Исповеди Хуана Гойтисоло
В. К. Ясный
Тридцать лет спустя после начала творческого пути Хуан Гойтисоло издал первый том мемуаров — «Самое сокровенное» (1984). Испанские критики в связи с публикацией книги спорят о том, имеет ли автор право в произведениях подобного рода выходить за рамки узкоинтимных воспоминаний, допустимо ли вторжение художественных элементов в биографическое произведение, каково соотношение романа и автобиографического жанра.
Луис Гойтисоло, полемизируя с братом, спрашивает, необходимо ли на страницах произведений автобиографического плана присутствие «внешних драматических элементов, далеких от собственного внутреннего ада автора». Н. Каттели замечает, что «разнообразное чередование фактического изложения и поэтического позволяет X. Гойтисоло продемонстрировать обманчивость этого расхождения между автобиографическим материалом и вторжением литературного начала».
«Самое сокровенное» — «исповедь без эвфемизмов», разговор о себе, семье, своей социальной среде, поколении, эпохе. Гойтисоло абсолютно беспощаден к себе, личным ошибкам, страстям. Книга крайне обнаженная. Сексуальные вопросы занимают в ней немалое место как один из неотъемлемых элементов становления сознания молодого человека. «Больше всего ненавидит Хуан Гойтисоло свои собственные грехи». Гойтисоло упрекает авторов автобиографических произведений в том, что они говорят не всю правду, и осуществляет тотальную автокритику. Но он не замыкается в сфере личных переживаний и через личное воплощает эпоху. Органическая составная часть его внутреннего мира как антитеза ханжеству, фальши, искусственности, свойственных среде, в которой он воспитывался, — бунтарство, всеобщее отрицание, неприятие тех проявлений реальности, с которыми он непосредственно сталкивается, и буржуазного общества в целом.
«Самое сокровенное» не является чем-то неожиданным ни для испанской литературы последнего десятилетия, ни для самого автора. Одна из характерных особенностей литературного процесса в «годы перехода», т. е. в годы постепенного изменения социально-политических и идеологических структур испанского общества, — появление автобиографических книг. Одновременно публикуется ряд романов, носящих автобиографический характер. В центре романов подобного типа — осмысление истории последних 40 лет через критический самоанализ личности и ее взаимоотношений с обществом, причем личности, являющейся как бы коллективной проекцией поколения, у которого, по определению Луиса Гойтисоло, обнаружен «моральный метастаз». Одной из целей самоанализа предстает преодоление табу. Происходит процесс самоопределении, активизации сознания, нахождения путем этого анализа сил для разрыва с прошлым и духовного раскрепощения. Осуществляется процесс «трансформации истории в личный опыт».
В этих романах содержится осуждение ушедшей в прошлое эпохи как первоосновы и личных бед героев и деструкции человеческой личности. К произведениям подобного типа относятся тетралогия Луиса Гойтисоло «Антагония», книги Кармен Мартин Гайте, Хосе Мариа Гельбенсу, Хосе Мариа Васа де Сото и др. Поэтому «Самое сокровенное» — на основном направлении испанской литературы — органичное продолжение пути, избранного X. Гойтисоло начиная с «Особых примет».
«Различие между такой книгой, как „Самое сокровенное", и предыдущими романами, — пишет автор, — в том, что в них речь шла об исследовании действительности, которая может быть. В „Самом сокровенном" я стремился ограничить исследование пространством действительности, ставшей тем, что было, но правила меняются незначительно».
Хуан Гойтисоло наряду с Луисом Мартином Сантосом одним из первых осознал ограниченность метода объективного свидетельствования. Поворотным пунктом в его творчестве стал роман «Особые приметы» (1966). Эта книга явилась едва ли не первым примером критического самоанализа сознания прогрессивной испанской интеллигенции. Уже в «Особых приметах» явно выступало автобиографическое начало. «Книга, обозначенная как роман, но имеющая характер автобиографии, свидетельствования, отчета», — писал о ней Ф. Бонди. Р. Конте, говоря о том, что «Особые приметы» явились в творчестве Хуана Гойтисоло поворотом, который можно сравнить с открытием Коперника, отметил, что, «начиная с „Особых примет", автобиографическое проявляется каждый раз в нарастающей степени в его романах».
Осмысление прошлого, стремление понять происшедшее было свойственно уже персонажам Хуана Бенета в его романах 60-х гг. Но если у героев Бенета было только свое частное прошлое, противопоставленное настоящему, то в центре внимания Гойтисоло общественное прошлое в единстве с сегодняшним днем.
Поколение его героя — Альваро — первое поколение молодежи, «принадлежавшей к средним и высшим слоям буржуазии, осуществившее открытую критику идей и образа жизни своей среды». Альваро судит себя и своих друзей за пустые мечты, ничегонеделанье, безволие, за то, что «потерял родину», за разлад с самим собою, скептицизм, за то, что пытался найти смысл существования в сугубо личных переживаниях.
В «Особых приметах» Гойтисоло выявляет отношения, связывающие личность с обществом, осуществляет критику его институтов через индивидуальное сознание героя. Это соответственно вызвало необходимость эстетического поиска. Традиционные формы, линейное построение действия не были достаточны, чтобы раскрыть перед нами драму Альваро и Испании во всей ее напряженности. Таким образом, «структурный катаклизм, землетрясение, которое разрушило время, образы, топографию книги, предстает как точное отражение войны, во время которой с 1936 по 1939 г. было внезапно перевернуто все человеческое бытие».
Гойтисоло не отказывался в «Особых приметах» от завоеваний социального романа. «Почти исступленная жажда свидетельствовать» присутствовала и здесь. Но для того чтобы раскрыть особенности мышления героя, возникает потребность в новой форме повествования, и естественным оказывается появление внутреннего монолога, разговор во втором лице, придающий изложению характер диспута. Гойтисоло использует уже теперь традиционный прием — поток сознания. Но если у ряда писателей он способствовал по преимуществу вынесению на поверхность подсознательного, то у Гойтисоло герой непрерывно перерабатывает информацию, получаемую извне. Поток сознания не отделяет личность от мира, а укрепляет связи с окружающим.
Внутренний монолог, поток сознания придают «Особым приметам» характер исповеди-размышления. Позиции героя и автора сближаются.
Еще в «Хвостовом вагоне» Гойтисоло поставил задачу: «...разрушение старых реакционных мифов надо начать с изучения и разоблачения их языка... Мы тем самым ниспровергаем и ценности, которые они выражают».
И в последующих романах — «Претензиях графа Хулиана» (1970) и «Хуане без родины» (1975) — происходит последовательное освобождение от оболочки традиционного искусства. В обеих книгах единственный и фактически тот же самый герой, что и в «Особых приметах».
В сферу рассмотрения Гойтисоло в «Претензиях графа Хулиана» входит история. «Фантомы, которые преследуют ... Хулиана, охватывают всю Испанию». Гойтисоло осуществляет исследование национального самосознания и эволюции его на протяжении веков. Это определяет и структуру. Повествование приобретает еще более личностный характер, чем в «Особых приметах», происходит дальнейшее размывание образа героя и замещение его автором. В «Особых приметах» было движение — поездка по стране, реальные жизненные обстоятельства. В «Претензиях графа Хулиана» объектом изображения во все большей степени выступает сама мысль, а внешние впечатления — лишь импульсы. Так, посещение библиотеки — повод для сентенций в судьбах литературы, реклама очередного фильма о Джеймсе Бонде порождает эротическую метафору, воплощающую проституирование искусства. В результате герой оказывается ненужным, становится маской, образы свободно переходят один в другой. Американская туристка превращается в мулатку из фильма о Джеймсе Бонде, в продавщицу цветов, королеву Испании. Подобная многоликая конструкция образа помогает осуществить связь времен. И разрушение образа, как это ни парадоксально,
Задача Гойтисоло не только революционизировать искусство романа, но и взорвать самую испанскую действительность, ее духовные ценности, сокрушить догмы. «Претензии графа Хулиана» направлены на разоблачение франкистской версии истории. С сарказмом пародирует Гойтисоло культ Сенеки, в отдельных сторонах стоицизма которого глашатаи идей франкизма усматривали истоки «Испанидад».
Его герой предстает новым «изменником», новым графом Хулианом. Для официальной Испании этими «изменниками» были в свое время эразмисты, в XIX и XX вв. — либералы и сторонники «Интернационала», обеих испанских республик, Поколение 1808 г.
В «Хуане без родины» «все поставлено на службу тому, чтобы продемонстрировать склеротическое состояние мифов и идеологии, которые являются базой испанского общества». И с этой целью структура романа подвергается последовательному разрушению. Формальные приметы виденного в еще большей степени, чем в предыдущем романе, служат лишь отправной точкой для размышлений. Роман наделяется особенностями некоего «сентиментального путешествия» XX в. Гойтисоло стремится сокрушить ценности буржуазного общества — идеи, политику, религию, трактовку истории, а вместе с тем и элементы романа — персонажей, жанр и язык.
В этом романе в еще большей степени, чем в предыдущем, происходит слияние художественного образа и личности автора. Роман превращается в исповедь. «Коллективный бунт сменяется индивидуальным, хотя в этом пароксизме бунтарства было время, когда персональное у Гойтисоло совпадало с коллективным». Действительно, с каждым новым романом индивидуальное выступает у Гойтисоло во все более обнаженном виде, однако не отменяет его. И чем более автор «персонален», тем более через индивидуальное начало выражается у него социальное.
Для Хуана Гойтисоло критический анализ современности и истории неотделим от аутокритики. Как и в предыдущих романах, в «Хуане без родины» он вновь ведет борьбу с самим собой, со своим личным прошлым, с прошлым собственной семьи. В страшные картины бытия рабов его прадеда, бывшего помещиком на Кубе, внесен пафос отрицания общества, построенного на расовой и социальной несправедливости. И вновь отношения Хуана Гойтисоло лично со своей родиной — с Испанией — окапываются одной из ведущих тем романа.
Еще в «Особых приметах» герой болезненно переживал отчуждение от родины. В последнем романе этот мотив преобладает, о чем свидетельствует и заглавие. Хуан Гойтисоло пишет уже не об Альваро, не о Хулиане, а о Хуане, т. е. о самом себе, болезненно ощущающем утрату связей с родной землей. В конце романа он назовет Испанию экс-родиной и с горечью скажет: «Вероотступничество, да именно отступничество, изгнание оторвало тебя навсегда от родной среды». Книга завершается строками на арабском языке:
Люди меня не поняли и не помогли мне.
Наши отношения закончились, но я, без сомнения, с ними всегда.
Эти слова — своеобразный антиэпиграф.
Отношения Гойтисоло к родной стране, к разрыву с ней носят сложный, противоречивый характер. Размышления об утрате корней соединяются с мыслями об отталкивании от официозной культуры и с поисками более широких универсальных первооснов. Он ощущает себя частичкой не только Испании, но всего человечества, отсюда негритянские мотивы в первой части романа, отсюда внимание к арабскому миру, который постепенно все более и более втягивает в себя автора.
В обновлении мифа о Хулиане-отступнике, в «Хуане без родины», как позже в «Макбаре» и сборнике очерков «Сарацинские хроники» (1982), продолжается последовательное сражение с истощившей себя, согласно Гойтисоло, цивилизацией Запада и противопоставление ей арабской, которая еще сохранила духовные ценности, утраченные Западом.
Но, сокрушая буржуазную культуру, он в «Хуане без родины» отрицает и ее эстетические ценности. В последней части романа автор спорит с полубесплотным образом некоего Боска, который выступает сперва как критик и писатель, стоящий на позициях традиционного критического реализма, затем как руководитель психиатрической клиники, занятой излечением писателей, которые подобно Гойтисоло избрали путь «нового романа».
Боск терпит поражение, и дело заканчивается его уничтожением по воле автора. В «Хуане без родины» Гойтисоло и теоретически, и практически утверждает тип романа, этапами становления которого были «Особые приметы» и «Претензии графа Хулиана». При этом значительная нагрузка возлагается на тех, кто задумает прочесть подобный роман. Автор «принуждает читателя манипулировать с текстом и таким образом участвовать в литературном эксперименте». Гойтисоло учиняет насилие над традиционными формами, языком, синтаксисом. «Уничтожить форму романа, — программирует он, — ...взорвать традиционное понятие образа ... заменить нарастающий динамизм повествования группировкой смысловых единиц ... создавать структуру элементов произведения не на основе отношений логически временного порядка, а методом комбинирования элементов противопоставлений, перестановок, игры симметрии на белом прямоугольнике страницы; соревноваться с живописью и поэзией, оставаться безразличным к явным и тайным угрозам комиссара—жандарма—таможенника, надевшего маску критика, а также к пению сирены завлекательной и интригующей содержательности и жалких критериев полезности».
Практическое претворение этих положений дало повод к высказываниям о том, что если в первых романах Гойтисоло «содержание преобладало над формой», то начиная с «Особых примет» и до «Макбары» берут верх формальные моменты.
Но эстетические искания автора не являются самоцелью. Так, в неторопливые рассуждения о тонкостях использования местоимений ты и я, в пейзажные зарисовки врываются патетические строки о страданиях страны, о трагедии гражданской войны. И это сосуществование понятий, несопоставимых по своей значимости, создает своеобразный эффект, работает подобно усилителю, способствует фокусированию внимания на исследуемых явлениях. И за кажущейся несобранностью, необязательностью сцен и наблюдений обнаруживается высшее напряжение целенаправленной авторской мысли.
Огромные многостраничные периоды Гойтисоло, плавные, ритмичные, разделенные на краткие смысловые и синтаксические единицы, которые имеют повышенную эмоциональную и смысловую нагрузку, начинают восприниматься как стихи, приобретают интонацию молитвы, некоего псалма.
В начале своего творческого пути Гойтисоло писал: «Как Антей, который теряет силы и жизнеспособность, когда его ноги отрываются от земли, роман не может терять контакта с действительностью во имя высшей абстракции, ибо это угрожает ему превращением на долгое время в нечто формальное и мертвое». Теперь сам Гойтисоло достиг высших ступеней абстракции, но его абстракции не теряют связи с окружающим, ибо возникают и используются как средство познания и суждения о действительности.
Моделирование ассоциативной структуры мышления, насыщенность символами, свободные переходы из эпохи в эпоху, из образа в образ, переключение с одной темы на другую, раскованность в выборе средств помогают «уплотнить» историю, кристаллизовать идеи, способствуют созданию своеобразной художественной философии истории. Неоавангардистский маскарад, причудливые видения, ожившие гигантские метафоры, нарочитый эротизм, грубый, временами площадной язык (в «Претензиях графа Хулиана»), барочная усложненность оказываются в русле испанского искусства, временами напоминают фантасмагории Гойи. Ощущаются в этих романах и связи с современной латиноамериканской литературой.
От романа к роману усиливается мифотворческое начало. На смену старым, отрицаемым им мифам Гойтисоло создает комплекс своих антимифов. При этом он понимает, что его метод имеет слабые места, и с самоиронией устами того же Боска говорит: «Неспособность объективно и беспристрастно рассказывать о происходящем ... аккумулирование бессодержательных, навязчивых мыслей, сознательное использование замещающих мифов ... непрерывная эрозия языка».
Хуан Гойтисоло в значительной мере выполнил последнюю задачу: ломается структура предложения, текст насыщается словами и фразами на английском, латинском, итальянском. Некоторые страницы целиком написаны по-французски. Апофеоз — последние главы. «И если в будущем ты что-то напишешь — это будет на другом языке, не на том, от которого добровольно отказался и с которым сегодня прощаешься». И на протяжении страницы осуществляется превращение испанского в некое первозданное состояние, в какое-то полубормотание, трансформация его в язык арабский.
Но так ли виноват язык в том, что он применяется и в отрицаемом писателем обществе? И не утрачиваются ли при этом связи с народом, во имя которого писатель и ведет свою священную войну? И очистительным огнем, зажженным им, не наносится ли ущерб искусству? Дорогой ценой платит писатель за избранный им путь разоблачения реакционных мифов.
Бывают книги «ухабистые», неровные, отражающие болевые точки творчества. К ним относятся «Претензии графа Хулиана» и «Хуан без родины». Гойтисоло говорит в конце последнего романа: «Ты изменился, и изменился инструмент, который ты используешь, оставляя на каждом чистом листке бумаги обрывки и лоскуты твоей прежней индивидуальности. Ты достиг ныне такого состояния, при котором единственное, по чему можно опознать тебя, — это чисто формальные признаки».
В свое время в «Проблемах романа» он резко высказывался об интеллектуальном романе: «В Испании существует наша богатая традиция (и за этим недалеко ходить) — плутовской роман, который являет нам пример непосредственного и живого романа: «интеллигентного» (т. е. полного глубокого смысла. — В. Я.), но не «интеллектуального»».
Л-ра: Iberica: Культура народов Пиренейского полуострова в ХХ в. – Ленинград, 1989. – С. 212-220.
Критика
