О творчестве Рикарды Хух
С. Г. Слуцкая
Творчество одного из крупнейших немецких писателей XX в. Рикарды Октавии Хух до сих пор должным образом не истолковано, не исследовано с позиций объективного анализа, не заняло по праву принадлежащего ему места в отечественном литературоведении, а широким кругам наших читателей оно вообще неизвестно.
Между тем по силе таланта и по прогрессивно-гуманистической направленности своих произведений Рикарда Хух стоит в одном ряду с теми большими писателями первой половины нашего столетия, которые дали глубокую критику капиталистического общества и, продолжив лучшие традиции культуры прошлых веков, сберегли и развили их в условиях конца XIX и первой половины XX в.
Рикарда Хух вошла в немецкую литературу в начале 90-х годов прошлого века, когда в виде реакции на имевший шумный успех натурализм на сцену выступило новое течение — неоромантизм. Однако, при всей их видимой антагонистичности, Ф. Меринг справедливо назвал неоромантизм «законной дочерью» натурализма: «Если натурализм не хотел и не мог ни терпеть дальше капиталистическую действительность, ни сделать решительный шаг, чтобы вырваться из нее, то ему оставалось лишь бегство в страну мечты, которое давало ему чувство воображаемой свободы и одновременно позволяло удовлетворять всем нервозным прихотям пресыщенной публики... Исторически неоромантизм есть ничто иное, как беспомощное барахтанье искусства и литературы в удушающих объятьях капитализма, и в конечном счете именно „воля“ капиталистической публики диктует ему законы».
После того, как в 1893 г. вышел в свет первый роман Рикарды Хух «Воспоминания Людольфа Урслея младшего», она была объявлена представительницей и даже вождем неоромантизма, несмотря на ее собственные протесты. А когда на рубеже века появилась ее двухтомная работа о романтизме, написанная с художественным блеском и с глубоким проникновением в предмет исследования, имя Рикарды Хух окончательно связали с романтизмом и с неоромантизмом. Отсюда потянулась цепь выводов, искажающих подлинный характер ее творчества.
Обратившись к старому романтизму, Рикарда Хух тем самым уловила и выразила определенную потребность времени в возрождении того мироощущения, того взгляда на человека и природу, которые возникли за сто лет до этого в творчестве немецких романтиков старшего поколения. В частности, стремление как можно глубже проникнуть в интуитивный, не подчиненный рассудку, стихийный мир человека — то, что романтики (и Рикарда Хух вслед за ними) называли «бессознательным», — стремление постичь неизученные еще явления человеческой психики, таинственные явления природы, ее загадки, характерное для конца XIX — начала XX в., охватило многих очень разных по существу тогдашних художников и по-разному преломилось в их творчестве. Это явление сложно переплелось с декадентством, иррационализмом, мистикой и оккультизмом, проповедью «чистого искусства», противопоставлением мира красоты повседневному миру, т. е. с тем, что было глубоко чуждо Рикарде Хух.
Склонность к декадансу, переутонченность, индивидуализм, творчество для элиты были в той или иной мере свойственны всем писателям-неоромантикам. Отвергая лобовую постановку социальных проблем в искусстве, Рикарда Хух не отворачивалась от этих проблем, как неоромантики. Ее несравненный по точности психологический анализ направлен не на сугубо личные ощущения, чувства и импрессии, а всегда — на поведение человека в обществе, на взаимоотношения человека и общества. Не «человек как таковой», не «субстанциальный» человек с его замкнутым внутренним миром был в центре внимания Рикарды Хух; человек в ее изображении — это и неповторимая личность, и вместе с тем точно очерченный социальный тип, и представитель своей страны и своего времени. Вот почему психологизм Рикарды Хух точностью и полнотой превосходит хотя и глубокий, но по существу отрывочно-импрессионистский психологизм неоромантиков. Бережность по отношению к неповторимо личному в человеке приводит Рикарду Хух не к прославлению индивидуализма, как это было с неоромантиками, а, напротив, к обостренному ощущению социальных связей, от которых целиком зависит свободное развитие или подавление личности. Начиная с самых ранних новелл, Рикарду Хух интересовали ситуации, когда от поведения и от характера человека, от его честности, здравого смысла, бескорыстия, мужества или от противоположных его качеств зависит судьба другого человека.
Индивидуализм неоромантиков и явственные черты декадентства в их искусстве — вот две основные причины, по которым Рикарда Хух так настоятельно отграничивала себя от них. Все, что было у нее общего с неоромантиками, было по существу ничем иным, как продолжением традиции романтизма, который оказал сильное влияние на ее творчество, в особенности раннее. Однако это влияние не следует преувеличивать.
Рикарда Хух шла в искусстве своим собственным путем, не примыкая ни к одной из школ. Два ее романа, появившиеся на заре нашего века — «О королях и короне» и «Михаэль Унгер» — произвели на ее современников впечатление какого-то еще не вполне понятного им эксперимента. Теперь, если оглянуться назад, становится ясно, что это был смелый, одинокий и с формальной точки зрения еще не вполне удавшийся поиск тех путей, какими шел потом неореализм итальянского кино. Но этот поиск увенчался блестящим успехом в написанном тогда же романе «С Триумфальной улицы», где изображены судьбы обитателей беднейшего района Триеста.
Вслед за этим наступает новый этап в творчестве Рикарды Хух: она обращается к теме борьбы Италии в XIX в. за свою независимость. Ее героем становится революционер, человек, который борется не за личное счастье, а за счастье народа. И это было закономерным результатом творческого развития Рикарды Хух. Преодолев таившуюся в романтизме опасность бесплодного субъективизма, она пришла к такому герою, как Гарибальди, и создала необыкновенно впечатляющий образ «льва Италии» — подлинно народного вождя. Всеобщую любовь народа к своему герою Рикарда Хух сумела передать с большим мастерством.
В трех произведениях, посвященных итальянской освободительной борьбе, со всей зрелостью проявилась одна из интереснейших особенностей творчества Рикарды Хух: слияние науки и искусства. Об этом слиянии мечтали, как о далеком будущем, немецкие писатели-романтики на рубеже XIX в. В наши дни оно становится неотъемлемой частью общего литературного процесса. В то время, когда создавались названные произведения Рикарды Хух, это было еще беспрецедентно и немало поражало тогдашних ее современников. Да и до сих пор продолжаются разногласия исследователей относительно жанровой принадлежности некоторых сочинений Рикарды Хух. Вслед за романом «Гарибальди» (1907) возникли психологическо-биографические очерки «Люди и судьбы Рисорджименто» (1908) и роман-биография «Жизнь графа Федериго Конфалоньери» (1910).
Жанровая неповторимость этих произведений Рикарды Хух происходит от небывалого ранее сочетания ученого и художника такого масштаба.
Совершенно уникален по художественной структуре и не имеет никаких жанровых аналогий роман-история «Великая война в Германии» (1912-1914), который с научной точностью и с огромной художественной силой рисует одну из самых трагических страниц немецкой истории — Тридцатилетнюю войну.
Первая мировая война внесла новый перелом в развитие творчества Рикарды Хух: она осознала свою литературную деятельность как ответственную духовную миссию и приняла на себя эту миссию со всем огромным трудом, который на нее, таким образом, возлагался. В это время — между 1914 и 1933 гг.— она создает ряд религиозно-философских и культурно-исторических работ, продиктованных ей большой тревогой за судьбу немецкого народа.
Верующая протестантка и сторонница идеалистической философии, Рикарда Хух, естественно, не могла быть и не была марксистом. В вышедшей в свет в 1923 г. книге «Михаил Бакунин и анархия» она целиком становится на сторону Бакунина против Маркса, о котором знает лишь по трудам друзей и последователей Бакунина. Однако уже в следующей из работ, посвященных истории революционной борьбы в Европе, — в книге «Старые и новые боги. Революция 1848 г. в Германии» (1930 г.) — видно, какой упорный труд по осмыслению общественного развития Европы проделала она за истекшие годы. […]
Рикарда Хух со свойственной ей прозорливостью подчеркивала, что революция должна назреть в народе и исходить от народа; вождь революции только осуществляет всенародную волю («Вера Лютера», 1916).
Ясно, что Рикарда Хух не могла обмануться в сущности фашистского переворота, происходившего под маской «революции» и увлекшего немало легковерных ультрареволюционной фразой. Еще во время мюнхенского процесса над Гитлером в 1923 г. она увидела истинное лицо национал-социализма; связь его с германским империализмом была ей ясна с самого начала.
Рикарда Хух ненавидела империализм, подвергла его беспощадной критике в теоретических работах и убийственно высмеяла в повести-гротеске «Возвращающийся Христос» (1927).
Это дало повод некоторым буржуазным критикам писать о «полном разладе» Рикарды Хух с действительностью, об ее уходе в историю от непонятой ею современности, и называть ее «великой одиночкой» («Grosse Unzeitgemässe»). На самом деле та критика, которой Рикарда Хух подвергла современную ей действительность, четко и недвусмысленно направлена против явлений, связанных с империалистическим строем, и это лучше всего свидетельствует о том, насколько ясно разбиралась она в современных ей социальных процессах.
Обращение Рикарды Хух к истории питалось ее тревогой за будущее страны, все возраставшей по мере того, как креп национал-социализм. Но как ни серьезно относилась она к угрозе фашизма, вера ее в культурные традиции немецкого народа была очень сильна. Обращаясь к прошлому Германии, Рикарда Хух искала в нем те здоровые начала, которые противостояли бы гибельному развитию современности.
В этом состоял главный смысл не только «Революции 1848 года», но и трех книг очерков «В старом рейхе. Облики немецких городов» (1927-1929), ради которых она изъездила всю Германию.
Наступает 1933 г. «Шаг за шагом события показали, насколько правы были те, кто с самого начала провел четкую границу между собой и всем, что было связано с национал-социализмом, либо активно и организованно сопротивляясь ему, либо покинув страну. Третий путь — остаться на месте, не скрывать своих убеждений и использовать любую возможность для того, чтобы помогать преследуемым и собственным примером побуждать равнодушных и робких к более энергичному поведению, — избрала Рикарда Хух и шла этим путем не только в первое время, когда еще можно было надеяться на проведение действенных акций».
Но если надежды на сопротивление очень быстро рухнули, то границу между собой и «новым порядком» Рикарда Хух провела сразу же и решительно.
Все в ее творчестве было противоположно не только духу, но и официальной доктрине фашизма: гуманность, антимилитаризм, антирасизм, демократичность, отстаивание духовной свободы человека. В ней воплотилась та высокая культура, к которой обывательский дух нацизма питал подозрительную ненависть. В то же время официальная, особенно рассчитанная на заграницу пропаганда постоянно пускала в ход великие имена прошлого, пыталась привлечь на свою сторону каждую знаменитость современности. Имя Рикарды Хух было особенно нужно нацистам. Она была не только знаменита и глубоко уважаема в Германии: она стремилась пробудить в своих соотечественниках национальную гордость; ее патриотизм, ее горячая любовь к Германии были общеизвестны. «Новый режим» рассчитывал использовать это в своих интересах. Именно поэтому Рикарде Хух было тем более необходимо немедленно отмежеваться от того, во что превратил понятия «нация» и «Германия» немецкий фашизм. В письме президенту Академии искусств от 24 марта 1933 г. с заявлением о выходе из Академии она прямо говорит о своем решительном осуждении действий нового правительства, а на уговоры президента Академии сотрудничать с правительством, являющимся «носителем национального подъема», в следующем письме отвечает: «То, что нынешнее правительство предписывает в качестве национального образа мыслей — это не моя Германия. Централизация, насилие, жестокие методы, диффамация инакомыслящих, хвастливое самовосхваление — все это я считаю не немецким и гибельным. Имея взгляды, столь далекие от предписанных государством, я считаю невозможным оставаться в государственной Академии».
Не решаясь запятнать себя открытыми репрессиями против престарелой маститой писательницы, фашистские власти ограничиваются нападками на нее в своей прессе, нелепым процессом по обвинению в «подрывной деятельности», тянувшимся несколько лет. Атмосфера «неблагонадежности», сгущавшаяся вокруг нее, сказывалась на издании и распространении ее книг; два тома ее «Немецкой истории» последовательно изымались, третий том, завершенный в 1941 г., был запрещен еще до выхода в свет.
Тотчас после разгрома гитлеровской Германии Рикарда Хух приступила к осуществлению того, что считала теперь своей главной задачей и долгом: рассказать о погибших борцах немецкого антифашистского Сопротивления. Она публикует открытое письмо, обращаясь ко всем близким и друзьям казненных борцов, ко всем, кто знал их, с просьбой сообщить ей любые сведения о них. Началась огромная, трудоемкая и во многих отношениях очень сложная работа. Завершить эту работу, которую Рикарда Хух начала первой среди немецких писателей, ей уже не было суждено. Исполняя ее волю, Г. Вайзенборн издал по ее и своим материалам книгу «Der lautlose Aufstand» с предисловием Мартина Нимёллера. Сама писательница успела написать только одну главу о мюнхенских студентах, сестре и брате Шолль.
Отдавая главные силы своей последней книге, Рикарда Хух не замкнулась в этой работе. Проявляя удивительную ясность ума и умение за противоречиями видеть главное, она выступала в печати по актуальным вопросам дня, живо интересовалась восстановлением разрушенной бомбардировками Иены, где она жила, участвовала в предвыборной кампании и была старейшим президентом на выборах президента ландтага Тюрингии, отвечала на множество писем, встречалась со множеством людей, была почетным председателем Культурбунда, а в октябре 1947 г. в Берлине в качестве старейшего президента открыла своей вступительной речью, посвященной единству Германии, первый общегерманский конгресс немецких писателей. Единству Германии была посвящена и ее последняя, заключительная речь, во время которой все участники конгресса единодушно поднялись со своих мест и стоя, как завещание, выслушали обращение старейшей немецкой писательницы.
Через месяц Рикарды Хух не стало.
Выступая на том же конгрессе немецких писателей, Иоганнес Бехер сказал: «Будем благодарны, что в нашем глубочайшем немецком несчастье мы ... имеем Эрнста Вихерта и Рикарду Хух».
Во всех отзывах современников, лично знавших Рикарду Хух, неизменно сочетается восхищение ею как писателем и как незаурядной личностью. «Она осталась во всех переменах самой собой и всегда влияла на нас, в первую очередь, тем, что во всех своих сочинениях была с самого начала значительный и большой человек... Она была тем, о чем она писала и чему учила».
«Первой женщиной Германии» назвал Рикарду Хух в статье, посвященной ее шестидесятилетию, Томас Манн в 1924 г.
О том же — о роли Рикарды Хух и как писательницы, и как выдающегося человека — говорилось и в решении жюри о присуждении ей в 1931 г. премии Гете.
Среди всех литературных премий, которых была удостоена Рикарда Хух, эта премия была самая знаменательная. Писательница действительно была «ветвь от Гетева ствола», как был озаглавлен некролог о ней в газете «Sonntag» (ГДР). Самобытнейший мастер романа, новеллы, лирического стихотворения, эссе и научно-художественных сочинений, Рикарда Хух в то же время воплотила в своем лице преемственность немецкой художественной, культурной, гуманистической традиции, неразрывно связанной с именем Гете. Ее великолепный, чистый и точный язык также восходит к традициям немецкой классики.
Восприняв от культуры прошлых веков общую гуманистическую концепцию человека, Рикарда Хух углубляет ее, рассматривая проблему личности и общества в условиях сложной действительности XX в.
Обладая, как всякий большой писатель, обостренным историческим чутьем, Рикарда Хух понимала одинаковую общественную опасность неконтролируемых разумом эмоций и не поддержанных здоровым нравственным чувством абстрактных умственных схем.
Враг голой рассудочности, она настаивала на гармоническом сочетании в человеке интуиции и разума. Идея эта, которая проходит через все ее художественное творчество, и, начиная с книги о романтизме, через теоретические работы, нашла выражение и в специально этому посвященной книге «Природа и дух как корни жизни и искусства» (1914). В этом и в последовавших двух мировоззренческих сочинениях «Вера Лютера» (1916) и «Смысл священного писания» (1919) Рикарда Хух создает свой идеал человека: сильного в чувствах, объективно осознающего себя и окружающую действительность, твердого в убеждениях, деятельного и готового нести ответственность за свою деятельность; человека, который любит добро, ненавидит зло и защищает слабого от насилия со стороны более сильного.
В подчеркивании именно этих сторон личности звучит полемика с ницшеанством. Увлечение идеями Ницше, приобретавшее все более зловещий характер в связи с зарождением фашизма, побудило Рикарду Хух последовательно возвращаться к критике этих идей, притом не только в теоретических, но и в художественных произведениях.
Признавая силу разоблачения лицемерной буржуазной морали у Ницше, Рикарда Хух не могла, конечно, принять ни его отрицания морали как таковой, ни воспевания им аморальности.
Ее собственные выступления против буржуазного ханжества заключают в себе четкий социальный смысл и ведутся с прямо противоположных Ницше позиций — с позиций добра и человечности: «Условность, или общественная мораль, которая всем все позволяет, только бы этим не задевалось общество, а именно — господствующие, то есть имущие классы». «К ответственности привлекаются воры, грабители, насильники, поджигатели, короче говоря те, кого обычно называют преступниками, которые, естественно, могут встречаться только среди низших классов...» «Можно прямо выражать корысть, зависть, ревность, оставаясь в согласии с условной моралью общества; можно обогащаться за счет других, делать несчастными слабых, не навлекая на себя кары закона...»
«Развязывание в себе зверя» Рикарда Хух считает не освобождением, а подавлением естественных инстинктов. Не возвращение к зверю, а движение вперед, к гармоническому слиянию инстинкта и разума, или, как говорит Рикарда Хух, природы и духа, есть единственно возможный путь развития человечества. «Человек, опустившийся до зверя, намного ниже зверя». Сострадание, к которому с таким презрением относится Ницше, для Рикарды Хух неотделимо от нормального человека и является признаком не слабости, а силы. Сильный, деятельный в любви к людям человек, стоящий в центре всего творчества Рикарды Хух, — это антипод сильной личности у Ницше. С состраданьем пишет она о муках одиночества, в которое Ницше себя поставил. «Он пытался утешить себя тем, что внушил себе, будто одиночество есть признак гения, а между тем погибал от него в страшных мучениях». Само учение Ницше о сильной личности Рикарда Хух объясняет тем, что он был неспособен к энергичной деятельности, к столкновению с живыми людьми в конкретной борьбе. В той же духовной слабости упрекает она и его последователей: «Идеал повелителя, белокурой бестии ... есть идеал упадочных людей, которые не хотят больше быть деятельными, чтобы быть самими собой, в лицемерное время». «Тот, кто уже не является человеком действия, смешивает стремление к господству с жаждой деятельности».
Идеалу человека-господина противостоит у Рикарды Хух образ выдающейся, гениально одаренной личности, все помыслы которой направлены на счастье людей.
«Великий человек велик тем, что он представляет многих, тем, что он представляет весь народ, что все узнают себя в нем, любят его». Солнце — твердое ядро с лучами во все стороны — вот образ великого человека. «Но лучи образуются лишь оттого, что они отражаются, в этом их сущность. Как бы ни был кто-то деловит, умен, способен к любви, — если любовь не воспринята, если он не может стоять в живых отношениях с народом, он не велик». «...B наше время дошло до того, что те, кто хотел бы быть великими... совершенно забыли, что они могут ими стать только со своим народом или, может быть, наперекор своему народу, но всегда за свой народ. Снова это видно отчетливо у Ницше — именно в этом болезнь его учения». («Смысл священного писания»).
«Мои враги — это христианство, мораль, „истина“... Разве я не вправе гордиться такими врагами?», — цитирует Рикарда Хух Ницше и добавляет: «Во всяком случае, удобные враги».
Путь голого умозрения, вне опыта сложной, многообразной, противоречивой жизни, не мог, по ее убеждению, быть путем к истине.
Не прекращавшиеся со времен романтизма усилия искусства, с одной стороны, психологической науки — с другой стороны, направленные на все более глубокое познание природы и сущности человека, всегда были в центре внимания Рикарды Хух.
При этом, отвергая плоский и поверхностный рационализм, ограничивающий духовный мир человека узким кругом сознательного, она восставала и против другой крайности — беспредельного погружения в стихию бессознательного и в замкнутый внутренний мир субъекта: «Там можно найти только потенциально-человеческое (das Menschenmögliche), а не индивидуальное. Только по своим действиям человек познает себя» («Расцвет романтизма», 1899 г.).
Эти слова, относящиеся к писателям-романтикам, были одновременно и полемикой с неоромантическим искусством, которое думало прийти к познанию личности изнутри, изолировав ее от ее общественных связей. При таком методе изображения человек утрачивал не только индивидуальность, но и, как показывает Рикарда Хух на примере одной из драм Гофмансталя, внутреннюю цельность; его духовный мир рассыпается на ряд бессвязных состояний.
Исходное убеждение в том, что человека нельзя познать вне его деятельности, вызывало и критическое отношение Рикарды Хух к попыткам упрощенно-схематически трактовать человеческую личность на основе психоанализа. Так, она говорит о «современном враче»: «...Они хотели бы исследовать каждую душу по известной схеме и свести ее к известной формуле, они считают души задачей и испытывают удовлетворение, когда им кажется, что они ее решили. Но сам человек отнюдь не удовлетворен, когда он сам или кто-то другой решит его как задачу: ведь тогда человек кончен и его можно выбросить на свалку. Решение задачи лежит не в человеке, который исследуется самим собой или другими, а в его поступках и в его делах». («Смысл священного писания»).
Творчеству Рикарды Хух посвящена обширная литература. Еще на заре ее творческого пути на каждое ее новое произведение, начиная с первого сборника стихов, откликался рецензией видный швейцарский писатель и критик И. Видманн. В этих рецензиях, выходивших до самой смерти Видманна в 1912 г., и в личной переписке его с писательницей содержатся оценки и суждения, которые остаются верными, интересными и значительными и на сегодняшний день.
Впоследствии отдельным проблемам творчества Рикарды Хух посвятили свои исследования такие крупные литературоведы, как О. Вальцель и И. Френкель в Германии и акад. В. М. Жирмунский в России.
Особое место в библиографии о Рикарде Хух занимает то, что написано о ней ее друзьями и людьми, близкими к ней при жизни. Это, прежде всего, ее литературный портрет в упомянутой уже книге проф. Бухвальда «Bekennende Dichtung», прекрасная монография Елены Баумгартен «Рикарда Хух. О ее жизни и творчестве» и книга Мари Баум «Блистательный след» — рассказ о личной и творческой биографии Рикарды Хух.
В этих работах, наряду с ценными свидетельствами, основанными на личной близости к писательнице, содержатся и некоторые оценки ее творчества, представляющие серьезный научный интерес.
Подробный библиографический обзор, резюмирующий работу, проделанную до сих пор по изучению творчества Рикарды Хух, и намечающий новые проблемы, дается в статье Гац-Голены «Состояние и задачи исследования творчества Рикарды Хух».
Можно соглашаться с одними мнениями, высказанными в литературе о Рикарде Хух, и спорить с другими. Но существует одна обширная монография, где все творчество писательницы в целом и каждое ее отдельное произведение трактуются с глубоко чуждых ей позиций.
В этой монографии ясный образ писателя-гуманиста мельчится, искажается, приобретает черты, противоречащие тому благородному, мужественному и мудрому облику писательницы, который возникает из ее собственных произведений и из пройденного ею в жизни пути. Даже тех понятий, которых в первую очередь нельзя обойти, говоря о Рикарде Хух, — гуманизм и антифашизм — нет в тысячестраничном исследовании. Шопенгауэр, Ницше, романтическая философия и психоанализ — вот чем единственно оперирует Э. Хоппе в своем анализе.
Своеобразие ее аргументации состоит в том, что любая реплика любого персонажа, любая выхваченная из стихотворения строчка фигурируют у нее наравне с теоретическими высказываниями Рикарды Хух. Таким способом можно, конечно, доказать что угодно.
Э. Хоппе нельзя доверять ни в чем, и не только в пересказе произведении Рикарды Хух, но и в цитировании документов и в передаче не вызывающих подозрений своей непритязательностью фактов. Все искажения, вплоть до самых мелких и невинных, играют роль в утверждении той заранее заданной концепции, с которой Э. Хоппе приступала к своему труду.
О первом варианте книги, вышедшем в 1935 г., мы можем судить по отзыву самой Рикарды Хух в письме к Антону Киппенбергу, где она говорит, что не читала книги, «... и думаю, что хорошо сделала. Кровь и почва играют у госпожи д-ра Хоппе большую роль, хотя у меня — никакой».
Понятно, что в этих немногих словах звучит полное идеологическое размежевание с автором монографии.
Во втором варианте (1951 г.) явственно видна попытка истолковать все творчество Рикарды Хух применительно к собственным политическим симпатиям и антипатиям Э. Хоппе. «Узка граница между добром и злом» — к такому выводу из творчества Рикарды Хух приходит она.
А ведь четкое различение добра и зла составляет центр всего мировоззрения Рикарды Хух. Способность ненавидеть зло и любить добро, сила нравственных критериев — неотъемлемое свойство того здорового, нормального человека, образ которого она создает в своих мировоззренческих сочинениях. «Кто не отличает добро от зла, недостоен добра»,— говорит Рикарда Хух.
Неоднократно удивляясь тому, что в понимании Рикарды Хух «полная жизни, близкая к природе, цельная личность должна с равной силой обладать способностью любить и ненавидеть», Э. Хоппе добавляет: «...Она, как это характерно для нее, и в этом случае выводит свое понятие личности из себя самой, собственную индивидуальность толкует как общий тип. Не всякая гениальная личность отводила ненависти такую значительную роль в своем мировоззрении: напротив, многие во всеобъемлющей широте своей мудрости или из всепрощающей любви или совершенного космического чувства гармонии вовсе не находили предмета, достойного их ненависти».
Зачем Э. Хоппе стремится сблизить добро и зло и почему она, убежденная ницшеанка, противореча самой себе, говорит вдруг о «всепрощающей любви», становится особенно понятным тогда, когда она приступает к анализу романа о Тридцатилетней войне.
Касаясь этого романа, Е. Баумгартен пишет в упомянутой выше монографии: «Особенность, а во время его появления и необычность произведения Рикарды, даже и с сегодняшней точки зрения, состоит в том, что она изображает не только движущие силы и события войны, но и ее влияние на весь страдающий от нее народ, на городских бюргеров, на ученых и художников и на самую многочисленную часть народа — крестьянство».
«Много внимания, — продолжает Е. Баумгартен, — уделено в романе одной из самых мрачных страниц того времени: процессам ведьм. Конфискация имущества осужденных разжигала корысть; процессы были выгодны властям также и тем, что отвлекали внимание населения от непосильных налогов, от эпидемий, голода и других последствий войны, поэтому и католические и протестантские власти не только мирились, но и поощряли их. Лжесвидетельство, отсутствие мотивированного судопроизводства, неслыханные пытки и мучения — о том, что все это не объяснялось только невежеством и суеверием, свидетельствовали события более просвещенных времен, пережитые Рикардой Хух в старости, когда разбуженные и поощряемые низменные инстинкты людей привели к неслыханным жестокостям в историческом масштабе». Здесь Е. Баумгартен затрагивает вопрос, который можно было бы проследить очень подробно: каким почти жутким пророчеством событий, свидетелем которых стала Рикарда Хух на склоне лет, звучат многие и многие написанные ею в молодости страницы.
Вот как трактует этот роман Э. Хоппе: люди, творящие зло, якобы хочет в нем сказать Рикарда Хух, — не все дурные люди; многие из них убеждены, что служат доброму делу, но ограниченность их веры приводит к нечеловеческой жестокости. Человек неизбежно виноват без вины, неизбежно причиняет страдания и терпит сам. Каждый прав и каждый неправ: «С непоколебимой объективностью противопоставлены одна другой враждебные партии; на каждой стороне есть благородные и неблагородные, умные и глупые, святые и преступники. Не только отдельный человек полон противоречий, но и вся жизнь как таковая есть парадокс. Вот основная идея, которая подлежала воплощению в изображенных событиях».
Верно, что в Тридцатилетней войне преступления совершались и протестантами и католиками, как были и там и тут честные и добрые сердца, были выдающиеся гуманисты — ученые, художники. Но непоколебимая объективность писательницы отнюдь не означает, что она «смешивает границы между добром и злом»,— как раз наоборот. Гуманизм романа «Великая война в Германии» состоит именно в том, что Рикарда Хух изображает два лагеря людей — не католиков и протестантов, а тех, кто в своих конкретных условиях, в какой бы из воюющих станов ни поместила его судьба, по-разному определяет свое поведение, становится — из корысти, трусости или слепого повиновения — на сторону жестокости и насилия или на сторону тех, кто борется против насилия.
Роман о Тридцатилетней войне был закончен в канун первой мировой войны. Тридцать с лишним лет спустя, дожив до разгрома нацистской Германии, Рикарда Хух осталась в своей гражданской позиции верна прежней позиции художника-гуманиста. В новогоднем обозрении на 1946 г. в газете «Tägliche Rundschau» она писала: «Вина накопилась за истекшие годы, последствия переживаются в настоящий момент. Это создает у нас склонность за нашими страданиями забыть о нашей вине... Теперь, когда последствия неслыханных злодейств настали, когда пропасть разверзлась, нам надо признать логику вещей».
Так, сочетая любовь к своему народу со справедливостью, думала Рикарда Хух. В те же годы Э. Хоппе использует ее роман, чтобы вложить в него ту совершенно неприемлемую для писательницы идею, будто нет правых и виноватых, человек неизбежно причиняет и терпит страдание и ему не дано знать, творит ли он добро или зло.
Романтическая философия (которая, действительно, сыграла большую роль в мировоззрении Рикарды Хух), используется Э. Хоппе для того, чтобы подвести под эту философию все взгляды писательницы, как подлинные, так и мнимые. У Хоппе в конце концов получается, что Рикарда Хух обо всех вопросах современности думала не то, что подсказывали ей собственный ум и совесть, а только то, что предписывали ей взгляды романтиков, живших за столетие до нее.
С помощью романтической философии, ницшеанства и психоанализа Э. Хоппе конструирует схему, которую она называет «структурой личности» Рикарды Хух. Эта механически построенная «структура личности» и составляет у Э. Хоппе основу ее литературоведческого анализа. Художественные произведения Рикарды Хух невозможно узнать в такой трактовке.
Исходное положение Э. Хоппе состоит в том, что все герои Рикарды Хух есть лишь изображение ею самой себя, а именно «разложение ее субъективного полярного характера на два ряда противоположных типов»— сильный, «витальный», «гармонический» тип и слабый, «скептический», «дисгармоничный». Любого представителя «хорошего общества» — богатого буржуа, крупного чиновника, тем более — титулованную особу Э. Хоппе без раздумий причисляет к более полноценному «гармоническому», «витальному» типу, а все, кто невысоко стоит на социальной лестнице, представляют в ее глазах тип «скептика», болезненно-раздвоенного, нежизнеспособного или «бессовестного» человека. Правда, оговаривается Э. Хоппе, порой свойства, характерные для одного типа, переносятся на другой, что свидетельствует, опять-таки, о том, что Рикарда Хух отражает в каждом своем персонаже лишь полюсы собственной души.
Все это — отнюдь не отвлеченная схоластика. В этой шеренге слабых, больных натур с раздвоенным сознанием оказываются почти все революционеры. «Люди и судьбы Рисорджименто» написаны, по мнению Э. Хоппе, специально для того, чтобы развенчать героев революции, показать, что они были «не столько герои, сколько больные натуры» и стали революционерами «скорее в силу своих личных слабостей, чем достоинств». Сильная же, гармоническая личность приходит в революцию оттого, что ей необходимо стихийное упоение жизнью, дионисийский экстаз, проявление и утверждение себя в борьбе — в частности, в борьбе за революционную идею, коль скоро она случилась на пути героя; впрочем, идея могла бы быть и любой другой — какая подвернулась. Образом такого «витального» революционера Э. Хоппе считает ни много ни мало, как образ Гарибальди. Цель и смысл деятельности, утверждает Э. Хоппе, заключен для гармонической личности не в благе других, а в собственном «я», которому необходимо проявить в чем-то свою силу для полноты жизнеощущения. Иными словами, в образе революционера Рикарда Хух воплощает либо жертву собственной неполноценности, запутавшегося в противоречиях своего сознания скептика, либо ницшеанскую «героическую личность».
Разделавшись таким образом с революционерами, Э. Хоппе снова приходит к своему излюбленному выводу: «Ничто иное не вытекает для Рикарды Хух из национальных и республиканских революций в Италии в первой половине XIX века, из нигилистических устремлений русских в начале XX века, из религиозно-политических войн в Германии в XVII веке, как то, что каждая партия считает себя правой и в каком-то высшем аспекте действительно права». «Идея национального единства и республиканской свободы в воплощенном виде несовершенна... она имеет лишь преходящую ценность и с точки зрения вечности не важна, а если посмо-треть на ее носителей, то представители существующего являются по сути дела даже более полноценными людьми, чем борцы за новое. Таков ход мыслей в трех произведениях на тему революционной борьбы в Италии и в рассказе «Последнее лето», написанном между ними».
Идея, которая не важна с точки зрения вечности, «высшей аспект», в котором все правы, «представители существующего» как более полноценные люди, чем борцы за новое — трудно более чудовищно извратить смысл произведений Рикарды Хух. Но какие бы трансформации ни претерпели взгляды Рикарды Хух под пером Э. Хоппе, все-таки еще многое в ее убеждениях не нравится ее исследовательнице. И тут снова приходят на помощь романтизм и «структура личности»: Рикарда Хух, романтический характер, была способна лишь на субъективные чувства, а не на беспристрастные оценки, например, слепо ненавидела Бисмарка, невзирая на то, что он был хороший семьянин, добрый христианин и любитель сельской природы. Вот почему Э. Хоппе так упорно настаивает на том, что Рикарда Хух всю жизнь оставалась романтиком и только в романе о Тридцатилетней войне сумела достичь элементов реализма.
Не было бы надобности посвящать столько внимания монографии Э. Хоппе, если бы это не была самая обстоятельная монография о Рикарде Хух. В том, что творчество писателя выворачивается наизнанку, подгоняется под ту систему идей, с которой он не имел ничего общего при жизни, нет ничего ни нового, ни удивительного. Но дело может принять скверный оборот, когда ложной трактовке не противостоит другая, столь же подробная, но объективная и доказательная.
Л-ра: Известия АН СССР. Серия литературы и языка. – 1969. – Т. 28. – С. Вып. 1. – С. 55-65.
Критика
