«Я слушаю тебя и сердцем молодею»
О. Милованова
Давыдов, пламенный
Он вихрем в бой кровавый;
Он в мире счастливый певец
Вина, любви и славы.
Жуковский
Удивительно многое в жизненной и творческой судьбе Дениса Давыдове, в самой его личности напоминает Пушкина. Прежде всего необычайное жизнелюбие, пылкий темперамент, разносторонняя одаренность. Давыдов, по словам Белинского, «примечателен и как поэт, и как военный писатель... и как воин — не только по примерной храбрости и какому-то рыцарскому одушевление, не и по таланту военачальничества, и, наконец, он примечателен как человек, как характер».
Юному Денису Давыдову предсказал судьбу великий Суворов. Поэт рано заслужил и славу, и опалу. Славу эту Давыдов метко назвал «карманною»: она «может пуститься в обращение, миновав строгость казенных надсмотрщиков». Сатирические стихи поэта декабристы называли в числе других вольнолюбивых произведений (прежде всего пушкинских!), «способствовавших развитию либеральных понятий». Так, басня «Орлица, Турухтан и Тетерев» (1804), где легко угадывались черты правления Екатерины, Павла I и Александра I, заканчивалась дерзким советом «не выбирать в цари ни Злых, ни Добрых петухов». Весьма прозрачен политический смысл и другой басни — «Голова и ноги», в которой подчиненные «ноги» заявляли царствующей «голове»:
Коль ты имеешь право управлять,
Так Мы имеем право спотыкаться
И можем иногда, споткнувшись — как же быть —
Твое величество об камень расшибить.
Осенью 1804 года молодой кавалергард был выслан из Петербурга на юг, под Киев, в армейский гусарский полк. Успешно начатая военная карьера рушилась, за поэтом надолго закрепилась репутация якобинца, человека неблагонадежного.
Вольнолюбие, независимость натуры, ненависть к бюрократам, выскочкам, подхалимам всю жизнь обрекали Дениса Давыдова на ссоры с властями.
Любовь к «Денису-храбрецу» через всю жизнь пронес Пушкин. Они познакомились в 1818 году (хотя заочное знакомство Пушкина С Давыдовым-поэтом состоялось еще в Лицее), но особенно близки стали в 30-е годы, в пору сотрудничества поэта-партизана в «Литературной газете» и «Современнике». На страницах «Современника» были опубликованы его статьи «Занятие Дрездена» и «О партизанской войне», за которые Пушкин выдержал мужественный бой с цензурой.
Умевший воспринимать все самое яркое в творчестве других, Пушкин многому научился у поэта-гусара. Именно Денис Давыдов, по признанию самого Пушкина, помог ему найти свой путь в эпоху Жуковского и Батюшкова, открыл для него «возможность быть оригинальным».
Творческая самобытность была обретена Денисом Давыдовым далеко не сразу. Политические басни и сатирические стихи принесли ему громкую известность, но не выдвинули в ряд оригинальных поэтов. Яркой звездой «на небосклоне русской поэзии» Давыдов стал благодаря созданию нового жанра гусарской лирики, в его «залетных» посланиях Буркову и «зачашных песнях» перед читателями впервые предстал военный быт со всеми его красочными деталями, с саблей, гусарским конем, трубками, пуншевыми стаканами — и, главное, живописный образ лихого гусара, пламенного патриота, человека прямого и искреннего, обращаюяь к «гусару гусаров» Бурцову, поэт восклицает:
Стукнем чащу с чашей дружно!
Нынче пир, еще досужно;
Завтра трубы затрубят,
Завтра громы загремят.
Выпьем же и поклянемся,
Что проклятью предаемся,
Если мы когда-нибудь
Шаг уступим, побледнеем,
Пожалеем нашу грудь
И в несчастье оробеем
Стихи Давыдова складывались в романтическую гусарскую поэму с единым героем, которому автор подарил свое имя. Все издания стихотворений поэта, начиная со сборника 1832 года, по традиции сопровождает жизнеописание Дениса Васильевича Давыдова.
Стихи поэта поражают ощущением полноты жизни, ценности каждого мгновения бытия. Не оттого ли, что многие из них писаны на привалах, на дневках... между двух сражений, как бы на грани жизни и смерти?
В элегиях Давыдова отразилось тонкое восприятие красоты окружающего мира:
Все тихо и заря багряною стопой
По синеве небес безмолвно пробежала...
И мгла, что гор хребты и рощи покрывала,
Волнуясь, стелется туманною рекой
По лугу пестрому и ниве молодой.
Другая тема его лирики — преклонение перед женской красотой: «Напрасно думаете вы, Чтобы гусар, питомец славы, Любил лишь только бой кровавый И был отступником любви». В любовную лирику поэт нередко вносит элементы гусарской бравады: «Чем чахнуть от любви унылой, Ах, что здоровей может быть, Как подписать отставку милой Или отставку получить!» Но чаще всего чувство лирического героя идеально, рыцарски возвышенно, пожалуй, лишь с пушкинскими строками могут соперничать эти «формулы любви» Давыдова:
Ты сердцу моему нужна для трепетанья,
Как свет очам моим, как воздух для дыханья.
Или:
Но взглянешь ты — смущаюсь я
И в сердце робкое скрываю от тебя
Все бытие мое вмещающее слово.
«Резкие черты неподражаемого слога» Давыдова особенно ярка раскрылись в стихах на патриотическою тему. Первый долг свой, «долг священный» лирический герой видит в защите Родины: «Полумертвый, не престану Биться с храбрыми в ряду...», «Пусть загремят войны перуны, Я в этой песне виртуоз». Давыдовский стих «упоительный, рипучий, и воинственно-летучий, и разгульно-удалой» (Н. Языков).
В эпоху романтизма поэзия Давыдова во многом подготавливала реалистические открытия Пушкина. […] На протяжении трех десятилетий от стихотворения к стихотворению строил Давыдов поэтическую биографию своего «лихого гусара». Вместе с самим поэтом мужал и лирический герой его стихов – «лихого забияку» заменил умудренный жизненным опытом человек, прославленный герой, судьбу которого «попрали сильные»:
Давно ль под мечами в пылу батарей
И я попирал дол кровавый;
И я в сонме храбрых, у шумных огней,
Наш стан оглашал песнью славы?
Давно ль... Но забвеньем судьба меня губит,
И лира немеет, и сабля не рубит.
В «Песне старого гусара» герой вспоминает «друзей минувших лет», «коренных гусар», иронизирует над молодым поколением: «А теперь что вижу? Страх! И гусары в модном свете, В вицмундирах, в башмаках Вальсируют на паркете».
Уже не беспечно-озорным, а мучительным и трагичным становится чувство любви: «Я оставляю все мечты Моей души разгороженной...» И все же наперекор всем невзгодам в стихах Давыдова звучит: «Я каюсь! Я гусар давно, всегда гусар, И с проседью усов — все раб младой привычки...»
В «гусарстве» — одном из характернейших бытовых и психологических явлений русской жизни начала XIX века — исследователи творчества Давыдова будут различать его внешнюю сторону и внутреннюю сущность. За бесшабашным «молодечеством» скрывался своеобразный протест против мертвящей казенщины. «Самое понятие «гусарство» вызывало целый комплекс ассоциаций, прочно закрепленных в восприятии современников как некий неписаный кодекс житейских правил», отпишет Вл. Орлов. На первый план в нем выдвигались благородные свойства человеческой натуры: «личная отвага, презрение к опасности, предприимчивость; прямодушие, чувство товарищеской солидарности».
Денису Давыдову в своих стихах удалось создать яркий образ героя времени. Это «свободомыслящий, смелый человек, презирающий ханжей александровского царствования и бюрократов николаевского, презирающий лицемерие «высшего света» и насилие над человеком; это человек, заявляющий о своем праве на веселье, на храбрость, на независимость, по-своему протестующий, и это — герой в народной войне».
Литературная известность Дениса Давыдова опередила его боевую славу. Человек огромной силы воли и необычайной отваги, один из самых талантливых и образованных офицеров русской армии, Давыдов гордился своим участием в восьми военных кампаниях... Но современники и потомки будут восхищаться прежде всего Давыдовым-пертизаном, навсегда «врубившим свое имя» в славный 1812 год.
Весьма примечательно, что генеральное сражение Отечественной войны произошло у деревни Бородино, принадлежавшей семье Давыдовых. Поля и холмы, «красивый лесок перед пригорком» — все, такое знакомое поэту с детства, вместило в себя и более емкое понятие Родины, за которую готовилась сражаться русская армия. Однако Денису Давыдову не пришлось участвовать в этой битве: за несколько дней до нее он предложил командованию план партизанских действий и по приказу Кутузова отправился в тыл врага во главе первого армейского партизанского отряда. «Кочевье на соломе под крышею неба! Вседневная встреча со смертью! Неугомонная, залетная жизнь партизанская!» — записывал Денис Васильевич в своем «Дневнике». Приноравливаясь, к необычайной обстановке, пытаясь сразу же установить контакт с крестьянами, Давыдов отпустил бороду, надел мужицкий армяк и «заговорил языком народным». Его небольшой отряд, составленный из гусар и казаков, смело вступал в боевые схватки с неприятелем, брал пленных и трофеи, снабжал оружием крестьянские «партии».
Будучи деятельным участником всех значительных событий эпохи, Денис Давыдов стремился дать им глубокую оценку, выяснить их причины и следствия, раскрыть объективные закономерности исторического процесса. Высокая мера историзма отличает его концепцию 1812 года. Так, в знаменитой статье «Мороз ли истребил французскую армию в 1812 году?» он воздал должное великому подвигу русского народа: «Все уста, все журналы, все исторические произведения эпохи нашей превознесли и не перестают превозносить самоотвержение испанской нации, а о подобном же усилии русского народа нисколько не упоминают и вдобавок поглощают их разглашением, будто все удачи произошли от одной суровости зимнего времени, неожиданного и наступившего в необыкновенный срок года». Во время Отечественной войны, подчеркнет Давыдов, «нравственная сила рабов вознеслась до героизма свободного народа». Это было написано за десятилетия до «Войны и мира».
С позиций историзма пытался осмыслить Давыдов и другое важнейшее событие эпохи — движение декабристов.
Крепостнические порядки в стране, муштра, «фрунтомания», «гатчинская система» в армии до глубины души возмущали героя-партизана. Среди его друзей и родных было много декабристов: в имении его двоюродного брата В. Л. Давыдова проходили съезды Южного тайного общества; его близким родственником был генерал А. П. Ермолов, которого декабристы прочили во временное правительство; Давыдов был дружен с М. Ф. Орловым, В. К. Кюхельбекером, А. И. Якубовичем, Ф. И. Глинкой.
[…]
Уже на раннем этапе декабристского движения Денис Давыдов придет к открытию «общего хода вещей» (определение Пушкина. — О. М.) и с этой позиции активно выступит против романтического субъективизма декабристов. В 1819 году он подвергнет резкой критике программу «Ордена русских рыцарей», составленную М. Ф. Орловым и М. А. Дмитриевым-Мамоновым, предусматривающую свержение самодержавной власти революционным путем. «Мне жалок Орлов с его заблуждением, вредным ему и бесполезным обществу, — писал Давыдов П. Д. Киселеву. — Как он ни дюж, а ни ему, ни бешеному Мамонову не стряхнуть абсолютизма в России. Этот домовой долго еще будет давить ее тем свободнее, что, расслабляясь ночною грозою, она сама не хочет шевелиться... Но он мне не внимает. Отвергая мысли Орлова, я также не совсем и твоего мнения, чтобы ожидать от правительства законы, которые сами образуют народ».
Установление республиканского строя в России, по мысли Давыдова, — дело отдаленного будущего: «Я представляю себе свободное правление, как крепость у моря, которую нельзя взять блокадою, приступом — много стоит, смотри Францию. Но рано или поздно поведем осаду и возьмем с осадою... Войдем в крепость и раздробим монумент Аракчеева... Но Орлов об осаде и знать не хочет; он идет к крепости по чистому полю, думая, что за ним вся Россия двигается». Как ярко раскрывают эти строки и отношение Давыдова к самодержавию, и понимание им трагической удаленности дворянских революционеров от народа!
В 30-е годы Денис Давыдов вновь громко заявит о себе как талантливый поэт и прозаик. Наряду с военно-историческими записками он создает и замечательные стихи о любви («Вальс», «Романс», «Я вас люблю...», «После разлуки», «Выздоровление»), и яркие сатирические произведения, среди которых особое место занимает «Современная песня».
«Современная песня» — резкий отклик на «Философическое письмо» П. Я. Чаадаева, опубликованное в 1836 году в журнале «Телескоп». Приближалась 25-летняя годовщина Бородинской битвы, и прославленному герою Отечественной войны — автору «Дневника партизанских действий», мемуаров об А. В. Суворове, H. Н. Раевском, Я. П. Кульневе — особенно горько было читать о ничтожности русской истории, о «поколениях и веках», которые «протекли без пользы для нас». «Мы ничего не дали миру... не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих», — пессимистически восклицал Чаадаев. Пафос «Философического письма» Денис Давыдов воспринял как антинациональный и в «Современной песне» ополчился против «новых понятий» и «новых людей», столкнул «век богатырей» и век «мошек и букашек».
Давыдову не дано было подняться до диалектической оценки чаадаевского письма Пушкиным. Подобно автору «философического письма», Давыдов впадает в крайность, но движет им, как и Пушкиным, как и самим Чаадаевым, чувство глубокого патриотизма.
То, что в «Современной песне» составляло злобу дня (выпады против «маленького аббатика» П. Я. Чаадаева, М. Ф. Орлова и других), постепенно отодвинулось на задний план, и уже современники Давыдова ценили это произведение прежде всего за гневное разоблачение российских крепостников, прикрывающихся маской либералов:
Всякий маменькин сынок,
Всякий обирала,
Модных бредней дурачок,
Корчит либерала.
А глядишь: наш Мирабо
Старого Гаврило
За измятое жабо
Хлещет в ус да в рыло.
К этим строкам, заключающим в себе разоблачительный заряд огромной силы, не раз будут обращаться представители русского революционно-демократического движения.
Всей своей многогранной деятельностью Денис Давыдов оправдал предсказание Суворова и «выиграл три сражения» — на поприще военном, гражданском и литературном. Уже два столетия его поэзия и проза, по меткому выражению самого Давыдова, «собратствует» многим поколениям читателей.
Л-ра: Литература в школе. – 1984. – № 4. – С. 70-73.
Критика
