Всеволод Вишневский. Моряки из Кронштадта

Холодная бурная Балтика. Ноябрьский ветер со свистом бьет в остатки закопченных старинных фортов. Этой ночью начинаются военные действия против Финляндии. Отвечаем врагам…

Ветер свистит и гудит над Балтийским морем. Кругом, скрытая тьмой, незримая, но ощутимая деятельность огромных человеческих масс. Затемненный, настороженный Ленинград, где кипит ночная работа заводов и вытягиваются на Выборгское шоссе автоколонны с мутными синими пятнами фар; город, где все снова готово к военным испытаниям. Ленинграду опять грозят враги.
Тьма покрывает весь фронт — от Ледовитого океана до Финского залива и Аландских шхер. На самом Севере в бледно–зеленом мерцании полярного сияния стоят готовые к удару красноармейцы и моряки. Готовы бойцы и в Карелии, готовы на Финском заливе. Все полно напряжения. И наконец, на десятки километров полыхнули зеленым пламенем наши дальнобойные. Приказ дан!..
Поперек залива лежали острова, двадцать лет запиравшие нам выход. Надо было проломить этот островной финно–британский блокирующий пояс. Наш десант выходил ночью. Береговые шоссе к исходным пунктам неожиданно покрылись ледяной коркой. Машины буксовали. Пробившись на несколько сот метров вперед, они катились назад по обрывистым спускам. Огней не было никаких. Машины шли с боезапасом. Моряки в молчании и в кромешной тьме нащупывали, угадывали, куда сползают, куда кренятся тяжелые грузовики, ловили их на ходу, останавливали, выворачивали на дорогу, вталкивали в гору, а потом на руках спускали опасный груз под гору.
Во тьме выходили боевые корабли и транспорты с десантом. Восточный край неба едва серел — там был родной Ленинград.
Вода у берегов от стужи была тяжелой. Еще день–два, еще градусом–двумя меньше, и она начнет замерзать. В эту воду предстояло идти бойцам десанта. Они пошли так же, как ходили в этих же местах матросы первого призыва революции.
Сквозь рассвет проступал огромный 20–километровый горб острова Гогланд. Взять его! Эсминцы заметили подводные лодки противника. Поверхность моря покрылась грязноватыми выбросами воды — это рвались глубинные бомбы. С воем проходили морские самолеты. Началась высадка. Вперед шли, не сводя глаз с финских пристаней и наблюдательных пунктов. Выбрасывались рывком, мгновенно цепляясь за берег, делая тут же промеры глубин, подтаскивая пулеметы и уже намечая глазом, где поднять красный флаг. С моря били корабли, метались желтовато–зеленые вспышки…
С часу на час, со дня на день борьба распространялась на новые и новые участки. Наваливались свирепые непогоды. Из Арктики шла такая лавина холода, какой не бывало в этих местах уже целый век. Корабли в походах обледеневали так, что нельзя было узнать их очертаний. Казалось, что с моря идут странные айсберги. А там, неся службу по десять, двадцать и более суток, делали свое дело военные моряки. Природа, видимо, хотела выяснить предел выносливости русских большевистских бойцов. Она захватывала их на берегах безветренной, мертвящей волной 42–градусного мороза. Люди кряхтели, но приспосабливались, выдерживали. Морских летчиков мороз схватывал на высотах: там было 55—60 градусов ниже нуля. Война не останавливалась. Работали, летали, учились, бились, проникая в глубокий тыл противника. Чтобы ускорить вылеты, жены летчиков помогали набивать пулеметные ленты. И не нашлось никого, кто бы мог помешать им в этом порыве. Они провожали мужей в далекие рейды. Они ждали возвращения их, инстинктом узнавая свои самолеты. Они умели держать себя в руках, советские женщины, когда мужья не возвращались домой.
Дрались денно и нощно. Противнику не давали ни часу, ни дня передышки. И по ночам, бывало, уходя в новую операцию, ловили по радио европейские передачи: «Финская армия молит о том, чтобы ей хоть немножко передохнуть, выспаться». Нет, мы не спим, и вы не будете спать! Нам очень трудно, но мы осилим все, и вы узнаете, вспомните, кто мы такие, большевики!
Кронштадт, весь белый от инея, собранный, настороженный, с тысячами невидимых часовых, секретов, дозорных, бились с природой. Флот знал ледовые походы. Флотские старики и молодежь могли их повторить снова и повторяли. Корабли выходили во льды, поражая противника на всем протяжении его морской границы, сметая в щепки и бетонную пыль огневые точки в районе от Сестры–реки до Стирсудена. Крепость Койвисто — Биорке громили линкоры «Марат» и «Октябрьская революция». Эта дуэль крепости с линкорами приобретала иногда острейший характер. Линкорам угрожали подводные лодки, мины. Батареи противника были глубоко и хитроумно запрятаны. Перед выходом в бой на линкорах было сказано: помнить о традициях Балтфлота, об ударе по мятежной Красной Горке. И люди с безотказной решимостью шли на трудную и неравную борьбу с крепостью. Позже, когда моряки ворвались в эту крепость, они внимательно считали свои попадания в финские батареи, пробитые броневые щиты орудий, осматривали разметанные и замерзшие тела финской орудийной прислуги.
Врага разили и там, где он не ожидал. Наши появлялись в шхерах, на недоступных фарватерах. Наши появлялись там, куда всякий ход был загражден рифами и минными полями…
Мы достаточно видели в прошлые войны, но мы не видели еще никогда такой работы, какую показали наши подводные лодки. Где надо, они подкрадывались дюйм за дюймом, по самому дну. Были моменты, когда под водой происходили незримые каменные обвалы. Обломки скал, камни били в борта. Люди выдерживали и это и шли вперед к одной цели: отвести всякую опасность от Родины и Ленинграда.
Грандиозный аппарат Балтфлота был в действии. У него двадцать лет не было боевой проверки, и сейчас прорабатывали и проверяли все, что было можно. Задумывались над ошибками и промахами и выправляли их. Отбрасывали некоторые иллюзии. Фиксировали все, что нужно. Боевой, еще не остывший опыт из рук в руки передавали работникам военной науки. Неустанно искали нового. Продумывали все — от способов борьбы с холодами до общих проблем стратегии. Люди сумели воедино сплавить и замечательный традиционный староматросский порыв, и культуру современной военной работы.
Балтфлот действовал в тесном братском контакте с Красной Армией. Плечом к плечу. И пар дыхания Кронштадта смешивался с дыханием тех бойцов армии, которые шли на доты. Пришел момент, и Балтфлот высадил на берег, на Карельский перешеек, тысячи своих людей. Это были отборные добровольцы, атлетическая молодежь. Это были лыжники, разведчики, морские стрелки. Пришли и батареи моряков.
И скоро фронт почувствовал их работу. Их удар заставлял трястись Выборг. Их надо было видеть в жизни, в бою, чтобы до конца их понять и полюбить. Вот о некоторых. Комбриг Донесевич, старый гвардейский матрос, четырнадцать раз ранен в гражданскую; орден Красного Знамени. За бои у Муурилы — Койвисто второй орден. Болят и старые раны и получена новая, но человек ведет людей с моря, по льду, сквозь торосы, в охват фланга «линии Маннергейма». Командир лыжников капитан Николай Лосяков обморожен, перебита левая рука — остается в строю. Он устал, осип. Лицо у него темно от синего лекарства, которым его смазали, чтобы смягчить боль. Я видел Лосякова на мысу у Лаутаранты. Рыбачья хижина. Все мутно от дыма. Огонь «летучей мыши». Чернобородый доктор оперирует раненых. Они молчат, иногда кто–то вздохнет тяжко, но стерпит. Тут же гудит телефон… У дверей лежат убитые товарищи, и из–под белых халатов видна черная наша флотская одежда. Крепость Койвисто — Биорке обстреливает Балтийский отряд из 8–и 10–дюймовых орудий. Разрывы выламывают во льду большие дыры. «Вперед!» Моряки упорно наступают с залива на берег. Уже идет снайперская дуэль на 200—300 метров. Еще мы не раскусили, что такое эти доты. Их надо поближе посмотреть, пощупать. Отвлекая внимание противника огнем, по берегу сквозь лес подтаскивают моряки — капитан Шара–Бура, наводчик Гармоза и другие — тяжелое орудие. Они искусно прорубают просеки. Наводчику мешает впереди какая–то ветка. Он вылезает вперед. В это мгновение финны замечают отчаянных артиллеристов и в упор открывают пулеметный огонь. Гармоза все–таки идет вперед, срубает мешавшую ему ветвь и потом, вернувшись, с дистанции в 300 метров, в упор, садит в броневые плиты дота, в их черные узкие щели, снаряд за снарядом…
Стрельба из–за торосов по финнам, засевшим за проволокой, за минными полями, за бетоном и порой на мгновение показывающимся в соединительных ходах или у деревьев, продолжается. Финские снайперы сверху, с берега, с деревьев, бьют по морякам. Те поджимают ноги и, буравя головой снег, как кроты, лезут вперед метр за метром. В проволоке урчит и сопит, как медведь, наш застрявший танк. Финны орут: «Русс, сдавайся!» Моряки отвечают таким манером, что у финнов в ответ ничего подходящего не находится. Танкисты сидят в танке, мерзнут неимоверно, насмерть, но ремонт танка продолжают. Сообщили, что задание выполнят. На самый передний край в торосы выползают артиллерийские наблюдатели, командиры и комиссары. Эту чертову «линию Маннергейма» надо забрать. И мы заберем ее!
А вражий берег, фланг этой линии у селения Муурила, высится в свете все ниже склоняющейся к горизонту желтой луны. Бьют наши орудия. Впереди, на темном берегу, сверкают разрывы. Медленно расползаются дым и снежная пыль — доносятся стон и вой шюцкоровцев. Против моряков враг бросил отборный 7–й шюцкоровский батальон. Мы читали потом письма, найденные у них. В письмах встречались такие фразы: «Домой без победы не возвращайся. Лучше умри». Что делать: у нас такое же решение…
Так бились моряки несколько суток подряд. Они не просили ни смены, ни помощи. Они вгрызались во фланг вражеского укрепрайона. Они оттягивали на себя резервы противника, которые встревоженно спешили по льду к месту боя.
Вновь рассвет, и уже не сказать, какой по счету. Опять багровое солнце над ледяными пространствами, и за торосами люди, которые продолжают выдерживать испытания. Впереди несколько убитых. Когда их хотели ночью убрать, рванули мины. Финны пошли и на такой прием. Они знали, что моряки своих убитых не оставят. Запомним и это… «Вперед!» На молодых лицах пробивается щетина, и она делает эти лица суровее и жестче. Кто–то пробует плеснуть воды на лицо, помыться, и на лице, на бровях мгновенно застывает ледяная корка.
Было девять атак. Последняя принесла победу. Иного исхода быть не могло. Это дрались моряки из Кронштадта.
Я бы хотел громко, чтобы слышал весь народ, вся армия, — прочитать вслух имена и фамилии каждого из этого отряда. Рассказать о каждом. Но здесь не хватит места. Пусть их представит здесь один Александр Посконкин. Молодой по службе — с осени 1939 года. Он один из первых прорвался на территорию противника во время боев. Он попал в окружение — штыком и пулей положил восьмерых, потом увидел, что рядом гибнет его командир. Шюцкоровец уже впился в горло упавшего командира. Посконкин штыком уложил шюцкоровца, поднял раненого командира, взвалил на себя и, отстреливаясь, пробился через кольцо. Сдал раненого командира, пройдя несколько километров, и бегом вернулся в бой и пошел вновь вперед! Ему присвоено звание Героя Советского Союза.
Это люди Балтики.