От живой борьбы к абстракциям
М. Яхонтова
Во Франции роман «Люди или животные?» — его французское заглавие «Les Animaux dénaturés» — вышел в свет в 1952 году.
Начало книги, как это видно уже из содержания первой главы, которая, по словам автора, «как положено, начинается с обнаружения трупа, правда, трупа совсем крошечного, но озадачившего всех», словно вводит читателя в область авантюрно-детективного повествования. Начиная со второй главы (которая «...дополняет краткую историю одного преступления краткой историей одной любви»), в роман вплетается любовная интрига в духе традиционной буржуазной беллетристики, а в дальнейшем некоторые характерные черты научно-фантастического романа. Однако читателю сразу же становится ясно, что все эти разнообразные элементы затронуты Веркором лишь в ироническом, пародийном плане. Автор не принимает всерьез ни главного героя романа английского журналиста Дугласа Темплмора, ни его возлюбленную Френсис Доран, писательницу, рассказы которой журналы печатали «без всякого энтузиазма». Неожиданное для читателя появление Дугласа а роли «оплодотворителя» обезьяньих самок комически снижает описанные до этого сентиментальные отношения Дугласа и Френсис, придавая любовной интриге романа гротескный характер.
Завязка романа намечается при описании научной экспедиции, отправившейся на поиски останков ископаемого, которое некогда было связующим звеном между обезьяной и человеком. К своему удивлению, члены экспедиции обнаруживают в одном из неисследованных уголков Новой Гвинеи это связующее звено в живом состоянии, в виде фантастических существ, еще покрытых шерстью, еще четвероруких, но уже питающихся мясом, умеющих добывать огонь и изготовлять каменные орудия. Эти существа получают наименование тропи — от соединения элементов слов anthrôpos (человек) и pithëkos (обезьяна). Открытие тропи ставит ученых перед необходимостью срочно определить, кем же все-таки являются эти существа — еще животными или уже людьми. Веркор с большим остроумием ведет дальнейшее повествование, высмеивая многие социальные явления буржуазного мира. Выясняется полная неспособность человеческого общества определить, что же представляет собой человек. Священник Диллиген в полной растерянности, поскольку он не знает, совершит ли он богоугодное дело или страшное кощунство, если произведет над загадочными тропи обряд крещения. «Жрецы науки», великолепно ориентирующиеся в мире ископаемых, заходят в тупик при первом же столкновении с явлениями живой действительности. А чувствительные дамы из Общества защиты животных соглашаются взять тропи под свое покровительство только в том случае, если будет доказано, что они не люди.
Для представителя так называемой «Австралийской фермерской компании» Ванкрайзена, предприимчивого буржуазного дельца, вопрос о том, являются ли тропи людьми или животными, имеет чисто практический интерес: он настойчиво стремится объявить их животными исключительно ради права использовать их на своих фабриках в качестве бесправного домашнего скота.
Именно эта реальная угроза внушает Дугласу мысль произвести на свет ребенка от самки тропи и умертвить его, чтобы закон, осудив его за детоубийство, тем самым признал за тропи человеческие права. Описывая суд, где фантастическая абсурдность самого существа дела придает гротескный характер торжественному церемониалу судопроизводства, Веркор включает в план сатирического обличения и деятельность парламента, создавшего специальную комиссию для определения признаков, отличающих человека от обезьяны. Остроумно высмеян также ажиотаж буржуазных газет, всецело поглощенных сенсационным и скандальным «делом Темплмора», которое отодвинуло для них на второй план события международного значения.
К. Наумов совершенно прав, говоря о том, что Веркор в нем во многом следовал традициям Вольтера, Дидро и Анатоля Франса — мастеров политической сатиры. Однако эта сторона романа играет в нем лишь побочную роль. Вся его сатирическая атмосфера была нужна Веркору как фундамент для того, чтобы выдвинуть на первый план морально-этическую проблему: что собою представляет человек и какие нравственные качества делают человека достойным этого имени.
Эта проблема является центральной в творчестве Веркора, начиная с самых ранних его произведений, написанных в период второй мировой войны. Она встала перед ним закономерно, под влиянием того, что ему пришлось увидеть и пережить в мрачные годы гитлеровской оккупации. Варварские действия немецких захватчиков и их французских прислужников наглядно показали Веркору, что существа, имеющие человеческое обличие, не всегда достойны называться людьми, а мужественное поведение патриотов Франции раскрыло перед ним те высокие моральные качества, которыми обязан обладать каждый настоящий человек.
Передовая общественность Франции высоко оценила опубликованную в 1942 году первую книгу Веркора — повесть «Молчание моря» («Silence de la mer»), в которой прославляется человеческое достоинство двух французских патриотов, воздвигнувших стену демонстративного ледяного молчания между ними и водворившимся в их доме фашистским офицером. В полных обличительной силы антифашистских книгах «Путь со звездой» («
Веркор сурово осуждает Канжа за проявленное им малодушие. В то же время он ставит проблему моральной ответственности человека не в объективном, социальном плане, не как вопрос о долге человека перед своими товарищами, перед народом, перед родиной. Перенося этот вопрос в чисто психологический, абстрактный план, он утверждает, что каждая человеческая личность ответственна прежде всего перед своею собственной совестью, которая ни при каких обстоятельствах не допускает подчинения чужой воле. Пьер Канж не только после своего преступления, но и до него является индивидуалистом. Он молчит под пытками не ради спасения товарищей, а для того, чтобы сохранить уважение к самому себе. Он сам и допрашивающие его палачи казались Пьеру изолированными от всего мира азартными игроками, захваченными игрой, ставкой в которой была его человеческая ценность. «Я совсем не думал о вас, — признался он впоследствии своим товарищам. — Я думал только о них, о моих палачах, о них и о себе».
Изображая Пьера в тот момент, когда он бросал в печь своего товарища, автор заставляет героя терзаться не от зрелища страшной смерти этого человека, не от сознания совершенного предательства, а исключительно от сознания того, что он, Пьер Канж, подчинившись приказу нациста, навсегда утратил человеческое достоинство и чистоту совести. Характерно, что позднее Пьер Канж с полным равнодушием выполнял роль фашистского палача возле той же печи. «Они были по большей части мертвы, но, вероятно, не все. Я не обращал внимания. Мне это было совершенно безразлично. Иногда после многих окоченевших холодных тел я брал на руки еще мягкое, еще согретое остатком жизни. Но какая разница? Один или десять тысяч — не все ли равно?»
В романе «Могущество света» («
Одно из последних произведений Веркора — роман «Гнев» («Colères», 1956) — служит наглядным художественным воплощением мыслей, изложенных им в Философском трактате «Более или менее человек» («Plus ou moins homme», 1956), мыслей о том, что подлинный человек всегда деятелен и не подчиняется обстоятельствам. Положительным персонажам «Гнева» — профсоюзному организатору Пелиону и профессору Мирамбо — противопоставлен поэт Эгмон, который проводит почти всю свою жизнь в сонных грезах, пока это сомнамбулическое состояние не доводит его до полного идиотизма.
Однако попытка Веркора решать гуманистическую проблему не в социальном и историческом плане, а в плане идеалистическом и абстрактном является глубоким его заблуждением. Желание умозрительным путем найти некое моральное качество, которое характеризовало бы «человека вообще» и отделяло бы человека от всех остальных обитателей земного шара, напоминает высмеянные уже Рабле схоластические попытки отыскать квинтэссенцию, «сущность всего сущего». Поэтому, справедливо утверждая, что человеческой природе свойственна активность, Веркор глубоко заблуждается, полагая, что основным проявлением этой тяги к действию являются бунтарские вспышки, в которых выражается принципиальный отказ отдельных личностей подчиняться обстоятельствам, каковы бы они ни были.
Те книги Веркора, в которых рассказывается о конкретно-исторических фактах непокорства — например, о сопротивлении французских патриотов гитлеровскому оккупационному режиму, — по праву заняли почетное место в прогрессивной литературе современной Франции. Стремление же писателя возвести индивидуалистическое своеволие в некий абсолют неизбежно уводит его от реалистической правды искусства в мир мелкобуржуазных анархистских абстракций.
В романе «Люди или животные?» вопрос о сущности человека тоже поставлен в абстрактном метафизическом плане, что может привести только к релятивизму, к отказу от положительного решения поставленной в романе проблемы.
Человеческое начало у тропи, как утверждает автор, проявляется в уже заложенном в них духе индивидуалистической строптивости. Потому-то автор и разделяет тропи на две группы. .Часть из них проявляет склонность к послушанию. Другая же часть тропи — своевольные существа, не признающие никакого сдерживающего дисциплинирующего начала. В этом-то и заключается, как уверяет нас автор, зародыш истинно человеческого в их еще неразвитом сознании.
Веркор отлично сознает, что определить характерные качества абстрактного «человека вообще» гораздо более трудная задача, чем охарактеризовать конкретного человека определенной эпохи, национальности, профессии и класса. «Насколько проще определить, что такое англичанин, судья, квакер, лейборист или полисмен, чем что такое человек, просто человек!» — восклицает запутавшийся в «деле Темплмора» судья Артур Дрейпер. Однако Веркор не отдает себе отчета в том, что «человек вообще», с социальной точки зрения, нереальное, схоластическое понятие. «...Каждый человек — прежде всего человек, а уж потом последователь Платона, Христа или Маркса», — заявляет он в послесловии к роману «Люди или животные?». Его книга и наполнена этими поисками определения «человека вообще». Высмеивая несостоятельность попыток подобного определения, роман «Люди или животные?» не содержит, однако, никаких позитивных начал. Веркор талантливо и зло высмеивает английский буржуазный суд и парламент, но он может противопоставить им лишь внутренний суд человека над самим собой, его индивидуальную совесть, его анархическую «свободу воли». Поэтому роман «Люди или животные?» открывает дорогу декадансу с его идеалистическим отрывом от реальной действительности, с его субъективистскими и релятивистскими тенденциями к внеисторической абстрактности.
Предисловие К. Наумова знакомит читателя с творческим развитием Веркора и справедливо отмечает то положительное, что имеется в его произведениях, особенно в тех, которые связаны с темой Сопротивления. Однако там, где К. Наумов противопоставляет творчество Веркора «воинствующему индивидуализму», он не замечает того, что индивидуализм является одним из основных принципов самого Веркора.
[…]
Веркор на протяжении своего творческого пути неоднократно проявлял себя как обличитель реакционных сил, в первую очередь сил фашизма. Действительно, в лучших своих произведениях — таких, например, как повесть «Молчание моря», роман «Гнев» — Веркор выступил как гуманист. Однако говорить о том, что в романе «Люди или животные?» он борется за высокие гуманистические идеалы, — значит по меньшей мере переоценить идейный смысл романа.
[…]
Л-ра: Иностранная литература. – 1958. – № 6. – С. 193-195.
Произведения
Критика
