Лирика пансофского мистицизма Даниэля Чепко

О. В. Дакаленко

Если исходить из архитектоники поэтического мышления, то Даниэль Чепко - это прямой продолжатель классической конструктивности, выдержанной Мартином Опицем; Чепко воспринимал структурные начала его стиха и преображал опицианские наследия, хотя история литературы внушает нам мысль о том, что для Д. Чепко поэзия - «не более чем лёгкая игра мыслями, пользу из которой могут вынести другие».

Лирика пансофского мистицизма Д. Чепко запечатлела яркую индивидуализацию психологического переживания мира поэтом, хотя «мир погрузился внутрь себя, оставляя дымку причудливого хаоса». И поэт чувствовал себя обязанным представить мир в словесных картинах, сенсорно и интуитивно претворив злом мирореальность в чеканные поэтические строки, облачённые эмблемным художественным видением.

Выражаясь образно, мир перед глазами поэта - это многоцветная матрица с «говорящими нишами», в которых сокрыта своя тональность; и при сращивании существительных и глаголов рождается музыкальность художественного текста, что полон гармонии, передающей совокупность динамического стремления роста мира, его состояния и непредсказуемых путей к бесконечному совершенству.

Даниэль Чепко (как и его собратья по перу, напр., Андреас Грифиус, Пауль Флеминг, Ангелус Силезиус и др.), находясь в отрезке времени «кромешной тьмы», выискивал разрывы в полотне, чтобы то, о чём мечталось, - долгожданный мир после войны - было бы осуществимо.

Обратимся к одному из стихотворений его лирического наследия.

Das vom himmel gestiegene „nosce te ipsum“
Wer gott erkennt, der hat die ganze Welt erkannt.
Er kann, was er versteht, bleibt fest und unverwardt.
Die Seele, hat in ihr der ding’ ihr’ eigenschaft
und alles blbht heraus aus selbst gebir’nder kraft.
Mensch, kenne dich nur selbst; es hat sonst keine not.
In dir sind alle ding’ und in den dingen gott.

Само название стиха говорит за себя: познай себя сам! (nosce te ipsum). Даниэль Чепко пытается зримо постичь наивысшую субстанцию — Бога, а также субстанцию тех законов, что даны им человеку и которые следует осознавать как нечто сверхреальное - они есть умозрительное поле, где поэт и видит триаду (смысловой духовный треугольник мира): 1. Gott (конт.: бог) (1 стр.); Die Seele (конт.: душа) (III стр.); 3. Mensch (конт.: человек) (V стр.). Существительные в левой части стиха (I, III, V стр.); где параллельно этим началом строф мы видим их продолжения: (I стр.) erkannt (конт.: признанный) (gott); (III стр.) Eigenschaft (конт.: качество) (Die Seele); (V стр.) (конт.: нужда) (Mensch) (см. конт. выше). Поэт денотирует вышеописанные понятия как таковые, т. е. изображает то, что уже укоренилось испокон... таков есть весь мир (die ganze Welt) (I стр.), ибо то, что насущно и объективно в мироздании, нужно принять таким, какое оно есть (т. е. переиначив его субъективно, душой — О. Д.), это ведёт нить к мистическому началу и познанию человеческому. Как замечает Г. Пальм, «тогда возникает, если исходить из внутренних опытов, то своеобразие, порой играющее общение сердца с богом, которое и есть требование полной мистики»:

(I, III, V строфы) - это т. н. «вековые эмблемы» мышления,

(II, IV, VI строфы) - это константы последствий того, что может произойти с человеком, если идеи бога и его (человека - О. Д.) воззрения (nosce te ipsum) найдут сами себя.

II стр. Er kann, was er versteht, bleibt fest und unverwardt!
(Он может, что он пожелает, то останется прочным и неиспробованным!)
стр. und alles blbht heraus aus selbst gebdr ’nder kraft.
(и всё расцветёт из самородящей силы!)
стр. In dir sind alle ding ’ und in den dingen gott (В тебе есть вещи все, во всех вещах есть бог).
(подстрочник наш - О. Д.).

Последняя строфа - вывод для «образной эпиграммы» (II, IV стр.), где поэт ярко трактует свою склонность к пансофизму (ибо он к этому приходит, в целом представив «5 мудрых строф выше»), хотя следует упомянуть о том, что всё творчество Д. Чепко проникнуто идеей постижения тайн природы - заново, на основе мистического проникновения в неизъяснимое, поскольку он впитал учение о бесконечности Вселенной - Коперника, Бруно, не чужд алхимических увлечений, интересуется успехами астрономии. И всё же опыт алхимии - это большей частью органика, т. е. перевоплощения природы: иными словами - ценз зримого понятия - превращается в вещество, что даёт повод думать о так и неразгаданном создании человечества. Поэт же, в свою очередь, рассуждает о непостижимом, тайном, ссылаясь на высший источник - разум божий (см. VI стр.). Эти догадки он извлекает из тёмного звёздного неба, дабы услышать умный божий глас, ибо «воззрение о том, что представление о боге касается человека, имеет свой отклик. Наряду стоит покорное уверование в Христа, но со средним пониманием сущего, что не требовало церкви. Пансофский и неоплатонический ход мысли только перенимался, но прорыв в близкое к естеству мышление - отрицался».

Якоб Бёме, немецкий мистик-теоретик XVII в., в свою очередь, ставил задачу «набросать картину мира, которая (какой он её увидел - О. Д.), больше соответствовала бы действительности, нежели её предписала церковь».

Видеть мир заново - это значит отойти от официального учения, и Д. Чепко в своих творениях трактует не о божьей каббале, а о познании себя со стороны неба, представив себя собеседником божьим, но идущим по земле законами мироустройства, однако считая, если человек на определённом этапе своего пути вышел на подиум понятия высших материй (т. е. видит спину божью, следя за его действиями - О. Д.), то он познал сверхтайное, что издревле влияло на человека магически и завораживающе. Даниэль Чепко по этому поводу замечал следующее: «Магия всё-таки - это наивысшая тайна милости, посредством которой обнаруживается сокрытое и скрывается обнаруживаемое; и сокрытое в обнаруженном и обнаруженное в сокрытом всегда переплетены и содейственны». Что мы и наблюдаем в приведенном нами контекстуальном отрывке «Магия души»: III стр. (Die Seele hat in ihr der ding’ ihr ’ eigenschaft) (душа имеет в себе качество вещей), т. е. когда училась познавать мир, но и когда ей дана была «тайна» от бога, так как душа порой безрассудно тянется к хорошему или плохому (где нужно выбрать одно из двух), где в мире негативное и позитивное выполняет функцию единства противоположностей.

Посему поэт сохранил «магию духа», воли, стремления, что порождало не витиеватость, а утончённо наводящего читателя на новое прочтение уже освоенного, в процессе которого личность вынесет aus selbst gebdr 'nder kraft один из главных цензов - познание в том теле, где Mensch, kenne dich nur selbst (у стр.) (см. конт. выше). Человек познаёт себя духовно, пройдя через нечто материальное (что-либо держа в руках, напр., какую-либо вещь (Ding)), ибо «ни истина, ни восприятие не существуют как самодовлеющая надстройка. Они существуют лишь как отражение материальных изменений. В обычном познавательном мире есть и истина и заблуждение (Кристофер Кодуэлл)». Второй частью V и всей VI строфы Д. Чепко подтверждает эту идею:

(II часть V стр.) ( ; es hat sonst keine not.
(VI стр.) In dir sind alle ding ’ und in den dingen gott).
(I! часть V стр.) ( ; иначе и не будет нужды
(VI стр.) в тебе есть вещи все, и в вещах бог)
(перевод наш -О. Д.).

Поэт устанавливает сферы между полюсами бытия и сознания; и в круговороте вечности видно: как немаловажно пансофское виденье человека - на определённом этапе, дальше следует этап самосовершенствования и третий заключительный этап - согласование с учением всевышнего, что являет собой бесконечную лирику, понявшую вечнодлящийся закономерный ритм потусторонности.

Современный немецкий учёный-филолог Дитэр Бурдорф полагает, что «нарицательный типаж - понятие «лирика» сужается в определённую систему высказывания и соразмерно в определённое содержание. Лирика, посему, это непосредственное выражение сущности внутренней жизни человека, субъективизма автора. Ценз лирики - песня, в которой переизбыток чувств непринуждённо созданной ритмизации приближает язык к музыке даже если не существует музыкального переложения».

Человек, осознавший, принявший природу, становится её частичкой, разлившись в ней духовным озерцом, где отображается вечность.

Лирика пансофского мистицизма Даниэля Чепко своеобразна, конкретна, отточенна, предметна, конструктивна; мы убедились в этом на вышеприведенном стихотворном примере. Нам кажется, поэт видел перспективы иного мира и своё тамошнее второе «я», что и помогало ему магией воображения познать себя, создать мистическую поэзию, исходящую из движимой динамики реальности, органики и неорганики чувственного мира духовного бытия - «я».

Поэт приходит к выводу, что реальное есть уходящая ночь, так die ganze Welt erkannt (II часть, I стр.) (см. выше), а мистическое философствование - это новый зарождающийся день - (что bleibt fest und unverwardt конт.: что остаётся прочным и непоколебимым), то, что может быть более приятным плодом визуализма, о чём внутри себя мыслится свободно, ибо «настоящая поэзия - привилегия лишь свободных людей».

Свобода Даниэля Чепко - это рационально-обдуманный пансофизм, сквозь который он реализует и своё «я», но всё же у него происходит взаимоуподобление Homo sapiens'a богу и бога человеку, который строит и зрит сквозь вещи по верховной версии.

Эго нас наводит на мысль о логосхеме, которую мы видим в стихотворении Д. Чепко, где пансофизм, исходя из мистической точки зрения, реализован во всём переживаемо-воспринимаемом мире.

Л-ра: Література в контексті культури. – Дніпропетровськ, 2002. – Вип. 8. – С. 43-49.

Биография

Произведения

Критика