Пьер Гамарра. Убийце – Гонкуровская премия
(Отрывок)
Все факты и герои этого романа вымышлены. Гонкуровская премия взята только потому, что она наиболее известная из всех литературных премий, но можно было бы с таким же успехом заменить ее любой другой.
1. ОПИСАНИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ
Преступника легче найти, чем разоблачить.
Марсель Паньоль,
Убийца прильнул ухом к двери и настороженно прислушался. Он никого не ждал, но все равно прислушивался.
Ветер разгуливал по городу, крича на тысячу голосов.
Тут были и тихие жалобы, и еле уловимые вздохи влюбленных, и робкие удары смычка, шуршали шелковые и бархатные платья; потом вдруг все это неожиданно сменялось громкими воплями, яростным рычанием.
Казалось, что кто-то прячется за окном, кто-то бродит по крыше.
Но там никого не было, никого, кроме ноябрьского ветра.
Убийца пожал плечами и улыбнулся.
Внезапно ветер утих. И ночь сразу стала огромной и легкой, как пустой мешок. Но это только так казалось. Ветер замолк всего на несколько секунд. Он был здесь, все время здесь.
Убийца снова пожал плечами.
Сейчас не время философствовать.
Он взглянул на часы.
Пора!
Тишина взорвалась. Порывы ветра сотрясали двери, где-то очень далеко в ночи жалобно заскрипела сорванная с крючка ставня.
Но он не встал. Его руки машинально перебирали лежавшие перед ним бумаги, поглаживали книги, трогали авторучку, чернильницу, оловянную пепельницу-пароходик...
От лампы с зеленым абажуром на руки падал мягкий свет.
Пальцы левой руки забарабанили по столу. Указательный палец правой руки отбивал такт. Потом он потянулся к выключателю лампы, но тут же замер.
Пора.
Убийца стал насвистывать. Какая-то старая песенка, всплывшая в его памяти из глубин прошлого. Только мелодия. Как же она называется? Почему именно она вспомнилась ему? Он и сам не понимал этого. Есть вопросы, на которые невозможно ответить.
Убийца выдвинул один из ящиков стола, приподнял перевязанную зеленой тесьмой пачку бумаг и вынул из-под нее толстую тетрадь в картонном переплете. На обложке крупными и жирными буквами было тщательно выведено: .
Убийца быстро пролистал тетрадь и остановился на последнем стихотворении - всего несколько коротких строчек, написанных мелким четким почерком.
Убийца прочитал вполголоса стихотворение и снова принялся насвистывать. Немного погодя он захлопнул тетрадь и бросил ее в открытый ящик стола.
Указательный палец правой руки опять потянулся к выключателю. Лампа погасла.
Через улицу стремглав промчалась собака. Ветер хлестал дома, рвал электрические провода. В садах полуголые ветки сухо стучали друг о друга. Собака, наверное, перепугалась бури.
От такого ветра и в самом деле можно с ума сойти. Яростные порывы следовали один за другим, все сильнее становились вскрики, вопли, скрежет, стоны. Город больше не существовал, не было домов, не было улиц. Ничего, кроме потоков ветра, лавин разноголосого гула.
Скрипела какая-то ставня. Пожалуй, та же самая, которую Убийца слышал раньше. А может быть, и другая. Что стоит ставне соскочить с крючка, тем более при таком ветре, - непонятно, как еще не рухнули стены домов!
А вообще-то, если бы не ветер, в городе было спокойно - на улице ни души.
Убийца пошел по бульвару, обсаженному липами и акациями. Белыми акациями.
Бульвар кончился, и он свернул налево, в совершенно темную улочку. Дорогу он знал хорошо.
Он постучал в дверь. Дом стоял в глубине тупика. Убийца постучал еще раз. Он прислушался, но не смог уловить ни малейшего шороха. Ветер уносил все звуки.
Вдруг дверь распахнулась, и в коридоре, слабо освещенном лампочкой, Убийца увидал старика Мюэ.
- Простите, что я вас побеспокоил в такой поздний час, - сказал Убийца.
Прошло несколько секунд.
По вашему, несколько секунд- чепуха? А вот посчитайте: раз, два, три, четыре, пять... Это много времени, гораздо больше, чем кажется.
За эти несколько секунд Убийца успел подумать о стольких вещах: о ветре, например, о темных улицах, о том, что сейчас все спят и соседи ничего не услышат, о капитане жандармерии...
- Что вам угодно? - спросил старик Мюэ.
Убийца ответил не сразу. Прошло две-три секунды. Он вынул из кармана револьвер. Курок был взведен. Рука в перчатке крепко сжимала оружие.
- Поднимите руки и отступите назад! - приказал он.
У старика Мюэ от страха расширились глаза, и он машинально провел ладонью по своей желтоватой седой бородке.
- Я вам не причиню никакого вреда, - добавил Убийца.
Он закрыл за собой наружную дверь. Старик Мюэ поднял руки.
Вход в лавку находился в конце коридора, слева. Старик медленно отступал. Его лицо выражало ужас. Наверное, он думал:
- Не останавливайтесь, - сказал Убийца.
Старик Мюэ, пятясь, дошел до входа в лавку. В спешке он надел свой старый пиджак поверх ночной рубашки. Брюки на нем штопором. Шея обмотана зеленоватым шарфом.
В лавке было совершенно темно. Старик продолжал пятиться. Еще шаг - и он погрузился бы в этот мрак, но он задел локтем стопку книг, они рассыпались по полу. Старик хотел было нагнуться, чтобы собрать их, но Убийца остановил его:
- Ни с места!
Мюэ медленно снова поднял руки. Покрытая пылью лампочка в коридоре освещала его лицо. Он ничего не понимал. У него дрожали губы, и он несколько раз делал попытку что-то произнести, но не мог выговорить ни слова.
Убийца выстрелил три раза.
Старик глухо повалился на пол, как мешок, набитый тряпьем.
Убийца перешагнул через труп и вошел в лавку. Он достал карманный фонарик и стал шарить лучом по полкам. Узкое помещение лавки тянулось за левой стеной коридора, справа находилась квартира старика: комната и кухня.
Убийца провел в доме Мюэ добрых полчаса. Он не спеша расхаживал по квартире, принимая разные меры предосторожности.
Лавка и кухонька выходили в тупик. Кухня освещалась маленьким окошечком, снабженным сплошной деревянной ставней. Убийца откинул крючок, ставня со стоном повернулась на петлях и прибилась к наружной стене.
С улицы ставню можно было закрепить вделанным в стену железным крюком. Убийца вышел, накинул крюк на ушко ставни. Теперь ставня не закроется. Еще надо было убрать деревянный щит, которым закрывали на ночь витрину лавки. Убийца торопливо внес его в коридор, закрыл за собой дверь и ушел.
Когда рассветет, ни у кого не возникнет никаких подозрений. Лавка будет казаться открытой, и будет видно пыльное окно кухни.
Соседи заметят: . И никто не подумает ничего дурного. Никому не придет в голову, что в конце коридора, на пороге лавки, лежит труп.
Убийца, насвистывая, ушел в ночь.
Ветер продолжал завывать.
2. МОЛЧАНИЕ ГАРПОКРАТА
Чтобы написать книгу, так же как и для
того, чтобы собрать часы, надо владеть
своим ремеслом: автор должен обладать не
только умом.
Ла Брюйер
Телефонный разговор между главным редактором крупной утренней газеты Максом Бари и заведующим литературным отделом той же газеты Жаком д'Аржаном:
- Так. Ну? ? Слышу, слышу. Да, понял... Греческое имя... А кто автор, я вас спрашиваю об авторе...
- Какой-то Поль Дубуа. Теперь вы меня лучше слышите?
- Да. Что-то было с телефоном. Кто он такой, этот Дюбуа?
- Дубуа, не после , а . Повторяю, после - .
- Какое это имеет значение! Итак, вы берете подробное интервью, идет? А фотографии есть?
- Конечно, нет. Об этом я вам и толкую. И фотографии и интервью отпадают.
- Почему?
- Потому что нет автора.
- А где же он?
- Никто ничего не знает. Никто!
- Послушайте, дорогой д'Аржан, вы понимаете, какую чушь вы порете? Некий господин, чье имя никогда и не слышали в литературном мире, отхватывает себе Гонкуровскую премию и не появляется в день торжества. Да над вами посмеялись!
- Уверяю вас, что я информирован лучше, чем кто-либо.
- Вот так история!
- Да, история поразительная.
- Ну хорошо, он где-то задержался, занят или болен?
- Никто ничего не знает.
- Он уехал за границу?
- Я же вам говорю, никто ничего не знает.
- И не знают адреса?
- Да... То есть нет. Этот субъект прислал письмо председателю жюри, дав ему парижский адрес. Но адрес вымышлен. Уже наведены справки. Одним словом, ничего не известно. Поль Дубуа не явился.
- Так. Надо еще подождать немного.
- А мы и ждем. Радио уже передало о присуждении премии. Посмотрим, что будет.
- Странно, очень странно. Представить роман на Гонкуровскую премию, а потом даже не поинтересоваться его судьбой! А что это за роман? Как он там называется, вы мне только что говорили?
- Ну да... Вы его прочли?
- Нет. В этом-то вся загвоздка. Мне кажется, что премия присуждалась не рукописи...
- Слушаю. Что? Повторите. Опять кто-то мешает!
- Алло, а теперь слышите?
- Да. Так вы говорили мне что-то о рукописи?
- Совершенно верно. Каждый из членов жюри получил по экземпляру . Роман отпечатан на машинке и подписан Полем Дубуа. Вот и все сведения об этом Дубуа с после .
- Так. А письмо председателю?
- Ничего интересного. Письмо как письмо. Там ничего не выудишь. К тому же, я вам говорил, адрес вымышлен. Да, положение членов жюри незавидное. Председатель сам не свой, журналисты начинают зубоскалить. Уже придумали заголовки для вечерних выпусков: , ... Все это очень странно...
- Слушайте, д'Аржан, постарайтесь все же раздобыть какие-нибудь подробности. А это - что за штука?
- Роман.
- Это ясно, но кто такой Гарпократ?
- Ну, как вам сказать... Греческий бог...
- Ну конечно, я уже совсем обалдел.
- Бог молчания.
- Да, да.
- Роман превосходит все, что только можно вообразить. Говорят, это совершенно выдающаяся вещь. Он произвел потрясающее впечатление на жюри. Знаете, ведь премия была предрешена. Вернее, было два кандидата: Жюль Воллар за и Арманда Раймон с ее ...
- Знаю: в самом деле... Довольно такая... книга... А?
- Пожалуй. Но все же Воллар котировался выше. Честно-то говоря, - не роман... Одним словом, вдруг, в самый последний момент, всплыло имя Дубуа. Кто-то сказал:
- Ладно. Слушайте, нечего впадать в панику. Лично мне кажется, что этот самый гений с минуты на минуту явится. Если не сам, то какой- нибудь его друг или родственник. И сразу все прояснится: Дубуа был болен или его задержали, мало ли что...
- А неверный адрес?
- Все гении рассеянны... Алло. Значит, ждите, добывайте материал. Мы дадим хорошую подборку со сногсшибательным началом на первой полосе, тиснем портрет и...
- Если он у нас будет...
- Ну ясно. Да, а сам роман? Вы его читали?
- Где я мог взять его?..
- Ну, старина, выкручивайтесь как хотите, но нам нужно содержание книги, какой-нибудь отрывок... Попросите Морелли, Андрэ Морелли, члена жюри, он друг нашей семьи. Да вы и сами его знаете. Пусть он вам даст эту злосчастную рукопись. Как хотите, но вы должны хотя бы пролистать ее.
- Сейчас жюри проводит закрытое заседание...
- Где?
- Все там же, на площади Гайон, в ресторане ...
- Хорошо. Сидите там и соберите для нас хорошенький материальчик. Я полагаюсь на вас...
- Сделаю все возможное...
На город спускался вечер. Холодный, промозглый ноябрьский вечер. В такую погоду мечтаешь о камине, о тарелке горячего супа.
Убийца сидел у радиоприемника. Только что кончился концерт легкой музыки, начали передавать последние известия. Низкий ровный голос диктора вкрадчиво проникал в квартиру. После отчета о парламентских дебатах он перешел к хронике.
- Париж. Сегодня, следуя установленной традиции, в ресторане на площади Гайон состоялось заседание жюри Гонкуровской академии...
(Убийца подумал: )
Диктор продолжал:
- Премия присуждена мосье Полю Дубуа за роман . Несколько голосов получили также мосье Жюль Воллар, автор , и мадам Арманда Раймон за роман . Председатель жюри в беседе с нами заявил: , удостоенного Гонкуровской премии, не присутствовал при объявлении решения жюри. Жюри просит его срочно явиться или прислать сведения о своем местопребывании...
Далее низкий голос рассказал о наводнении в Тунисе. Женский голос, сменивший мужской, сообщил, что наконец удалось раскрыть загадочное дело об отравлении в Гренобле, где жена одного колбасника и ее сестра умерли при подозрительных обстоятельствах. Все оказалось очень просто. Преступление совершил колбасник, он подсыпал мышьяку.
Затем довольно неприятно грассирующий диктор прочитал результаты бегов. Немного погодя Убийца выключил радио.
Главный редактор Макс Бари около восьми часов вечера, выходя из своего кабинета, столкнулся с репортером Жозэ Робеном. Репортер только что вернулся из Гренобля, куда он ездил по делу колбасника-отравителя. По правде говоря, в этом деле не было ничего загадочного и первые же подозрения полиции очень скоро подтвердились. Колбасник подсыпал мышьяк в утренний кофе своей жене и золовке. Он сразу же во всем признался.
Жозэ Робен ограничился несколькими короткими отчетами о следствии. Все прояснилось настолько быстро, что он даже особенно не вникал в суть дела.
- Ах, это вы, Робен! - воскликнул редактор. - А я как раз подумал о вас... Прямо из Гренобля?
- Да... Добрый вечер.
Они обменялись рукопожатиями.
- Вы уже знаете? - спросил Бари. - Читали последние сообщения?
- Нет. Я только приехал и еще не видел вечерних газет.
- Зайдите... Я вам расскажу в двух словах. Это по поводу Гонкуровской премии.
- Разрешите? - спросил Жозэ.
Он уселся в кожаное кресаю и закурил сигарету.
- Устали? - спросил Бари.
- Да, немножко.
- Дело в Гренобле оказалось пустячным?
- Да, не фонтан. Так вы начали о Гонкуровской премии. Кто же счастливчик? Называли Воллара...
- Ну вот, слушайте. Возможно, вы этим и займетесь. Все очень просто: лауреата вообще нет.
- Как так нет?
- Вот так. Премию присудили. Один из романов получил большинство голосов, а лауреат не явился.
- Но еще есть время.
- Конечно. И все-таки случай весьма необычный.
Бари порылся в бумагах, которыми был завален его стол.
- Куда же я сунул вечерние газеты? Ага, вот они. Смотрите, какие заголовки: . . и молчание лауреата>. .
Жозэ Робен взял газеты и с невозмутимым видом принялся читать их. Его круглая кудрявая голова с золотистыми волосами прилежно склонилась над свежими, пахнущими краской полосами. Время от времени он удивленно поднимал брови, и его голубые фаянсовые глаза выражали веселое недоумение.
Бари ходил взад и вперед по кабинету, посасывая пустую трубку, потом остановился перед журналистом, открыл рот, но, ничего не сказав, снова зашагал. Он хорошо знал Робена. Парень обладал здравым смыслом и чутьем и, не разобравшись в деле, не высказывал своего мнения.
Но вот Жозэ поднял голову и улыбнулся.
- Забавно, - тихо проговорил он.
- Да, пожалуй, забавно...
Бари пожал плечами.
- Хороший материал для газеты, - продолжал Жозэ.
- Правильно, правильно, - согласился редактор. - Но меня беспокоит...
Он остановился и задумчиво пососал мундштук своей трубки. Жозэ удивленно поглядел на Бари.
- Боюсь, - заговорил опять редактор, - что д'Аржану это дело не по плечу.
- Почему?
- Да, конечно, д'Аржан - литератор, хороший критик, это бесспорно. Он вам умело накатает хронику, в общем, свое дело знает, но, мне думается, за этой историей с исчезнувшим лауреатом кроется еще что-то. Этим делом надо заняться вам, Робен... Да, я знаю, вы устали, вы в дурном настроении. Дело колбасника и выеденного яйца не стоило. И все же...
- Простите, но это не по моей части.
Жозэ покачал головой и стряхнул пепел с сигареты. В уголках его детского рта притаилась улыбка.
- Нет, это не по моей части. Я не знаком с литературным миром, с писателями, я посещаю другие университеты, не имеющие отношения к литературе. Вот если бы речь шла о каком-нибудь красивеньком преступлении в крепко-накрепко запертой комнате или о суде присяжных... А все остальное...
- Ну, ну... Вы же сами признаетесь, что любите все загадочное. Так как же, вопрос решен?
- Подождите-ка. Судя по тому, что я сейчас прочитал, сведения у моих коллег весьма скудные. Присудили Гонкуровскую премию. Как и полагается, предварительно собралось жюри. Рассматривали кандидатуру Воллара и... как ее? Арманды Раймон. Неожиданно кто-то предлагает еще некоего Дубуа. Господа - члены жюри - обмениваются мнениями, спорят, короче говоря, выясняется, что - одно из крупнейших литературных событий нашего века. Совершенно своеобразный стиль. Непривычная атмосфера. Невиданные психологические наблюдения. Словом, все признаки гениальности. Итак, решался вопрос, дать ли премию Воллару, или Арманде Раймон, или еще какому-нибудь бесспорному произведению. Жюри колеблется, прикидывает и так и этак, спорит. Никто не знает этого гениального Дубуа, этого таинственного литературного феномена. И вот наступает развязка. Премию присуждают Дубуа, но... Дубуа не является. Его ищут по указанному им адресу. Там нет никакого Дубуа. И до сих пор воз ни с места, и жюри в полном отчаянии.
- Совершенно верно. Ну, а ваше мнение?
Жозэ развел руками.
- А какое у меня может быть мнение? Дубуа оторвал себе Гонкуровскую премию. Где же Дубуа? Кто такой Дубуа? Я знаю не больше вашего. А вдруг это злая шутка... Ведь все возможно...
- Да нет, едва ли кто-нибудь из наших литераторов, написав гениальное произведение, решит остаться анонимом. Нет, это отпадает.
- Кто знает? Редко, правда, но встречаются и среди писателей скромные люди.
У Жозэ загорелись глаза. Усталость с его лица как рукой сняло. Бари дружески хлопнул его по спине.
- Я же вам говорил, это дельце для вас.
- Нет, нет, вы не правы. Моя область - увы! - преступление, в бутылке чернил...
- Ну вот, бутылка с чернилами уже есть...
Жозэ встал, бросил на стол кипу газет, которая лежала у него на коленях. Он был небольшого роста, и широкий серый плащ неуклюже сидел на нем.
- Любопытно было бы познакомиться... - Помолчав, Жозэ продолжал: -Любопытно было бы познакомиться с этим романом.
- Конечно, - ответил Бари. - Я и просил д'Аржана поподробнее все разузнать. Но господа из жюри, кажется, не желают ничего сообщать. От издателей отбою нет, но всем отказывают. Ждут лауреата. А я сказал д'Аржану:
Телефонный звонок прервал редактора.
- Алло! - сказал Бари. - Алло! Да, это я... Добрый вечер... Ах так... Неужели? Очень хорошо. Великолепно... Я был уверен... Он согласился? Ну конечно, он не мог отказать... Что? Естественно... Жаль... Больше ничего? Вы измотались? Старик Симони взбешен? Да, как можно больше всяких подробностей. Вот именно. Гоните строки. Что? Фотомонтаж со стариком Симони на фоне черного силуэта? Великолепная идея! И можно дать такую подпись: , в обществе неизвестного лауреата...> В десять часов? Идет, в десять так в десять. Я еще не смог связаться с Морелли. Попробую сейчас. До свидания. Вот именно. Спасибо. Вам тоже...
Бари повесил трубку.
- Звонил д'Аржан.
- Что он сказал?
- В общем, ничего нового. Жюри неистовствует. Старик Симони, - вы знаете, поэт Симони, - тоже рвет и мечет. Он говорит, что это позор для Гонкуровского комитета, и собирается отдать под суд шутника. У д'Аржана превосходная мысль - смонтировать фотографию Симони на фоне силуэта, который будет изображать неизвестного лауреата.
- Недурно!
- Да, чуть не забыл самое главное. Д'Аржану удалось кое-что вытянуть из Морелли. Вы слышали о Морелли? Он пишет исторические повестушки. Это друг нашей семьи, он не смог отказать нам и дал небольшую информацию. Д'Аржан встретился с ним и засыпал его вопросами. Но самое главное так и остается тайной. Мосье Дубуа по-прежнему скрывается. Морелли читал роман и пересказал д'Аржану содержание. Фабула несложная. Это описание одного преступления.
- Детектив?
- Нет, по-моему, нет. Насколько я понял, это нечто вроде мемуаров. Мемуары человека, который поставлен перед необходимостью совершить убийство. Понимаете? Я же говорю, вам стоит заняться этим делом.
Жозэ рассмеялся.
- Убийство на бумаге! В общем, мосье Дубуа рассказывает историю одного преступления.
- Вот-вот.
- Но сделать отсюда вывод, что убийство было совершено, по-моему, довольно смело.
- Говорят, что преступление описано с большой силой.
Жозэ, посвистывая с нерешительным видом, раскрыл свой портсигар и, поглядев Бари в лицо, сказал:
- У меня есть предложение, которое должно вам понравиться. Вы ведь любите броские заголовки? Предположим, что убийство, описанное Дубуа, действительно самое что ни на есть настоящее.
- Так.
- В таком случае на первой полосе можно дать сногсшибательный заголовок.
Жозэ вынул сигарету, медленно покрутил ее между пальцами и, прищурившись, продолжал:
- Именно сногсшибательный: . От такого заголовка интеллигентного поэта Гастона Симони может хватить удар. Недурно, а? .
3. ГРОЗДЬ ГНЕВА
Ясность - вежливость писателя.
Жюль Ренар
Д'Аржан, элегантный молодой человек лет тридцати, улыбнулся и левой рукой поправил шелковый платочек, который торчал у него из верхнего кармана пиджака.
- Да что вы, я нисколько не обижен. Раз Бари так настойчиво предлагает вам заняться этим делом, значит, на его взгляд, оно выходит за рамки литературы. Думаю, что он прав. У него есть нюх. Он образцовый главный редактор и превосходно разбирается, что может сегодня или завтра пойти под шапкой на первой полосе. У него какой-то дар предвидения.
- Все это так, - ответил Робен, - но это еще не факт, что преступление на бумаге соответствует истинному преступлению.
Он вежливо поклонился и продолжал:
- Я займусь этим делом только в том случае, если это литературное, как я его называю, преступление примет реальные очертания. Ну, и, естественно, вместе с вами. Ведь я очень мало знаком с литературной средой.
Тонкие губы д'Аржана сложились в улыбку. Она как бы говорила: - и в то же время: .
Жозэ встал, подошел к окну и поднял штору. Сквозь стекло виден был темный двор, загроможденный какими-то бесформенными предметами. В глубине стоял грузовик, на нем возвышались огромные рулоны бумаги. Справа ярко сверкали большие окна наборного цеха, в кабинет долетал приглушенный стук линотипов. Слева в нижних этажах было темно. Эту часть здания занимали административно-хозяйственные отделы. Откуда-то очень издалека доносился гул ротационных машин.
Журналисты устроились, чтобы поговорить, в маленьком уютном кабинете д'Аржана. Стены кабинета были увешаны старинными гравюрами.
- Дождь еще идет? - спросил литературный обозреватель.
- Нет, - ответил Жозэ.
Он отошел от окна.
- В общем, из того, что вам удалось узнать о романе Дубуа, трудно сделать какие-либо выводы. Если отбросить... как бы выразиться... всю литературную оболочку, всякие там психологические и философские отступления, то ничего не останется...
- Да, - согласился д'Аржан. - Правда, я довольно бегло проглядел рукопись, но, судя по тому, что запомнилось, и по моим заметкам, а главное - по пересказу Морелли, фабула в самом деле слабовата.
Жозэ достал из кармана пиджака записную книжечку в молескиновом переплете.
- Вот я кое-что записал. Посмотрим... Во-первых, место действия... Автор точно не называет. Какой-то маленький городок на Гаронне, в винодельческом районе. Ну, а на берегах Гаронны повсюду виноградники... Но, может быть...
- Простите, не помню, рассказывал ли я, что в начале третьей или четвертой главы - кстати, она написана блестяще - говорится о шашле...
- О шашле? Тогда ясно, речь идет о Муассаке, о муассакской шашле!
- И мне так кажется.
- Значит, это мы установили. Но даже если действие романа протекает не в самом Муассаке, то, вероятно, автор знает город и имел в виду именно его. Дальше. На одной из улочек города, обычно тихой и пустынной, убит старый букинист Мюэ... правильно я его назвал?.. Убит тремя револьверными выстрелами. Преступление совершает автор, то есть тот, кто об этом рассказывает. Причина: необъяснимая ненависть.
- Кстати, в этом суть романа, - вставил д'Аржан, - это важнее, чем само убийство, хотя описание его и занимает значительное место. На самом деле убийство - лишь вывод из откровений, сделанных в первых главах.
Жозэ с рассеянным видом провел рукой по обрезу своей записной книжки.
- Так, - сказал он. - Но оставим пока рассуждения, возьмем только факты. Как по-вашему, улица и лавка описаны там подробно?
- Можно ли по ним узнать, если понадобится, место преступления? Мне кажется, да... Хотя, как вы понимаете, я не заострял на этом внимания. Рукопись была у меня в руках очень недолго, и я лишь перелистал ее. Мне ведь не приходило в голову, что это литературное убийство может соответствовать убийству истинному...
- Да пока для этого предположения нет никаких данных, - улыбнулся Жозэ. - Просто я по своей природе очень подозрителен!
Д'Аржан нахмурил брови, напрягая память.
- Мне думается, там достаточно детализации. Пожалуй даже, если потребуется, можно узнать эти места. Да, можно... Морелли мне расхваливал главу, где описывается убийство... Там упоминаются какой- то желтый фасад дома, коридор, где пахнет сыростью, тесная грязная кухня... Возможно, есть еще какие-то подробности, мне надо бы еще разок просмотреть рукопись...
- Итак, давайте подведем итог, - сказал Жозэ. - Муассак или его окрестности. Маленькая улочка, лавка букиниста. Старик Мюэ убит тремя револьверными выстрелами. Побудительная причина: литература!
Д'Аржан протестующе поднял руки:
- Нет, вы упрощаете. Все триста страниц посвящены разъяснению причин, толкнувших автора на преступление. Это и есть суть произведения. Автор, ну, скажем, убийца, объясняет, что привело его к этому чувству ненависти. Старик Мюэ [Мюэ - по-французски .] - странная фамилия, не правда ли? - жил один, и, казалось, был вполне доволен своей судьбой. А убийца не переносит одиночества, но вынужден жить в одиночестве.
- Вынужден?
- То есть... Убийца - своего рода мизантроп. Он старый холостяк. Ну, были там какие-то неудачные романы... Он считает, что его социальное положение выше положения букиниста, а в то же время в образе жизни этих людей много общего. Но старик Мюэ живет как будто бы безмятежно, а убийца раздираем сложными противоречиями, сомнениями, неудовлетворенностью, тоской... Понимаете? В книге дан потрясающий психологический анализ...
Жозэ покачал головой.
- Понятно... Значит, оба старые холостяки. Один - в общем-то простой старик, а второй - писатель со сложной психологией.
- Примерно так.
- И писатель завидует букинисту, завидует его спокойствию, его простоте... И убивает его! Хм!
Репортер встал и украдкой потянулся.
- Вы знаете район Гаронны? - спросил он д'Аржана.
- Неважно.
- Приятные места. Земля там жирная, плодовитая, девушки прелестны...
- Муассак находится в департаменте Тарн-и-Гаронна?
- Да. В городе есть монастырь чуть ли не одиннадцатого века, с великолепным порталом.
- Я мало бывал на юге Франции.
- Жаль, - заметил Жозэ.
Он опустил голову и уставился на носки своих башмаков.
- Меня заинтересовало название книги... ... Что это означает? Молчание... Старик Мюэ... Возможно, тут кроется какая-то связь, но, кроме того... Нет, не понимаю.
- Мне кажется, здесь-то все понятно, - сказал д'Аржан. - Об этом самом Гарпократе я узнал, порывшись в энциклопедии. Гарпократ происходит от Гора, египетского бога, которого изображали с головой сокола. Гор - значит высокий, возвышенный. Как вы знаете, это национальный бог египтян. Было много разновидностей Гора, например Горбедит, то есть Гор города Бедит, или Гормахит - он олицетворял собой горизонт, Гормахитом называли большого сфинкса Гиза. Еще был Горпехруд, или Гор-дитя, сын Озириса и Изиды, - его египтяне изображали с поднесенным ко рту пальцем. Греки неправильно истолковали этот детский жест и превратили его в бога молчания -Гарпократа. Вы меня слушаете?
- Конечно. Все это очень интересно...
- Как видите, название объясняется просто. Бог прикладывает палец к губам, он приказывает молчать. Но что скрывается за этим молчанием, что означает этот уход в себя? В романе кипят такие страсти! Это и есть главное в нем - они приводят в конце концов, как вы знаете, к убийству. К убийству старика Мюэ.
- Здорово, - заметил Жозэ. - Все это выглядит довольно убедительно. Любопытно было бы познакомиться с этим таинственным Полем Дубуа. Кстати, и фамилия какая-то странная.
- Скорее всего псевдоним...
- Вероятно, да...
Репортер вернулся к окну и опять приподнял штору. Ярко освещенный наборный цех напоминал фантастический дворец. В этом сиянии суетились какие-то темные фигурки, виднелись склонившиеся над талерами метранпажи... В глубине огромного цеха безостановочно стучали липотипы, выплевывая свеженькие металлические строки... Свистели и жужжали печатные машины. В первом этаже рычали чудовища, изрыгая провинциальный выпуск газеты. От тяжелого дыхания ротационных машин дрожали стены здания.
Жозэ опустил штору.
Д'Аржан, сидя за своим письменным столом, машинально вертел в пальцах колпачок авторучки.
- Не буду мешать вам работать. - Жозэ направился к двери. - Привет! Я пойду к Бари.
- Мне еще надо просмотреть конец моей статьи, - пробормотал литературный обозреватель.
* * *
Жозэ шел по редакционному коридору, где были отделы общей информации, экономический, спортивный...
Репортер пожал плечами.
Из-за стены доносился стук телетайпов - автоматических аппаратов для приема последних известий. Молоточки безостановочно стучали по бумажной ленте, и одно сообщение сменяло другое. Обычный редакционный шум. С утра до вечера тянулись ленты. Лондон - Париж - Вашингтон. Передают, что... Каир: в кругах, заслуживающих доверия, говорят... Рим: из хорошо информированных источников стало известно, что... и так далее. Агентства беспрерывно передавали новости: одни - краткие, лаконичные, другие - пространные, одни - сенсационные, другие - обычные. Каждая редакция тащила к себе свою добычу, ее разбирала, сортировала, сокращала, бесцветный заголовок заменяла броским.
Подходя к отделу информации, Жозе Робен услышал гул голосов. Было около десяти часов вечера. Жозэ остановился у приоткрытой двери, и до него донесся зычный голос ответственного секретаря редакции Норбера.
- Нет, нет, так не пойдет! - кричал он. - Полосы не резиновые. Если никто не хочет уступить, идите верстать газету сами! Нет, кроме шуток, вы соображаете? У меня и на второй полосе и на третьей еще объявления... Надо резать! - Макс Бари стоял около стола, заваленного рукописями и оттисками. Руки его были скрещены, голова чуть наклонена, так что можно было видеть, как блестит под лампочкой его широкий лоб с залысинами. У Бари были темные густые брови, мясистый нос, круглые розовые щеки. Плотный, коренастый, он сейчас напоминал бычка, готового ринуться вперед.
Но Норбера ничуть не смущал мрачный взгляд главного редактора.
- А я вам говорю, что так не пойдет, - продолжал ответственный секретарь. - Каждый сует мне какие-то простыни. Можно подумать, что никто не умеет сокращать. У всех, видите ли, исключительный материал. Отдел внутренней политики утверждает, будто ожидается кризис, у зарубежников тоже все невероятно важно, для Гонкуровской премии надо выделить целых четыре колонки на первой полосе... а теперь они уже размахнулись на пять или шесть колонок! Не дам, вот и все... Вы знаете, сколько у меня объявлений на второй полосе? Больше половины полосы! Словом, я больше ничего не беру. Ничего. Хватит. Газета готова, совершенно готова. У меня материала еще на четыре полосы, а может, и больше, понятно?
- Конечно, все понятно, - раздался женский голос из глубины кабинета, - все понятно, хроника, как обычно, останется на талере... А потом пойдут жалобы, что газета плохо информирует!
- Дорогая Рози, ну что я могу сделать? Конечно, на талере останется металл. Но я-то тут ни при чем! Каждый пропихивает огромные куски, ничуть не заботясь о соседях. Я и говорю, что так работать невозможно...
- В Бурбонском дворце ночное заседание, - заявил редактор отдела внутренней политики. - Будет поставлен вопрос о доверии. Если надо поджать, я подожму. Только...
- Хорошо, - отрезал Бари. - Норбер прав, газета не резиновая, и каждый должен помочь...
- Если бы не объявления, - тихо проворчал Норбер...
- Слушай, старина, нельзя же отказаться от объявлений.
- Я не говорю, что надо отказываться, я сам знаю, что объявления нам нужны, а все-таки...
- Все, с этим вопросом покончено, - продолжал Бари. - Объявления приняты, и уже поздно их переносить. Я тебя прошу дать для Гонкуровской пять колонок - это гвоздь завтрашнего номера...
- Все, что можно, сделаю, - рявкнул Норбер, - но если эти господа не пожелают потесниться...
Жозэ спокойно уселся в глубине кабинета, неподалеку от девушки, которая вступилась за хронику. Он не впервые присутствовал при подобных сценах. Они повторялись почти ежедневно, а иногда и по нескольку раз в день.
Из наборного цеха примчался ответственный секретарь, ругаясь, он потрясал ворохом статей и размахивал своей линейкой.
- У меня уже перебор на три колонки. Больше места нет. Газета не резиновая.
Да, места больше не было, а телетайпы продолжали терпеливо отстукивать буквы на бумажных лентах. Сообщения следовали за сообщениями, всякие мелочи сменялись дипломатическими материалами, отчеты - мелочами. На столах редакторов отделов росли горы материала. И все - первостепенной важности. Его поджимали, резали, переделывали, но наступал наконец момент, когда резать больше было нельзя. Тогда шли к Норберу или еще к кому-нибудь, ловчили, выклянчивали . Норбер размахивал своей карающей линейкой и кричал, что он не уступит, ни за что не уступит, потому что места нет. Нет, нет, ничего нет, конечно, невозможно...
И все же каждый раз происходило чудо, втискивались и , и еще много, много других колонок.
- Вы только пойдите и посмотрите на талеры, что они мне понапихали! - сказал Норбер главному редактору.
Они вышли. В кабинете стало относительно тихо...
Жозэ подошел к Рози и угостил ее сигаретой.
- Добрый вечер, Жозэ... Спасибо... Вы сегодня приехали из Гренобля? Мне понравился ваш первый репортаж... Остальные как-то хуже получились...
- Да, - согласился репортер. - Остальные были очень плохие.
- Нет, нет, не плохие, - воскликнула девушка.
Жозэ резко переменил разговор.
- Ну, что нового в вечернем выпуске? Много сообщений?
- Много, но интересного ничего. Если не считать истории с Гонкуровской премией...
- Да, я говорил с д'Аржаном.
- Что он рассказал?
- Ничего особенного. Лауреата нет - вот и все.
- Загадочное дело, - проговорила Рози. - Куплетисты позубоскалят вволю! Говорят, члены жюри не решаются нигде показываться.
Рози Соваж было двадцать восемь лет. Это была смуглая, хорошо сложенная девушка, с милым лицом. Ее глаза и мягкий взгляд как-то сглаживали неправильные черты и несколько великоватый рот. Рози слыла прекрасным товарищем и опытной журналисткой. Она заведовала отделом информации -работа неблагодарная и трудоемкая. Каждый день приносил поток сообщений и известий. Любая информация всего на три строки могла назавтра перекочевать на первую полосу и занять все шесть колонок. Но бывало и так: поступал сенсационный материал, а через сутки он выдыхался, как воздушный шар.
Рози Соваж обладала профессиональным чутьем, очень любила свое дело и превосходно угадывала вкус читателей.
Жозэ с задумчивым видом покуривал сигарету. Рядом с ним Рози, склонившись к телефону, говорила в трубку:
- Алло, Норбер, это Рози... Помнишь, ты мне обещал на авиационную катастрофу три колонки. Не подведи, это очень важно. О ней будут говорить дня три...
- Хорошо, хорошо, - пробурчал в телефон ответственный секретарь. -Если бы только это...
- Я тебя просила всего три колонки на развороте, а материал заслуживает быть на первой полосе.
- Ладно, ладно, посмотрим.
Жозэ бросил сигарету, взял подшивку и принялся листать ее.
- Вы перечитываете свой репортаж? - спросила Рози.
- Нет, что вы! - тихо пробормотал журналист. - Я просто просматриваю газету... Пожалуй, иногда полезно взглянуть на старые номера...
- Вы знаете, что говорил Адриан Эбрар, бывший издатель : .
- Адриан Эбрар не прав, - все так же спокойно ответил Жозэ. - С читателем надо считаться.
Он захлопнул подшивку и спросил:
- Это последние номера? А более старых у вас нет?
- Посмотрите в архивных комплектах. А что вы ищите?
- Сам не знаю.
- Как не знаете?
Рози Соваж с улыбкой поглядела на Жозэ.
- Ну-ка, дорогой мой Робен, не хитрите. Вы напали на какой-то след. Не смейте от меня скрывать. Что случилось? Вы все еще занимаетесь убийством в Гренобле? Нет? А чем?
Жозэ неопределенно покачал головой и направился к шкафу. Порывшись на полках, он вынул несколько газет, разложил их на столе и стал водить пальцем вдоль колонок.
- Не нашли? - спросила его Рози.
- Нет, что-то не вижу.
Репортер не спеша положил газеты на место.
- Да что вы ищете? - снова поинтересовалась девушка.
- Ладно, - сказал Жозэ, не отвечая на вопрос. - Я хочу спать. Утомление на меня вредно действует. Смешно, но когда я устаю, я теряю ощущение реальности и начинаю фантазировать...
- Как фантазировать?
- Вы будете смеяться, если я вам скажу.
- А все-таки скажите.
- Нет, лучше я вам задам один вопрос. За эти дни между Тулузой и Ажаном не было убийства?
Рози поняла, что репортер не шутит, и, нахмурив брови, задумалась.
- Между Тулузой и Ажаном? А почему именно между Тулузой и Ажаном? Ну и загадки вы мне задаете. Подождите... Есть убийство на почве ревности в районе Рошфора, драка в Арле - кончилась убийством, большой пожар около Монпелье. Но между Тулузой и Ажаном... что-то ничего не припоминаю. В Тулузе у нас есть собственный корреспондент... Сегодня от него ничего не поступало... Вчера тоже нет. Сейчас проверим... У меня куча телефонограмм, я просмотрю... Так... Пожар в Бресте, нет, это на две строки. Вооруженное ограбление в Перпиньяне - неинтересно... На строительстве под Лиможем раскрыта афера... Нет, не то. Ничего не вижу подходящего.
- Ну, а в других газетах в последние дни вам ничего не попадалось?
- Нет, - подумав, ответила Рози, - по-моему, ничего не было. Я ведь пристально слежу за нашими конкурентами. Нет... Никаких сенсационных происшествий между Тулузой и Ажаном...
Произведения
Критика
