«Эмблема-формула» поэзии немецкого барокко в творчестве Андреаса Грифиуса
О. В. Дакаленко
Андреас Грифиус работал в должности сословного синдика (юрист-консульта) герцогства Глогау, а также активно реализовал себя как учёный, чья эрудиция принимала отчётливые формы полигисторства, так как А. Грифиус владел, по меньшей мере, десятью языками, читал лекции по философии, естественным наукам и истории в Лейденском университете. Коронованный поэт и магистр философии, отмеченный в
Впрочем, основатели немецкого барокковедения, среди них Ф. Штрих, полагали переживание тщеты и бренности мира фундаментальным признаком стиля барокко, так что с этой точки зрения Грифиус затрагивает и выражает самое существо художественной эпохи, её культурный нерв.
Цель данной статьи - углубить отдельные положения утвердившейся в науке характеристики поэтической манеры сочинителя и предложить собственное прочтение и толкование некоторых бессмертных строк, представив их в новом «эмблематико-формульном» ракурсе изучения. При этом мы в должной мере учитываем, что поэт, учёный-полиглот, «глубокий меланхолик» умозрительно выстраивал свою литературно-философскую картину мира вообще и своё поэтическое высказывание в частности на уровне строгой, математически логичной, выстроенной им «эмблемы-формулы» (О. Д.) для отображения рефлексируемого им своего тяжёлого времени в ауре концепта - «carpe diem» - «vanitas» - «memento mori». Нами разработана «эмблема-формула» поэзии немецкого барокко XVII века равно и видения поэта по внешним и внутренним «фрактально взаимоподобным» художественным предпосылкам, находящаяся в «умственно-пространственном вакууме» «трёхмерных граней» пластики его поэтической мысли - два понятийных треугольника (при умозрительном перестроении, находящиеся в разных плоскостях в виде противоположных пирамид) в условном символе «шестиконечной звезды», с вовлечёнными гранями вышеупомянутого концепта в кубически огранное пространство. В центре нашей «эмблемы-формулы» находятся: наочная или внешняя «Cogito ergo sum» (грань - «Vanitas»), и внешняя уподобленная «Dum spiro spero» (грани - «carpe diem», «memento mori»), ядерная составляющая фрактального подобия - плоскость «Dominus de me cogitat», которая объемлет все грани и фигуры, вписанные в гексаграмму.
Данная «эмблема-формула» ставится нами concetto argutti и будет служить своеобразным и математико-символическим выводом для всей статьи о великом поэте немецкого барокко.
Итак, мы не разделяем поверхностный постулат о задачах поэта, который якобы «ведёт борьбу против моральных устоев феодального порядка». Укажем, что поэтическая манера этого автора-творца, плотно насыщенная и даже перегруженная, как требовало барокко, множеством образных значений и ассоциаций, основанная на чётких риторических правилах, гораздо сложнее, чем порой принято полагать. Образный язык барочной поэзии, в частности, составляют эмблема, аллегория, символ, парабола, перифраз, сравнение и тождество, специфически барочная мифология, метафора, в том числе - заключённая в «силовое поле эмблемы». Последнюю мы склонны отнести к основному принципу построения им стиховой ткани в «эмблеме-формуле» (О. Д.) для отображения рефлексированного им своего тяжёлого времени, в ауре «трёхгранного концепта» - «carpe diem» - «vanitas» - «memento mori». Заметим, что ведущий знаток поэзии барокко в Германии Ф. Майд находит в поэзии А. Грифиуса «беспримерную для тех времён интенсивность риторического языка, взрывающую границы опицианского классицизма». Своеобразная эмблематическая манера Грифиуса отличается отвлечённой символикой, интеллектуальным напряжением, сочетанием несочетаемого - спиритуализмом и экзальтированностью, аскетизмом и аффектацией, зачастую пристрастием к самодовлеющим деталям. Проследим ведущие свойства поэтики его сочинений в конкретном анализе на уровне логической зависимости от нашей «эмблемы-формулы».
Лирикам барокко свойственно особо напряжённое переживание времени, на что уже указывали в экс-отечественной германистике. Мастера слова немецкого барокко склонны осмысливать время как континуум, устремлённый к своего рода эсхатологическому свершению. Приход человека к себе, к своему истинному, просветлённому и освобождённому от бренных повседневных наслоений «я» может состояться только в вечности, под знаком Бога и под сенью храма... Отсюда чрезвычайно важный образ светоносного храма - ewig lichtes Schloß (сонет «An die Welt»), das besternte Schloß (сонет «Am Tage Bartholomäi»), где лучезарный замок означает одновременно внутренний мир человека, спасительный мир религиозной веры и церкви, а также обретает желанную гармонию «я» в вечности (см. грани-фракталы «эмблемы-формулы» плоскости - «Dominus de me cogitat»).
Лирический же герой, разлившийся во «взаимоуподоблениях» нашей «эмблемы-формулы», обращается к возвышенно-интимному переживанию вечности в ряде стихотворений, которые знатоки, в частности Ф. Майд, объединяют рубрикой Vanitas-Sonette. Сюда относятся, прежде всего, «Vanitas, vanitatum et omnia vanitas. Es ist alles ganz eitel« (на мотивы Экклезиаста), «Menschliches Elende», «Ebenbild unsers Lebens», «An sich selbst», «An die Welt». Можно проследить, что эмблематический мир эмоций и мыслей многих произведений поэта сосредоточивается на умозрительной оси перехода от преодолеваемой лирическим героем наличной данности реального бытия к высшей самореализации в вечности. В этой иерархически низшей плоскости («Dum spiro spero») располагаются земные блага, мнимый смысл и бренный характер которых распознаёт лирический субъект («Cogito ergo sum»), одновременно проникает в них и отменяет их обманчивую, если даже и пленительную, суть силой убеждения, проникновенностью эмоций и властью многоярусного слова-эмблемы, которое рождалось поэтом в гранях «гексаграмматического мозга», очерченной и выверенной действительности, заведомо «наполненной» лексическими единицами в нужной позиции для стиховой ткани и для получения рефлексируемого образа реципиента («Dominus de me cogitat»). Например, оценивая в стихотворении «Бренность человека» тщету отдельного, единичного бытия, поэт пребывает в русле параболического тождества: «обиталище страшных болей, мяч обманчивого счастья, блуждающий огонь, арена всевозможных страхов и злоключений: быстро тающий снег, отгоревшая свеча»: Was sind wir Menschen doch? Ein Wohnhaus grimmer Schmerzen, / Ein Ball der falschen Glücks, ein Irrlicht dieser Zeit, / Ein Schauplatz aller Angst und Widerwärtigkeit, / Ein bald verschmeltzer Schnee und abgebrannte Kerzen («Menschliches Elende»), нанизывание топологических уподоблений воспроизводит оттенки и варианты единого. Цель устойчивых ментальных единиц поэзии Грифиуса мы склонны понимать как «смысловые универсалии определённой эмбематико-концептуальной системы («carpe diem» - «vanitas» - «memento mori». - О. Д.)», именно эмблематико-философской и эстетической системы барокко.
Можно выделить устойчивые, сквозные для поэзии лирики барокко в целом, эмблемы мимолётности, быстротечности жизни и невесомости экзистенции, предлагающие визуально-конкретные образные представления читателя, но одновременно активизирующие смысловые потенции, среди них: Rauch, Dunst, Nebel, Wind, Strom, Wasserblase, Traum, Heu, Staub, Sand, Asch und Wind, Asch und Bein; Dies Leben kömmt mir vor wie eine Rennebahn («Abend»), (см. «калейдоскопизирующиеся» грани-фракталы «эмблемы-формулы» 1. «carpe diem», 3. «memento mori», 2. «vanitas»). Устойчивые образы-символы буквально переходят из одного произведения в другое, например, словесные конструкции, иллюстрирующие подобие пустой и летучей земной жизни (Geschwätz und Scherzen), как и уподобляющие природу человека быстро тающему снегу (ein bald verschmeltzer Schnee), фигурируют в сонетах «Menschliches Elende» и «Schluß des 1648sten Jahres».
Укажем на двойной эмблематический смысл понятий Krone, herrschen, Finstrenis, Dienst и ряда других, которые могут получать положительные или отрицательные коннотации в зависимости от их семантической роли в контексте поэтического высказывания. Например, Krone = корона как земной символ королевской власти (отрицательный оттенок значения) и корона как воздаяние за долготерпение и увенчание небесного блаженства (положительная коннотация), то же herrschen - царить, господствовать (негативный смысл) и владеть собой (позитивные оттенки). Иными словами, в тогдашнем двуликом действительном суть - черное и белое - единства, как семантические, так и образные, возникали в противоположном эмблематическом.
Например, метафору жизни-мореплавания реализует эмблематический сонет «К миру», который соразмерен видению как субъективному, так и объективному, сквозь призму фигур нашей «эмблемы-формулы» (см. ниже). В этом произведении особенно выразительно и впечатляюще автор-творец активизирует несколько смысловых слоев. Один из них визуально конкретный, наглядно-иллюстративный, представленный в образе стремительного корабля в пучине бушующих морских волн. Другой слой значений - метафорический и аллегорический, корабль в штормах соотносится с бурной жизнью человека, которая так же предоставлена на волю играющей судьбы. Наконец, третий, иносказательно-символический слой отождествляет подобный стреле чёлн с душой лирического героя, которая так же неуклонно устремлена к своей гавани, как корабль мчится к своей цели... Автор формулирует афористический призыв принять неизбежное (освобождающую смерть): Steig aus, müder Geist! Экспрессивный призыв одновременно может быть истолкован в духе религиозной экзегезы, как всеобъемлющая жажда героя обрести вечное успокоение и слиться с вечной пристанью, ожидая земного прощания с миром, уподобленным штормящему морю, как и мысль об избавлении-освобождении, органично подводят к финальному слою эмблемы, трактующей знаменательный момент встречи с душой, с Создателем: Ade, verfluchte Welt! Du See voll rauer Stürme! / Glück zu, mein Vaterland, das stete Ruh im Schirme / und Schutz und Frieden hält, du ewig lichtes Schloß! («An die Welt»). Тем самым сонет реализует трехчастное эмблематическое построение - название (inscriptio), картина или изображение (pictura), эпиграмма или афористическое изречение (subscriptio), что равнозначно «понятийному треугольнику» в преломленном (именно с барочной точки зрения) кубе (грани которого невидимы, но осязаемы) нашей «эмблемы-формулы», только с объёмной стороны: 1. «carpe diem» - 2. «vanitas» - 3. «memento mori», где каждый силлогемный фрактал мышления поэта взаимодополним строгостью его художественной логики, иными словами, образность его поэзии целиком движется по определённой орбите его интеллектуального уровня, интуитивности, а главное - по «математическим» законам взирания на вещное и духовное как бы через «гексаграммный глаз» (с восемью касательными бесконечности), который отображен в сердцевине нашей «эмблемы-формулы». Заметим, что такая парадигма подхода Грифиуса к поэзии помогала развить в ней лексико-образную системность и уверенность в постановке последней в стиховую ткань и стиховые периоды разных жанров поэзирования...
Поэтому в усложнённом пространстве стиха Грифиуса глубокомысленное умолчание эмблемы (скорее, здесь речь идет о намёке на её «формульность». - О. Д.) предполагает многоярусный умствующий образ (см. всю «эмблему-формулу» фронтально сверху вниз), нагруженный имманентными отношениями эквивалентности. В их стереоскопической системе одно понятие тождественно другому. Корабль не только эквивалентно подобен душе и судьбе, избавительной пристани, встрече с Творцом, но одновременно равен им и является ими самими, что не всегда в состоянии уловить человек современной культуры.
В этом образе, наделённом множеством измерений, как и во многих других стихотворениях, Грифиус использует канон эмблематических значений, который вырабатывался в Европе на протяжении столетий и был закреплён, начиная с 1531 года, эту дату принято считать официальным годом рождения эмблематики (издана «Книга эмблем» Андреа Альциата). Специалисты в области эмблематики обращают внимание на то, что тёмный загадочный смысл эмблематического изображения никогда не может быть исчерпан до конца в рациональном толковании, так как он «восходит к алхимическому, пансофскому стремлению открывать и обозначать отношения, существующие между внешним и внутренним миром, к желанию обнаружить и постигать параллели в неравновеликом и неоднородном, вскрывая в них некий тайный порядок вещей», что мы пытались отобразить в нашей «эмблеме-формуле». Важно, что Грифиус-поэт барокко пристрастен к традиции эмблем, имеющей античное происхождение и обогащённой затем средневеково-ренессансным культурным опытом. А. Грифиус стремится усложнить, насытить глубокомысленными философскими значениями создаваемые им образы, поразить читателя различными смысловыми слоями непризрачно замкнутого образа из области «тайной иероглифики». Как нам кажется, наша «эмблема-формула» на уровне поэтического творчества А. Грифиуса позволяет убедиться в обратном: «тайная иероглифика» скрывается в насущном и жизненном «carpe diem», когда «vanitas» и «memento mori» и комментирующие их девизы-эмоции уходят на задний план. И если всё-таки следовать нашей «эмблеме-формуле», то в поэзии этого сочинителя реализуются в крайне напряжённом виде страстная эмоция и интеллектуальное умозрение, скрещиваются противонаправленные потоки взрывов отчаяния с верой в возможность избавления, сознания тщеты и мимолётной бренности бытия с поисками постоянства и опоры в земной жизни личности. Существенным перед лицом диалектики знания (сознание неизбежности конца) является чрезвычайно интенсивное переживание текущего мгновения («carpe diem»), сила которого знаковым образом сочетает время и вечность: Der Augenblick ist mein... der Jahr und Ewigkeit gemacht («Betrachtung der Zeit»).
Заметим, что поэтика логического и образного диссонанса входит в эстетическое намерение А. Грифиуса. Представляется, что в основе подобного типа традиционалистского образа мышления, с органично присущими его природе свойствами риторичности и рефлексивности, лежит убеждение в том, что сущностью явлений и вещей можно овладеть, назвав и вербально обозначив их экзистенцию. Приведём образец реализации данного необычного, открыто демонстрирующего пафос, приёма в поэтическом высказывании Грифиуса: Mord! Zetter! Jammer! Angst! foeutz! Marter! Würme! Plagen! Pech! Folter! Hencker! Flamm! Stanck! Geister! Kälte! Zagen! Ach vergeh! Своеобычный эмфазис данных денотатов и составляет «эмблему-формулу» вечной насущности бытия и мироустройства. И подобное эмблемно-экстатическое называние есть одновременно исчерпывание окружающего, оно объемлет жизненные явления неким замкнутым кругом или возникает в образе озарения, - «шестиконечной звезды», - как некий логический символ, вмещающий в себя грани душ предков и потомков; в данном символе торжествует логика мысли и воли «Я», субъективное осознание лирическим героем далёкого от совершенства бытия. Иступлённое желание Человека барокко отринуть кошмарные и хаотичные проявления мира, безжалостного к личности, связать их хотя бы силой словесного обозначения и таким образом хотя бы отчасти обуздать безличное и стихийно-элементарное, жизненно-эмпирическое: Ach, vergeh! (А. Грифиус).
В контексте наших «эмблемно-формульных» наблюдений над реальностью умозрительного ряда для поэтического высказывания А. Грифиуса закономерно звучит мнение учёных-германистов, которые полагают, что в стихах поэта собственно повествовательный и песенный моменты играют весьма скромную роль. Самое главное, по нашему мнению, это то, что сочинитель обращается к эмблемному и символическому осмыслению-пересозданию библейской реальности слова и события, не боится сравнить себя с пророком, идя по «коду» своей «эмблемы-формулы», о чём свидетельствовали анализы стихотворений в нашей статье.
В итоге мы умозаключаем, что наши рассуждения о природе поэтического слова, творческой манере, образности и, главное, эмблематичности А. Грифиуса показали, что это мастер слова, мыслитель-новатор и художник-логик вполне заслужил восхищённую оценку последующих веков, воспринимающих его как «своеобычного поэта XVII века», потому как он тонко, системно и схематично видел «фракталы мира» в специфической «эмблеме-формуле» высокого немецкого барокко, углы и фигуры (треугольники-пирамиды) которого и которой поливалентны, взаимоподобны, зависимы и равно/неравно симметричны между собой, но под разным углом зрения на точку опоры («Dominus de me cogitat»). Если таковые сместить с оси, они образуют разноплоскостные категории величин понимания в виде условного «знака бесконечности», находясь вне зависимости от «кубически-гексаграммного» внешнего пространства вечного поиска мысли, что даёт повод думать о «эмблеме-формуле», как о подлинной «жемчужине неправильной / правильной формы» поэзии немецкого барокко XVII века в целом.
Л-ра: Від бароко до постмодернізму. – Дніпропетровськ, 2011. – Вип. ХV. – C. 39-45.
Произведения
Критика
