Собственность мистера Кейва

Книга о кандалах родительской любви…

Правила для твоей же безопасности

1. Запрещено ездить к [подруге]. Если с ней необходимо встретиться, то делать это следует исключительно на нашей территории.

2. Запрещено выходить из дома после семи часов вечера. Исключения составляют вечерние уроки игры на виолончели, или же прогулки со мной и бабушкой.

3. Ты должна есть только за общим столом, чтобы мы могли поболтать во время приема пищи.

4. Запрещено прослушивание того, что ты называешь музыкой, если ты не в состоянии слушать это на приемлемой громкости.

5. Запрещено ставить меня перед фактом, что собираешься уходить, если я нахожусь в магазине с покупателями. Ты будешь сообщать мне заранее, указывая, куда и зачем ты направляешься, и я буду решать, отпускать тебя или нет.

6. Запрещено покидать дом дольше, чем на час, без уважительной причины. К уважительным причинам относится школа, конюшня и уроки музыки.

7. Запрещено ходить домой из школы пешком. С начала семестра я лично буду ежедневно забирать тебя на машине. Возражения не принимаются.

8. По субботам ты будешь помогать мне в магазине.

9. Запрещено смотреть телепередачи сомнительного содержания или общаться с любыми мужчинами и незнакомцами с помощью компьютера.

10. Запрещено употреблять алкоголь.

11. Запрещено тратить карманные деньги, полученные от меня или бабушки, на покупку журналов и любой сомнительной литературы.

12. Запрещено садиться в машину, если за рулем сижу не я или одобренный мною водитель.

13. Запрещены физические контакты с представителями противоположного пола, пока я не решу, что ты достигла подходящего уровня эмоциональной зрелости

Если вы сейчас вспомнили свое детство, и вам стало больно – я искренне вам сочувствую.

Если вы сейчас вспомнили свое детство и не поняли, о чем это – я искренне за вас счастлива.

Если вы подумали о своих детях, и вам стало не по себе – поздравляю, вы задумались.

Если вы подумали о своих детях и с одобрением покивали – я хочу, чтобы вы прочли эту книгу дважды.

Я говорю о книге Мэтта Хейга «Собственность мистера Кейва». Приведенные правила – цитата из нее.

Этот текст – не рецензия на произведение, но рассказ о нем. Я знаю эту книгу изнутри, потому что переводила ее. Перевод – это не просто поиск нужных лексических соответствий, это многократное вчитывание в каждую фразу в поисках подтекстов, особых смыслов и игры слов. И чтобы перевод соответствовал оригиналу, надо натянуть на себя шкуру того, от чьего имени ведется повествование.

Эта шкура страшна, несмотря на гладкую шерстку и ухоженный вид. В этой шкуре нет моли и проплешин, но с изнанки ее точит гниль.

Я знаю эту книгу изнутри, потому что жила в этой атмосфере родительской любви и заботы, этого высокого морального облика, этих стандартов и правил поведения – к счастью, без тех крайностей, в которые впадает главный герой, Теренс Кейв, антиквар, потерявший мать, потом жену, потом сына, и оставшийся с дочерью – своей отрадой, надеждой и потенциальным воплощением дивного нового мира, как он его себе представляет.

Мы все умные, мы понимаем, что если описание книги начинается с таких слов, то ничего хорошего у главного героя в итоге наверняка не вышло. Это даже не спойлер – здесь не нужен спойлер – это восприятие современных людей, живущих в условиях перманентного интерактивного обмена информацией, и если прыгнуть лет на семьдесят назад, то покажется, что каждый из нас в те времена жил в глухой скорлупке своей семьи, редко догадываясь, что с одной стороны – «у всех так», а с другой – есть масса опций.

Я хотела бы сказать, что «Собственность мистера Кейва» - книга о кандалах родительской любви.

Я хотела бы сказать, что эта книга – о том, как важно помнить свое детство, потому что нам в детстве бывало больно, и в то же время забывать о нем, потому что наши дети – уже не мы.

Я хотела бы сказать, что эта книга – о том, как из несчастных детей вырастают больные взрослые.

Я хотела бы сказать, что эта книга – о том, как важно просить помощи, если чувствуешь, что тебя засосало в воронку бессилия, и ты вроде бы принимаешь правильные решения, но они неизменно ухудшают прежнее положение вещей.

Я хотела бы сказать, что эта книга – о том, как часто родители выдают свои страхи за заботу о детях, и почему эта забота – не забота.

Я хотела бы все это сказать, и это было бы правдой – велик соблазн просто описать сюжет общими фразами, раскрывающими общий же месседж.

Но я не скажу этого всего.

Я переводила книгу Хейга и жалела, что перестала принимать антидепрессанты. Я плакала. Я откладывала недоделанную страницу и шла на улицу, на воздух, чтобы продышаться и сбросить гадкое ощущение липкой паутины, тянущейся ко мне с расстояния лет эдак в пятнадцать-двадцать. Я переводила, и мне казалось, что голоса героев звучат вот тут, возле моего уха, я знаю – господи, как же я хорошо знаю – эти интонации, это «для твоего же блага», это доверие к обладателям добропорядочного облика в ущерб доверию к тебе. Я умывалась, чтобы не разреветься, снова умывалась, выходила курить, пила горячий чай, чтобы ощущение обожженного языка перебило ощущение неотвратимости всего происходящего по сюжету. Я вспоминала себя в подростковом возрасте и думала – почему я ни разу не сказала вслух, что мне плохо, что я хотела бы уйти из дома, но боюсь, почему я при этом же боялась упрямо молчать, как молчит в книге девочка по имени Брайони в ответ на отцовские попытки сделать вид, что все так, как должно быть? Почему я так всего боялась? Как так вышло, что я перевожу эту книгу и знаю кожей, памятью, внутренностями все, что там происходит, знаю каждое слово, знаю это ощущение ужаса, эту безнадегу, знаю эту амбивалентную любовь? Вообще все, за всех, а не за одного из персонажей – как так? Почему я понимаю, как искренне и уродливо любит своих детей Теренс Кейв, и почему я так уверена, что они при этом его не любят?

Я переводила, и мне хотелось выть собакой, потому что несмотря на налет мистицизма, скрывающий самое обычное (нет, не обычное – тяжелое) помрачение рассудка главного героя, я понимала, что все это происходит в реальности. Эта история – в разных странах, разных культурах, при разных вводных данных (меняется только пол и возраст) –все самое страшное, все, что парит над сюжетом, все, что отзывалось во мне холодком под ребрами – все это происходит на самом деле. Сейчас. И будет происходить. Книга оказалась у меня в руках только несколько дней назад, я сняла с нее упаковочную пленку и разревелась снова.

Не потому, что это великая книга.

Потому, что это нужная книга.

Поэтому для меня «Собственность мистера Кейва» - о том, что зло должно остановиться на мне. Нет, не в смысле «я никогда так не поступлю», а в смысле «только бы заметить, если я поступлю именно так».

И еще – о том, что ты не имеешь права на «свое видение событий», пока не получил информацию еще хоть откуда-то, кроме своей головы.

Наверное, дело не в самом сюжете – он весьма прост и тем страшен. Наверное, дело в том, как автор все это рассказывает – напрямую, в лоб, фразами на грани напыщенности, скатываясь их витиеватых оправданий в описания, похожие на выстрел, состоящий из одного слова, в которых так и не становится полностью видно живого человека. Несмотря на то, что главный герой пытается говорить о себе так, чтобы стало понятно, что происходит у него внутри, он, условно говоря, так и не снимает жесткий крахмальный воротничок, не позволяющий расслабленно склонить голову.

Сколько себя помню, мама говорила мне: «Родители знают о детях все, даже если дети ничего им не рассказывают. Станешь матерью – сама поймешь». Я стала. Я поняла, но совсем другое. Теперь мне хочется дарить «Собственность мистера Кейва» тем, у кого есть дети. Не в назидание, нет. Просто иногда нам должно становиться страшно, чтобы мы хоть ненадолго увидели мир во всем его многообразии.

И еще: даже самые лучшие родители далеко не все и всегда знают о своих детях.

И не должны.