Декадентство Федора Сологуба и шизоанализ Виктора Ерофеева: проблемы связи и преемственности

Акопова Юлия Алексеевна, к. филол. н.
Ростовский государственный экономический университет (РИНХ)

Цель исследования - продемонстрировать связь и преемственность русского декаданса и постмодернизма на примере произведений Федора Сологуба и Виктора Ерофеева. Научная новизна заключается в анализе романа Ф. Сологуба «Мелкий бес» в современной философско-литературной парадигме, выявившей сходные творческие принципы писателя-декадента и постмодерниста: отказ от такой базовой установки русской классической и модернистской культуры, как «философия надежды», выбор патологической личности в качестве главного персонажа, симулятивизация реальности, установка на «игру». В результате доказа­но, что декаданс, отклонившийся от магистрального пути развития русской литературы, является пред­течей отечественного постмодернизма.

Ключевые слова и фразы: декаданс; шизоанализ; симулякр; модернизм; постмодернизм; Фёдор Сологуб; Виктор Ерофеев.

Akopova Yuliya Alekseevna, PhD
Rostov State University of Economics

Decadence Philosophy by Fyodor Sologub and “Schizo-Analysis” by Viktor Yerofeyev: Problems of Continuity

The paper aims to reveal continuity of the Russian decadence and postmodernism by the example of Fyodor Sologub's and Viktor Yerofeyev's works. Scientific originality of the study lies in the fact that F. Sologub's novel “The Little Demon” is analysed within the framework of the modern philosophical and literary paradigm, which allows identifying similarity of the decadent writer's and the post-modernist author's creative approaches: abandoning such a basic principle of the Russian classical and modernistic culture as “philosophy of hope”, choosing a pathologic personality as a main personage, “simulativiza- tion” of reality, tendency for gamification. The research findings are as follows: the author proves that decadence, which deviated from the mainstream of the Russian literature, is a forerunner of domestic postmodernism.

Key words and phrases: decadence; schizo-analysis; simulacrum; modernism; postmodernism; Fyodor Sologub; Viktor Yerofeyev.

Актуальность темы исследования состоит в необходимости рефлексии этапов развития литературного процесса в современном научном контексте, что позволит теоретически осмыслить механизмы трансформа­ции и смены философско-культурологических и эстетических парадигм ХХ-ХХ1 веков, в частности движение от модернизма к постмодернизму. Выбор авторов обусловлен непосредственным интересом Виктора Ерофее­ва к творчеству Федора Сологуба [13] и открывшимся в результате анализа ряда произведений писателей сходством идейно-художественных установок декаданса и шизоанализа. Следует отметить, что исследовате­ли по-разному оценивают место декаданса в литературном процессе; дискуссионным остается и вопрос о со­отношении модернизма и постмодернизма. Вследствие этого проблема связи и преемственности декаданса и постмодернизма представляет существенный интерес как для теоретиков, так и для историков литературы.

Для достижения указанной цели необходимо решить следующие задачи: во-первых, обосновать возмож­ность соотнесения творчества указанных авторов; во-вторых, опираясь на теоретические и художественные рефлексии писателей, продемонстрировать сходство их мировоззренческих установок; в-третьих, проиллю­стрировать корреляцию эстетических систем авторов анализом фрагментов их произведений.

Для осмысления связи декаданса и шизоанализа применяются следующие методы исследования: сравнительно-типологический метод, позволяющий решать проблемы преемственности, традиций в литературе; герменевтико-интерпретационный, что обусловлено необходимостью выявления общего в творчестве писа­телей на уровне глубинного анализа художественного текста.

Теоретической базой исследования, наряду с теоретико-публицистическими работами Ф. Сологуба [22; 24] и Вик. Ерофеева [12; 13], послужили исследования В. В. Бычкова, Л. Бычковой [6], Ж. Бодрийяра [5], Ж. Де­лёза [9], Н. А. Царёвой [25; 26], У. Эко [27], М. Н. Эпштейна [28].

Практическая значимость исследования заключается в том, что его результаты могут быть использованы для поиска решения таких дискуссионных вопросов в литературоведении, как связь и преемственность литера­турных стилей и направлений, хронологические рамки развития постмодернизма и его место в отечественном литературном процессе; выводы, сделанные в процессе исследования, могут быть применены в преподавании теории и истории отечественной литературы.

Проблема связи и преемственности русского символизма и постмодернизма поставлена в ряде работ отечественных исследователей, которые утверждают, что, позиционируя особый философско-художественный тип рефлексии, постмодернисты развивают основные идеи символизма [6; 25; 26; 28]. Так, Эпштейн рассматри­вает модернизм и постмодернизм как два звена одной культурной парадигмы, как фазы развития самосознания европейской культуры от модернистского революционного во всех сферах жизни и культуры «супер» к «постмодерной диалектике» «псевдо» [28].

Созвучность мировоззренческих и эстетических концепций символизма и постмодернизма обусловлена ана­логичным кризисным состоянием общественного сознания рубежа ХІХ-ХХ и ХХ-ХХІ веков, эпох «крушения гуманизма» (А. Блок) [4] и «крушения гуманизма № 2» (В. Ерофеев) [12], деконструкции философско- эстетических традиционных концептов и возникновения поля неограниченных альтернатив развития культуры. У. Эко, подразумевая под термином «постмодернизм» «некое духовное состояние» общества и культуры в пе­реходные эпохи, писал о том, что «у любой эпохи есть собственный постмодернизм» [27, с. 460]. Теория и прак­тика символизма доказывает это: иррационализм, игровой модус творчества самовыражения, детерминирован­ный неприятием реальности, создание гиперреальности, языковые эксперименты - все эти и многие другие идейные и творческие установки символистов были развиты и абсолютизированы в постмодернизме [25; 26].

Однако, как подчеркивают исследователи, несмотря на некоторые корреляции теургической идеи русско­го символизма с ключевой постмодернистской концепцией деконструкции [25], они разнятся в том, что философия постмодернизма, лишенная трансцендентальности, а значит, каких бы то ни было идеалистических установок, создает модель действительности, в которой отсутствуют перспективы развития, пусть даже совер­шенно утопичные, тогда как философско-художественные рефлексии большинства русских символистов объеди­няла идея создания «совершенного» теургического искусства, которое может «пресуществить нашу действи­тельную жизнь» (В. Соловьев) [21], и традиционная для самосознания русской культуры религиозно-мисти­ческая вера в возможность духовного возрождения личности. Художник при этом, в понимании символистов, не просто некий «скриптор», а творец-демиург, формирующий одухотворенную модель мира.

Однако русский символизм не был однородным явлением, о чем свидетельствуют мировоззрение и творчество символиста и декадента Фёдора Сологуба. Вопрос о месте и роли декаданса в русской культуре яв­ляется дискуссионным с момента возникновения этого феномена в литературе [10]. Андрей Белый, разграни­чивая понятия «символизм» и «декаданс», писал о том, что декаденты, в отличие от символистов, которые «силятся преодолеть в себе свой упадок», пребывают в стадии «конечного разложения» [2]. Вяч. Иванов по­зиционировал символизм как самостоятельную мировоззренческую систему, противопоставляя её декадан­су [16]. Декаданс рассматривался в Европе и России как кризисное явление в искусстве даже самими дека­дентами. Так, Ницше, называя себя декадентом, в то же время «защищался» от мировосприятия, результатом которого является «оскудевшая жизнь, воля к концу, великая усталость» [18].

В современном литературоведении декаданс позиционируется как переходное явление, первая фаза символизма [10; 17; 20], в терминологии З. Минц - «пре-символизм» [17].

На наш взгляд, явление декаданса является более значительным этапом в литературном процессе, по­скольку именно в декадансе были сконцентрированы философско-художественные установки, которые в дальнейшем развивались в отечественной постмодернистской литературе.

За декадентством закрепилась репутация бездуховного, асоциального и имморального искусства, а само слово «декадент», по словам Фёдора Сологуба, стало своего рода «бранной кличкой» [24]. Как заметил Андрей Белый, Сологуб «поднял знамя открытого восстания в русском реализме», и в его творчестве «заканчи­вается реализм нашей литературы» [3, с. 382].

Сологуб, «ужаснувший» современников «грязным» реализмом [19], утверждал, что декаданс возник из «глу­бокой неудовлетворенности жизнью» и является «наилучшим, быть может, единственным, орудием сознатель­ного символизма» [24]. Сологуб считал декаданс значительным этапом в развитии самосознания человечества, поскольку именно «острый анализ» «невозможности и противоречивости мира», произведенный в творчестве декадентов, позволил разрушить многовековые иллюзии относительно человеческой природы и констатировать факт «грозного самораспадения души», «потери цельности» человеком - задокументировать в декадентском «экспериментальном романе», сродни натурализму Золя, уродливые стороны личности, «болезни» духа, пош­лость «среды». В отличие от «чистых» символистов, во всём ищущих символический смысл и тем самым уходя­щих «ввысь» от насущных проблем, декаденты «указывают на непознаваемое, пробуждают в душе таинственные и глубокие волнения и ставят ее на краю преходящего бытия, в непосредственное единение с тайною». По мне­нию Сологуба, будущая литература должна сочетать «символическое мировоззрение с декадентскими формами».

Виктор Ерофеев, называя роман Сологуба «Мелкий бес» «пограничным» [13], подчеркивал, что, несмот­ря на то, что в романе ведется «напряженный диалог с традицией реализма», в каждой строке произведения ощутима «проекция в будущее». Творчество Виктора Ерофеева и ряда других постмодернистов можно считать тем самым новым искусством, появление которого предрекал Сологуб и в котором Ерофеев констатировал «исчезновение гуманизма», «гуманистического взгляда на человека».

Персонажей Сологуба и Ерофеева сближает тотальный «идиотизм»: «Все мы живем с идиотом - в школе, в университете, на работе, имеем своего идиота в мужьях, в правительстве... Мало того, у каждого есть свой внутренний идиот - самый главный», - заметил Виктор Ерофеев по поводу премьеры оперы А. Шнитке, написанной по мотивам его рассказа «Жизнь с идиотом» [7]. Подобная жизнь в изображении декадентов и постмодернистов - «злобытие», в котором деконструированы культурные смыслы.

«Слезающему с ума» [8] Передонову, персонажу Сологуба, мир кажется «враждебным и злове­щим» [23, с. 173]. Тотальное одиночество персонажа, ненависть к миру внутренне извращает его. Сологуб, снимая табу с запретных в русской классике тем, до предела насыщает роман мотивами инцеста, садомазо­хизма. Передоновщина - это, прежде всего, явление психологического садизма. Герой-садист не допускает ценности другой личности и извлекает наслаждение из власти над «другим»: о людях он думает «только в связи со своими выгодами и удовольствиями» [Там же, с. 31]. Так, Передонов буквально обретает вкус к жизни, становится бодрым и энергичным, сладострастно издеваясь над гимназистом Пыльниковым, распространяя слухи о том, что он «переодетая барышня», доводя его до слез («Передонову нравилось, когда мальчики плакали» [Там же, с. 74]). Объектом его издевательств становятся именно дети, «вечные, неустанные сосуды божьей радости» [Там же, с. 91]. Передонов, «безликое и незримое чудовище» [Там же], испытывает к ним особую ненависть, готов собственноручно сечь их за любой проступок и просто так, для устрашения, и, если бы сбылась его мечта и ему удалось дорваться до должности инспектора гимназий, может быть, он - че­ловек с «тупыми» чувствами и сознанием - «растлевающим и умертвляющим аппаратом» [Там же], убийца в финале романа - позволил бы себе убить и ребенка, как сделал это садист из рассказа Ерофеева «Попугай­чик», подвергнувший мальчика нечеловеческим пыткам за детскую мечту воскресить умершего попугайчи­ка. Палач, прикрываясь вечным «как бы чего не вышло» («ХОРОШИ БЫ МЫ БЫЛИ!» [14]), «благодушно» утверждает, что он делает это в назидание другим мальчикам, «сумасбродам» и «истинным смутьянам», по­смевшим быть «ненашенскими», «умными не по годам» [Там же].

Персонажи Сологуба и Ерофеева - симулякры, не привязанные к определенному времени и месту. Время в романе актуальное, настоящее, но вместе с тем это время вечное, неистребимое, непреходящее. «Нехороший», «кажущийся» провинциальный город в романе - безымянное место, безымянным остается и город, в который Передонов желает водвориться в качестве инспектора. Сологуб, по замечанию Андрея Белого, «распылил», «разложил» действительность, не изобразив при этом какую-либо альтернативу в виде «подлинной» реальности. «Фокус-покус с разложением действительности» [3], проделанный Сологубом, заключается в том, что образ «истлевающей личины» [1] мира дан как проекция сознания главного героя. Поэтому «провинциальный текст» Сологуба, насыщенный множеством реалистических бытовых подробностей, исследователи [13; 15] расцени­вают как некое внутреннее пространство человека, изображение «провинциализма сознания» многих русских людей - сознания, предельно суженного духовно, бытового, извращенного, населенного «недотыкомками».

Отсюда и «химеризм» Передонова - «призрака небытия» (Истлев): «...на лице его, казалось, не было ника­кого выражения, - как у заведенной куклы, было оно неподвижно» [23, с. 185].

В ирреальном хронотопе пребывают и персонажи-маски Виктора Ерофеева. Так, палач-садист (рассказ «Попугайчик») «органично» вписался бы и в контекст романа де Сада «120 дней Содома», в «Приглашение на казнь» В. Набокова и в «Исправительную колонию» и «Процесс» Ф. Кафки, а его рассуждения о «символах» - в речи современных фашиствующих молодчиков. Героя-идиота (рассказ «Жизнь с идиотом») зовут Вовой, и он обладает внешностью реального исторического лица - Ленина [11]. При этом персонажи- симулякры и их действия изображаются автором с поразительной психологической достоверностью (к примеру, детально изображены виды пыток в «Попугайчике», эпизоды гнусного пакостничества идиота в рас­сказе «Жизнь с идиотом»), что оказывает шоковое воздействие на читателя.

Включая читателя в игру с различными культурными кодами, авторы делают персонажей фигурами по­ливалентными, «гибридно-цитатными», отсылающими к известным литературным персонажам. Так, в Передонове «просвечивают» черты чеховского Беликова, измельчавшего окончательно «маленького человека», а в монологе ерофеевского палача слышатся интонации Смердякова, Шигалева, «подпольного» человека, Ивана Карамазова. Разочарование в человеке декадентов и постмодернистов ощущается особенно остро, поскольку писатели широко используют в качестве интертекста гуманистическую русскую литературу.

Делёз называл художников «самыми удивительными диагностами и симптоматологами. клиницистами цивилизации» [9]. Декадентская и шизоаналитическая «ирония» заблудившейся в мнимой реальности и в ла­биринтах собственного сознании человеческой души, по словам Сологуба, «открывает противоречие мира»: «Снимая покров за покровом, личину за личиною, Ирония открывает. вечно двойственный, вечно противо­речивый, всегда и навеки искаженный лик» [22], и люди получают способность «видеть». Цель писателя- декадента и постмодерниста одна - с помощью шоковой терапии явить абсурд реальности и абсурдность че­ловеческого существования.

В то же время результатом подобного мироотношения становится утверждение идеи бессмысленности жизни. Отсюда насыщенность декадентских и постмодернистских текстов гедонистическими и эротически­ми мотивами (попытки персонажей обрести смысл в земных наслаждениях, по преимуществу извращенных - инцест, садомазохизм), дискредитация каких бы то ни было этических понятий, безумие и убийство в качестве способов разрешения конфликта.

Таким образом, в результате сопоставления ряда произведений декадента Фёдора Сологуба и шизоаналитика Виктора Ерофеева мы приходим к выводу о необходимости переосмысления места русского декаданса в отечественном литературном процессе, а именно представления о декадансе лишь как об этапе символизма. Декаданс наметил в русской литературе новую парадигму изображения мира и человека, которая была под­хвачена и развита в отечественном постмодернизме, в частности, в таком радикальном его варианте, как ши­зоанализ. Об этом свидетельствует сходство мировоззренческих установок авторов (отрицание свойственной русской классической литературе «философии надежды», антигуманный взгляд на человека, дискредитация христианских ценностей, пристальное внимание к «запретным» в традиционной литературе темам в изобра­жении человека, трансляция тотального пессимизма в отношении позитивного изменения мира и духовного преображения личности) и эстетических принципов («грязный» реализм, «игра» с классической литературой и читателем, симулятивизация реальности, гротескность изображения, тотальная ирония, эпатажность стиля). Перспективным в изучении проблемы связи и преемственности декаданса и постмодернизма может стать изучение эпатажного стиля произведений, «языковой игры» авторов.

Список источников

1. Белый А. Истлевающие личины [Электронный ресурс] // О Федоре Сологубе: критика, статьи и заметки.
2. Белый А. Начало века [Электронный ресурс].
3. Белый А. Ф. Сологуб // Белый А. Символизм как миропонимание. М.: Республика, 1994. С. 382-392.
4. Блок А. Крушение гуманизма [Электронный ресурс].
5. Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляция [Электронный ресурс].
6. Бычков В., Бычкова Л. ХХ век: предельные метаморфозы культуры [Электронный ресурс].
7. Виктор Ерофеев: Каждый живёт со своим идиотом... [Электронный ресурс].
8. Гиппиус З. Слезинка Передонова (то, чего не знает Федор Сологуб) [Электронный ресурс].
9. Делёз Ж. Логика смысла [Электронный ресурс].
10. Долгенко А. Н. Художественный мир русского декадентского романа рубежа XIX-XX веков [Электронный ресурс]: автореф. дисс. ... д. филол. н.
11. Ерофеев В. Жизнь с идиотом [Электронный ресурс].
12. Ерофеев В. Крушение гуманизма № 2 [Электронный ресурс] // Ерофеев В. Энциклопедия русской души (сборник).
13. Ерофеев В. На грани разрыва («Мелкий бес» Ф. Сологуба и русский реализм) [Электронный ресурс].
14. Ерофеев В. Попугайчик [Электронный ресурс].
15. Ерохина Т. Провинциальный текст и контекст романа Ф. Сологуба «Мелкий бес» [Электронный ресурс].
16. Иванов Вяч. Вс. Ницше и Дионис // Иванов Вяч. Вс. Родное и вселенское. М.: Республика, 1994. С. 36-49.
17. Минц З. Г. Об эволюции русского символизма [Электронный ресурс].
18. Ницше Ф. Казус Вагнер [Электронный ресурс].
19. Павлова М. Фёдор Сологуб и его декадентство (по поводу статьи «Не постыдно ли быть декадентом?») [Электрон­ный ресурс].
20. Русская литература рубежа веков (1890-е - начало 1920-х годов) [Электронный ресурс].
21. Соловьев В. Общий смысл искусства [Электронный ресурс].
22. Сологуб Ф. Демоны поэтов [Электронный ресурс] // Сологуб Ф. Публицистика, критика, статьи.
23. Сологуб Ф. Мелкий бес. М.: Сов. Россия, 1991. 528 с.
24. Сологуб Ф. Не постыдно ли быть декадентом [Электронный ресурс].
25. Царёва Н. А. Теургическая идея русского символизма и постмодернистская концепция деконструкции о преобразова­нии мира и человека [Электронный ресурс].
26. Царёва Н. А. Философия культуры русского символизма и европейский постмодернизм: компаративистский подход [Электронный ресурс]: автореф. дисс. . д. филос. н.
27. Эко У. Заметки на полях «Имени розы» // Эко У. Имя розы. М.: Книжная палата, 1989. С. 427-467.
28. Эпштейн М. Н. Постмодернизм в России [Электронный ресурс].

Дата поступления рукописи: 06.09.2020