Иронические метаязыковые выражения и отношения между коммуникативными инстанциями повествовательного текста (на примере прозы Ю. Тувима)

Е. В. Стародворская, М. Рапач-Долишня

Исследуется феномен вербальной иронии. Она рассматривается как сложное и многоаспектное явление, реализуемое в тексте при помощи широкого репертуара языковых и речевых средств разных уровней. Показано, что подавляющее большинство иронических высказываний так или иначе предполагают реакцию на некоторое реально созданное или воображаемое речевое произведение. Авторы исходят из того, что человеческое сознание — главная мишень иронии - эксплицируется возможным для рассмотрения и оценки образом именно в речи. Уделяется внимание ироническим метаязыковым выражениям, описывающим чью-либо цитату (высказывание) и оценивающим ее как репрезентацию мировоззрения определенного типа. Такие иронические выражения номинируют речевое действие, речевое произведение, реакцию на него и одновременно выражают отношение к высказыванию и связанному с ним сознанию, определенным образом характеризуют последнее. Доказывается, что субъект речи (или тот, кто соглашается с комментируемым высказыванием) противопоставлен комментатору, извлекающему на поверхность истинные интенции первого. Описываемая ситуация рассматривается на материале художественной прозы (текстов Ю. Тувима), где субъект речи и комментатор находятся на разных коммуникативных уровнях произведения. Показано, что иронический метаязыковой комментарий служит для дискредитации одной из коммуникативных инстанций повествовательного текста.

Ключевые слова: ирония; метаязыковые выражения; Юлиан Тувим.

Вводные замечания

Во второй половине XX века вербальная ирония неоднократно становилась предметом описания и анализа в качестве одного из механизмов небуквального воплощения смысла (наряду, например, с метафорой). Авторы, работающие в рамках традиционной риторики, широко понимаемой лингвистической семантики, прагматики, теории речевых актов, начиная с У. Бута и Г. П. Грайса, при всем разнообразии подходов к описанию механизма иронии, способов создания иронического эффекта и особенностей восприятия иронических высказываний сходились в том, что основным инструментом иронии и одновременно сигналом к необходимости иронического переосмысления является противоречие.

Это противоречие состоит в том, что буквальный, поверхностный смысл высказывания не соответствует контексту (словесному, стилевому, дискурсивному, событийному и т. д.). Адресат, сталкиваясь с указанным несоответствием и считая говорящего добросовестным коммуникантом (то есть прилагающим усилия к тому, чтобы коммуникация состоялась и была успешной), должен извлечь скрытый смысл, в той или иной степени противоречащий явному. Степень этого противоречия (противоположность или некоторое несоответствие), последовательность извлечения смыслов иронического высказывания, возможность сосуществования этих смыслов в сознании адресата, обязательность оценочного компонента — проблемы, которые по-разному решались в известных теориях вербальной иронии: описание иронии как одного из типичных нарушений Глобального принципа кооперации (Cooperative Principle) в [Grice, 1975], описание иронии как эхоической отсылки (The Echoic Mention Theory) в рамках теории значимости Д. Уилсон и Д. Спербера [Wilson et al., 1992], теория притворства (The Pretence Theory) Г. Кларка и Р. Геррига [Clark et al., 1984], теория прямого доступа (The Direct Access Account) Р. Гиббса [Gibbs, 1986], теория непрямого отрицания (The Indirect Negation Theory) Р. Джиора [Giora et al., 1998] и др., см. [Gibbs et al., 2007].

Речь как предмет иронии

Большинство авторов отмечает, что вербальная ирония предполагает выражение отношения говорящего к некоторому факту окружающей действительности; очевидно, что в качестве такого факта — стимула и предмета иронической оценки — чаще всего выступает человек во всем многообразии его свойств и характеристик, и прежде всего человеческое сознание. Одним из основных способов экспликации проявлений сознания (или шире — мировоззрения, менталитета) является высказывание на естественном языке, и поэтому неудивительно, что вербальная ирония часто представляет собой реакцию на реальную или воображаемую языковую упаковку мнения, убеждения, предрассудка, верования, представления, вывода или их комплекса.

Так, например, в рамках теории эхоической отсылки ироническое высказывание рассматривается как остраняющее цитирование созданного ранее (или такого, которое могло бы быть создано) речевого произведения; цитирование сопровождается выражением насмешки над автором этого произведения, содержательными или формальными характеристиками последнего и пр.:

Питер уверял, что Билл отдаст Мэри долг, утверждая: Bill is an officer and a gentleman; Билл, однако, грубо отказался возвращать деньги; Мэри прокомментировала это следующим образом: An officer and a gentleman, indeed [Wilson et al., 1992, p. 60].

Речь может становиться предметом иронической рефлексии и в качестве отражения некоторого фрагмента внешнего мира (см. предыдущий пример), и сама по себе. Язык располагает широким репертуаром средств для описания и комментирования того, что говорится, как именно, кем, с какой целью и пр.; такие средства мы будем называть метаязыковыми выражениями. Эти выражения аккумулируют представления носителей языка о типичных способах коммуникации при помощи естественного языка, локуции, иллокуции и перлокуции (то есть особенностях произнесения, коммуникативном намерении и внеязыковом эффекте высказывания), статусах говорящего и адресата, о релевантных свойствах речевого действия или произведения (см. [Рябцева, 2010]).

Анализ иронически переосмысленных метаязыковых выражений представляется нам любопытным в частности потому, что в большом количестве случаев их естественным контекстом, обнаруживаемым в непосредственном соседстве, является комментируемое высказывание; это позволяет достаточно точно сформулировать оба противоречащих друг другу смысла — явный и имплицированный.

Иронические метаязыковые выражения описывают цитату и оценивают ее как репрезентацию мировоззрения определенного типа (номинируют речевое действие, речевое произведение, его часть, реакцию на него и одновременно выражают отношение к языковой сущности и связанному с нею сознанию, определенным образом характеризуют последнее). Таким образом, субъект речи (или тот, кто соглашается с комментируемым высказыванием, признает его истинность) противопоставлен комментатору, извлекающему на поверхность истинные интенции первого, которые обычно заслуживают неодобрительного отношения.

Следует еще раз подчеркнуть, что сосуществующие смыслы, поверхностный и извлекаемый адресатом или аудиторией, не обязательно симметрично противоположны: контексту может не соответствовать один из компонентов буквального значения метаязыкового выражения. Более того, ироническому переосмыслению может подвергнуться выражение, в семантической структуре которого отсутствует оценочный компонент, а следовательно, простая смена положительного знака на отрицательный невозможна.

Ślusarz był chudy, wysoki, z siwą szczeciną na twarzy, w okularach na ostrym nosie. <...>

Ano chyba. A teraz pufer trzeba lochować, czyli dać mu szprajc, żeby tender udychtować.

Trzy razy stuknąłem młotkiem w kran, pokiwałem głową i stwierdziłem:

Nawet słychać (J.Tuwim. Ślusarz).

Слесарь был худ, высок, с седой щетиной на щеках и в очках на остром носу. <...>

Конечно! А теперь из-за этого пуфер придется раззенковывать, шабровку ему дать, чтобы штендер законтрить.

Я трижды стукнул молотком по трубе, кивнул головой и констатировал:

Даже по стуку слыхать (пер. Асара Эппеля).

В примере (2) метаязыковое выражение stwierdzić (‘powiedzieć coś, zwykle stanowczo i z przekonaniem’ [USJP] / ‘сказать что-либо, обычно решительно и с полной уверенностью’) входит в противоречие с описываемой ситуацией и комментируемым высказыванием: стандартное, буквальное использование этого глагола предполагает, что констатирующий хорошо знаком с положением дел и имеет веские основания для того, чтобы характеризовать ситуацию именно таким образом. В данном случае герой-рассказчик маскирует свое невежество в области ремонта сантехнического оборудования и имитирует наличие специальных знаний с целью облегчить получение профессиональных услуг; у него, очевидным образом, нет оснований для полной уверенности в том, что характер стука свидетельствует о проблеме, описанной слесарем. Следует отметить, что другие компоненты значения глагола stwierdzić вполне соответствуют контексту и ситуации, а потому не подвергаются переосмыслению: (1) ‘герой нечто говорит’; (2) ‘он делает это решительно’.

Пример (2), кроме того, что он демонстрирует возможность частичного переосмысления семантической структуры метаязыкового выражения, подводит нас к вопросу о материале исследования. Номинация речевого действия или произведения, которая одновременно является комментарием к речи, и сама эта речь часто соседствуют в нарративных текстах, где мы имеем дело с изложением некоторой истории [Шмид, 2003, с. 13].

Метаязыковое ироническое высказывание в фикциональном нарративе Ю. Тувима

Стандартно прямая речь принадлежит персонажу фиктивного мира (в нефикциональных нарративах — реальному лицу), а метаязыковое выражение, при помощи которого эта речь вводится в текст и одновременно комментируется, — нарратору (стоит подчеркнуть, что комментируемое высказывание также предстает перед читателем в передаче нарратора). Нарратор, как известно, не является самостоятельной и конечной коммуникативной инстанцией: он находится в изображаемом мире и располагается уровнем ниже так называемого абстрактного, или, в другой терминологии, имплицитного, автора [Шмид, 2003, с. 53] (вероятно, можно утверждать, что в нефикцио- нальных нарративах нарратор и абстрактный автор совпадают).

Материалом для исследования, результаты которого излагаются в данной статье, послужили, в частности, прозаические тексты польского писателя Ю. Тувима. Об иронии как важном инструменте творчества Тувима и, шире, игровом характере его произведений неоднократно писали исследователи (см., например, [Matywiecki, 2007; Parniewska, 2014; Sawicka, 1986]). «Среди этих категорий <...> следует обратить внимание на крайне важную с точки зрения творчества Тувима несерьезность. Несерьезность касается как способа существования, так и творчества. Для скамандритов важна стихия забавы, игровая деятельность — об этом свидетельствуют взаимные “подколы” и ирония над здравым рассудком, “переодевание”, шутка как способ существования и сами сатирические, абсурдные, шутливые произведения. (перевод наш. — Е. С., М. Р.)» [Sawicka, 1986, s. 104]. В прозаических текстах Тувима наряду с другими средствами создания иронического эффекта используются и метаязыковые выражения.

Иронический метаязыковой комментарий создает текстовую двуслойность, нелинейность; его использование служит для дискредитации одной из коммуникативных инстанций повествовательного текста: на первом этапе восприятия — комментирующей, повествующей (на том основании, что описание прямой речи противоречит ее форме, содержанию или другим характеристикам), на втором — комментируемой, «повествуемой» (поскольку упомянутое противоречие используется для выявления истинных, большей частью негативно оцениваемых интенций говорящего субъекта, для характеристики осуждаемого типа сознания) - см. (2). В случае, когда оценка речи персонажа, принадлежащая нарратору, не совпадает с авторской, дискредитируются обе подчиненные повествовательные инстанции — и персонаж, и нарратор:

Łupko wyciągnął z kieszeni blok i ołówek.

Co mistrz sądzi o pięknie?

Odpowiedziałem bez namysłu:

Wierzę w świetlaną przyszłość piękna.

Cudownie! Cudownie! — szeptał Łupko, zapisując rewelacyjną moją odpowiedź (J. Tuwim. Wywiad).

Лупко вытащил из кармана блокнот и карандаш.

Что маэстро думает о красоте?

Я не колеблясь ответил:

Верю в лучезарное будущее красоты.

Великолепно! Великолепно! — шептал Лупко, записывая небывалый мой ответ (пер. Асара Эппеля).

В примере (3) диегетический (то есть присутствующий в повествуемом мире в качестве персонажа) нарратор, оценивающий собственную реплику, которая представляет собой красивую банальность, как необычайную и исключительную, дискредитирует себя и в качестве персонажа (искренне произносит избитые истины), и в качестве повествователя (не может верно оценить речь персонажа в эстетическом и содержательном отношении). Стоит подчеркнуть, что функции иронического метаязыкового выражения, разумеется, не ограничиваются дискредитированием персонажа или нарратора, передачей насмешливого или пренебрежительного отношения к персонажу, нарратору или типу сознания, воплощаемому в их речи: иронический метаязыковой комментарий может служить для демонстрации иронического модуса повествования в целом (см. (2) и (3)).

Итак, наивный, ограниченный нарратор комментирует речь персонажа всерьез, и только наличие в нарративе сигналов расхождения авторской оценки и оценки повествователя, заставляет читателя понять метаязыковое выражение иронически. Как уже было отмечено выше, ироническое переосмысление может коснуться любых компонентов значения метаязыкового выражения — не только собственно оценочных:

Zacznę od krótkiej, ale treściwej naukowej prelekcji na temat nawozów sztucznych w starożytności... Już starożytni Asyryjczycy nie znali sztucznych nawozów. <...> O nawozach sztucznych nie znajdujemy też wzmianek w papirusach egipskich, których nie należy mieszać z egipskimi papierosami (J. Tuwim. Skrzynka rolnicza).

Начну с короткого, но содержательного научного комментария на тему искусственных удобрений в древности... Уже древние ассирийцы не знали искусственных удобрений. <...> Не находим мы упоминаний об искусственных удобрениях и в египетских папирусах, которые не следует путать с египетскими папиросами (перевод наш. — Е. С., М. Р.).

В данном случае при сопоставлении с достаточно длинным и не отвечающим заданной теме комментируемым текстом выявляется неадекватность характеристик krótki (‘короткий’) и treściwy (‘богатый содержанием’) — это заставляет читателя изменить знак оценки, встроенной в значение этих выражений, на противоположный и составить соответствующее мнение о рассказчике, чье представление о себе как об ученом-агрономе является объектом иронии. Еще больше авторитет рассказчика подрывает использование им для описания собственной речи выражения naukowa prelekcja (‘научный комментарий’), которое явно не соответствует воспроизведенному им тексту.

В некоторых случаях сигналом иронии является само имя автора; здесь иронического переосмысления метаязыкового комментария требует читательский опыт, представление читателя об авторском мировоззрении:

Używaj aforyzmów ... „Są gusta i guściki”. (Uwaga! Mów: „Biu- sta i biuściki ” — a będzie jeszcze śmieszniej.)

Nie zapomnij o bąmocie: „Bardzo mi przynajmniej” (zamiast przyjemnie). Dobre powiedzonko i swoje zawsze robi (J. Tuwim. Wskazówki dla dowcipnisiów).

Используй афоризмы ... «О вкусах не спорят» (Внимание! Говори: «О бюстах не спорят» — и будет еще смешнее).

Не забудь о бонмоте: «Мне очень прибавка» (вместо приятно). Хорошее выраженьице и всегда действует (перевод наш. — Е. С., М. Р.).

В «Советах для шутников» автор надевает маску опытного острослова, самодовольного мещанина, комментирующего выбор нестандартных, шутливых языковых средств и советующего те из них, которые, в его представлении, будут пользоваться наибольшим успехом у аудитории. Характеристики шуток и каламбуров (будет еще смешнее, хорошее выраженьице) принадлежат здесь не автору, для которого очевидна их неизысканность и пошлость, а «ограниченному рассказчику» [Падучева, 1996, c. 216]. Автор не подвергает сомнению уверенность рассказчика в истинности этих характеристик, но в то же время явно не присоединяется к положительной оценке текстов: «Ироническое отношение автора к своему повествователю — это феномен, который можно представить как запланированное автором участие читателя в интерпретации текста» [Там же]. Метаязыковой комментарий рассчитан на «идеального» читателя, способного разграничить оценки, принадлежащие автору и нарратору, и разделить злую авторскую иронию. Здесь мы имеем дело с «разнонаправленными двуголосыми словами», в понимании М. М. Бахтина, который, комментируя похожее словоупотребление, пишет: «В каждом пошлом эпитете рассказа автор через medium рассказчика иронизирует и издевается над своим героем» [Волошинов, 2000, с. 464].

Заключение

Итак, иронические метаязыковые выражения встроены в нарратив и могут характеризовать отношение не только нарратора к персонажу, но и автора к нарратору — в том случае, когда их оценки не совпадают. Контекстом, с которым рассогласуется поверхностный уровень значения метаязыкового выражения, выступают в данном случае речевые произведения персонажей, представленные в форме прямой речи, а также широкий событийный контекст, известные читателю личные качества героев и само имя автора, представление о его мировоззрении и идиостиле.

Литература:

Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка : основные проблемы социологического метода в науке о языке / В. Н. Волошинов. — В книге : М. М. Бахтин. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка : статьи. — Москва : Лабиринт, 2000. — С. 349-486.
Падучева Е. В. Семантические исследования : семантика времени и вида в русском языке; семантика нарратива / Е. В. Падучева. — Москва : Школа «Языки русской культуры», 1996. — 464 с.
Рябцева Н. К. Метаязык речевого общения / Н. К. Рябцева // Моно-, диа-, полилог в разных языках и культурах / отв. ред. Н. Д. Арутюнова. — Москва : Индрик, 2010. — С. 374-389.
Шмид В. Нарратология / В. Шмид. — Москва : Языки славянской культуры, 2003. — 312 с.
Clark H. On the Pretense Theory of Irony / H. Clark, R. J. Gerrig // Journal of Experimental Psychology : General. — 1984. — № 113. — Pp. 121-126.
Gibbs R. On the Psycholinguistics of Sarcasm / R. Gibbs // Journal of Experimental Psychology : General. — 1986. — № 105. — Pp. 3-15.
Gibbs R. Irony in Language and Thought : A Cognitive Science Reader / R. Gibbs, H. Colston. — New York : Erlbaum, 2007. — 607 p.
GioraR. Irony : Graded Salience and Indirect Negation / R. Giora, O. Fein, T. Schwartz // Metaphor and Symbol. — 1998. — № 13. — Pp. 83-101.
Grice H. P. Logic and Conversation / H. P. Grice // Speech Acts. — New York : Academic Press, 1975. — Pp. 41-58.
Matywiecki P. Twarz Tuwima / P. Matywiecki. — Warszawa : Wydawnictwo W.A.B., 2007. — 658 s.
Parniewska J. Parodystyczne gry kiczem i wrażliwość kampowa w Jarmarku rymów Juliana Tuwima / J. Parniewska // Zeszyty Naukowe Towarzystwa Doktorantów UJ. Nauki Humanistyczne. — 2014. — № 1 (5). — S. 119-135.
Sawicka J. Julian Tuwim / J. Sawicka. — Warszawa : Wiedza Powszechna, 1986. — 448 s.
Tuwim J. Jarmark rymów / J. Tuwim. — Warszawa : Czytelnik, 1958. — 666 s. (In Pol.).
USJP — Uniwersalny słownik języka polskiego / red. S. Dubisz. — Warszawa : Wydawnictwo Naukowe PWN, 2003. — T. 1-4.
Wilson D. On Verbal Irony / D. Wilson, D. Sperber // Lingua. — 1992. — № 87. — Pp. 53-76.