволюции образов Мелибеи и Доротеи. Мелибея проходит сложный путь от холодно-равнодушной до увлеченной страстью и находит свой: конец в печальной смерти. Фернандо де Рохас, раскрывая причины действий и поступков Мелибеи, показывает нам внутренний мир девушки, различные состояния ее души. Однако эволюция Доротеи представляется более сложной и многогранной. Она, замужняя женщина, ведет сложную игру, принимая ухаживания и дона Фернандо, и дона Белы одновременно. При этом ей надо проявить немалую изворотливость, остроту ума, знание психологии людей.
Интересным представляется сравнить высказывания героинь в «Доротее» и в «Селестине». Мелибея говорит: «У моей страсти есть оправдание: меня просили и умоляли, соблазняли достоинства Калисто, меня обольщала такая искуснейшая сводня, как Селестина, меня склоняли к этому пагубные посещения Калисто, пока, наконец, я не уступила его любви». Эти слова, кажется, полностью соответствуют следующему высказыванию Доротеи: «Все ополчились против меня: мать со своей бранью, Герарда со своим колдовством, ты покинул меня, а любезный кавалер принялся утешать». Однако сходство высказываний лишь внешнее, иллюзорное. Ведь Мелибея говорит здесь о своей любви к Калисто. И, наверное, в аналогичном случае Лопе де Вега привел бы героиню к счастливому соединению в браке с Калисто, ибо, как он не раз повторял в своих пьесах «прегрешения, вызванные любовью» (yerros de amor) достойны прощения; сила любви столь велика, что она заставляет преступить даже законы чести. «Для любви всегда есть одно оправдание в том, что она — любовь». Доротея же, в отличие от Мелибеи, поддавшись уговорам сводни и движимая корыстными побуждениями, предает любовь, изменяет ей, принимая ухаживания дона Белы. Поэтому подобные слова в устах Доротеи скорее не оправдание ее прегрешений, а, наоборот, обвинение, приговор, вынесенный Доротеей самой себе. Ведя двойную игру, разжигая страсть дона Фернандо и принимая одновременно ухаживания и подарки дона Белы, Доротея сама обрекает себя. Раздвоенность в ее поведении ведет к раздвоению ее самой, к перерождению той Доротеи, с которой мы познакомились в начале произведения. Побеждает двойник, та Доротея, которая восприняла наставления сводни, читая вместе с ней невидимую книгу лжи и притворства и подчинившись стремлению «быть достойной другой участи».
Лопе де Вега, раскрывая нам внутреннюю эволюцию героини, не просто показывает изменения, а рассматривает их совокупность в противоречивом движении, развитии. Он более тонко, чем автор «Селестины», улавливает малейшие нюансы душевных переживаний, страданий, чувств героев, подвергая их детальному, тщательному изучению.
Лопе де Вега назвал «Доротею» «действом в прозе», но само «действо» сведено к минимуму, почти никаких событий не происходит. В «Доротее» нет быстрых смен событий, различных внешних препятствий и борьбы с ними, столь свойственных комедиям Лопе. Все свое внимание писатель акцентирует не на развитии внешнего действия, фабулы, а на раскрытии динамизма внутреннего «действия». Драматическое напряжение возникает здесь не столько в результате борьбы с внешними силами, обстоятельствами, препятствиями, сколько в процессе раскрытия внутреннего духовного мира героев, взаимодействия различных душевных переживаний. Само понимание «действия» получает новое содержание. В центре внимания и исследования стоит человек. Весь интерес драмы переносится с внешнего действия, с неожиданных обстоятельств, с интриги на раскрытие характеров героев. Этим произведение Лопе напоминает отчасти «комедию характеров», замечательные образцы которой мы находим у Хуана Руиса де Аларкона, современника Лопе. Но, в отличие от него, у Лопе де Веги пружиной драматического действия все же является не характер героя, а любовное чувство, охватившее его. И если у Аларкона «любовь интересует прежде всего как чувство, выявляющее те или иные моральные качества героя», то у Лопе де Веги именно она обусловливает его поведение, возникновение конфликта и его разрешение, дает ключ к пониманию внутреннего «действия» драмы.
«Доротея», произведение, увидевшее свет спустя более 100 лет после «Селестины», безусловно имело много новых черт, не свойственных «Трагикомедии», ибо изменилась эпоха, исторические обстоятельства, взгляды и убеждения писателей, изменился сам испанский язык настолько, что «иной стала даже нация, именуемая ранее испанской». Искусство Лопе, тяготея к более широкому охвату жизни в перспективе развития и в различных ее аспектах, воспроизводит сложность и многогранность человеческих отношений. Это — не статичные моменты определенного состояния героя, а соединенные воедино, связанные друг с другом и порой противоречивые фазы развития. Отрицая друг друга, находясь в постоянной борьбе, они тем самым не только раскрывают природу человеческих чувств, но и обусловливают их развитие, эволюцию. Более глубоким пониманием и раскрытием природы человека, его внутреннего мира и отличается «Доротея» от «Селестины».
Анализ «Доротеи» открывает новую грань в таланте Лопе де Веги. Долгое время существовало мнение, что он не способен раскрыть психологическое развитие личности, показать борьбу противоположных душевных сил; что его герои не знают серьезной внутренней борьбы; что главным для писателя является создание произведений напряженного внешнего действия, где на первый план выдвигается интрига, стремительное развитие действия. Анализ «Доротеи» показывает, что Лопе де Вега был не только великим писателем и поэтом, создателем многочисленных «комедий плаща и шпаги», «драм чести», но и настоящим психологом, воссоздающим сложный мир своих героев в противоречиях, борьбе, движении. «Доротея» превращается в глубокую психологическую драму с развитым динамизмом внутреннего действия.
Л-ра: Сервантесовские чтения 1988. – Ленинград, 1988. – С. 150-156.
Произведения
Критика
