Мотив пути в романе «Кащеева цепь» М. Пришвина: композиционно-структурное своеобразие

Лишова Н. И.
Филоlogos. – 2011. – № 8. С. 48-54.

В статье рассматривается один из способов воплощения мотива пути в художественном дискурсе М. Пришвина. Композиционно-структурное своеобразие романа «Кащеева цепь» раскрывает особенности духовного странствия героев через постижение тайны.

Ключевые слова: композиция, странствие, круг, тайна

В творческом наследии М. Пришвина мотив пути актуализирован на всех уровнях художественной структуры. В дневниках Пришвина, в его произведениях обнаруживается мечта о какой-то Неведомой стране, куда он стремится с детства, стране «Небывалого», которая трансформируется в его произведениях, превращаясь то в страну ослепительной зелени («За волшебным колобком»), то в загадочную страну Арка («Черный араб»), то в таинственное место, где растет Жень-шень – корень жизни («Жень-шень»).

Одним из наиболее значимых эпизодов в автобиографическом романе «Кащеева цепь» является путь маленького гимназиста в Азию, подальше «от проклятой латыни». Для самого Пришвина этот побег, окончившийся неудачей, навсегда останется главным событием отрочества, определившим впоследствии его странствия. Он выбирает особый вектор для своих путешествий: север и восток, путешествуя «от центра к периферии и к Полюсу, где Солнце восходит из-за горизонта» [9]. Поэтому не случайно, многие герои пришвинских произведений – герои пути, стремящиеся найти глубинные основы бытия, таинственные в своей сути. Дух тайны царит в бесконечном пространстве пришвинских произведений. То высшее, к чему стремятся герои, называется ими по-разному. В «Кладовой солнца» Митраша стремится найти «палестинку», место таинственное и никому не известное: «Ты это помнишь, - сказал Митраша сестре, - как отец нам говорил о клюкве, что есть палестинка в лесу…» [6,220]. Пришвин обращается к библейскому локальному символу, обладающему особой сакральной семантикой: «В Библии Палестина представляется как самая прекрасная и плодородная земля, текущая медом и млеком, и которая напояется водой от дождя небесного» [1,334].

В «Черном арабе» герой-повествователь ищет «страну обетованную», которая у киргизов зовется «Арка». Герой, «по виду – киргиз, по слуху – араб», хочет понять «всеобщее сознание природы», воплощая через это идею Всеединства. Степь становится волшебной страной, в которой обитает вечность, на что указывает также мотив оборотничества, способствующий воплощению идеи о множественности ликов бытия и в тот же момент о внутреннем единстве человека и мира, человека и природы.

В повести «Жень-шень» герой, пострадавший от войны, ищет свой «корень жизни», символ не только витальности, но и связи между разными культурами в едином пространстве мира. Топоним Арсея (так называет Лувен Россию) становится знаком этого единения: «…я стал считать просто случайностью, что когда-то Арсея Лувена была в Шанхае, а моя Арсея в Москве… культура не в манжетах и запонках, а в родственной связи между людьми» [5,24]. Основной лейтмотив повести – любовь как основа Всеединства. Это и любовь к природе, и любовь к женщине, увиденной лишь одно мгновение, это любовь ко всему живому.

В очерке «За волшебным колобком» герои ищут «страну без имени, без территории». Тайна сущего может находиться на Севере, где прошлое переплетается с настоящим. Пришвина постоянно притягивает Север с его суровой архаикой и чистотой нравов. В своих первых очерках он обнаруживает на Русском Севере, среди поморов и полесников, удивительный мир гармонии и красоты. Герои его очерков находят то место, где сохранилась еще в нетронутом виде «колыбель» русского человека. Там он встречает людей, не испорченных цивилизацией. Пришвин ищет корни национального генотипа, те конститутивные признаки, которые определяют сущностные основы национального характера: простота, гостеприимство, устремленность к Абсолюту, духовная и физическая сила, выносливость, но в первую очередь, абсолютная вера народа в Божий Промысел. Отправляясь на Соловки вместе с богомольцами, герой-повествователь разгадывает тайну их странствия. Они плывут «за тридевять земель» в надежде найти место, где могли бы очиститься от скверны, покаяться. Видя искру счастья на лицах этих «черных людей», герой-интеллигент начинает понимать сакральное значение слов «по обещанию»: «Человек удаляется от социума, повязшего в грехе, пребывает в отшельнической тишине, совершая при этом нечто вроде феноменологической редукции: он выносит социум со всей его греховной мирской суетой за скобки, чтобы в сосредоточенном уединении услышать голос Благодати… Монастырь становится местом массового паломничества – притяжением тех, кто преисполнен решимости изменить себя, начать новую жизнь… Соловки – само воплощение светлого космизма» [3,143].

Мотив пути в пришвинской наррации – сквозной, концептуальный. Сам писатель испытывал чувство абсолютной необходимости странствования. Он жаждал видеть новые земли, лица, слышать новые запахи, звуки, открывать новые широты, звезды: «…с каких-то лет меня стало неудержимо тянуть выйти куда-то в люди…» [4,438], «постранствовать... Богу помолиться.... попытать счастья на новых местах» [7,112]. Каждая минута вписана им в вечность, что помогало быть всегда современным. Пространство, где путешествуют, странствуют герои, может быть самых различных типов: оно выступает как реальный, физический топос, а может приобретать мифологически-сказочные очертания. Так, в пришвинском тексте странствуют даже волхвы в «Мирской чаше» (время в мифологии обратимо, пространство новозаветной истории оборачивается вспять). Они идут в пространстве абсолютного хаоса России, они заблудились. Но все-таки вдалеке горит Вифлеемская звезда, которая указывает новый путь не только волхвам, но и самой заблудившейся России. Так выстраивается вертикальный пространственный вектор. И пусть на горизонте нет грани между небом и землей, надежда на преодоление русского хаоса остается.

Особенно интересным в контексте нашего исследования выступает роман Пришвина «Кащеева цепь». Манифестация мотива пути в автобиографическом дискурсе отражается в композиционной структуре произведения, где пространство жизни автора и пространство текста настолько тесно проникают друг в друга, что образуют единое «эктропическое пространство» (В. Топоров): «…я хочу теперь получить право врываться в рассказ, где мне только захочется, и тем самым сохранить в творческом соотношении и правду, и вымысел» [4,55]. Название романа – это семантическая проспекция. Кащеева цепь является символом замкнутости, несвободы, зла, сковавшего весь мир. Цель писателя и его героя – разорвать эту цепь и освободить людей от Кащеевых оков. Это находит отражение в композиционной цепочке событий. Каждое звено этой цепи семантически и композиционно представляет круг, который надо разомкнуть, чтобы продвигаться дальше в художественном пространстве романа, присоединяясь к другим звеньям. Таким образом, создается некая структурная спираль, содержащая в себе интенции авторского замысла, где живет «тайна голубых бобров», где «все голубое». Каждое звено представляет собой путь к тайне, разгадка которой таит в себе возможность разомкнуть очередное звено.

Уже начальное звено, названное «Голубые бобры», повествует о детстве Курымушки и определяет первую тайну, с которой пришлось столкнуться герою, тайну «Голубого», «какого-то старшего, большого и доброго» [4,33]. Курымушка разгадывает тайну местонахождения Голубого: «далеко за рай,… страны зарайские, … там все голубое» [4,52]. Он стремится туда, в эти «зарайские» страны. Полет Курымушки к Голубому наполнен новозаветной символикой, ибо это особый путь, путь туда, где бессильна Кащеева цепь: «Сладко спит победитель всех страхов на белой постели Марьи Моревны. Тихий гость вошел с голубых полей. Несет по облакам светлого мальчика Сикстинская прекрасная дама»[4,52]. Так размыкается первый круг, и новое звено в композиционной структуре означает переход героя в новое состояние, свидетельствующее о взрослении Курымушки, о его интеллектуальном возрастании. Но и это манифестируется в тексте с помощью локальных отношений. Во втором звене резко ломается жизнь маленького героя – из домашнего гнезда, тепла, уюта, он перемещается в иное пространство. Теперь он станет гимназистом Елецкой мужской гимназии. Наступает новый, очень сложный этап его жизни. В гимназии Курымушка обнаруживает множество тайн, которые не дают ему покоя. Ему тоскливо здесь, и он стремится туда, в неизведанную даль, где «сияет страна ослепительной зелени». Любимыми уроками Курымушки были уроки «Козла». Таким прозвищем был наделен учитель географии (В. Розанов). Молодого гимназиста заинтересовал путь в Азию по реке Сосне. Вместе с товарищами он решается на побег, план которого был продуман до мелочей: «…оружие, лодка, съестные припасы… Только надо делать как можно скорее, чтоб успеть до замерзания рек пробраться в южные теплые моря» [4,70]. Естественно, «экспедиция в забытые страны за голубыми бобрами» не удалась, и беглецы были возвращены обратно в гимназию. Но была предпринята первая попытка ответить на главный вопрос своей жизни: где же находится Азия, «колыбель человеческого рода, исторические ворота, через которые проходили все народы» [4,69]. Уже с этого момента началась «внутренняя одиссея» героя, желание «открыть в себе самом новую страну» уже никогда не отступало.

В названии третьего звена – «Золотые горы» - содержится пространственная семантика. Курымушка не случайно задается вопросом: «Есть золотые горы?» [4,107]. По дороге в Сибирь, куда забирает его дядя, чтобы Курымушка смог продолжить образование, он встречает неизвестного странника с огромной «Маргарит-книгой», который дает ему ответ на мучающий его вопрос: «Пойдешь на восток с верою в сердце, найдешь белые воды, и на белых водах золотые горы» [4,107]. Идеализация Беловодья связана с верой в то, что в этом месте гармонии небесного и земного «все еще царит «золотой век» [2,68], но путь туда открыт только людям праведным, с чистым сердцем: «Иду, дитя, иду все молюсь и надеюсь: кто праведный, тот приходит, и святой град ему открывается. Так и на белые воды тоже надо с молитвой идти: кто праведный, приходит и видит золотые горы…» [4,108]. Поиски Беловодья и «невидимого града Китежа» - это «религиозный, мистический и героический подвиг русского народа» [8,180]. Здесь начинаются духовные странствия автобиографического героя. Он уже не забудет этой встречи, которая выступает как наиболее значимая веха на его пути.

Главное событие четвертого звена – это возвращение домой. Можно сказать, что жизненный круг Курымушки сомкнулся (уехал из дома, в него же и вернулся). Но на самом деле это не так. Герой-повествователь на все вокруг начинает смотреть по-другому, так как теперь у него совершенно новое «миросозерцание». Не умея дать название главной идее, которой будет служить всю жизнь; он уже точно знает, что «есть везде какая-то музыка любви» [4,189]. Это подтверждает и знакомство с художником-передвижником, с которым автобиографический герой странствует только мысленно. Но цель этих странствий типична: поиски «волшебной земли». Это ментальное путешествие не менее привлекательно, чем реальное. Теперь герой начинает одно из самых увлекательных странствий своей жизни – «поиски философского камня». У него пробуждается огромный интерес к философскому вопрошанию. На первых порах – к немецкой философии. Сблизившись и подружившись с марксистом Ефимом Несговоровым, Алпатов получает задание перевести работу А. Бебеля «Женщина и социализм». Ему кажется, что это тоже, своего рода, поиск правды, которая помогла бы освободить простой народ от кащеевой цепи. Начинается особый этап в жизни героя, который он определял «…как последний жестокий расчет с жизнью, вроде сожжения Содома; теперь же не конец, а начало (курсив мой – Н. Л.) жизни совершенно иной» [4,200]. Так начало и конец сходятся вновь, так рождается еще один жизненный круг, в котором уже нет Курымушки. Его место занимает повзрослевший физически, духовно и интеллектуально Михаил Алпатов.

Странствия продолжаются, меняются не только города, но и страны. Внешнее пространство героя оборачивается внутренним тюремным пространством абсолютной несвободы. В маленькой камере ему плохо, душно, невыносимо мучительно тянется «шерстяное» тюремное время. От горьких мыслей Алпатова вновь спасает путешествие. Это мысленное увлекательное путешествие к Северному полюсу. Став «будто-путешественником», он совершает «внутренне путешествие взамен настоящего», благодаря чему обретает спокойствие и душевное равновесие. Внутреннее путешествие требует напряжения душевных и интеллектуальных сил. Самое главное: он становится свободным в тюремной камере-одиночке, в которой продолжаются поиски «страны обетованной»: «…он идет к Северному Полюсу,… плетется в свою какую-то землю обетованную» [4,232]. Алпатов понимает, что это начало нового витка, нового круга жизни с ее вопросами, тайнами и загадками.

Наиболее значимым звеном в композиционной цепочке романа является шестое с символическим названием «Зеленая дверь». Дверь – это пограничный пространственный знак перехода из одного локуса в другой. Не случайно в Германии, куда герой уезжает учиться, Алпатов видит странный сон, в котором неизвестный саксонец «будто бы показывает ему прикрытую кустом можжевельника тайную тропинку в лесу и говорит ему: «Идите, мой господин, туда, ваша невеста там, вон там». По этой тропе Алпатов идет недолго, показывается знакомая Зеленая дверь, закрытая тончайшим сплетением трав, через которые надо пройти, не задев ни одной. И вот, оказывается, нет никакой трудности пройти между травами и не согнуть ни одного цветка, не потревожить ни одного жучка; нужно только для этого отказаться от всякой выгоды для себя» [4,290]. Этот сон глубоко символичен. Он определяет все, что случится с героем дальше. В этом сне зашифрован главный принцип его будущих скитаний: оставить за дверью все лишнее, «выгодное», «житейское», и, преодолев порог таинственной зеленой двери, выйти в мир, где нет подлости и мелкого расчета. Во сне герою открывается главная тайна жизни за волшебной «Зеленой дверью», и когда эта тайна постигнута, то герой испытывает чувство абсолютной свободы. Теперь ему не страшно: «Оказывается, оставлять выгоду сзади себя, по ту сторону Зеленой Двери, очень легко, и обыкновенный страх перед этим – великий обман. Выгодное – это значит мелкое, совершенно лишнее, а большое свободно проходит между травами, обнимая их, как воздух, не шевеля ни одного лепестка на цветках» [4,291].

Примечания