Нацуо Кирино. Хроника жестокости. 5
В новой школе со мной в классе училась Кумико Сакаи. Белокожая, с пухленьким личиком, очень упитанная, а ручки и ножки маленькие, тоненькие, как у ребенка. Довольно уродливая. Она занималась в художественной школе и мечтала поступить в университет искусств, на отделение живописи. Сообщив мне это, Кумико спросила:
– А ты кем хочешь стать?
Я сделала вид, что задумалась, хотя особых желаний у меня не было. Я смутно понимала, что с мамиными доходами в университет, скорее всего, не попаду, но вовсе не завидовала одноклассницам вроде Кумико, у которых было все ясно – где дальше учиться и что делать – и с деньгами в порядке. Люди верили, что надо учиться дальше, и все получится. Само собой разумеется. И никаких сомнений. Блеск! Им я, наверное, казалась непонятной скрытной чудачкой.
– Я как-то особо не думала. Не знаю, что из меня выйдет. Наверное, работать пойду после школы.
– Работать? – Кумико сделала удивленное лицо. – Зачем?
– Мы же вдвоем с матерью. Денег нет.
– И куда же ты пойдешь работать? В какую фирму?
– Еще не думала.
– Так, может, лучше учиться и подрабатывать где-нибудь, откладывать.
Хорошо бы, конечно, помочь матери. Мне лично было все равно, буду я дальше учиться или нет, но мать точно расстроится.
– Есть классная работа. Только не всякая с ней справится, и не всякой она понравится.
Кумико говорила загадками.
– Ты о чем? Я ничего не понимаю! – не выдержала я.
Она взяла меня за руку и потащила по коридору в угол.
– Это не для всех разговор. В школе об этом никто не должен знать. Позировать голышом. Я раз в неделю хожу, хорошо платят.
Я в изумлении оглядела Кумико. Толстая, а руки и ноги – как щепки. Я представила ее нагишом и почувствовала, как внутри у меня что-то закопошилось. Кэндзи мастурбировал, глядя на мое тело. У меня возникло предчувствие, что мои сексуальные фантазии после долгого перерыва вновь оживут. А ночные сны? Кончились ли они?
– Ну что, пойдем? Посмотришь?
– А что, пожалуй…
– Отлично. Только ты должна решить, что точно будешь позировать. Туда экскурсии не водят.
Так я решила наведаться в художественную школу, где подрабатывала позированием Кумико.
Школа была по соседству, в городке Р., который относится к префектуре Сайтама. Вечером в субботу мы с Кумико поехали туда на велосипедах. Школа размещалась на приличном удалении от станции, в жилом районе, в выкрашенном красно-коричневой краской одноэтажном здании. В самый раз для художественной школы. На деревянной вывеске надпись – «Артистическая лаборатория». До обеда здесь был кружок лепки и рисования для домохозяек и прочих неработающих женщин, днем рисованием занимались дети, а по субботам после обеда и вечером собиралась публика, называющая себя любителями искусства. Кумико распахнула дверь. По просторному «предбаннику» были разбросаны мужские туфли.
– Сегодня должен быть Мэгуми-сан. Он страшно популярный, наверное, все его ученики собрались.
Натурщицы ходили по расписанию. Кумико повела меня за собой, шаркая пластиковыми тапочками по деревянному полу. В коридоре были развешены детские рисунки, расставлены неуклюжие фигурки, вылепленные домохозяйками.
– Сэнсэй, женщина, которая ведет эту школу, окончила университет искусств, отделение живописи. По вечерам сюда после работы ходят разные художники-любители.
– Значит, ты здесь занимаешься?
– Скажешь тоже! – Кумико пожала плечами. – Я на Суйдобаси[22] езжу. Здесь только подрабатываю, а деньги за школу плачу. Сюда студенты не ходят. Можешь быть спокойна.
Мне совершенно не светило выставлять себя нагишом перед сверстниками. В конце коридора была двустворчатая дверь. Подойдя к ней, Кумико повернула правую ручку, и мы очутились в натопленной и залитой светом электрических ламп комнате – большой, метров тридцати с лишним. Посредине, на круглом помосте, сгорбившись, сидела на корточках обнаженная девушка. Тело ее сверкало ослепительной белизной. Тонкие сухие волосы были распущены по худой спине, на которой четко виден каждый позвонок. Девушка сидела, опустив голову, лица ее не было видно, зато руки и ноги что надо – длинные и красивые. Вокруг собрались человек семь-восемь. Все увлеченно водили карандашами в своих альбомах. Четверо мужчин, трое – в возрасте, причем один – в весьма преклонном. И молодой парень, с виду – студент, будущий художник. Три женщины – судя по всему, домохозяйки.
– Это она? – произнес кто-то у меня за спиной. Я обернулась и увидела пожилую женщину с крашеными волосами. Цвет она выбрала неординарный – светло-каштановый.
– Это Мурамацу-сэнсэй, заведующая школой.
Мурамацу положила руку на покатое плечо Кумико и, не утруждая себя улыбкой, кивнула мне. Я посмотрела на натурщицу спереди. Взрослая женщина, совершенно голая. Согнутые длинные ноги, безвольно склоненная набок голова, открытый лобок. Плоть, которую, словно стрелы, пронизывали взгляды рисовальщиков. Я не могла оторвать глаз от натурщицы. Она отвечала мне смиренным взглядом. Мурамацу, похоже, я устраивала.
– В первый раз ты, конечно, будешь не в своей тарелке. Поэтому давай знакомиться. Начнем с мужского пола. Вот, пожалуйста, – учитель рисования, работает в школе. Дальше – хозяин винной лавки с торговой улицы, увлекается традиционной японской живописью. Рядом человек – работает в частной компании. А этот в школе работает, в хозяйственном отделе. Очень способный ученик, хотя начал заниматься совсем недавно.
Завхоз, мужчина за сорок, подошел к Мурамацу и, протянув ей свой альбом, улыбнулся. На раскрытой странице было написано красивым почерком:
«Поправьте, пожалуйста, мое произведение».
– Вот тут уши неестественные.
Я в шоке смотрела на мужчину. Это же Ятабэ-сан! С того дня я опять стала видеть сны по ночам.
Побелев, как мел, я вышла из комнаты в узкий темный коридор и перевела дыхание. Там, за двустворчатой дверью – Ятабэ-сан. Это не бред, не фантазия. Этот человек не просто походил на образ, нарисованный показаниями хозяина цеха, его жены и людей из соседних домов. В паутине ночных снов у меня выработалось острое чутье. Это правда. За всю мою писательскую карьеру интуиция меня не подвела ни разу. Воображение включается, как только нащупаешь суть, кроющуюся в реальности. Стоит потерять реальную почву под ногами – и воображение тут же перестанет давать ростки.
Человек, похожий на Ятабэ-сан, в точности совпадал с образом, который рисовался в моих снах. Такой же крепкий, лысоватый. Но у него было другое выражение лица. Открытое, светлое, ни грамма хитрости и коварства. Это лицо располагало к себе, вводило в заблуждение. Узкие глазки, казавшиеся большими за стеклами очков, смотрели дружелюбно. Эти самые глазки каждую ночь разглядывали меня через дырку в стене. Наблюдали, как я сижу в клетке, и радовались.
– Ты чего? С непривычки, что ли? – послышался позади голос Кумико. Она вышла за мной следом. Я кивнула и вышла наружу. Весна только начиналась, было прохладно, даже зябко. Смеркалось. Листочки на высаженных вдоль улицы деревьях с шелестом трепетали, как моя душа. Кумико не отставала. Оседлав велосипеды, мы рядом покатили домой.
– Ты всех удивила, выскочила, как ошпаренная.
– Извини. Просто я подумала, что у меня не получится. А ты не знаешь, в какой школе работает тот дядька? Ну, который глухой.
– А-а, Танабэ-сан? Точно не знаю, по-моему, где-то здесь, в городе. Я как-то уже спрашивала, да забыла. Он давно хотел заниматься рисованием. Спецы говорят, у него здорово получается.
Ятабэ и Танабэ… Как тут не разволноваться?
– И давно он?
– Ну… – Кумико замялась. Ветер затеял игру с ее длинными волосами. – Вроде недавно. Я ходила к Мурамацу-сэнсэй до восьмого класса, и тогда его не видела.
– А ты не знаешь, у этого Танабэ мизинец на левой руке цел?
– Не видела, – тут же ответила Кумико. Ей, видно, не понравилось, с чего это я привязалась к этому Танабэ. Она уже начала жалеть, что собиралась сделать из меня натурщицу. Кумико плотно сжала губы.
– Смотри, не расскажи моим родителям про сегодня.
– Не расскажу, не бойся.
– Никому.
Кумико, похоже, нравилось раздеваться перед мужчинами, ловить на себе их взгляды. Я украдкой взглянула на нее в свете медленно угасавшего дня. Кумико отвернулась, давая понять, что уж она-то никогда никому не раскроет эту тайну. О чем она думает, когда стоит перед мужиками на этой тумбе? Я сразу вспомнила ночные сны, почувствовала жар, который исходит от распалившихся мужиков. Я оказалась во власти мужской похоти против своей воли, а Кумико выставляла себя напоказ сама. Интересно, столь ли велика разница?
Мы расстались у дома Кумико. Она была из большой крестьянской семьи. Богатой – они продавали участки под строительство, имели грушевый сад. Жили все в старинной усадьбе под соломенной крышей, стоявшей за традиционными японскими воротами в роще густых дзелькв[23]. Подрабатывать ей не было никакой необходимости.
После того случая Кумико почти перестала со мной разговаривать, даже в школе. Больше в этих записках она фигурировать не будет. Я слышала, что она, как и хотела, поступила в университет искусств, окончила аспирантуру и стала художницей. Сейчас вроде бы ведет детскую художественную школу, как Мурамацу. Устроила ее в своей огромной семейной усадьбе.
Кумико сыграла большую роль. Она соединила мое прошлое с сегодняшним днем, доказала, что в вещах, на которые человек смотрит с одной стороны, еще можно найти и удовольствие. Правильно ли сказать, что в пережитом мною заточении и унижении вообще не было ничего приятного? Я решила еще поразмыслить о том, что со мной произошло, и вернуться к ночным снам.
Я напрягла все мыслительные способности. Позвонила в комитет по образованию города Р. и, назвав свое имя и школу, сказала, что мне дали в школе задание на лето – написать о работе завхоза в начальной школе. Сотрудница комитета, вопреки моим ожиданиям, оказалась добрая душа и много чего для меня разузнала.
Человек по фамилии Танабэ числился временным работником в городской начальной школе W. в городе Р., префектура Сайтама. В этой школе в хозяйственном отделе работали три человека, из них две женщины. Танабэ взяли на работу три года назад. В круг его обязанностей входили ночные дежурства, наблюдение за исправностью школьного инвентаря и оборудования, уход за зелеными насаждениями, уборка парковки и так далее. Работал он в основном на свежем воздухе. Для таких работников было ограничение по возрасту – шестьдесят лет, а Танабэ только недавно исполнилось пятьдесят. Ятабэ-сан шесть лет назад было сорок пять, не больше.
В летние каникулы, набравшись смелости, я решила наведаться в школу, где работал Танабэ. На школьном дворе девочки, вздымая тучи пыли, играли в софтбол. Объехав эту пыльную бурю, я остановилась у клумбы. В бассейне шел урок плавания – слышались голос физрука, отдававшего команды в мегафон, плеск воды. Я слезла с велосипеда и отправилась искать Танабэ.
Я увидела его за зданием школы, где он чистил клетки с кроликами. Выметал веником круглые катышки помета, в левой руке у него был совок. Я глянула сквозь проволочную сетку. Мизинец без фаланги! Танабэ и «Ятабэ-сан» – один и тот же человек. Не обманула интуиция! У меня затряслись руки и ноги. Танабэ, ни о чем не подозревая, с добродушной улыбкой спросил:
– Ч-чего надо? – Видно, подумал, что я раньше училась в их школе. Он сильно запинался, но я поняла его без труда. Держа совок в руке, он подошел ко мне.
– Здравствуйте, Ятабэ-сан!
Танабэ разобрал мои слова по губам. Лицо его окаменело. Ткнув пальцем в грудь, с трудом произнес:
– Т-Т-Танабэ. Та-на-бэ Син-ити-ро.
– Помните меня?
– Т-ты приходила к нам в школу?
– Нет. Я имею в виду – раньше. Вы – Ятабэ-сан, жили в городе К. Так? Работали в одном цеху с Кэндзи. Кэндзи Абэкава. Помните?
Ятабэ-сан, подняв на меня глаза, читал по губам. Наклонил голову. Дурачком решил прикинуться. Разозлившись, я вытащила тетрадь из сумки, лежавшей в велосипедной корзине, и написала на пустой странице:
«Я Кэйко Китамура. Девочка, которую похитил Кэндзи Абэкава. Ведь вы – Ятабэ-сан?»
Мельком взглянув на мои каракули, Ятабэ-сан окинул меня быстрым взглядом, в котором мелькнуло плотское вожделение.
«Ты про что? Я ничего не понимаю. Обозналась, наверное», – написал он в ответ.
«Не притворяйтесь, пожалуйста».
«А я и не притворяюсь».
«Нет, вы меня обманываете».
«Не обманываю».
Почерк у Ятабэ-сан был гладкий, ровный, а у меня получалось мелко и коряво. Мы прямо-таки рвали тетрадку друг у друга. Атмосфера постепенно накалялась.
«Вы бросили Кэндзи и сбежали. Вас полиция искала».
«Вот я и говорю: обозналась. Смотри, сейчас полицию позову».
Под этой фразой Ятабэ-сан быстрыми штрихами изобразил злую рожицу. Я растерянно подняла голову. Он смотрел на меня с видом победителя. Положение у меня было невыгодное. В полицию идти не хотелось. Я хотела и дальше оставаться безымянной старшеклассницей, меня это вполне устраивало. Кроме того, суд над Кэндзи уже закончился, дело закрыто, никакие мои жалобы и призывы результата не дадут. Какую роль сыграл Ятабэ-сан, до сих пор неясно. Я заметила, что он еще что-то пишет в тетради:
«Ты ведь сегодня приходила с Куми-тян? Нам нужны натурщицы. У тебя красивое молодое тело. Охота похвастаться им, как Куми-тян?»
Он откровенно издевался, я вся сжималась от этих слов, чувствовала себя ужасно. В физическом развитии я отставала от сверстниц: грудь плоская, тело – как у мальчишки. Зато внутренне уже созрела. Образ девочки-подростка тяготил меня. А Ятабэ-сан продолжал писать:
«Правда ведь, охота?»
Ятабэ-сан весь исходил злобой. Я решила прекратить переписку. Он присосался взглядом к моим губам. Поганые, грязные глаза!
– Все! Хватит! Я уже была натурщицей, в свое время. И вы это хорошо знаете. Кэндзи похитил меня шесть лет назад, я просидела у него целый год. В вашем цеху, на втором этаже. Днем Кэндзи на меня таращился, а по ночам вы за мной подсматривали.
Похоть и злоба во взгляде Ятабэ-сан куда-то подевались, им на смену пришли напряжение и отчаяние, как у утопающего, тщетно пытающегося отыскать глазами берег. Он сгреб кроличий помет в совок и быстро зашагал прочь от клеток. Я пошла за ним. Со стороны бассейна донеслись визг и шум – дети прыгнули в воду, все разом. Урок плавания заканчивается, со щемящей ностальгией подумала я, глядя в спину Ятабэ-сан. Воспоминания о занятиях в бассейне обрывались у меня на летних каникулах после четвертого класса. Пятый класс я пропустила, и дальнейшая жизнь уже проходила в мыслях о том, что со мной тогда произошло.
Ятабэ-сан выбросил помет в контейнер и быстрым шагом направился к школьному зданию. Идти за ним? А дальше? Предположим, я припру его к стенке. И что? Как бы беды не вышло. Ну и пусть. Я должна знать правду.
Ятабэ-сан обернулся в недоумении. Он будто хотел сказать: «Ну сколько можно?» На меня смотрело ясное улыбающееся лицо. Дети наверняка его любили.
– Н-ну д-дела… Т-ты что-то н-напутала. Я н-не знаю… – выдавил он, силясь изо всех сил.
– Ятабэ-сан! Прошу, расскажите! – воскликнула я. – Что там у вас произошло, до того как я появилась? Кто такая Миттян? Кто выбросил записку, в которой я просила о помощи? Вы?
Ятабэ-сан растерянно погладил свою плешь. В это время на лестнице запасного выхода появился молодой человек – видимо, один из учителей – в белой рубашке поло и джинсах и стал спускаться к нам. Он прижимал к груди охапку бадминтонных ракеток.
Он, видимо, не ожидал увидеть здесь девицу, чуть не вдавившую в стену Ятабэ-сан, который стоял перед ней с бледным потерянным лицом, и торопливо спросил:
– Что-то случилось?
Что за тип? Я ощущала, как его мучают подозрения и в то же время буквально распирает от любопытства. Люди уже столько раз доставали меня своим любопытством, что в этот раз я отступила перед ним. Чужие взгляды разъедали изнутри, как радиация.
– Нет, ничего.
Прочитавший мой ответ по губам Ятабэ-сан победно кивнул. Я проиграла. Он свою вину не признал. Нет, даже не так. Непонятно, была ли за ним вообще какая-то вина. Тем не менее, во мне созрела убежденность. И эта убежденность должна была добавить ядовитых красок в мои ночные сны.
В тот день я позвонила Миядзаке. После того как мое дело было закрыто, его перевели на работу в другое место. Судя по адресу на новогодней открытке, которая пришла от него, теперь он жил в другом городе, на Сикоку, похоже – в ведомственной квартире.
Услышав мое имя, он удивился:
– Ого! Сколько лет, сколько зим! Сколько тебе уже?
Миядзака наверняка знал, сколько мне лет, но я все равно сказала, что перешла в школу третьей ступени. На том конце вдруг стало тихо-тихо, наверное, он выключил телевизор.
– Хотел бы я на тебя посмотреть. Все-таки с пятого класса знаю.
Я подумала: «Как только я попросила передать Кэндзи, чтобы он жил и искупал свою вину, у тебя сразу упало настроение, я сразу превратилась в заурядную личность в твоих глазах. Ты же потерял ко мне всякий интерес». Подумала, но не сказала.
– Извини, я так и не разобрался до конца с твоим случаем. Так и не понял, в чем суть. Хотел знать правду, но ты ничего не сказала, Абэкава тоже. Тупик! Со мной никогда такого не было. Абэкава сейчас сидит в сэндайской[24] тюрьме. Я ему передал, что ты просила.
Я отреагировала неожиданно для самой себя:
– Миядзака-сан, скажите честно: для вас мое дело было как развлечение?
Миядзака рассмеялся металлическим смехом:
– Вот это да! С чего ты взяла? Интересно послушать, что ты думаешь.
– Когда-нибудь я вам скажу. Но есть кое-что поважнее: сегодня я встретила Ятабэ-сан.
– Ятабэ? – сразу оживился Миядзака. – Где? Разве ты его видела когда-нибудь?
– Нет. Но это точно он.
– Какие у тебя основания так считать?
– Никаких. Но я уверена. На сто процентов.
– Понятно. Тогда рассказывай, что и как. Попробую связаться с полицией города М.
– Не надо. Мне уже все равно.
Зачем тогда я позвонила Миядзаке? Я запуталась, ясно было только одно – мне хотелось знать, как он отреагирует на новость, что я нашла Ятабэ-сан. Реакция у Миядзаки оказалась правильнее некуда. От этого мне стало тоскливо и скучно, наверное, как ему от меня в свое время.
– Я тебя разочаровал? – резко бросил Миядзака. – Выходит, так. Твое дело перестало меня развлекать, и ты разочаровалась?
Я положила трубку.
То, что написано дальше, лежит в основе моей первой книги «В грязи». Естественно, я в ней все изменила – и имена действующих лиц, и ситуации. Чтобы не догадались, что это написала я, жертва похищения.
Слова возникали сами по себе, как по формуле в математической задаче, которая долго не поддавалась решению. Появлялись в мгновение ока, в горячке я едва успевала записывать. Теперь для математики придется новую тетрадку покупать, подумала я, но мне уже было не до этого. Я заполнила тетрадь этой историей, переписала набело и отнесла в журнал. И дело не в том, что я захотела, чтобы ее кто-то прочитал. Просто я больше не могла держать это в себе. Все ж лучше, чем выбросить. Вздохнула с облегчением: очистилась, слава богу! Но, как выяснилось, ненадолго. Меня снова увлек мощный поток слов. Так я стала писательницей.
Здесь изложена история Кэндзи, а заодно, возможно, и правда о том, что произошло тогда со мной. Каждую ночь подпитывала свое воображение, основанное на интуиции, пока в конце концов не постигла суть случившегося. И выплюнула из себя всю эту отраву. Начала я писать первого сентября, посреди ночи. Откуда такая точность? В тот день как раз начался новый семестр, я встретилась с Кумико, и она мне сообщила, что Ятабэ-сан на летних каникулах уволился из школы.
Кэндзи бесцельно слонялся по главной улице К. Был августовский вечер, душный и жаркий. Пот ручьями стекал по телу. Днем в городе стояла непереносимая жара. Неоновые огни, женщины в узких открытых платьях, с ярко накрашенными алыми губами. Странный город – красив только вечером. Днем на улицах пусто, лишь бродят, прячась в тени от палящего солнца, извалявшиеся в пыли собаки и кошки. До последнего времени Кэндзи подбирал на улице животных, но перестал, потому что Ятабэ-сан стал ругаться. Собаки и кошки почему-то быстро умирали. Стоит их лишить солнечного света, запереть в темноте – они сразу теряют жизнеспособность.
Так или иначе, Кэндзи надо было выполнять новый приказ. Только непонятно каким образом. Как заговорить с девушкой? Кэндзи не знал. Но Ятабэ-сан приказал: приведи девушку, самую молоденькую. Вообще-то, он ничего этого не сказал. Кэндзи сам пришел к такому выводу. Понял, почему Ятабэ-сан расстроен и сердится, чего ему не хватает. Кэндзи всегда чувствовал, какое у него настроение, и говорил за него. Научился понимать его мысли и желания. Стал жить только его желаниями и удовольствиями.
Кэндзи смутно догадывался, что интерес Ятабэ-сан переключился с него на других. Потому что он стал взрослым, таким же мужчиной, как Ятабэ-сан. Он вырос, и Ятабэ-сан больше не хочет обнимать его, спать с ним вместе. Уже три года как не хочет.
Кэндзи двадцать два года. Ятабэ-сан подобрал его, когда ему было лет десять. Кэндзи жил на Хоккайдо, в горах, в приюте, там случился пожар. Воспользовавшись суматохой, он сбежал и прятался на складе на строительстве плотины. Ятабэ-сан увидел его у столовой. Мальчишка стоял и смотрел голодными глазами на всех, кто входил и выходил. Он стал просить Ятабэ-сан: «Дяденька! Я больше не хочу в приют, меня там обижают, возьмите меня к себе», – и уговорил его, хотя тот, возможно, догадывался, что Кэндзи сам устроил пожар в приюте – украл на кухне спички и поджег занавес в актовом зале. Все сгорело дотла, два человека погибли – воспитатель и трехлетний ребенок. После пожара пропали двое воспитанников – Кэндзи и еще один мальчик. Кэндзи хотел бы, чтобы приют сгорел не из-за него, а из-за того паренька.
Ятабэ-сан выдавал Кэндзи за своего сына, всюду возил с собой. Из одного общежития в другое. Надоедали горы – переезжал в какой-нибудь приморский городок, из города – в деревню. Они всегда спали под одним одеялом, и Ятабэ-сан всегда прижимал Кэндзи к себе. А что он, напившись, делал в темноте? От этого в детстве Кэндзи каждый раз колотила дрожь. И хотя он не осознавал, что его трясет одновременно от унижения и от восторга, одно было ясно – этот озноб неразрывно связан с живущими в нем странными и смутными порывами и влечениями. Его и сейчас иногда так трясет, что хочется заорать, придавить какую-нибудь зверюгу. Почему? У них обоих есть орган, который заставляет Ятабэ-сан творить гадости, а Кэндзи сводит с ума.
Наверное, Ятабэ-сан был доволен, что превратил Кэндзи в раба, но того это не очень устраивало. Тайком он мечтал делать, что ему нравится. Появилось недовольство от удовлетворения, которое испытывал Ятабэ-сан. Раньше было по-другому. Кэндзи думал: Ятабэ-сан доволен – значит, долго можно быть с ним. Кэндзи его любил.
У Ятабэ-сан был редкий талант находить убежище, где никто не мог их раскрыть, понять, кто они на самом деле. Он и работу в городе К. нашел. Внизу цех, на втором этаже живи, сколько хочешь. Ятабэ-сан говорил Кэндзи, что хозяин и его жена – полные идиоты, поэтому им кланяться надо. Он отводил Кэндзи роль придурка и использовал его на всю катушку. Жена хозяина наготовит какой-нибудь бурды – жри и не возникай. Хозяин врежет – не огрызайся. Зато можно жить, как у себя дома.
Ятабэ-сан перестал звать Кэндзи к себе в постель. Приказал: спи в своей комнате. Не заставлял больше онанировать, лизать у него. Кэндзи до ужаса боялся, как бы он его не бросил, потому что последние полгода Ятабэ-сан ходил мрачный, как туча, набрасывался ни с того ни с сего. Помучившись, он пришел к выводу, что ему требуется новая дичь. И добывать ее должен Кэндзи.
У Ятабэ-сан был непрерывный цикл желаний. Сначала мальчик, маленький Кэндзи. Потом, когда он вырос, – женщины. Хотя с женщинами у него не очень получалось. Они какие-то непослушные, норовят тут же сбежать от Ятабэ-сан. А Кэндзи должен за ними охотиться.
«Женщина, женщина…» – твердил про себя Кэндзи, поворачивая за угол. Легко сказать: приведи женщину. Ночные обитательницы города К. не таковы, чтобы попадаться на удочку Кэндзи. Еще те особы! Деньги их испортили. Они собирались в этом районе со всего города в надежде подзаработать.
– Мальчики! Давайте к нам. Обслужим по высшему разряду, – услышал Кэндзи женские голоса.
В переулке, куда он свернул, оказалось заведение, где работали филиппинки. Оно открылось совсем недавно. Хозяин давал деньги в долг под проценты, девочки у него стоили дорого, поэтому Кэндзи и Ятабэ-сан это место не посещали. Девушки – смуглые, с низкими переносицами и радостными лицами – приветливо улыбались. Они завлекали мужчин, пританцовывая, извиваясь и вихляя худосочными задницами, но на Кэндзи внимания не обращали. Весь их интерес переключился на возникших у него за спиной работяг. Видно было, что они при деньгах. Даже в веселом квартале женщины редко окликали Кэндзи – при одном взгляде становилось ясно, что у него в карманах пусто.
Кэндзи встретился глазами с девушкой, кусавшей ногти в тени под неоновой вывеской. Филиппинка. Алые, ярко накрашенные губы смотрелись нелепо на ее простом лице. В ней не было и ста пятидесяти сантиметров, глаза чуть раскосые. Кэндзи внимательно оглядел девушку, прикидывая, подойдет она Ятабэ-сан или нет. Желтая майка с глубоким вырезом на груди, короткие тесные шорты белого цвета. Наряд небогатый. Худосочная – ни груди, ни бедер. Чтобы хоть что-то можно было заметить, она специально напялила вещи на размер меньше. Вечером на этой улице она казалась чужой. Ей бы больше подошла роль няньки. Однако если кто и окликал Кэндзи на улице, то лишь такие. Но даже почувствовав его взгляд, девушка не улыбнулась и продолжала грызть ногти.
– А на стороне с тобой можно? Чтобы не у вас здесь? – шепнул Кэндзи.
Филиппинка оставила в покое ногти. К ее губе полумесяцем пристал отгрызенный ноготок.
– Нет проблем.
– Сколько?
Девушка показала три пальца. Кэндзи кивнул. Договорились, что он зайдет за ней в двенадцать, когда заведение закроется.
Она помахала Кэндзи рукой, но тот, не оглядываясь, уже бежал в дешевую пивную, находившуюся возле их цеха. Там Ятабэ-сан имел обыкновение накачиваться после работы. Если не сказать ему заранее про девушку, он, чего доброго, напьется и заснет. А Кэндзи хотелось, чтобы его похвалили за храбрость.
Заметив вошедшего в пивную Кэндзи, Ятабэ-сан отвернул пьяную, налившуюся краской физиономию. Теперь всегда так. Плевать ему на Кэндзи. У Кэндзи защемило в груди. А раньше все время улыбался. Ведь он и в шутке знал толк, и в людях разбирался. Поэтому Кэндзи обходился без лишних слов. С Ятабэ-сан было удобно. Но после того как они переехали в К., ему, похоже, вдруг разонравился характер Кэндзи, и Ятабэ-сан почти перестал с ним разговаривать.
Кэндзи остановился перед Ятабэ-сан, тот бросил ему в грудь бобовую шелуху. Кэндзи обижаться не стал, шелуха – это еще ничего. В цеху Ятабэ-сан все время кидался чем ни попадя. Как-то он запустил в Кэндзи комком металлической стружки и поранил лоб. В другой раз ткнул ему в ладонь штангенциркулем. Кэндзи понимал, в чем причина. Он вырос, и Ятабэ-сан больше не любил его. «Медведь вонючий!» То же самое со щенками – они уже не такие милые, когда вырастут.
Ятабэ-сан сорок два года, но уже порядком облысел. Недобрый взгляд, дерзкий огонь в глазах. Видный мужчина, особенно на фоне моловших всякий вздор завсегдатаев пивной – алкашей и прочих неудачников. Он держал стакан, оттопырив мизинец, как женщина, чтобы все видели, что палец лишен фаланги. Из-за этого Ятабэ-сан принимали за якудза, старались держаться подальше, никто не смел ему перечить. Хозяин цеха тоже его боялся. Но Кэндзи знал, что с пальцем Ятабэ-сан намудрил сам, чтобы получить страховку.
– Ятабэ-сан! Я тебе на ночь сюрприз приготовил.
Ятабэ-сан понял его по губам, но лишь недовольно махнул рукой: «Вали отсюда!»
– Сюрприз, говорю! Подожди, не спи сегодня, – в отчаянии просил Кэндзи.
Ятабэ-сан наклонил голову. Угрожающе нахмурил брови: «Чего тебе надо?»
– Удовольствие получишь. Мой подарок.
Бросив мрачный взгляд на стоявшего над ним Кэндзи, Ятабэ-сан снова отмахнулся: «Что стоишь столбом? Телевизор загородил!» Кэндзи быстро выставил левый мизинец. Этим неприличным жестом мужчины обозначают женщину. Ятабэ-сан с важным видом вытащил из кармана самодельный блокнот – сколотые листки, нарезанные из рекламных объявлений, – и карандаш и четким, красивым почерком написал:
«Какой еще подарок?»
Кэндзи – не мастак по части письма – предпочитал изъясняться словами. Повернувшись так, чтобы Ятабэ-сан видел его губы, он четко выговорил:
– Ятабэ-сан, сегодня приведу тебе женщину. Ты же хотел.
Ятабэ-сан снова взялся за карандаш. Выражение его лица не изменилось ни на йоту.
«А деньги кто платить будет?»
Кэндзи огляделся. Кучка клиентов заведения прилипла к телевизору – показывали бейсбол. На сидевшего в углу Ятабэ-сан и топтавшегося возле него молодого парня никто не обращал внимания. Хозяин заведения, не отрываясь от спортивной газеты, потягивал что-то из стакана. Кэндзи наклонился и тихо сказал:
– Я не могу. Тогда можно ее запереть и не выпускать.
Как собаку или кошку. Так Кэндзи всегда и делал. Когда чего-то очень хотелось. Ятабэ-сан подобрал Кэндзи, кормил его. Так? А теперь, видно, пришла очередь молодой женщины. Хорошая идея, подумал Кэндзи. Ятабэ-сан молчал, потягивая саке. Но Кэндзи видел. Видел похотливый огонек, сверкнувший в самой глубине его глаз, как луч рассвета. Предвкушение ожидавшего его удовольствия. «Может, Ятабэ-сан снова меня полюбит», – надеждой подумал Кэндзи.
«Думаешь, это так просто, кретин?»
Написав эти слова, Ятабэ-сан с шумом выдохнул. Довольно покачал ногой и, словно боксер-победитель, сжал поднятые кулаки, как бы говоря: «Давай попробуем». Хозяин пивной поглядел в их сторону и ухмыльнулся. Кэндзи так и распирало от гордости. Какой все-таки Ятабэ-сан крутой! Распространяет вокруг себя флюиды наслаждения. Такая у него аура. Везде становился любимцем публики – и в общежитиях, где они жили, и в пивной, и на велодроме. И Кэндзи засмеялся. Похоже, Ятабэ-сан клюнул на женщину. Грустно, конечно, но Кэндзи был готов на все, лишь бы ему угодить.
– Ты что, за козла меня держишь?
Кэндзи застыл, услышав в темном коридоре фальцет Ятабэ-сан. Что случилось? Кэндзи встретил девушку у заведения, привел сюда и, когда она расшумелась, требуя деньги вперед, успокоил ее и оставил ждать в комнате. Ятабэ-сан, сложив руки, пнул носком сандалии стенку. В ней оказалась дырка от выпавшего сучка, забитая всяким мусором.
– Ну? Я тоже свой вкус имею. Думаешь, мне все равно с кем, лишь бы баба была? Кого ты привел? Это же уродина! Не надо мне таких прелестей.
– Значит, я дурак, что так сделал? – попытался оправдаться расстроенный Кэндзи. Ятабэ-сан хлопнул его ладонью по спине. Кэндзи понял это так: «Действуй, как знаешь». Ятабэ-сан ухмыльнулся и удалился к себе в комнату, Кэндзи остался в коридоре. Дверь перед ним внезапно распахнулась.
– Плати давай! – решительно потребовала девушка. Ее плоскую грудь поверх майки перетягивала лямка сумочки, болтавшейся на боку. Кэндзи смотрел на девушку и чувствовал, как в нем закипает злость.
– За что платить-то? Ты же ничего не сделала. Ладно, получишь десятку.
Девушка протянула маленькую руку, но, сообразив, что гонорар урезали, бухнулась в коридоре на колени и, прижав ладони к щекам, заплакала.
– Полиция, полиция, – бормотала она сквозь слезы. Ятабэ-сан на ее стенания не откликнулся – он ничего не слышал. Кэндзи оглядел коридор. Никого. Значит, никто не узнает. И Ятабэ-сан тоже. Запереть ее – и все. Как кошку или собаку. Может, когда-нибудь она ему понравится. Может, он еще похвалит за это Кэндзи.
– Ступай в комнату! – приказал Кэндзи. Перепуганная девушка попятилась назад из коридора. Вся как-то скособочилась, напомнив Кэндзи уродливую лягушку.
У животных тоже разный характер. Бывают шустрые кошки. Такие только прикидываются, что привыкли сидеть взаперти, а сами так и норовят удрать. Или злые собаки. Все время зубы скалят. Котята, которые будут мяукать из последних сил, пока не сдохнут. Кэндзи не любил больных собак с тоскливой обреченностью в глазах. Всякий раз, когда в руках у Кэндзи оказывалась новая жертва, его охватывало радостное возбуждение: интересно, какой новый раб ему попался? Но женщины, наверное, – самые никчемные из всех живых существ. Прежде всего, они не такие милые, как животные. Какой-нибудь котенок или щенок в сто раз симпатичнее.
Кэндзи любил их маленькие, мягонькие тельца. И именно поэтому ему хотелось убивать. Что выйдет, если со всей силы шваркнуть такого «пушка» о стену? А если его не кормить и все время держать на привязи, будет он тебя слушать? Кэндзи страшно горевал, когда умирал кто-то из его любимцев. Несколько дней ему кусок в горло не лез, работа валилась из рук, за что Ятабэ-сан его костерил на чем свет стоит. Но иногда погоревать тоже неплохо. Чем милее и пушистее зверек, тем сильнее хотелось выпустить из него дух; а тех, которые не милые и не пушистые, в любом случае приходилось убивать, потому что они были непослушные. Это было слегка неприятно, но и только.
Кэндзи наблюдал, как девушка с застывшим лицом осматривает комнату. Боится его, что ли? И вдруг все изменилось. Она затараторила на непонятном языке. Голос у нее был ровный и напоминал птичий щебет. Кэндзи обрадовался: хоть в этом у нее что-то общее с животными. Языка зверей и птиц Кэндзи не знал, разговаривать с ними не умел. Зато он их понимал, а они – его. Ссориться они тоже умели. Интересно, какой характер у этой девчонки? Кэндзи немного повеселел.
Что касается Ятабэ-сан, то он знал много разных слов и отдавал Кэндзи разные приказы. По обычным делам – жестами или записки писал, а когда сердился – обязательно словами. Слова используются, чтобы приказывать и пугать. В «Кипарисе» именно так было, подумал Кэндзи, вспоминая, как он жил в приюте.
Хотя в «Кипарисе» приказы отдавали не директор, не воспитатели, а «старики»: «Кэндзи, ну-ка оближи унитаз!», «Кэндзи, притащи жратвы с кухни!», «Кэндзи, жри землю!» В приюте, куда собирали детей, оставшихся без родителей, Кэндзи был самым младшим. Попадали туда и другие дети, еще меньше его, но у них объявлялись или пропавшие отцы, или родственники матери и забирали их. Кэндзи, который по малости своей терпел постоянные издевательства, жил надеждой, что и за ним когда-нибудь кто-то придет. И когда на горизонте возник Ятабэ-сан, он подумал: «А вдруг это мой отец?» Неудивительно, что ему пришла в голову такая мысль – ведь Ятабэ-сан все время улыбался и ничего не приказывал.
Впервые Кэндзи увидел Ятабэ-сан в кафешке недалеко от Мэманбэцу[25]. Тот сидел напротив запотевшей стеклянной двери и с аппетитом поглощал гёдза[26] и разложенные на тарелке закуски, запивая еду саке. Можно представить, какими жадными глазами Кэндзи, который два дня ничего не ел, смотрел на это пиршество. Заметив мальчика, Ятабэ-сан поманил его пальцем. Поначалу Кэндзи боялся зайти в кафе, но Ятабэ-сан настойчиво помахал ему рукой и заказал порцию лапши. Кэндзи попробовал заглянуть ему в глаза, но Ятабэ-сан прилип к телевизору – показывали скачки.
– Дяденька, можно поесть?
– Он глухой, – шепнул Кэндзи хозяин кафе. – И почти ничего не говорит. Так что давай, налегай.
Ятабэ-сан обернулся, будто услышал их разговор. Кэндзи испугался, но Ятабэ-сан улыбнулся и махнул рукой: ешь, мол, не стесняйся. Кэндзи обрадовался – не столько лапше, сколько тому, что этот дяденька не стал ничего ему приказывать. «Теперь я от него ни за что не отстану», – подумал он.
– Фу! Гадость! – заявила девушка, увидев заколоченное окно. Кэндзи страшно раздражал дневной свет в комнате, поэтому он заколотил окно фанерой и поверх оклеил бумагой. Он сам не знал, почему так не любит свет.
– Что тебе не так? – спросил Кэндзи. Животные таких слов не говорят.
– Темно, – пробормотала девушка и перевела взгляд на кровать, но, увидев грязную простыню и скомканную подушку, больше ничего не сказала. Как-то к Кэндзи в комнату заглянула жена хозяина, сморщилась и больше не показывалась. Кэндзи вздохнул с облегчением: теперь у него настоящее звериное логово. Ага! Надо еще ей имя придумать! Он уселся на татами, скрестив ноги, и стал думать. Миттян! В голове вдруг всплыло прозвище парня, с которым он жил вместе в приюте.
Он был на два года старше. Звали его Минору Андо. Белолицый, с маленькими глазками, симпатичным личиком. Его, как и Кэндзи, «старики» выбрали объектом насмешек и издевательств. Все звали его Миттян. Кэндзи они никак не называли, а вот ему дали кличку. Как-то Кэндзи спросил у него, почему так получилось, и тот ответил, скривив рот: «Я у них вместо девки». Минору в самом деле был красавчик, особенно когда спал. В старшей группе спали по двое в комнате, а мелюзга вся ночевала в большом холле на расстеленных на полу матрасах. Глядя на сладко посапывавшего во сне Минору, на его полуоткрытый рот, Кэндзи думал, что это мальчик из другого племени – не из того, к которому принадлежит он сам.
Это случилось в самом начале весны. Во время ужина было слышно, как «старики» приговаривали нараспев: «Миттян! Миттян! Мити! Мити! Обосран!» Секретничали о чем-то, переглядывались и смеялись. Минору, ничего вокруг не замечая, сидел с директором приюта в столовой, в самом углу, и решал задачи по арифметике. Он хорошо учился, и директор его любил. Ночью Кэндзи проснулся. Ему показалось, что кто-то ходит. Минору, который должен был спать рядом, исчез. Кэндзи встал и пошел в туалет. Минору там не оказалось. Раздумывая над тем, куда он мог деться, Кэндзи вышел в коридор. Из кладовки раздавались странные звуки, какое-то пыхтение. То, что он увидел, было совсем не похоже на издевательства и унижения, которые приходилось терпеть ему.
Четверо «стариков» окружили стоявшего на четвереньках Минору, с которого содрали всю одежду. Кэндзи бросились в глаза белые ягодицы. Один парень из девятого класса пристроился к Минору сзади, другой нежно гладил его по волосам, остальные двое держали, чтобы не вырвался. От этой картины внутри у Кэндзи все закипело. Насиловавший Минору парень будто почувствовал чужой взгляд и обернулся. Кэндзи застыл от страха, но «старик» испугался еще сильнее. Кэндзи надолго запомнил его напряженный взгляд. Такой взгляд бывает у кобеля, с вызовом глядящего на человека. Кэндзи тихонько попятился из кладовки. Он не боялся, что с ним поступят так же, как с Минору. Такого не случится, он это знал заранее. В его случае любоваться было не на что. Ему отведена более горькая участь. Никакой любви, только тумаки и шишки. Кэндзи долго не мог прийти в себя от этих мыслей. А если бы «старики» сделали из него «Миттян»? И то, наверное, лучше.
Через полгода Кэндзи устроил поджог. Тогда, кроме него, пропал еще один воспитанник – Минору. Они убежали, воспользовавшись пожаром.
– Миттян! – выговорил Кэндзи вслух. Это прозвище было напрямую связано с его сексуальностью. Едва произнеся его, Кэндзи тут же возбудился. – Миттян! Теперь тебя так зовут. Запомни. Поняла? Миттян!
– Миттян? – Девушка скорчила недоуменную гримасу.
– Миттян! Миттян! – несколько раз пробормотал Кэндзи и поставил филиппинку на четвереньки, как Минору в тот день. Девушка резко обернулась и что-то сказала на своем языке. Кэндзи не понял. Наверняка опять про деньги. Женщинам только деньги нужны. Животные денег не просят. Да и Миттян денег не брал. Потому что им пользовались, сам он ничего не делал. «Миттян! Миттян! Мити! Мити! Обосран!» Вспомнив песенку, которую распевали «старики», Кэндзи дернул девушку за майку.
– Подожди ты!
Девушка начала поспешно раздеваться – испугалась, видно, как бы он не порвал ее наряд. Желтая майка, белые короткие шорты, под которыми оказались ажурные узкие черные трусики. Точно такие же валялись у Ятабэ-сан в шкафу среди журналов с голыми женщинами. Кэндзи прижал свой напрягшийся член к ее ягодицам, как тот парень из их приюта. А что дальше? Об этом он как-то не подумал. Дело никак не ладилось, и девушка, которой надоело его ерзанье, помогла ему рукой попасть, куда надо. Получилось, но в голове у Кэндзи все перемешалось: нравится ему или нет? Разве разберешь…
Послышался слабый шорох. Едва слышный – кто-то шилом или гвоздем ковырял стену, у которой стояла кровать. Наверняка – Ятабэ-сан. Хочет через дырку подсматривать за нами, подумал Кэндзи. Раньше заставлял меня дрочить и смотрел, сверкая глазами, а теперь вот он, за стенкой, снова наблюдает за мной. Это его новый приказ: ты ловишь женщин, а я буду смотреть, чем вы занимаетесь. Приказ выполнен! Похвали меня, Ятабэ-сан! Кэндзи вдруг стало так хорошо, так приятно, и… он кончил.
– Ой! Больно!
Девушка обозлилась – по ее разумению, он повел себя как свинья. Вынула из сумочки презерватив и сунула его Кэндзи под нос. С чего это она взбеленилась? А-а! Хотела, чтобы я натянул эту штуку, сообразил он. Вот в чем дело. Но Миттян была нужна Кэндзи. Нужна для новых отношений с Ятабэ-сан. Замечательная добыча! Она позволит добиться того, что не получилось с собаками и кошками. Надо быть с ней поласковее.
– Прости! Ну, прости меня! – Кэндзи начал извиняться, одновременно лихорадочно соображая, как бы сделать так, чтобы девушка не ушла. Не одеваясь, она достала из сумочки пачку сигарет с ментолом и закурила. Поискала глазами пепельницу, и Кэндзи вытащил из корзины для мусора пустой пластиковый стакан из-под лапши.
– Пить хочу. – Тон девушки вдруг сделался надменным. Кэндзи, сдерживаясь, чтобы не наорать на нее, подвинул ей стоявший на столе чайник. Удивленная девушка замахала руками: фу! гадость! Почему гадость? Непонятно. Ведь Кэндзи каждый день наливал в чайник новую воду.
– Чего ж тебе надо, Миттян?
– Пива.
– Понял. Сейчас схожу, куплю.
Кэндзи собрался и скользнул взглядом по стене, в которой Ятабэ-сан проковырял дырку. Ятабэ-сан! Как ее здесь запереть? И заставить молчать? Не стукнешь же ее о стенку, как котенка. Тогда она умрет, и у Ятабэ-сан будут проблемы. Надеясь получить указания, Кэндзи вышел в коридор и постучался к Ятабэ-сан, но тот ему не открыл. Делать нечего – Кэндзи спустился по лестнице, взял банку кока-колы из стоявшего в цеху холодильника. Ятабэ-сан будет ругаться, ведь колу он покупал. Но бежать за пивом – долго, да и денег, конечно, не было.
Поднявшись наверх, Кэндзи наткнулся на Ятабэ-сан, стоявшего в темном коридоре, как памятник. Кэндзи подошел к нему с сияющей улыбкой, рассчитывая на похвалу, но тот толкнул его в грудь.
– За что, Ятабэ-сан?!
Ятабэ-сан сделал жест рукой: мол, не смей входить! – и скрылся в комнате Кэндзи.
– Ой! Ты кто?
Девушка удивленно вскрикнула, и тут же наступила тишина. Кэндзи замер, сжимая в ладони холодную банку с колой. Ятабэ-сан подсматривал-подсматривал и решил меня заменить, сообразил Кэндзи. Желание у Ятабэ-сан не пропало. Кэндзи в несколько глотков осушил банку. Ятабэ-сан все не выходил. Что они там делают? А если из его комнаты посмотреть? Классная идея! Получится, что они с Ятабэ-сан вроде как на одной ступеньке. Кэндзи и думать не мог, что у него появится шанс так повысить свой статус.
Кэндзи подергал ручку двери Ятабэ-сан, но она оказалась заперта на ключ. Кэндзи нужен, только как объект, за которым можно подсматривать. Он бессильно опустился на пол в коридоре – в нем закипала не столько досада, сколько разочарование, что он не сумел сравняться с Ятабэ-сан. Это было невыносимо. Выходит, он все равно что эта девчонка. Наверное, уже час прошел? Наконец дверь открылась, и появился Ятабэ-сан. Он подскочил к Кэндзи и влепил ему пощечину. Тот не успел и головы поднять.
Ничего не понимающий Кэндзи прижал ладонь к щеке и украдкой посмотрел на Ятабэ-сан. С чего это он взбесился? Ятабэ-сан с силой ткнул в Кэндзи пальцем: «Ты выпил мою колу! Я купил, поставил в холодильник!»
– Ты ведь удовольствие получил? А что говорил, когда я ее привел? Уродина, уродина! Что я, банку колы не заслужил?! – запротестовал Кэндзи, никак не ожидавший такого.
– А ну заткнись! Слушай, что я говорю.
Кэндзи отвел глаза. Ему впервые пришло в голову, что Ятабэ-сан думает только о себе. На других ему наплевать.
Ведь Ятабэ-сан ему не отец. Кэндзи вырос, и доброта кончилась. Сейчас Кэндзи – такой же мужик, как и Ятабэ-сан. Теперь он тоже взрослый. А раз так, сколько еще он будет у него на побегушках? Он старается, находит добычу. Его сначала отшивают, говорят: «Не подходит!» – а потом насмотрятся в дырку и отбирают добычу. И еще за какую-то банку колы морду бьют. Кэндзи буквально кипел от негодования.
Раз такие дела, решил Кэндзи, запру Миттян в своей комнате, чтобы Ятабэ-сан ее пальцем не касался. Пусть обзавидуется. Оставлю только дырку в стене – смотри по чуть-чуть. Хватит с него. Кэндзи спустился по лестнице, взял в цеху ящик с инструментами, где вместе с прочим добром хранилось несколько замков. Хозяин накупил их про запас для склада, который арендовал на берегу реки. Надеялся, что замки спасут от воров. Среди этого богатства нашелся и висячий замок. Как раз годится, чтобы дверь запирать. Повесил снаружи, и все. Тогда к Миттян больше никто не подберется.
Если не будет слушаться, можно привязывать ее к кровати, чтобы не убежала. Пока он на работе, будет сидеть под замком, никуда не денется. Станет шуметь – Ятабэ-сан все равно глухой. В цеху такой грохот стоит, что никто не услышит. Чем больше он думал, тем больше ему нравилась эта идея. Энергично постукивая молотком, Кэндзи почувствовал, как в нем впервые просыпается дух соперничества. Соперничества с Ятабэ-сан.
Кэндзи открыл дверь. Увидев его, девушка задрожала от страха. Стала умолять: «Нет! Не надо! Не убивай!» Руки у нее тряслись. Усмехнувшись, Кэндзи бросил молоток на татами.
– Не убью. Не бойся. Но ты будешь жить со мной. – Кэндзи произнес эти слова нарочито громко и бросил взгляд на стену, туда, где должна быть дырка. Ничего ведь не слышит папаша!
– А как же моя работа?!
– Ладно тебе! Здесь будешь.
– А можно?
К удивлению Кэндзи, девушка облегченно вздохнула, расслабила плечи и плюхнулась на кровать. Посчитала, что здесь будет лучше, чем в их заведении? Ее звали Ана. Возраст – семнадцать лет и три месяца. Из ее корявого японского Кэндзи понял, что сколько бы клиентов она ни обслуживала, ей достается всего ничего. Самое время бежать из заведения. На нее помимо всего прочего еще навешали долгов, так что если даже она доберется до дома, ее все равно привезут обратно. Поэтому она захотела остаться у Кэндзи. Вообще-то Кэндзи считал ее своей добычей, а получилось – он вроде жиличку к себе пустил. Так началась их странная совместная жизнь.
На следующее утро довольный собой Кэндзи навешивал замок на дверь, когда из своей комнаты вышел Ятабэ-сан. На нем был рабочий комбинезон, на шее – пижонский красный шарфик. Кэндзи вспомнил, как жена хозяина как-то сказала ему в шутку: «Ты бы хоть бандану какую-нибудь нацепил». Кэндзи стало противно. После этого Ятабэ-сан стал повязывать красный шарф, когда ему требовалась женщина и он выходил на охоту. Если узнает, что Ана здесь, ни за что не отвяжется.
Ятабэ-сан удивленно ткнул пальцем в замок. Кэндзи, ничего не ответив, зашагал по коридору. Ятабэ-сан грубо схватил его за плечо: «Погоди!»
– Эй! Чего это ты замок повесил?
– От воров.
– Это я – вор?
Ятабэ-сан схватил Кэндзи за грудки и влепил ему пощечину. Кэндзи вдруг ощутил, что сила подавляет его. Но в этот раз проигрывать он не собирался.
– Мне такое и в голову не приходило!
– Ну-н-ну! Зачем замок? – пролаял Ятабэ-сан, снова указывая на дверь и с трудом выговаривая слова. – Дразнить меня хочешь?
– Ничего я не хочу.
Кэндзи хотел выразиться как-то складнее, но голова у него работала не так быстро, как хотелось. Ятабэ-сан, похоже, что-то задумал. Он вдруг рассмеялся: «В-вот г-гад!» – и, быстро вынув из кармана любимый «блокнот», стал писать:
«Ты оставил у себя вчерашнюю девчонку, не дал ей уйти. Это преступление. Ты влип. Отпусти ее скорей. А то легавые сцапают».
Кэндзи упрямо покачал головой. Ятабэ-сан посмотрел на него как на ненормального и черкнул еще строчку в «блокноте»:
«Я ничего не знаю. Не хочу, чтобы меня вместе с тобой замели».
Ятабэ-сан порвал листок, на котором писал, и бросил обрывки на пол. И хоть он не захотел ни за что отвечать, чувствовалось, что он положил глаз на Ану, хотел ее. Кэндзи не знал, радоваться ему или печалиться.
Прошло несколько дней. Безвылазное сидение в полутемной комнате на Ану не действовало. Она была совершенно спокойна, больше спала. Ела очень мало и, похоже, не скучала – мурлыкала под нос какие-то модные песенки, которые Кэндзи никогда не слышал. Но миновала еще неделя, и началось нытье: то ей телека нет, то она диски не может послушать. В итоге Кэндзи это надоело, и он врезал ей как следует, чтобы притихла – хотя бы на время. Как-то ночью он проснулся от того, что почувствовал руку Аны на своем бедре, и услышал у самого уха ее хриплый голос:
– Давай трахнемся?
Но Кэндзи знал: если Ятабэ-сан не будет подглядывать в дырку, у него ничего не получится. Он ни на что не способен без Ятабэ-сан. А это значит, что Кэндзи вечно будет у него в подчинении. Кэндзи обхватил голову руками. Что же делать? Ятабэ-сан, научи! Ана гладила его жесткие волосы и шептала:
– Миттян тебя хочет. Ведь она здесь для этого. Так? Ты не покупаешь телек, потому что мы не трахаемся. Так? Нет секса – Кэндзи противный. Он ее запер здесь, чтобы трахаться.
Она в самом деле здесь для этого? Кэндзи задумался, глядя в темноту. Он запер ее в этой комнате ради секса? Да нет же! Дело не в том, что она женщина. Лучше бы на ее месте был Минору Андо. Миттян. А еще лучше, если бы Кэндзи сам стал Миттян для Ятабэ-сан. Кэндзи вдруг ясно представил себя в таком виде и громко вздохнул. У него никого нет, кроме Ятабэ-сан. Он хотел, чтобы Ятабэ-сан обнимал его вечно.
– Ну что же ты? Давай! Миттян хочет!
– Давай завтра.
Кэндзи оттолкнул Ану к стене. Она обиделась, слезла с кровати и, не находя себе места, заметалась по комнате.
– Ну почему ты не хочешь? Если Миттян тебе не нравится – прогони ее.
– Заткнись!
– Не хочу. Не хочу так жить.
Зажав под мышкой свои пожитки, Ана бросилась к двери. Кэндзи вскочил с кровати и схватил ее за волосы, рванул назад. Девушка кубарем полетела на пол, и он тут же закатил ей оплеуху. Со всей силы, со злостью. Так Ятабэ-сан его бил. Ана залилась слезами. Кэндзи стянул ей упаковочной лентой руки и ноги и повалил на татами. Время шло, Ана не унималась, Кэндзи перестал обращать на нее внимание и закрыл глаза.
На следующую ночь Кэндзи сделал то, что так просила Ана. Свет гасить не стал. Может, ей это и не понравилось, зато ему при мысли о том, что Ятабэ-сан, который всего в метре за стенкой, должен наблюдать за ним, сделалось необыкновенно приятно. Прямо до костей пробрало. Днем в цеху Кэндзи шепнул ему: «Ятабэ-сан! Сегодня вечером у меня сеанс. Можешь посмотреть». Тот, похоже, сразу понял, о чем речь, кивнул несколько раз и еле заметно улыбнулся. Так что наверняка за ними подсматривал и посылал указания через стенку: «Ну давай! Хватай же! Сиськи помни как следует!» Ятабэ-сан как бы пристроился за спиной у Кэндзи и двигал бедрами в такт с ним. Да! Он будто вернул время, когда Кэндзи был еще школьником.
– Ах ты, моя красотуля!
Ятабэ-сан, наверное, довольно улыбался. Раньше он всегда так делал. Обнимет, прижмет к себе, потом погладит по щеке и скажет. Как бы вернуть прошлое?! Зачем Кэндзи стал такой здоровый?! Больше Ятабэ-сан. Кэндзи стало грустно, он толкнул Ану на кровать и вышел в коридор.
Кэндзи ждал, а Ятабэ-сан все не появлялся. Как пить дать, будет делать вид, что он ни при чем. Не хочу, мол, иметь ничего общего с этим преступным действием – насильственным удержанием девушки. Кэндзи кипел от негодования.
Зная, что Ятабэ-сан его не услышит, Кэндзи все-таки постучал в дверь. Из комнаты доносился громкий звук телевизора и больше ничего. Никакой реакции. Кэндзи вздохнул и посмотрел на черное небо за окном. Неоновые огни развлекательного квартала из коридора были не видны. Темное ночное небо. Работа – каждый день одно и то же. Ешь, спи. Разве это жизнь? Вот Ятабэ-сан, он все может. А вдруг они с Ятабэ-сан теперь заживут по-новому? Ведь пока Кэндзи ублажает Ятабэ-сан, тот никуда от него не денется. Придя к такому заключению, Кэндзи вернулся к себе в комнату.
– Я ухожу.
Ана стояла посреди комнаты в своей застиранной майке и полушортах-полутрусах, с сумочкой в руках. В сумочке кроме пачки неиспользованных презервативов ничего не было – ментоловые сигареты она искурила, последнюю мелочь выгреб Кэндзи. Девушка, без того маленькая и худенькая, в комнате Кэндзи как-то еще больше усохла и сжалась. Кэндзи вдруг стало ее жалко. Он сам был такой же, когда его подобрал Ятабэ-сан. Грязный шелудивый щенок. Ободранная кошка. Надо ее пожалеть, оставить здесь.
– Миттян! Я тебя больше не трону. Оставайся.
– Врешь ты все, – не поверила Ана. – Врешь. Ты не любишь Миттян.
– Люблю.
Не зная, что делать, Кэндзи взял в ладонь ее маленькую загорелую руку. Изумленная девушка, наклонив голову, подняла на него взгляд. Было в нем что-то детское, милое. Она – как маленький зверек. Может, с ней будет интереснее, чем с животными, потому что она больше умеет. Что если в школу с ней поиграть? Японского Ана не знает, вот Кэндзи и станет ее учить. Если найти учебник для второго класса, он сможет.
– Миттян! Я тебе ранец куплю.
– А что это?
– Такая сумка, с которой ходят в школу. Хорошо бы красный. А у меня был черный. Такой достался. Будешь учиться.
Ана наклонила голову. Она не понимала, о чем говорил Кэндзи. Но тот не обращал на нее внимания, он излагал свою мечту. О том, как они будут жить втроем. Кэндзи будет учить Ану японскому языку, чтобы они вместе набирались ума. И Ятабэ-сан получит удовольствие: захочет – они будут обниматься. А по-другому никак.
Через два года, летом, Ана вдруг стала чахнуть и умерла. Наверное, от обильного кровотечения. Ничего сделать было нельзя – врача ведь не позовешь. Значит, такая у нее судьба, подумал Кэндзи. Ана говорила, что у нее будет ребеночек, постоянно твердила о том, что ей нужны деньги, и тому подобных совершенно невозможных вещах. Конечно, грустно было, что ее больше нет, но в то же время Кэндзи особо не переживал – ну нет и нет. Ятабэ-сан, похоже, эта история надоела – он уже больше не совал Кэндзи листок со словами: «Давай сегодня. Жду».
После того как Ана рассказала ему о ребеночке, живот у нее скоро сделался большой-большой. Кэндзи боялся, как бы он не лопнул, каждый день с дрожью думал об этом. Потом у Аны заболел живот, она стала корчиться от боли, из нее вытекло много крови, и живот сдулся и обвис. Она стала вялая, сонная, перестала учиться. Лежала одна на кровати, бледная, с закрытыми глазами. Кэндзи это, конечно, немного раздражало. Но когда Ана умерла, остался только красный ранец, ему было очень грустно.
Кэндзи закопал Ану на заднем дворе. Ятабэ-сан помог, хотя и очень злился на Кэндзи. Когда тот долго ковырял лопатой землю, он раздраженно крикнул:
– К-Кэндзи! М-может, тебе экскаватор пригнать? Рассвет уже.
Ана была маленькая, и Кэндзи как-то успел до рассвета. Ятабэ-сан был явно не в духе и несколько дней с ним не разговаривал. Когда Кэндзи спросил его, в чем дело, тот написал на листке:
«Добрее надо с женщинами. Видишь, чего наделал».
– Извини, Ятабэ-сан, – отвечал Кэндзи. – Теперь буду осторожнее.
– Н-ну и д-дурак же т-ы! – запинаясь, воскликнул Ятабэ-сан, но Кэндзи заметил мелькнувшую в его глазах нежность. Ятабэ-сан добрый, Кэндзи должен приносить ему добычу. Но ни одна взрослая женщина сюда не пойдет. Какой-то цех, второй этаж… Даже Ана, увидев комнату Кэндзи, сморщилась: «В такой дыре?»
Поэтому в следующий раз, пожалуй, надо попробовать маленькую девочку. Такого у них еще не было, может, Ятабэ-сан обрадуется. Как здорово было учиться вместе с Аной. Кэндзи будет любить девочку. С ней будет классно.
22 Район в центральной части Токио.
23 Род деревьев из семейства вязовых.
24 Сэндай – город на о. Хонсю, административный центр японской префектуры Мияги.
25 Небольшой городок на северо-востоке острова Хоккайдо. В 2006 г. после слияния с поселком Хигасимокото был преобразован в новый город, получивший название Одзора.
26 Японские пельмени с мясной, рыбной или овощной начинкой.
