Александр Штейн. ​Флаг адмирала

Александр Штейн. ​Флаг адмирала

(Отрывок)

Историческая драма в четырех действиях, девяти картинах, с эпилогом

Действующие лица:
Федор Ушаков.
Васильев — флаг-офицер Ушакова.
Войнович — начальник Черноморского флота.
Сенявин — флаг-офицер Войновича.
Орфано, грек — корабельный подрядчик.
Лепехин — корабельный подрядчик.
Лепехин — его сын, матрос.
Пирожков — матрос.
Гордиенко — матрос.
Ермолаев — лекарь.
Матрена Никитична — его жена.
Виктор — юнга, затем лейтенант, их сын.
Сашка — их сын.
Тихон Прокофьев, по прозвищу «Рваное ухо».
Метакса — офицер, переводчик.
Потемкин Таврический — князь, генерал-фельдмаршал.
Мордвинов — граф, старший член Черноморского адмиралтейства.
Екатерина II.
Павел I.
Лорд Нельсон — английский адмирал.
Леди Гамильтон — жена английского посла в Неаполе, любовница Нельсона.
Уорд — английский дипломат.
Фердинанд — король неаполитанский.
Каролина — королева неаполитанская.
Мишеру — министр неаполитанского двора.
Траубридж — английский офицер.
Кондратий, он же Эким-Махмуд — штаб-лекарь турецкого флота.
Доменико Чимароза — известный итальянский композитор.
Женщина в черном.
Часовой.
Сегюр — французский посол.
Офицер.
Вахтенный офицер.
Лейтенант.
Солдат.
Матросы, мастеровые, корфиоты.
Действие происходит в конце XVIII — начале XIX века, в царствование Екатерины и Павла, в Херсоне, в Севастополе, в Петербурге, на Корфу и в Неаполе.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Тысяча семьсот восемьдесят третий год. Херсон. Ночь. Набережная. Горит смола в плошках. Дымят костры, сложенные из бурьяна и навоза, освещая мрачные силуэты зданий с заколоченными намертво дверями. У будки стоит часовой с ружьем. Слышен непрестанный надрывный звон колоколов. Васильев появляется на набережной.
Часовой молча пропускает его.
Васильев. Что же ты, братец ты мой? На караул не взял, подорожную не спрашиваешь. Воистину, очумел тут. По дороге не пробиться: брички, колымаги, возки, дормезы — все из города вон, ор, дым, пылища. А в городе, гляжу, не краше. Нет, братец, мор мором, а служба службой. На, братец ты мой. (Дает подорожную).
Часовой берет негнущейся рукой подорожную, держит ее мгновение, не глядя возвращает.
А ведь и не прочел. Ах ты какой! Ну скажи хоть в таком разе, где мне командира порта Херсонского, его превосходительство вице-адмирала Клокочаева сыскать?
Часовой (с трудом шевеля губами). Умер.
Пауза.
Васильев. Так. А квартирьер где расположен?
Часовой (с трудом шевеля губами). Умер.
Пауза.
Васильев. Так. Ну а его сиятельство граф Войнович где пребывает?
Часовой (с трудом шевеля губами). Его сиятельство… пребывает… (Падает).
Васильев. Что ты, братец, что ты!.. (Склонился над упавшим часовым).
Из полосатой будки выскочил солдат. Оттолкнул Васильева, замахал руками.
Солдат. Не подходи к ему, ваше благородие! И ты богу душу отдашь, — чума! Эй, мортусы…
Из будки выходят два человека с черными знаками на шапках, в повязках, прикрывающих лицо до глаз. Молча взвалили тело часового, понесли прочь.
Васильев (вздрогнул). Мортусы… А люди где?
Из здания выходят Войнович, Сенявин, Орфано, матрос.
Войнович. Ожидать будем, пока господь бог смилостивится над нами и прекратит бедствие. (Матросу). Заколачивай. (Заметил Васильева). Кто таков?
Матрос заколачивает досками дверь.
Васильев. Мичман Васильев, ваше превосходительство! Прибыл с рапортом от капитана второго ранга Ушакова. Капитан второго ранга Ушаков заслал меня вперед. Вскорости будет в городе. Вот рапорт. (Протянул бумаги Войновичу).
Войнович (отдернув руку). В бадейку, в бадейку!
Васильев. Куда, ваше превосходительство?
Войнович. В бадейку, говорю, с уксусом, не видишь, вон, у двери. Не слепой, чай, не глухой! И не в Петербурге находишься. В Херсоне треклятом. Обмакни в бадейке, а потом суй, батюшка. Порядков не знаешь. Чума!
Васильев обмакнул рапорт в уксус, передал Войновичу.
(Ворчливо). То-то. Порядков не знаешь. Чума. (Читает). Каково, Орфано! Морских служителей команда из Петербурга — к чуме в гости. А?
Орфано. Вольному воля, ваше сиятельство, спасенному рай. Войнович. Именно, спасенному рай. А они квартиры в аду требуют. Есть квартиры в Херсоне, Орфано, а?
Орфано. Есть, ваше сиятельство. По три аршина на душу. Войнович. Именно, по три аршина. Квартиры… Мешковины нехватка — мертвецам ножки прикрыть. (Вернул рапорт). Передай капитану второго ранга Ушакову — чума тута. Зря прибыли. Сам в Петербург собираюсь. С докладом. Скажи капитану второго ранга — за кумпанию назад и поедем.
Васильев (почтительно). Никак нет, ваше превосходительство.
Войнович. Что же препятствием?
Васильев (почтительно). Насколько довелось мне нрав Федора Федорыча изучить, назад не поедет. И словечко вышеупомянутое — «назад» — весьма не одобряет.
Войнович. Чума прикажет — одобрит. (Оглядел с неудовольствием Васильева). А ты, государь мой, не слишком ли, не слишком ли?.. (Вздрогнул, перекрестился). Наважденье! Слышите все иль мне токмо причудилось? Тсс…
Отчетливо стала слышна лихая, широкая матросская песня. Она звучит громче и громче, так странно контрастируя с унылым погребальным звоном, — песня о дальних походах, о кораблях и штормах, о доле моряцкой, о судьбе солдатской, о мореходах русских, плывущих в океаны. Все кинулись к бровке берега — внизу шумит песня.
Будто дьяволы… (Крестится). Кто ж это в мор песни орет?
Васильев (с насмешливой почтительностью). Это, ваше превосходительство, капитан первого ранга Федор Федорыч Ушаков прибыл на строительство флота российского.
Песня приближается, первые ее куплеты запевает чей-то высокий-, высокий голос, и тотчас же, как бы на лету, подхватывает ее десятки, сильных мужских голосов.
Сенявин (внезапно сорвав с головы шляпу). Виват! Виват!
Войнович. Ума лишился, батюшка? Какой «виват»? Со свя-? тыми упокой! (Матросу). Заколачивай! До лучших времен! (Махнув рукой, уходит).
Сенявин (Васильеву, вполголоса). Не берите во внимание, Идем, идем навстречу вашему отряду. Я рад необыкновенно его прибытию. Тут, в Херсоне, унылость в глазах — и без чумы один шаг до гошпиталя и на кладбище. А нам четыре корабля в год строить! Надобен Херсону дух, дух и дух! Ах, и шляпа же на вас отменная! Разве мода подобная в Петербурге?
Сенявин и Васильев уходят. Матрос заколотил дверь, ушел вслед за ними. На набережной остается один Орфано, проходит к бровке берега, свистит. Появляется чернобородый детина с колом в руках, с остриженными по-казацки волосами, в драном, видавшем виде армяке. Одно ухо у чего изуродовано. Это Тихон Прокофьев.
Орфано. Ты, Рваное ухо?
Тихон (неохотно). Я.
Орфано. А где твои люди?
Тихон. Идут.
Орфано. Из Петербурга матросы пришли.
Тихон. Видел.
Орфано. Теперь вам всем из Херсона не уйти.
Тихон. Не пугай.
Орфано. Сегодня не уйдете — никогда не уйдете! Не пустят. Подохнете, все подохнете!
Тихон. Людей тебе жалко. Добрый.
Орфано (ласково улыбнулся). Ты со мной не шути, Рваное ухо. Я этого не люблю. Делай, что говорю. Обманешь — худо будет. Шепну — и на виселицу. Уразумел? Так что делай по-моему — уводи людей на Дон. Пока никто дорогу не перекрыл.
Тихон. Уведу — тебе какая выгода? Уйдут люди — ты, подрядчик, на чем деньгу наживать станешь?
Орфано (ласково улыбнувшись). Любопытен стал, Рваное ухо. Не в меру. Шепну — и на виселицу. Уразумел? (Крутит на пальце янтарные четки).
Внизу шумит песня. Тихон, подумав, свистит, вложив два пальца в рот. Появляются несколько мастеровых с кольями и топорами в руках.
Тихон. Ну?
Первый мастеровой. Посты сняли. Можно идти.
Тихон. Зови.
Свист. Набережная заполняется людьми.
Из Петербурга люди пришли, ребятушки, нас назад в стойло загонять. Пошли на Дон!
Голоса: «На Дон!», «На Дон!» Входят Ушаков, Васильев, Пирожков, несколько матросов. Орфано торопливо исчезает.
Ушаков. Нету квартир? Ну, на нет и суда нет. (Заметил мастеровых). По какой причине сборище? Эй, вы! Кто такие?
Тихон. Мастеровые мы. С верфей.
Ушаков. По ночам чего бродите — с топорами?
Тихон. Напринимались муки. Уходим.
Ушаков. Указа такого не слышал — с верфей ретироваться.
Тихон. Чума указала. Сойди с дороги, барин!
Ушаков молчит.
(Угрожающее). Сойди с дороги!
Голоса: «Сойди с дороги!», «На Дон!», «Околеем тут, как псы!», «Баре тягу дали, а нам пропадать!», «С дороги!», «С дороги, офицер, не то башки вон — нас больше!» Шум.
Ушаков. Смутьяны вы! (Сделал шаг вперед). Супротив матушки государыни бунтовать? Сии кровью русской омытые места вновь басурманам — на поругание? Снова жен и дочерей ваших нагайками в Туретчину погонят, в неволю горькую? К тому стремитесь? Не быть! Затем пришли мы сюда, чтобы встать на Черном море твердо и сей позор стереть навечно! (Взглянул на иронически усмехающегося Тихона). А ты кто? Зачинщик ретирады? Бунтовать?
Тихон (спокойно, тихо и даже как бы грустно). Не боюсь я тебя. (Пауза). И никого на добром свете не боюсь. Ни тебя, ни черта, ни дьявола, ни матушку государыню.
Ушаков. Подойди ближе. (Подвел Тихона к костру, вгляделся). За то тебе медведь ухо и разодрал, что ты его не боялся. Небось, запамятовал, как мы с тобой на медведя с рогатиной хаживали?
Тихон вздрогнул, поднял глаза.
Долго же ты, плотник знаменитый, Тишка Прокофьев, был в бегах! Чай, лет двенадцать, да, пожалуй, и все полтора десятка…
Тихон. Барин!
Ушаков (помолчав). Да, я, я твой барин. А ты смутьян и: бунтовщик. Взять!

Матросы с ружьями вышли из рядов. Мастеровые загудели, приблизились к Тихону. Привлеченные шумом, появились мортусы с носилками.
Тихон (насмешливо). Хвалилась синица, что море зажжет. Не боюсь я ни тебя, ни черта… (Схватился за грудь, пошатнулся). Первый мастеровой. Чума!
Тихон упал, забился. Мастеровые разбегаются. Матросы подошли ближе. Ушаков склонился над Тихоном, заметил пену на губах.
Ушаков. Падучая. (Мортусали) Не ваш. (Матросам). Заберите, пущай отойдет!
Матросы поднимают Тихона, несут его в будку.
Пирожков, лекаря!
Пирожков. Тут он! (Убегает).
Внизу шумит песня. Звонят колокола.
Ушаков (подходит к бровке берега). Стой!
Песня стихла.
Други мои! Долгий был наш путь сюда, к Черному морю! Не пускали нас сюда татары, турки не пускали, теперь чума не желает пустить! Квартир нам тут не сготовили — с перепугу! Вон они, корабли на стапелях, квартиры наши, наш дом моряцкий! На порог сего дома чуму не пускать! Зараза вас от меня не отымет! Верьте мне, как я вам верю! Отныне слова того — «чума» — в русском языке нету! Помянувший — смерти повинен! Эй, баталеры, каждому по двойной чарке анисовой! Коки, вари борщ, да понаваристей! (Погрозил пальцем). Берегись, сам пробу буду делать! Разойдись!
Снизу доносится веселый гул.
(Повернулся к Васильеву). А что Войнович квартир не дал — пустое. Жить будем все там, куда не достанет зараза, бараки из камыша построим. Проникнет зараза — подложил огонек, спалил и новый поставил. Людей по артелям разобью и, минуя чумный город, из степи прямиком — на верфи. Мастеровые увидят — и за нами. Им пример важен. Лекарей всех из города заберу — на верфи… (Прислушался).
Пронзительные крики. Пирожков волочит упирающегося Ермолаева.
Пирожков (тяжело дыша). Согласно вашему ордеру лекарь прибыл, ваше благородие.
Ушаков. Дурень! Что ж он, каторжник, что ли?
Пирожков. Я его с политесом, ваше благородие! (Поставил Ермолаева па землю, вынул из его рта платок).
Ермолаев (вздохнул и тотчас же яростно). Произвол и насилие неслыханное! Я государыне жалобу принесу. Кляп в рот. Наглость. Я светлейшего пользовал. Алжирские пираты!
Ушаков (кротко). Прощенья прошу, милостивый государь, (Пирожкову). Линьков вам!..
Ермолаев. Янычары! Они меня из дормеза вынули! Ушаков (Пирожкову). Сквозь строй прогоню! Марш отсюда! (Подтолкнул Пирожкова, шепнул ему на ухо). Чарку анисовой за усердие! (Громко). Сквозь строй!
Пирожков убегает.
(Ермолаеву). Прошу прощенья сызнова, милостивый государь мой.
Ермолаев. Не нуждаюсь! Как мешок вынули из дормеза. А там жена моя ждет, лошади наемные.
Ушаков. Позвольте спросить: куда путь изволите держать? Ермолаев. А это мое дело. К теще едем, в Рязань.
Ушаков. Позвольте. Разве не лекарь вы Ермолаев? Ермолаев. А кем же мне еще быть? Ермолаев. И отец Ермолаев, равно и дед! Я светлейшего пользовал в бытность его, а они меня — как мешок с отрубями! Флибустьеры!
Ушаков. Что-то не пойму. Возможно ли? Покидаете город вы, лекарь?! Сейчас — ваше время. Ваша баталия.
Ермолаев. Допроса мне учинять не имеете ордера.
Ушаков (задумчиво). Ермолаев. Наилучший здешних мест лекарь, целитель ран человеческих. (Пауза). Ступай.
Ермолаев (не двигаясь). Куда — ступай?
Ушаков. Вон! (С тихим презрением). Червь ничтожный. Отечеству изменник. Будь в моей управе, на рее бы вздернул…
Ермолаев (не двигаясь). Да вы что, сударь, рассудка лишились? На рею… еще чего! Я… государыне… светлейшего от недуга… верой-правдой…
Ушаков. Вон!
Ермолаев испуганно убегает, семеня короткими ножками.
(Горестно). Чужеземец бы… а то Ермолаев.
Пирожков тащит упирающегося Лепехина.
Лепехин. Отцы родные! Караул! За что?
Пирожков. Своей волей его степенство не пожелали.
Лепехин (встал на колени). Берите что хотите, токмо не убивайте. Семья.
Ушаков. Кто таков?
Пирожков. Купец Лепехин. По вашему ордеру.
Лепехин. Лепехин я, Лепехин. Отцы родные, Лепехин!
Ушаков. Встань, мошенник. (Погрозил пальцем). Подряд взял, деньгу с Адмиралтейства небось выклянчил сполна, а теперь бежать?
Пирожков. С колымаги сняли, ваше благородие, уф-ф…
Ушаков делает нетерпеливое движение. Пирожков уходит в будку.
Ушаков. Мастеровым славный пример даешь? Всыпать бы линьков, да похлеще…
Лепехин. Отец родной, ваше высоко…
Ушаков. Дыхни. Еще. Почему чесноком столь отвратно разит от тебя? Сколько головок истребил?
Лепехин. От чумы спасаюсь, ваше высокородие…
Ушаков. Помогает?
Лепехин. Средствие изумительное. Чем боле скушаешь, тем мене страшна тебе зараза.
Ушаков. Так, так.
Лепехин. И уксусом, уксусом. Ведерочку уксусу на себя спозаранку.
Ушаков. Ведерочку… Завтра к утру, Лепехин, заготовишь уксусу не ведерочко, а двадцать бочонков, чесноку — два воза.
Входит Ермолаев.
Торопись, вскорости рассвет, времени у тебя нисколько.
Лепехин. Где же изыщу, ваше высокопревосходительство? (Плачет).
Ушаков. Не изыщешь — утром всыплю штук сто линьков. Потом можно и на рее подвесить…
Лепехин. Ваше наивысочайшее… (Плачет).
Ермолаев. А что! Чего на них глядеть? Сколь часто уксусу молил — не дают, прощалыги, аршинники. Забились в подвалы, сундуки свои стерегут или уползают из Херсона, яко крысы с корабля. Турки!
Ушаков (грозно). Вы! Кто разрешил вам воротиться?
Ермолаев. А вам бранить меня не позволю, да-с, не позволю, милостивый государь мой! Чего вздумали — на рею! Повернется же язык! Извольте лучше вашего нехристя к супруге моей, Матрене Никитичне, отправить, дабы вояжировала на Рязань самостоятельно. (Доверительно). Нрав у нее вроде вашего. Сам пойду к ней — назад ходу не будет. Слаб, не устою. (Важно). Ну-с, государь мой, что от меня требуется?
Ушаков (помолчав, строго). Тягостное преступление свершили вы. С поля баталии ретировались! И шутки тут неуместны. (Показал на будку). Там — больной… Вылечить! (Лепехину). Ночей не спать. Живота не щадить. Заразу истреблять. Флот строить. Токмо так будете достойны вы имени гражданина государства Российского.
Лепехин, кланяясь, исчезает.
Ермолаев. Еще чего! На рею! Повернется же язык! Где ваш больной?
Из будки медленно выходит Тихон, сопровождаемый Пирожковым.
Пирожков. Так и есть — падучая, ваше благородие. Отошел чернобородый и — в полном здравии. Куда его?
Ушаков (Тихону, грозно). Ну, будешь еще бунтовать?
Тихон. Буду.
Пауза.
Ушаков (хмурясь). Мастер ты знатный. Иди ко мне на корабль рекрутов обучать. Робу тебе дам, жалованье положу.
Тихон. Пугал, теперь улещиваешь. Эх, баре…
Ушаков. Сколь злобы в тебе! А подростком был — озорней да веселей в губернии не сыщешь. Где ж нрав свой веселый растерял?
Тихон. На псарне! Там жену мою староста батогами до смерти забил. Не слышал про то, барин? А ты старосту расспроси. А и спрашивать не надо — разве самому не ведомо? Одной веревочкой виты — что евонный холуй, что барин!
Пауза.
Ушаков (Пирожкову). Ступай.
Пирожков уходит. Ермолаев деликатно отходит в сторону. Пауза.
Про старосты подлое самоуправство ничего мне не ведомо. Какой я барин, Тишка! Деревеньку свою с незапамятных времен покинул. Сам, чай, лет двадцать в бегах. Не барин я, Тишка, — моряк!
Тихон. А! Застыдился! Ишь как застыдился, зарумянился! Нет, врешь, барин! Все тебе ведомо: и боль моя, и злоба моя, и тоска — не притворствуй!
Ушаков. Хватит, Тихон!
Тихон. А! Грозишься! Не нужна мне роба твоя. И рекрутов твоих мне не учить! С голоду подохну — назло! Вешай — не испугаюсь! Ну, чего ждешь? Давай веревку! Покрепче, со смолой, а то оборвется! Не вздернешь — сам повешусь! От собственных рук смерть приму! Назло! Вешай!
Ушаков (топнул ногой). Уймись! Лекарь! Эй, лекарь!
Ермолаев (испуганно). Я тута.
Ушаков. Следить за ним. Есть не захочет — кормить насильно, с ложки. Пирожков!
Входит Пирожков.
Отведи под строгий арест! Будешь рекрутов учить, будешь!
Тихон. Не буду.
Ушаков. Будешь! Под арест!
Пирожков ведет Тихона, Ермолаев идет следом.
Ермолаев (Тихону). Нрав — видал? Вылитый, как супруги моей Матрены Никитичны. И та ножкой шваркнет — любая стенка ходуном, сотрясение всей природы!
Ермолаев, Тихон, Пирожков уходят.
Светает. Рельефно обозначились на горизонте очертания Херсонской бухты, порта, остовы будущих фрегатов и кораблей. Ушаков подошел ближе к бровке берега. Снял треуголку. Низко-низко поклонился воде и кораблям.
Ушаков (Васильеву). Иди сюда, мичман. Встань здесь. Вот так. Видишь флаги андреевские на кораблях? Видишь славную эскадру российскую? Отсюда Россия плывет в моря далекие, в океаны. И какой мор, чума какая остановят великий сей поход?
Медленно встает над водой пламенеющий оранжевый круг восходящего солнца.

Биография

Произведения

Критика


Читати також