Италия и итальянцы в поэзии Арсения Тарковского

УДК 801.3

Т.А. Воронова

В статье рассматриваются ономастические единицы в поэзии А.А. Тарковского, связанные с историей и культурой Италией. Подчеркивается преимущественно личностный характер выбора данных лексических еди­ниц.

Ключевые слова: лексика, оним, топоним, Италия, поэтический текст, контекст, образ.

T.A. Voronova

ITALY AND ITALIANS IN A. TARKOVSKY'S VERSE

The article sites the onomastic units in A. Tarkovsky's verse which refer to the history and culture of Italy. The personal character of the author's choice in this respect is emphasized.

Key words: lexics, onym, toponym, Italy, poetic text, context, image.

Италия как колыбель Возрождения и весьма значимый культурно-исторический фено­мен всегда привлекала к себе внимание художников и литераторов, в том числе и русских поэтов. Некоторые историко-географические «константы» Италии (к примеру, Венеция, Рим и т.д.), а также имена итальянских деятелей искусства и науки давно превратились в универсальные образы-символы, шагнувшие далеко за пределы породившей их культуры. Не обо­шел вниманием эту культуру и ее представителей и Арсений Тарковский; однако его «поэти­ческая Италия» несколько отличается от образов, созданных его старшими современниками - А. Блоком, А. Ахматовой, Н. Гумилевым, О. Мандельштамом и др.

Выбор Тарковским ономастических единиц и значимых «примет» Италии оказался на этом фоне несколько неожиданным. Из топонимов можно назвать следующие: само название страны - Италия; Рим; Сиена; косвенно присутствует Флоренция - в выражении «флорентийские башни». Личные имена представлены следующим списком: Алигьери (плюс отсыл­ка к его самому известному произведению в выражении «Дантов ад»), Галилей (в выражении «число Галилея»), Гарибальди, Анжело Секки, Скиапарелли, Ломброзо.

Примечательно, что образы Италии, выбранные Тарковским и вносимые в текст стихотворения при помощи онима или топонима, чаще всего лишены привычного налета роман­тизма (а иногда даже образно-символического звучания) и, как правило, несут вполне кон­кретный и, что не менее важно, личностный смысл.

Также представляется интересным тот факт, что из «великих итальянцев» у Тарковско­го практически отсутствуют имена «собратьев по перу» (единственное исключение - автор «Божественной комедии»), а также знаменитых художников и скульпторов: поэту более интересны деятели науки, причем разделяющие страстное увлечение самого Тарковского, а именно занятия астрономией. Знаменательно, что имя Данте стоит у Тарковского в одном ряду с именем астронома Скиапарелли:

Вы, жившие на свете до меня,
Моя броня и кровная родня,
От Алигьери до Скиапарелли,
Спасибо вам, вы хорошо горели.
«Вы, жившие на свете до меня...»

Небольшая справка: Джованни Вирджинио Скиапарелли (несколько лет работавший в России и ставший членом Петербургской академии наук) известен прежде всего открытием так называемых «марсианских каналов», положившим начало знаменитым дискуссиям о том, «есть ли жизнь на Марсе». Этим открытием интересовался, в частности, Валерий Тарков­ский, старший брат будущего поэта; в своих мемуарах Марина Арсеньевна Тарковская упоми­нает один забавный эпизод из детства отца, связанный с этим интересом [1].

Другому итальянскому астроному, Анжело Секки (он же - «отец астрофизики»), Тар­ковский посвящает отдельное стихотворение, в котором описывается предсмертное возвра­щение ученого в Италию, которую он был вынужден покинуть в связи с политическими со­бытиями в стране. В одном из прижизненных интервью сам Тарковский признавался в ощу­щении «духовного родства с Секки» [2]. Та же мысль звучит и в стихотворном произведе­нии:

Еще ребенком я оплакал эту
Высокую, мне родственную тень,
Чтоб, вслед за ней пройдя по белу свету,
Благословить последнюю ступень.
«Анжело Секки»

Однако эта «высокая тень» возникает у Тарковского и в тех текстах, где тема или мотив астрономии вообще отсутствуют. Как известно, одним из научных достижений Анжело Секки было применение спектрального анализа к исследованию небесных тел, в частности, Солнца и звезд. Для Тарковского «спектральный анализ» становится метафорой той поэти­ческой точности, яркости и ясности, к которой он стремится сам:

Был язык мой правдив, как спектральный анализ,
И слова у меня под ногами валялись.
«Я учился траве, раскрывая тетрадь...»

Кроме того, научные термины, которыми, очевидно, оперировал в своих трудах Секки, Тарковский включает в свой поэтический инструментарий:

Был домик в три оконца
В такой окрашен цвет,
Что даже в спектре солнца
Такого цвета нет.
Он был еще спектральней,
Зеленый до того,
Что я в окошко спальни
Молился на него.
«Был Домик в три оконца...»

Упоминание Тарковским имени Гарибальди отсылает читателя, как ни странно, не столько к определенному периоду в истории Италии, сколько к семейному прошлому самих Тарковских:

Зато у отца, как в Сибири у ссыльного,
Был плед Гарибальди и Герцен под локтем...
«Тогда еще не воевали с Германией...»

Отец - это не кто иной, как Александр Карлович Тарковский, младший современник известного итальянского революционера, в молодости сам увлекавшийся революционными идеями и за участие в деятельности народовольческого кружка на несколько лет действи­тельно оказавшийся «ссыльным в Сибири». Имена Гарибальди и Герцена - прямые намеки на прошлое Александра Карловича: не случайно они поставлены в один ряд. Не совсем яс­ным в данном контексте представляется такая деталь, как «плед»; ответ находим у Льва Аннинского, дающего такой комментарий к процитированному нами отрывку: «Правда, и отец — не совсем типичный народоволец. Не с бомбой за пазухой. <...> Быт - интеллектуального ссыльнопоселенца: плед Гарибальди на плечах, том Герцена под локтем» [3]. Таким образом, плед - это накидка, подобная той, которую носил Джузеппе Гарибальди; точнее, панчо - именно это определение мы встречаем в мемуарах самого Гарибальди: «Оглянувшись, я увидел, что на нас неслась вражеская кавалерия. Я едва успел вскочить и, кинувшись со всех ног, добежать до входа в склад, как вражеская пика проткнула мой панчо (род американского плаща или накидки)» [4]. К данной цитате имеется комментарий: «Род плаща, ставший затем традиционной одеждой Гарибальди во время всех его военных походов» [4].

Итак, анализ личных имен показал, что Арсения Тарковского привлекает прежде всего не литературная или историческая, а научная и - в семейной ретроспективе - повстанческая Италия. Обратимся теперь к анализу топонимов.

В одном из ранних текстов Тарковского Италия выступает символом высокой культу­ры, однако и здесь, судя по контексту, символизм больше соотносится с наукой, чем с искус­ством:

… В зеленом городе, где царствовал поэт
Над ботанической коллекцией, в надежде
Огонь Италии воспламенить в невежде…
«Я вспомнил города, которых больше нет...»

Единственный «традиционный» намек на Италию как на страну великих поэтов и ху­дожников можно увидеть в перифразе «флорентийские башни». Архитектурная особенность знаменитого итальянского города, с которым связаны такие имена, как Микеланджело, Джотто, Боккаччо, Данте Алигьери и др., по всей видимости, символизирует вклад Италии в мировую культуру, причем довольно обобщенно:

Ну что ж, флорентийские башни смахнем,
Развеем число Галилея
И Моцарта флейту продуем огнем,
От первого тлена хмелея.
«Предупреждение»

Кроме Флоренции, в поэтических произведениях Тарковского фигурируют также Рим и Сиена. Однако Рим у него - это отнюдь не символ власти, древности, «периода упадка» и т.д.; данный топоним практически освобожден от символико-смысловых приращений и слу­жит географическим фоном поэтического повествования о последних днях все того же Ан­жело Секки. Образ Рима с его «дыханием сухих трав» больше «работает» на создание образа самого астронома, на передачу его чувств и переживаний:

Здесь, в Риме, после долгого изгнанья, <...>
Один среди небесного сиянья
Стоит он с непокрытой головой. <…>
Дыханье Рима - как сухие травы.
Привет тебе, последняя ступень!
Судьба лукава, и цари неправы,
А все-таки настал и этот день.
«Анжело Секки»

Упоминание Тарковским итальянского города Сиены представляет собой более слож­ную загадку для исследователя (да и само стихотворение, написанное в 1932 году, представляется нам одним из самых загадочных в творчестве Тарковского). Топоним «Сиена» упо­треблен в контексте сравнения и тематически не связан с самим поэтическим текстом:

Мне было десять лет, когда песок
Пришел в мой город на краю вселенной
И вечной тягой мне на веки лег,
Как солнце над сожженною Сиеной.
Река скрывалась в городе степном,
Поближе к чашке старика слепого...
«Мне было десять лет, когда песок...»

На наш взгляд, «ключ» к образу следует искать в одной широко известной детали внешнего облика данного города. Цвет Сиены - цвет природной темно-желтой краски, из­давна добываемой в окрестностях города и получившей от него свое название [5]; его сино­нимы в данном контексте - рыжий, «выжженный». Подобное сравнение вполне соответству­ет создаваемому в поэтическом тексте образу «степного города», охваченного зноем и пес­чаной бурей.

Отметим также интересную деталь, привлекающую внимание исследователя опять же к «династии» Тарковских. Действие одного из последних фильмов Андрея Тарковского - «Ностальгия» - разворачивается именно в Сиене. Образ огня, идущий лейтмотивом в фильме (самосожжение сумасшедшего Доменико; свеча у руках у Горчакова в финальных кадрах; строки самого Арсения Тарковского, читаемые Горчаковым: «Я свеча, я сгорел на пиру...»), невольно возвращает к эпитету «сожженная» в тексте 1932 года, но уже под несколько иным углом зрения. Неизвестно, вспоминал ли Андрей Тарковский загадочное стихотворение соб­ственного отца при работе над фильмом; однако нельзя не заметить очевидную связь образов - ту связь, которая порой возникает в искусстве помимо воли и сознания автора.

Библиографический список

1. Тарковская М. Осколки зеркала. М.: Вагриус, 2006. 416 с.
2. Тарковский А. «От Алигьери до Скиапарелли» // Химия и жизнь. 1982. № 7. С. 82-85.
3. Аннинский Л. Арсений Тарковский: «Все пройдет - останется беда».
4. Гарибальди Дж. Мемуары.
5. Толковый словарь русского языка : В 4 т. / Под ред. проф. Д.Н. Ушакова. М.: Совет­ская энциклопедия, 1996.

References

1. Tarkovskaya M. The splinters of the mirrow. М.: 2006. 416 p.
2. Tarkovsky A. «From Alighieri to Sciaparelli» // Chemistry and life. 1982. Vol. 7. P. 82-85.
3. Anninsky L. Arseny Tarkovsky: «All will pass - the grief will stay».
4. Garibaldi J. Memoirs.
5. Ushakov D. Explanatory dictionary of Russian language: In 4 vol. М.: 1996.