Гладиатор
Бадабум! - прозвучало в обжаренном воздухе
Бадабум! - барабанная треснула кожа
Бадабум! - и высокими копьями острыми
Заслонило от солнца имперскую ложу
И как гром, среди грома толпы глазастой,
Среди рева людей, по веленью трубы
Волокли исхудавшего, не коренастого
В бой ребенка, ослабшего от голодьбы
Бадабум! - закипела арена криками,
Бадабум! - рожа плебса покрылась испариной,
Бадабум! - засверкали доспехи бликами
И легла тень бойца на песок изжаренный
Из глубин затененного, глазу дикого
Ложа всеми цветами шелков обитого
Показался лавровый венок империи
И затмил тень и шумы земной материи
ВознессЯ над главами плебеев лысыми
Кубок винный и с кровью народа смешанный.
Словно в сердце чумы, окруженный крысами,
Словно главный палач на чужом повешенье
Он сказал: Да начнется же битва правая!
За свободу, за вашу любовь безумную!
Поднялася рука его худощавая,
Окрестила собою толпу бездумную
И он сел, спрятав нос, в бездну шелка крытую.
Заревел Колизей, владыкой вскормленный.
Задрожало за грудью, доспехом скрытою,
Что в бою для бойца было лишним органом.
Мальчишке лет семнадцать от роду, не больше
Он сух и слеп от солнечного марева.
Он простоял под пеклом час, не дольше:
Свалился, покачнувшись, в варево
Людских оскалов, вздохов, ахов пламенных.
Рука несмелого врага повисла тучею.
Такой же мальчик перед ним, оскаленный
От рабства в знак вопроса болью скрученный
Доспех на них висел, как гиря тяжкая
Сражались оба за свободный вдох.
Плебеи, обтирая пот бумажками,
Кричали - Ставим все, чтоб кто-нибудь издох!
Когда склонились два лица, борясь, к песку
Противники, поссоренные "божьей" волей
Давил на нож друг по несчастью к левому соску
Чтобы избавить друга своего от лишней боли
И прошептал, хоть еле слышно было слово:
- Прости -, и побежденный от отчаяния вскричал.
Накал страстей, для черни зрелище готово:
По рукоять вогнал в живое сердце он кинжал
И... побежденный пал.
Глаза темны его, совсем не человечьи.
Сжираемый волнением толпы,
Он взял тихонько друга за предплечье
И умер под безумный рев трубы.
Бадабум! И поднялся свободный от рабства
Бадабум! Задрожал, как от молнии Зевса
Бадабум! Кровь погибшего, словно лекарство
Успокоило бешенство дикого плебса
Окончен бой. Встает венец империй
И вновь рукой махнув, толкает свою речь:
- Вот победитель! Я глазам своим не верю:
Дух не сломать его, как спину б не иссечь! -
А он стоит, в молчании великом,
Не глядя даже в лица палачам.
Он радости не понял в гласе многоликом
И шел, свободу, словно камень, волоча
Все вторили: Свободен! Победитель!
А он, дрожа от страха всей душой,
Кровавые подмостки бросил,
Словно актёр, что не доволен собственной игрой.
И медленно пошел в свою обитель,
Где своего боя ждал боец другой.
Венец империи - расчетливый властитель
Вином из крови приглашал его на бой.
И победитель, онемев от боли,
Присел в тени израненных бойцов,
Где каждый теперь был, как он, свободен,
Но молча зрил, как уносили мертвецов.
И оторвавшись от немых раздумий,
Заслышав рев толпы в расплавленном зобу,
Он посмотрел на мальчика, что был бледнее мумий,
Стараясь угадать его судьбу.
Взглянув ему в глаза, он сплюнул кровью
И вспомнил, как убил своей рукой
Такого же невинного мальчишку.
И сняв доспехи и уняв одышку,
Свободный гладиатор
не обрёл покой.
Океан
Я чувствую мир кожей голых от соли пяток.
Океан омывает мое и твое лицо.
Мир - остаток, на дне океана осадок,
А мы - отраженья одноногих хромцов.
Гибель груды сердец, разрушение - корень счастья.
Трепетал, как осиновый лист на ветру...
Ты зайди к ним на чай, и скажи им по-русски: Здрастье!
Может быть, и в наши сердца отыщут портал к утру.
Да и мне уже как-то от этого тошно и страшно.
Я бегу по лысому брегу, вылизанному водой.
Где-то там, где слоны на высоких ногах, высокая башня,
Где хмельные курчавые волны нарушали чужой покой
Звезды пляшут и машут, зовут нас скорей гулять.
И куда не упала бы мыльная голова океана,
Нам с тобой не догнать, волн седых не догнать:
Они пляшут со звездами танец безумно пьяный.
Сумка с камнем и рваной бумагой.
Начерти мне глаза углем!
И проткни меня, словно шпагой!
Мне пляс линий твоих нипочем.
Расчлени, раздели мою радость
И, как бричку, по миру пусти.
Моих глаз вековую усталость
Солью моря живой окрести
И прости.
